Шесть мифов современного (Миф № 3 «Демократия»)

Миф № 3 «Демократия»
Миф демократии – шедевр современности.
Изучая мифы современности, можно только восторгаться проницательностью герменевтической школы познания, — больших черных дыр познания никогда не существовало в истории.
 Демократия сегодня – это еще одна черная дыра познания, в которой бесследно исчезает все уродливое и противоречие социального.
Отчасти, конечно, это связано с тем, что в современности было разрушено такое мощное звено социального устройства как Бог, это как разрушение планеты, на ее орбите все равно остаются астероиды, которые рано или поздно силами притяжения снова станут планетой. Желая обрести веру в себя, но следуя при этом механизму приобщения и персонификации себя в идеальном (вера в себя через веру в Бога, либо обожествление себя, либо того, что есть в тебе), современное стремится верить в демократию как в Бога. Верующий упорен в вере, во что бы он ни верил (или не верил), когда речь касается идеальных объектов, переубедить его невозможно, ибо идеальное существует благодаря тому, что есть его носители, вера здесь не экзистенциальная, а качественная характеристика. Любые методы и доказательства разумного, в том числе и в высшей степени методологические не изменят ситуацию.

Народовластие. Герменевтически правильно заметить, что слова меняются гораздо медленнее явлений, которые они отражают, жизнь человека слишком коротка, чтобы за нее привнести новое в инструментарий моторики мышления. Но тот факт, что греческое слово демократия (народовластие) при сравнительном анализе государственного устройства греческого полиса и современности не обнаруживает НИЧЕГО общего не смущает современных теоретиков и методологов Теории государства и права. Ну где — нибудь вскользь может быть и упомянут, что Т.Гоббс только потому и считал демократию невозможной, что она была осуществима только в рамках полиса, но это так в рамках Истории политических и правовых учений, ну или в крайнем случае в курсе Истории философии, почему-то именуемым в наших университетах Философией.

Неразрешимое в этом мире соединяется безразличностью неучастия, одной из форм которого является то, благодаря чему действенен метод людологии (игра). Миф современности демократии тоже соединяет в себе очевидные факты того, что форма правления для 300-500 человек (греческий полис в части его членов имеющих право голоса) и для 50 000 000 – 300 000 000 человек не может быть одинаковой. Демократия как все то, что касается всего того, что называет себя демократией, на языке военных это звучало бы как прикрытие. И даже то, что и фашизм, и коммунизм были самыми демократическими режимами не смущает современность. Процедура игровой причастности (выборы) в достаточной степени указывает на принадлежность к демократии. Однако при этом забывают, что даже в этом есть расхождение. Власть в античной Греции, выборное лицо, это было лицо вынужденное нести бремя власти. Оно исключалось из оргий, не принимало алкоголя, ему были запрещены многие вещи, которые в ту пору считались высшей радостью жизни. Отсюда наши лишения и ограничения по службе, которые с таким успехом игнорируются государственной службой и эти вечные заигрывания по поводу тяжести и ответственности занимаемой должности.

Современный человек с его страхами неразрешимости познания современного мира, страшится познавать то, что его окружает в относительности примеривания цивилизации. Он с готовностью принимает участь в форме долга, знание в форме идеологии,- такова его форма уверенности в себе в настоящем без какого – либо будущего. Предельность жизни современного человека — в его бесполезности для общества, в чем бы оно ему не представлялось (родственники, друзья, судьбоносность и так далее¹). О каком участии в управлении здесь возможно говорить с точки зрения связки «индивидуум — общество — государство». Неужели наши правители думают, что раз в четыре года опуская в урну бумажку, наш современный человек приобщается к политическому управлению? А ведь именно в этом смысл демократии – снять противоречия в области действительного до их возникновения, приобщив всех к принятию решения, заставив всех принять волю, которой все потом будут следовать, ибо именно она- то и есть продукт коллективного согласия. Если есть аналогия в современности с этим вечным механизмом управления, то это банды, криминальные сообщества, где каждый причастен к преступлению, потому воля управляющего банды это с необходимостью и воля каждого, желает он этого или нет. Такова была греческая военная демократия.

Демократия по гречески – это сопричастность всех великим событиям, великим именно в силу того, что тогда само по себе выживание ежедневностью было подвигом в среде неминуемого враждебного и угнетающего.

 Как сравнить это с современностью? Никак. Современные демократические институты, связанные с волеизъявлением, просто посмешище, не более того. Поэтому нам придется признать, что демократия как форма мифа существует именно как миф, но не более. И как и раньше особо доверчивые слушатели мифов, веря им, отправлялись в самые опаснейшие мероприятии и погибали там, так и сегодня тысячи отправляются в демократию и не возвращаются.

В то время как рабы, которые понимают всю условность современного продолжают существовать пожизненно, в рамках осознания свойственности собственного жизни.
Поэтому демократия как инстинкт общественного еще может вызывать желанность и желаемость, равно, как и вожделение, связанное с основным инстинктом, но удивительно то, что еще заметил И. Кант – область aprioriредко превращается в aposteriori, именно поэтому обман в области секса и отсутствие в нем удовлетворенности задан нам в опытности, в то время как современная демократия — только в области наших надежд и разочарований относительно нынешнего правителя в надежде на лучшее в отношении будущего.
Это еще один миф – миф надежды на современное.

 Демократия как форма правления мифологична еще и потому, что такой подход рождает совершенно интересное представление о народе.

Народ сегодня это не наличная данность возможности познания всех и вся в их предельности мышления и выражения самое себя в каких – либо временных рамках, народ это образ, который содержит в себе исчерпывающие критерии, один из которых явное абстрагирование от народа. Понимание большинства как рабов – почти легально сегодня.


