4.
Для того чтобы уяснить себе, каким образом структурируется социальная материя и обретает себя в формах, изучение которых является обязанностью науки, обратимся опять же к нашему полю познания очерченному областью рассмотрения «Человек – мысль – действие». Человек как субъект складывается из форм присущности ему той или иной степени встречности, подобия и однозначности значения (мысль доведенная до личной истинности, убежденность), как объект он выступает совокупностью своих проявлений выше приведенных факторов, притом, что в определенных случаях действует непосредственная презумпция тех или иных факторов наличия. Мы не можем в своих суждениях каждый раз удостоверяться в наличии адекватности проявления в каждом, кто попадает в поле нашей способности суждения, как правило, мы ожидаем этого и, если наши ожидания не оправдываются, то вступает в силу институты, которые призваны привести в соответствие действительную степень встречности и подобия, (которая в силу отсутствия однозначности является, соответственно, формой девиации), с необходимой степенью, которая была заложена как ожидание. Одной из форм нарушения нашего ожидания является преступление. Изучим тот возможно должный тезаурус форм, благодаря которым рождается ожидание тех или иных форм встречности, подобия и однозначности.
Прежде всего, отметим, что мы выступаем за познание, которое технократично в отношении, как самое себя, так и в отношении своего внутреннего содержания, воспринимаемого, в конечном счете, как его результат. Поэтому представление о мире как о монолите действительного подчиненного определенной стереотипизированности правил, нацеленных на однозначность познания и гарантирующих незыблемость знания, не может быть для нас руководящим, а, значит, и приоритетным. Познание строится на основе форсирования единого отношения между познаваемым и познающим, притом, что задачами научного познания является формирование такой позиции познающего, при которой в любом случае результативность познания для любого, персонифицирующего себя в области данной позиции, будет однозначным в отношении понимания самое себя. Таким образом, наука стремится к формированию однозначности мира, в его значении самое себя, она стремится к познанию, лишенному противоречивости в отношении тех субъектов, которые приобщены к позиции познающего, включены в науку, соответственно, относимость данного знания очевидна, оно создано, прежде всего, для самих ученых, и для тех, кому оно предназначено – обществу, государству. Такая ситуация является позитивной при условии, что именно науке, как форме общественного бытия, отданы на откуп вопросы установления истинного того или иного значения для конкретной жизненной ситуации. Но ХХ век, в общем, и область юриспруденции в частности, свидетельствуют об обратном. Проблема научного знания и проблема научного познания в области права соотносятся почти идеально, чтобы быть озвученными применительно к нашему исследованию. Государство сообразно науке права считает истинность имманентностью добытого знания, государство само устанавливает истинность на основе пределов своей разумности, а наука не влияет на государство и общество, как сильно бы не хотелось ученым доказать обратное. Она формирует возможность развития той или иной формы структурирования общественного бытия, но при этом это только один из вариантов, принятие которого вовсе необязательно для самого структурирующего общественные отношения субъекта. В юриспруденции это наглядно, все решения, имеющие правообразующие последствия не зависят от позиции субъекта познания, обладающего определенными знаниями, системами познания. Это компетенция суда по установлению дееспособности и недееспособности субъекта процесса, и внутреннее убеждение следователя прокурора, государственного чиновника и прочее. Применительно к преступлению следует отметить, что как бы чисто сработано не было представление о преступлении в рамках научного знания, как наука, оно абсолютно ничего не значит в области практики, в области практического применения. Именно поэтому, может быть, ученые стремятся к персонификации положения той или иной научной школы в позитивном праве, но до сих пор критерием оценки достижения научного плана считается показатель эффективности применения этих результатов в области позитивного права.
Задачами нашего исследование видится именно не формирование научного взгляда на преступление в том виде, в котором это имеет место быть сегодня. Наша задача – формирование предпосылок создания универсального понятия преступления, которое будет одинаковым образом эффективно в познании действительности, вне зависимости от позиции познающего. Ибо, в конечном счете, все позиции, которые определяют форму уголовного права, могут быть смещены политически, а в некоторых случаях (при хорошей политике) исторически.
Для того, чтобы понять, что есть универсальность и как возникает универсализм познания применительно к конкретике частно- эмпирического знания необходимо, прежде всего, изучит структуру возможного тезауруса форм бытия в области человеческого. При этом мы не говорим о необходимости их содержательного изучения, мы говорим о необходимости изучения форм мира как содержания познания, когда сами формы в их внешнем проявлении, при необходимом минимуме правил обращения с таким знанием, представляют содержание бытия мысли о мире. Таким образом, нам приходится говорить сегодня о философии уголовного права, о необходимости формирования уголовного права, лишенного зависимости от представлений условности и современности, изменчивость которой в ХXI веке поставит вопрос о формировании системы защиты личности от государства, ибо на современном этапе личность от государства приходится зачищать.