При употреблении слова народ, нация, мы имеем в виду сегодня не конкретику, но всегда нечто абстрагированное, выделенное в предельность познавательного, что – то существующее вне «здесь и сейчас», устремленное в вечное и потому безнадежно далекое. Этот побег от реального, который в свое время Ж. Бодена привел к мысли о суверенитете, а позже был дополнен идеей самоуправления как формы реализации народовластия, сегодня увенчался большим успехом. Стоит только нашим искателям правды и истины современного, этим акулам справедливости, услышать, что таким образом необходимо поступать в интересах «национальной безопасности», «народа», как сразу же презюмируется, что тем, кто так поступает однозначно виднее что именно лучше в интересах народа.

Народ, а в особенности народовластие стало «черной дырой» познания социального, в которой тонут все противоречия логического. Вполне возможно, что это нормально. Логика как форма определения законов причинно – следственной связи была фотографией мира античного полиса. Она и есть то, благодаря чему можно увидеть свой собственный глаз – она зеркало того, как было устроено социального мироздание того времени. Классическая логика в особенности своих примеров как средство убеждения с абсолютной верностью доказывала правильность того способа рассуждения, который был формой осознания действительного того времени. Современность сформировала собственность причинно — следственных связей, расширив понимание логического, до сверх нелогического. Сделав из логики, как формы познания, поле апорий и софистики. Давид Юм первый в этом отношении преуспел. И. Кант и в особенности З. Фрейд сформировали новую форму примирения человека самим собой, новую форму опознавания им действительного. Но там, где мы говорим о естественности применения их учения, нам сразу же следует отметить, что речь идет о том естественном, которое является естественным для тех, кто приобщился к данному учению и воспринимает его как полезность.

Мифология и шаманство выполняют ту же функцию, что и данные системы стабилизации сознания, но, правда, на другом уровне и в несколько иной степени символизации окружающего. Минувшее ХХ столетие в своем историческом будет адекватно осознанно только лет через 300. Если теория осевого времени говорит нам о том, что была точка, в которой человек осознал себя как таковой и этим полностью порвал узы с природой, став некоторого рода обособленностью по отношению к миру и формой подобия к обществу, то ХХ век это тоже осевое время для человека. В этом веке человек осознал себя никем, понял, что он ничто из себя не представляет и никем не является. Он есть ничто в предельности любого своего волевого импульса, ибо любое его волевое проявление есть преступление.

ХХ век стал действительно осевым для человечества. Были окончательно стерты границы в области движения мысли значения, устранены силы мысленного притяжения на уровне потребления технократических благ, полностью устранен тип индивидуальности как сочетания естественно – удобных форм соотношения себя с миром. Время настолько ускорилось для человека в линейности прогресса общества, что его будущее стало ему не только неизвестным с точки зрения общественной парадигмы времени, но и с индивидуальной тоже. Человек не воспринимает общественное прошлое на уровне бытия в возможности, он не обладает для этого достаточностью навыка познания и технологией познания. Мир стал вновь зашифрован по отношению к нему и непознаваем. Осевое время К. Ясперса – это та эпоха в судьбе человечества, когда уровень приобщенности всех и каждого к единству понимания общественного было преодолимо волевым усилием познания. Каждый мог в случае необходимости приобщиться к бытию в возможности той или иной парадигмы бытия общественного, стать ее движущей причиной. Само общество требовало от человека многоликости по унифицированным стандартам бытийности. И эта возможность, это единение, основа и источник которого были в самом соединении людей, в их способе воспроизводства окружающего, послужило к самосознанию себя в форме безразличия к тому, что не есть человек – природа, окружающее мироздание.

Сегодня городской человек, видит подобную «природу» в форме себе подобных, и он не может влиять ни на что и ни на кого. Невозможность свободного убийства, откровенного насилия, военной добычи, абсолютизации защиты собственной территории и прочее, все это лишь немногое из того с чем приходится сталкиваться человеку, в котором есть хоть какие- то зачатки возможности двигать мир вперед. Современный человек – овеществленная, телесная функция технологического процесса, который не принадлежит ему ни в чем (с этой точки зрения Теория капитала, в части орудий труда и пролетариата, К. Маркса – была исключительно по Платоновски коммунистична). Он есть всего лишь движущая причина, необходимый элемент, который может быть заменен любым другим.

Удивительно ли, что при такой унифицированности технологий, да еще и закрепленной в рамках возможной предельности свободы (закон, демократия) подлинно индивидуальные, подлинно волевые, обретают себя в областях той действительности, которая связана в представлении общественного с пониманием преступления, организованной преступности, государственной политики? Именно желание быть хоть кем- то является первейшим условием нигилизма. Странно? Нет, но само по себе не участие в современном карнавале разумности, разумность воздержания от того, чтобы быть животным, и снова раствориться в тотемности все тех же ритуалов, родов занятий,- это первое условие к тому, чтобы сделать шаг на пути к человеку. Отрицать ненавистное и не есть то, что не может быть усвоено твоим организмом – это достаточность современного. И потому не стоит судить нашу молодежь так уж строго. Современность опять не учитывает, что поколение конца ХХ начала ХХI выросло в условиях разрушенного института семьи и потому его форма стабильности, это возможность хаотичным образом форматировать социальную материю.

Для того, чтобы сегодня средний человек мог проявить глубину познания, свойственную скажем эллину, должна пройти не одна тысяча лет, а в условиях наркомании, медиатизации и алкоголизации это прекрасное время может и вовсе не наступить. Необходимо понимать, что так называемая демократия есть отражение технократических процессов производств. Перед трудом все равны, перед экономической целесообразностью, перед банкротством все равны. Какие – то мифические знания определяют сегодня судьбы людей (экономические законы, естественные и неотъемлемые права человека, политические доктрины и прочее), вокруг этого есть шаманы (эксперты, государственные служащие, картели и прочее).
Средний человек сегодня мусор для общества. Единственное за чем угадывается будущее, способность к выживанию – организованная преступность, вернее те социальные образования, которые именуют сегодня организованной преступностью. Она подобна в своем становлении государству в древнее время. Это единственная сила, способная противостоять слабости отдельного, плененного мифом. Демократия как форма общей виновности, а не форма общей свободы. Демократия как причастность всех к тому, как управляется общество и каким образом оно управляется. Форма сопричастности на уровне чувствования своего соотношения с государством, с Богом сегодня, по сути.
Любой представитель государственной власти сегодня неизменно открещивается от бремени государства, все они слуги государевы, все они не есть государство. Государство сегодня так же непознаваемо, неделимо, всемогуще, справедливо, как и Бог в представлениях о нем в Древности. И здесь мы тоже переживаем эпоху многобожия, множественности государств, как в области действительного, так и в области представленности. Но уже в ХХ веке сформировалась тенденция к единому пониманию Бога- Государства — ООН. Просто пока нет подходящей идеологии, которая бы отсекая все лишнее в познании, связала бы первоначальные и конечные представления о Едином Божестве в одно целое. Но несомненно, что со временем она появится, — раз преодолен барьер расового, национального различия. Формируется вид нации Homonovus, у которого есть свои общие и всем понятные ценности, ориентиры, узнаваемость (средства общения, единые деньги, или по крайней мере представление о единой стоимости и механизме ее образования, космополитизм, отсутствие желания претендовать на сферу божественного — государственного). Когда правят все, не правит никто, кроме того, кто знает, что все никогда не правят.

Демократия как равная сопричастность к тому, что является неизбежностью. Демократия как равная мера неизбежности каждого перед неотвратимостью организованного насилия, в случае не подчинения господствующему, правящему. Возможно поэтому многим демократиям как изначально воинским формам повинности до сих пор свойственно искать врагов и изобличать их таким образом, чтобы отвлекать внимание на сторонний объект.

Демократия как исторически сложившаяся форма так же химера, которая несостоятельна. Исторически складывается только то, что нам необходимо видеть в своем прошлом, а точнее то, что в нем необходимо видеть обществу. Естественные науки, в особенности рост их использования в области медицины, приучили современного человека к эталонности, к тому, что он необходимо ищет определенный образец для поведения и подражания (примитивность мифологических культур как раз таки и состоит в копировании окружающего, так называемом внутреннем переносе). Соответственно, возникает вопрос, где же эталон демократии как формы правления? Поиграв во внешнии заимствования и в достаточной степени удостоверившись в истинности выражения «хорошо — там, где нас нет», Великие притворщики пришли к выводу, что демократия возможна на уровне ощущений в ритуальности. Так же, как и в архаичное время коллективная галлюцинация была весьма проблематична для шамана, но ритуал в его доступности участия и восприятия унифицирован и прост. Именно поэтому ритуалом чувствования демократии в современном мире стала зона личной свободы человека, его образа жизни и того насколько он своими действиями, причем активными действиями, способен реализовать в области своего действительного идеальные формы, составляющие сущность Бога – государства.

Если присмотреться внимательнее, то все мировые религии – освобождения построены точно таким же образом- на индивидуальности ритуала (молитва в целях приобщения к великому идеальному составляющему, регулирующему все необходимо важные процессы). Вдумайтесь, демократия не как исторически сложившаяся традиция ( что впрочем заявляется весьма смело), а как дело повседневности каждого… с помощью механизмов якобы обеспечивающих демократию (судебная защита прав, полиция, правозащитники, адвокаты и так далее). И в этом каждодневном ритуале по достижению единения с Богом, современный человек должен находиться, чтобы считать, что в отношении него действует миф демократии. Не право сильного, не возможность (а порой и необходимость), как писал в свое время Солженицин, встретить НКВДешника с ножичком и топориком, а жалоба в соответствующий орган, по инстанциям, в судебном порядке и прочее. Тратить время, вверять свою судьбу в высшей степени архаичному судебному процессу, основанному на игровых началах и прочее. Вместо зоны только твоего пространства, общий двор, на котором надо толкаться и выпрашивать себе возможность быть таким, какой ты создан природой. Или ломать свою природу, чтобы быть хоть капельку похожим на то, чего в природе быть не может и быть не должно. Очень сильно напоминает христианскую мораль, которая провозглашает приобщение к Богу только через исключительность абсолютизации, жертвенность (монашество), для всех же остальных состояние греха, как перманентность. Демократия только через участие в ее построении, через систему государственной службы, через государственную власть. Остальные же только апеллируют к государству в надежде получить у него одобрение, или порицание. Такова демократия в высшем ее проявлении. Подлинная демократия современности. Шизофрения. Но хуже шизофреника, только пьяный шизофреник. Таковы демократии развивающихся стран, такова демократия, например, в конце ХХ начале ХХIв России и на пост — Советском пространстве. В этом отношении демократия тов. Сталина, Ленина, Гитлера и других была в тысячу раз лучше, так как их алгоритмы были реально исполнимы силой оружия. А военная удача самая надежная из всех форм. Странно знать, что тысячи людей по всему миру сражаются и умирают за те блага, которые сулит им миф демократии. Воистину, мы живем в эпоху Священной инквизиции. Но рано или поздно эта охота на ведьм закончится, и того, кого сегодня называют диктатором и еретиком будет прощен Современной объединенной церковью.