Если серьезно и беспристрастно проанализировать наши представления о государстве, то легко обнаружить, что они до сих пор хранят в себе теологический характер трактования бытия данного явления. Мы недалеко ушли от Фомы Аквинского в способе рассуждения на данную тему. Единственное, что изменилось это содержание вещности познания. Вместо образа Бога у нас сегодня образ благоденствия и социальной справедливости, вместо разумности заповедей принципиальность прав человека, отношениек государству, отношения государства с индивидуумом не поменялось. Оно, по-прежнему, нечто из области внечувственного, возвышенного, божественного по своей природе и потому - мистически недосягаемое. Государство не стало ближе человеку, наоборот оно стало над человеком, оно не проводник воли господа Бога, оно включило в себя человека как составляющую заботы, как задачу своего развития.
Мы призываем к технократическому познанию государства, к познанию, которое не оставляет аксиоматичности там, где сталкивается с неспособностью разрешения вопросов определения, методологии определения. Это универсальное познание, которое может быть в чем-то родственно философии, но при этом лишено той уникальности личностного, которое присуще философии от начала до конца. Платон ведь совсем не напрасно пытался сделать философов властителя государства, он понимал необходимость тоталитаризма в государстве, и прекрасно знал, где этой тоталитарности больше всего – в философских системах.
Необходимо понимать, что государство стоит в одной и той же области, что и другие социальные явления. Ажиотаж, который связан с его познанием, носит исключительно технический характер. Государство – это в некоторой степени зрелищность в исступленности постоянства, то, что принято прятать за словом публичность. Когда экстаз наслаждения превращается в необходимость бытия, это называют публичностью.
Среди форм организации материи государству отведена роль наиболее стабильной формы. Нонеобходимо понимать, что не государство первично в отношении самой стабильной формыупорядочивания материи, а форма упорядочивания порождает государство. Если внимательнейшим образом изучить историю государственности не с позиции опять же личностно – индивидуальных представлений, пусть и гениальных людей, а с точки зрения закономерностей, бытие которых неизменно как относительно самое себя, так и в отношении познания и отражения самое себя, то выяснится, что именуемое государством изменяло свою природу на протяжении периода существования несколько раз и то, что сохраняется преемственность понимания государства – заслуга теории государства и предела познания (языка). Сегодня мы сталкиваемся с зарождением новой формы организации материи, того, что изменит государство, заменит его.
Это то, что сейчас мы облекаем в форму понятия организованной преступности.
Опять же отметим, что мы не говорим о содержании форм познания и приписываем конечность рассуждений каждой перцепции того или иного явления; речь идет об универсальном беспристрастном анализе явлений действительности.
Организованная преступность сегодня находится в том состоянии, в котором находилось государство в момент своего рождения. Даже согласно доминирующей теории К. Маркса о рождении государства вследствие появления излишка производства, сегодня можно говорить, что таким излишком производства является теневой сектор экономики. Это двойная реальность, бытие которой уже необходимость современной экономики любой страны.
В условиях реформирования общества может показаться, что необходимо решать вопросы сугубо специфической направленности, заземленные на тезаурус практического понимания того или иного спектра проблем. В этом простота и основана благоденствия общественных институтов, но, к сожалению, это обманчивое впечатление, которое может быть, и имеет отдаленность приближения к реальным алгоритмам решения проблем, но это только отдаленность не более того. Четкость практических инструкций всегда должна опираться на ясность методологии познания действительности, каждый должен представлять себе вопросы общего характера, бытие которых для субъекта действия есть первейшая форма, предшествующая любому действию, основанному на краткости и четкости того самого практического.
Индивидуум, которому предписывается необходимость борьбы с государственным аппаратом в случае нарушения его прав и свобод должен обладать областью догадок относительно того, что ему делать, на основе чего делать, благодаря чему и почему. В отношении предмета нашей работы мы всегда имеем дело с индивидуумом, — преступления совершаются конкретными людьми. И именно они сталкиваются с аппаратом публичности, с воплощением мощи государства, — субъектами, властвующими в уголовно- правовом процессе.
Правовые нормы, как бы хорошо разрекламированы они не были, мертвы без субъектов их реализации, которыми должна быть не узкая прослойка лиц, монополизировавшая право на общение с государством, а каждый, кто обладает спектром прав, подлежащих реализации в тех или иных видах правоотношений. Для этого каждый должен обладать универсумом знаний относительно возможного и должного. И здесь есть два пути: либо всех сделать грамотными в правовом отношении и замкнуть круг порочности понятий (то, что сейчас наблюдается в среде юристов- профессионалов), либо формировать в недрах науки такие правовые конструкции, сама форма которых позволит каждому пользователю права быть сведущим в отношении того или иного вопроса, а, следовательно, хотя бы в области возможного находиться на равных с государством.
Область уголовного пава это область взаимоотношений личности и государства. С одной стороны, человек как объект общества, существо, включенное в спектр отношений социума, с другой стороны - квинтэссенция общественного данного социума – государство, представляющее интересы всех и вся в данной области бытия значения.
Формирование понятия преступления универсального характера это задача максимального приближения личности к государству. Личность, человек должен понимать, что не является преступлением и почему это является преступлением.
Без этого в принципе говорить о гармонизации общества не приходится.