Понимая историю как калейдоскоп повторяющихся алгоритмов с переменными слагаемыми, невольно приходишь к выводу, что в замкнутых социальных системах вполне возможно было предвидение по типу Дельфийского оракула, в особенности в той форме в какой оно делалось. А как же быть с волей? С волей как в формально- юридическом смысле этого слова (и тут же не забудем такой состав преступления как самоуправство, одинаково наказывающий любую волю) и волю как предельность проявления представлений человека о том, как должно быть устроено мироздание, или по крайней мере, его собственная жизнь.

Да есть прекрасные, принятые на вооружение теории Великих притворщиков, согласно которым государство изначально демократическое по своей природе, так как рождается в результате обмена воли, в форме ли свободы, или же материальных ценностей. Но сегодня, у новорожденного, у человека, который достиг зрелости в самоидентификации, кто-либо спрашивает вообще устраивает ли его современность, готов ли он собственно к такому образу существования? Нет. Отсюда миллионы бродяг по всему миру, отсюда наш побег в алкоголизм и наркоманию, а у особенно развитых современных народов — в священную войну, организованную преступность. Но что делает современность и почему такая мифологическая культура обречена? Любая мифология до тех пор сильна и способна быть регулятором общественных душ, пока она пользуется верой в области связывания несовместимого.

Современная мифология уже терпит фиаско на фронте нарковойны, алкоголя, терроризма, организованной преступности, домашнего насилия (пик, которого никогда не был так высок как в последние 200 лет), собственности поддержания культа (посмотрите на этих уродов, начиная от глав государств, и заканчивая полисменом на улице, — это же паноптикум!). Что же делается современностью, чтобы оправдать себя и защитить тех, кто воюет за ее идеологию сегодня? Ответ – ничего.
Сегодня несостоятельность мифов Великих притворщиков настолько очевидна, что единственной целью жрецов этих мифов является удержание той крошечной власти, которую они еще сохраняют, обслуживая эти мифы. И опять же это потребительское отношение, нет ни фанатиков в области правителей, ни философов, одни выродки, для которых проявление собственной воли уже немыслимо, ибо она давно стерта и вычищена репутационной работой. Волеизъявление как форма управления при его общности сохраняется и реально существует опять же в замкнутых социальных системах, враждебно настроенных к современному устройству. Воля в форме приобщения к действенному как способ корректировки, как возможность обеспечения управляемости – плод только греческого духа. Именно поэтому Сократа казнили, он был террористом Древнего мира, ибо его воля была действенно расширяющей мир. Сегодня воля индивидуальности как нельзя более опасна для государственного и современного. Там, где есть индивидуальность, там нет государства, там, где есть государство – нет места индивидуальному. Вот, например, такая всеми любимая категория как «права человека». Где же здесь индивидуальность? Где она? Неужели возможно думать, что прописанное в нормах права, то есть по презумпции своей в силу той или иной относительности прописанное для всех, в какой — то степени может отражать индивидуальность? Индивидуальное обнаруживает себя в общественном, а общество в индивидууме? Коллективное бессознательное, архетипы и прочее? Посмотрите в окно! Все это вокруг, вся эта фантастика окружающего техногенного мира думаете так рождалась? Нет, она рождалась как акт девиации и отрицания, как форма вечного отрицания того, что принято общественным и пытается быть ему полезным. Запад рождался как возможность доведения до предела общественного любой индивидуализации. Мы просто до сих пор в плену ряда индивидуумов, которые так успешно изменили этот мир 300 лет назад.

Но вопрос сегодня уже не области положительности и отрицательности того каким образом была рождена современность, а в области выживаемости вида, человека как существа, способного существовать биологически. А не социально, поверх своей биологии. Нам придется признать, что этот этнографический материал, наполняющий наши улицы, уже не станет просто почвой для взращивания нового. Механизм размышления, механизм познания разрушен полностью в области современности. Человек — сигнальная система, управляемая образами и символами, и при этом обладающая колоссальной технологической возможностью преобразования мира. Несбалансированность и хаотичность системы, конечно, вызывают закручивание гаек со стороны государства, усиление полицейских функций, появление аппарата конечного государственного принуждения (уголовный закон как предельность воздействия государства на человека давно превратился в инструмент управления, а не наказания преступников, общая превенция давно важнее частной, а виновность в силу закона значения не имеет, — при вдумчивом чтении). Но задачу все равно необходимо решать способом более глубоким, чем это может быть сделано сейчас.

Нам нужна новая религия освобождения, которая уже не просто будет аффективной и потому эффективной, но будет властвовать безраздельно. Современные механизмы сдержек и противовесов, выстроенные по типу животного мира, неадекватны человеку, которому внушили, что он не дерьмо, раб и тварь, а центр социальной системы. Среди таких «господ» необходимо быть весьма и весьма осторожным.

С другой стороны придумка о человеке разумном тоже миф не более того. С этой точки зрения фашизм как новая религия, имеющая целью монизм, был последним шансом человечества. Коммунизм в его исполнении в СССР допустил колоссальный просчет, сделав ставку на сознательность, на Homosoveticus, фашизм же выбрал идеальные основания для группировки и сводки, нация, принадлежность по крови, — куда более убедительное основание для формирования глобальной системы сходства и различия. Но опять же методы, методы подвели. Вообще, именно если расценивать право как когнитивную систему, как форму познания, можно понять, что демократия была рождена как самая слабая форма правления. Именно в условиях, когда нет денег на полицию, на силы, обеспечивающие внутри социума волю правителя, рождается демократия.

Древнегреческий полис был именно таким социумом. Демократия — это способ избежать социальных противоречий по реализации бытия в возможности, при том, что иного способа, кроме как убеждения у правителя нет. Бедность экономического базиса полиса не позволяла содержать специальные силы, которые путем организованного насилия над отдельной личностью, группой лиц, могли бы проводить в жизнь волю правящего класса. Именно в этих условиях решение вопросов всем миром являлось формой изначального устранения социального противоречия, которое по своей сути является формой реализации в действительном идеальной составляющей социального устройства (норма права, морали). Уже Римская Империя при первом приближении понимает демократию как обременение и невозможность для развития. И это при том, что Рим унаследовал все черты городской цивилизации. Демократия как деревенский сход, то, что сегодня современность безуспешно пытается привить в форме самоуправления.
Некоторые методологи могут упрекнуть нас в нечистоплотности терминологии, отметив, что демократия это не более, чем форма правления, а не ценность и не благо, аксеологический аспект демократии является умозрительным и потому не очевидным. Но тогда неизменно встает вопрос о том, почему в ХХ веке ЦРУ США провело свыше 30 специальных операций по внедрению демократии по всему миру силой оружия, используя при этом международные организации, прикрываясь нормами о правах человека и непосредственно связывая демократию и ценность человека воедино? Действительно, любое демократическое государство сегодня не обходится без того, чтобы не продекларировать в Конституции, что именно человек, его права и свободы являются основной ценностью в государстве.

Государство для человека, при этом желает быть государством благоденствия, вечного счастья. Но какой человек? И что есть человек? Как понимает современное государство человека? Точно ли так же как сами Великие притворщики и тем более древние греки? Человек как форма воплощения идеи государства, как то благодаря чему может существовать система, как средство, безусловно необходим государству и является его приоритетом. Но каждый, кто живет в нынешних демократических режимах знает, что человек до тех пор необходим государству, пока его действия укладываются в рамки представлений государства о должном поведении человека, выраженные в нормах права, например. Совершенно ли право? Отражает ли оно целостный образ долженствования? Вовсе нет. В итоге, исключая умозрительность конструкций мы застаем сегодняшнюю демократию в том состоянии, в каком находятся все безликие, беспочвенные идеалистические системы, поддерживаемые силой государственного принуждения, — хаос. Современный человек, это человек находящийся в состоянии восприятия хаоса. Ничтожный, ничем не управляющий, всегда переоценивающий себя и собственные силы, не понимающий и отрицающий устройство государственного в силу невозможности приобщения к нему.

Такой человек уязвим и всегда готов к подчинению. Как же он должен выражать свою волю, как же он должен участвовать в управлении государством? Исключительно как животное, исключительно, повинуясь инстинктивности, то, что сегодня модно называть «политическими технологиями». Устанавливает ли он в отношении себя хоть какую – то причинно- следственную связь? Она может быть для него только игровой- митинги, телепередачи онлайн, символы причастности к какой – либо партии, политической организации, речевки, участие в активной общественной жизни и прочее, в высшей степени игровое и потому сводящее человека к предметной стороне игры, всего лишь к вещи. И нет опыта, который бы в области современного доказал обратное. Только война, освободительная война, которую другие, правящие, может быть, назовут терроризмом еще хоть как- то устанавливает причинно — следственные связи между действиями одного ради великой цели – свободы. Но это игра в высшей степени опасна и поэтому она не практикуется среди всех и каждого, война – общественный импульс, который возникает сам по себе, с небольшой подачи лидерства. Что же ждет нас впереди? Какова будет цена за это безумие веры в то, что не существует?
В настоящее время демократия как форма устойчивой идеологии довела мир до предела. Рост социальных ожиданий, и впервые само государство как форма общественно- экономической формации всецело зависит даже не от экономики, а от игровых значений данной экономики. Так называемые виртуальные деньги, виртуальные продукты, безналичные показатели соотношения стоимости и так далее, превратили современный мир в интереснейшую игрушку, определяющим свойством которой может быть то, что в любой момент она может превратиться в бомбу с неизбежной детонацией.
В то же время и возврат к наличному расчету уже невозможен. Западные люди обладают собственностью, которая виртуальна настолько, что ее бытие граничит с ничем. В одночасье все может рухнуть просто так, из – за того, что сама система неуправляема, а государство такой же участник этого рынка, как и все остальные. Государство сегодня всесильно в отношении гражданина, но абсолютно беспомощно в отношении самое себя.
При этом Западный мир в этом отношении проигрывает Востоку, в котором все сохраняет уклад жизни тысячелетий, где само государство есть следствие процессов социального, которые сохранили себя с архаичных времен. В то же время терроризм есть стабилизирующее начало для Запада и в этом отношении США, которые поддерживают свою экономику исключительно силой оружия, ведут гениальную политику. Это действительно правда — война есть форма жизни в современности. Если ранее воевали за территории, которые были гарантом экономики (производство, население, торговые пути), то сегодня с ростом виртуального, воюют за значения, за нормативность бытия людей, но это не означает, что война, какая — то другая. Смешно то, что предлогом для войны избирают демократию и это работает. Есть, конечно, в Западном мире абсолютно уникальные страны, которые в своем развитии по западным меркам остались в ХIХ веке (например, Канада, Норвегия и т. п.), тихие и спокойные, в которых действительно основной заботой государства является человек, но их внешняя политика всецело увязана с политиками сильнейших. Говорить о них в историческом плане не приходится, не они делают историю и не от них зависит завтрашний день. Рабство тишины и спокойствия – тоже рабство. Если будет необходимость в их ресурсности, правительства этих стран так же создадут необходимость отстаивания демократии за пределами своей территории.

Современный человек не представляет себе, как управляется государство, он даже не знает что такое государство. Определяя его по чувственным показателям (уровень жизни, взаимоотношение с властями и прочее) современному человеку весьма сложно узреть его сущность.

Так называемый институт гражданства, устойчивой связи личности и государства, во многом сведен для государства к идентификации личности, но не участию последней в управлении теми процессами, которые определяют сущность государства. Отсюда массовость суеверности современного человека, государство представляется ему загадочным в высшей степени, именно поэтому он сводит его к личностям, к должностным лицам и механизмам их взаимоотношения между собой. Это касается всех, начиная от обывателя и заканчивая главами государств. Существует только то, что названо — таков закон мифологического мышления.

Государство как предмет познания для человека появилось в круге названного сравнительно недавно, в тот период времени, когда власть активно стала вторгаться во все сферы жизнедеятельности отдельных индивидуумов, посредством отправления правосудия. Рост функций судебной власти был связан, прежде всего, с тем, что Великие притворщики желали избавиться от фанатизма и гибельного всесилия прежнего времени. Принципы бытия судебной власти стали организовываться по принципу ристалища, что должно было способствовать рационализации судопроизводства. Но вместо этого судебная власть, основывающая свое действенное бытие на беспристрастности, объективности и состязательности, а в особенности еще на мифе равенства всех перед законом и судом, запустила механизм, который реализовывал самое страшное в человеке,- дихотомию идеального и реального.

Судебная власть постепенно стерла различия в социальном, привив социуму только одно — быть преданным суду означает попасть с систему обратно — противоположную Гегелевской картине мира. Если у Гегеля все разумное – действительно, а все действительное разумно, то в системе судопроизводства современности все разумное никогда не действительно, все действительное – всегда неразумно. С учетом того, что во главу угла для столь унифицированной области было поставлено такое столь индивидуальное понятие, как справедливость, государство в представлении большинства населения потеряло всякую осязаемость с областью повседневного действительного.

Равенство всех перед законом и судом – еще один миф, который приписывается в качестве атрибута демократии. Если ранее, таинство государственной власти было естественным в силу удаленности правящего от управляемого²и отношения, по сути, носили деловой (налоги, армейская служба) и в высшей степени моральный (религия, церковь) характер, то сегодня секретность государства как организации уже совершенно неестественна. Интриги двора превратились в аппаратные игры, мужество и секретность подвига в специальные службы. Государство засекречено для своего народа. Механизмы демократии, доступные представителям общественности и рядовым гражданам, ничто в сравнении с внутренним репрессивным аппаратом, специальными службами и формой принятия решений на уровне высшего руководства. Именно поэтому демократия сегодня возможна исключительно для избранных, для приближенных, для тех, кто вправе претендовать на нее в силу особого отношения с государством.

С другой стороны, если под демократией понимать равную возможность, то есть принять за определяющее тот факт, что социальное равенство в экономическом плане невозможно, в то время, как формально — юридическое равенство во всех аспектах является одинаково заданной возможностью для всех, то тогда картина становится более логичной.

Действительно, государство предоставляет всем одинаковые формально — юридические возможности, но требует совершения определенных действий для их реализации, не обеспечивая их собственными ресурсами. Государство объявляет невозможным автоматическое неравенство в правах, прирожденное поражение в правах, но ставит для личности определенную задачу. Хочешь быть свободным – получи образование, найди работу, обзаведись адвокатом, имей деньги на взятки, будь готов применять оружие, поддерживай клановые отношения. И тогда ты сможешь воспользоваться благами демократии.

Но современная идеология подобного типа совершенно не распространена среди широких масс. Люди по – прежнему ждут от государства, а равно и от его представителей чего- то, не связанного со смертельной опасностью. В подавляющем большинстве случаев естественное состояние жизни, к которому государство совершенно не имеет отношения по своему определению идентифицируется людьми как результат волевых управленческих усилий власти. Необходимо понимать, что государство только затем и вторглось в отношения любви, семьи, идеологии, чтобы все лучшее в них приписать себе. Уникальным в этом отношении государством, наслаждаться которым еще будут историки был СССР. С тех пор, как государство занялось повсеместно стандартизацией социального, в том числе определением чему быть, что следует отбросить как негативное (система лишения родительских прав, вмешательство в сексуальную сферу, образование, идеология и прочее), она сразу же стало формировать новую мораль. Мораль, нормированную таким образом, чтобы быть полностью спутницей нормативного акта, в той или иной степени регламентирующего и стандартизирующего действительное.
Неудивительно, что церковь как старый стандарт была упразднена. Вместо образа жизни добропорядочного христианина, вместо норм законов божьих и был выведен этот демократический образ жизни. Государство, заменив Бога, дало новые заповеди (гражданские свободы, естественные права человека), новый стандарт жизни (демократическая свобода), новый путь спасения (суды, полицию, представления о карьере, деньгах). Но этот миф не был структурирован окончательно, как это делали Великие пророки, это полу — миф, ущербный и кастрированный. Моно — религии, возникшие две тысячи лет назад были квинтэссенцией формы снятия противоречий, которыми был полон мир к тому времени. Они — универсальное средство стабилизации мира, благодаря христианству Западный мир впервые стал возможен как единая среда обитания не только силой оружия, но и родством духа (что, однако не помешало в свое время крестоносцам разрушать христианский Константинополь).

Христианство дало безграничную власть над античным человеком, это и великая амнистия при жизни (крещение), и ритуалы, которые обеспечивали единобытие, единобожие, и первые универсальные социальные законы, поднятые до уровня Бога. При этом христианство по силе воздействия на мир античности можно сравнить только с логикой в ее воздействии на мир современности.

Отметим так же, что проповеди Иисуса Христа — это редкий пример практического применения логики, не шаманство обряда, как это было ранее, а именно маевтика, но весьма высокого уровня. Интересно так же, что социальный аспект христианства всегда был преобладающим, это религия, которая изначально должна была регулировать общественные отношения. На качественно новом уровне. Именно поэтому углубленное развитие христианства (гностицизм) не выжил. Везде, где религия социализировалась до бытового уровня для неперсонифицированного круга лиц, мы наблюдаем рост власти данной религии в отрыве от ее основания – божественного. И это было неудивительно в эпоху понимания мира через Бога. Мусульманский Восток до сих пор живет в таком состоянии.

Но Великим притворщикам надоела власть церкви и Бога, который был неспособен удовлетворить их запросы социального познания и естествознания. Но никто из них не захотел быть пророком. Современность в своей идеологической составляющей только потому и не стала религией, что не была создана школа познания, не были отработаны ритуалы приобщения, и вместо того, чтобы выбрать новую сферу регулирования, не конкурирующую с государством, Великие притворщики решили захватить государственную власть, что им с успехом удалось. Та же самая проблема возникла позже у Великих революционеров и самый яркий и поразительный пример здесь — В.И. Ленин. Отсутствие четкой религии, понятной исключительно каждому, соединяющей в себе и идеальное, и реальное, позволяющей любому индивидууму быть равным в вере в нее, — основная ошибка преобразователей социального. Люди слепы для света разума, как летучие мыши к свету солнца, это было известно со времен Стагирита.
Возможно, модель демократии, предлагаемая сегодня, этот прекрасный миф, пронизывающий все, начиная от деторождения и заканчивая формой государственного устройства, и прижился бы, возможно, он даже стал бы когда–нибудь и где-нибудь реальностью, но это уже неосуществимо. Мотивационная сравнительная модель, ради которой вся эта демократия и Новое время затевались — утрачена. Люди уже не помнят Средневековье. Они привыкли к современному. Так в чем же тогда трагедия? Зачем мы так много времени уделяем этому вопросу? Ну пусть и нет демократии и государства, и это действительно мифология современного, в чем здесь трагедия? Это нормальный путь эволюционирования форм и видов социального, который со временем приведет к подлинно социально — устойчивой форме организации социальных отношений. Все бы так, но есть одно существенное «но». Человека, обычного повседневного человека, творит общество и никто больше. Вся так называемая «душа», — это всего лишь форма переживания общественного, многократно прожитого и уже не один раз апробированного миллионами до этого, если не миллиардами и биллионами (в корреспонденции значения). Для элементарного сосуществования и бытия людям необходимо нечто общее, то, что обеспечивает связь между ними.
Сегодня такой связи нет именно в силу того, что каждого из нас окружает хаос социального, мы живем в эпоху предвоенную во всех отношениях. Но ужаснее всего то, что ради этого мифа демократии правящие, которые правят в силу привычки уже давно, только усиливают социальные противоречия, раскачивая лодку. Если бы была честная политика, то у нас был бы шанс естественным путем выкристаллизовать некоторую сбалансированную идеология социального, которая хоть в какой то степени снимала бы социальную напряженность, как личных связях общественного, так и в самой социальной системе в целом. Но то, что сегодня делается в борьбе за энергоресурсы, в борьбе идеологий демократических режимов, это чистой воды шаманство. Нам примерно говорят следующее: демократии нет, потому что … далее называют массовость причин, начиная от каких – то мифических врагов, и заканчивая указанием на то, что мы де сами свиньи и не умеем пользоваться дарами государства. В итоге подчас с разницей в 10 лет одни и те же вещи в области государственной политики предстают и как элемент демократии, и как ее основной враг. Обывателю при этом объясняется только одно — что это не его ума дело.

Иными словами, сохраняя механизм и структуру именно мифологическую, идея демократии превратилась в инструментарий сознательного использования. И если раньше, шаман принося в жертву человека искренне верил в то, что это поможет, то сегодняшние шаманы- правители истребляют целые народы, прекрасно понимая, что демократии это не поможет никак. Предательство собственности мифологии – первейший шаг к Большим переменам. Такова была роль философии в свое время.

Но для современного мира Большие перемены могут протекать только в одном направлении — апокалипсис. Ничто уже не очистит в современной динамике Запад, кроме пожара войны. Заметим при этом, что правители западных государств держат свой народ в идеологическом вакууме относительно того, что 3-я мировая (хотя бы между Востоком и Западом) идет уже свыше 60 лет. Жители Западного мира прекрасно живут в неведении. Для любого времени и государства подобная политика преступна по отношению к своему народу. Боязнь признать то, что идеи Великих притворщиков являются мистификацией рано или поздно приведет и уже приводит к многочисленным жертвам «гражданского населения» (читай не ведающего населения). Количество жертв идеи демократии только в локальных конфликтах ХХ начала ХХI впечатляющее. Еще больше погибло в тюрьмах и лагерях (неправильно истолковали гражданские права и свободы, и прочее).

Постоянно ежедневно, каждое государство Западной цивилизации ведет войну со своим народом путем репрессивного аппарата правоохранительных органов, где — то она больше, где- то меньше по степени жестокости и жертвенности, но неизменно одно,- в условиях современной недоразвитости мифологии любая правоохранительная система структурирует реальность, искусственно формируя основание и меру наказания. Последнее в свою очередь никогда не достигает цели (исключение – экспериментальные тюрьмы Швеции). При этом у народов отнято право на вооруженную самозащиту. Каждое животное имеет право защищать себя, но только не человек. Современный человек против государства не может себе позволить ничего, коренным образом не меняя при этом свой образ жизни (только война с оружием в руках). Поэтому миф здесь не помогает выживать человеку, не является составляющей системы, обеспечивающей жизнедеятельность социума, не является имманентной составляющей мышления. Он слишком нелогичен и искусственен, для того, чтобы быть синтезом неразрешимого в области мышления применительно к практике действительного.

Миф демократии вреден, сама идея демократии, равенства в правах, свободы волеизъявления – это все диверсия для подлинно свободного духом, который начинает пытаться в этой системе найти себя, а для плебея – это, по своей сути, вообще химера, не имеющая ничего общего с реальностью в его понимании. Максимум, что может грозить нам в действительности реализации — это демократическая аристократия, то есть правовое закрепление определенных прав и свобод для узкого круга избранных. Пограничным мифом с демократией является миф государства. Понятие государства сегодня – это еще одна черная дыра познания, которая старательно подкармливается отчаянным познанием людей, практически сталкивающихся с этим явлением. Государство, как исторически сложившаяся форма была именно системой безмифовой, это своего рода Административно — хозяйственная часть первобытно общинного строя (АХО). Но именно удаленность от мифологического и практические алгоритмы взаимодействия с внешней средой (война, подавление восстаний, казни, обеспечение ритуалов и так далее, вплоть до изымания налогов) создает плоть и кровь государства.

В дальнейшем теоретическая мысль разовьет определение, что государство – это бытие в действительности права, а право – это бытие в возможности государства. Это касается и так называемого правового государства, понимание которого тоже плод современного времени и еще больший миф, чем демократия.

Государство в том ощущении, как оно задано было человеку 200- 300 лет назад не существует сегодня. Не существует так же и суверенитета. На первый план сегодня, как никогда ранее (и это сближает нас тотемной культурой), вышел вопрос персоналии, не личности, но персоналии. Весь ХХ век пронес в себе личностей, вождизм, тотемность и верования. Государство с его инструментарием (правом, органами власти, организованной системой насилия) уже не является формой сохранения общества, как ранее. Современность, ворвавшись во все слои жизни как государственность необратимо изменила процессы воспроизводства, структурирования социальной реальности, но, не справившись с этой задачей, оставила их за собой, совершенно не развивая, как бы заморозив. Придав им тем самым вид стандарта.

Существенным оказалось то, что таким образом человеческое выжить не может. Человек не в состоянии управлять собой, ограничиваясь собственностью интересов. Без вынесенности за пределы самого себя, без того, чтобы чувствовать себя всего лишь орудием в чьих то руках, осуществляя служение – человеку сложно, неспокойно и одиноко.

Государства разных времен компенсировали это формой служения своему культу, мы наблюдали в разные периоды времени необычайный рост фанатизма, патриотизма и прочее. Но в зачетности современного информационного мира, когда все доступно всем и каждому неспособность современного государства даже в политическом плане быть формой стабильности стала очевидной, как во внешней политике, так и в области внутренних взаимоотношений. При том отношении к человеку, которое есть сейчас и при тех ограничениях, в которые все так охотно верят (права человека как универсальная категория и прочее) управление невозможно. Легализованное убийство и опасность общества по отношению к мыслящему индивидууму никогда еще не была столь высока.  Для индивидуума, обладающего собственной волей, целями и стремлениями, а тем более их реализующему – это вообще состояние войны.

Однако именно такие вот индивидуумы, которые создают свои экономические корпорации и империи, не брезгуя любыми средствами и методами, и строят новое время, не современное, но во всех отношениях Новое. Если мы повнимательнее присмотримся к прошлому, то, как мы уже говорили, такие образования являются своего рода племенами в эпоху первобытнообщинного строя. Тот факт, что до нас дошли сказания и мифы того времени в изложении тех наций, тех племен, не обязательно свидетельствует о том, что помимо этих племен не существовало никого. Просто история принадлежит тем, кто умеет ее фиксировать и проносить через время. Так и сегодня та идеология, которой наполняются корпорации, партии и прочее, эта совершенно достаточная идеология для практического применения, является конкурентнее мифов современного о демократии, правил и норм гигиены труда, устанавливаемых государством и прочих идеальных стандартных современных норм. И если со временем данные корпорации, сообщества заменят собою социальные образования, типа государственного, то именно тогда история современного будет пониматься через ту идеологию и идеальное бытие, которое сейчас структурируют данные социальные образования. Этот процесс неизбежен. Человеку противоестественно быть одному. Тот, кто полагает себя одиноким должен осознавать, что это одиночество касается лишь его наличного действительного, возможно одиночество в рамках своей физической возможности отсутствия единобытия с кем – то. Но все в нас, начиная с языка и образа наших мыслей, принадлежит общественному. До тех пор, пока мы люди и не теряем человеческий облик,- мы не можем принадлежать сами себе. Поэтому людям свойственно сбиваться в группы, объединяться, служить общему и принадлежать идеям. И чем проще идея, чем реальнее она осознаваема, осязаема в повседневности, тем яростнее и фанатичнее ей будут служить.

Великие притворщики, а потом и Великие революционеры — практики прекрасно поняли это. Великие идеи просвещения были намного проще и реальнее схоластики и религии в том виде, в каком ее застали преобразования. Но разрушив старые мифы, создав недоработанные новые, современность однозначно проигрывает идеологии замкнутых социальных сообществ. Пускай представители данных сообществ еще только тайно захватывают власть и устанавливают на нее свою монополию и свою новую форму кровной преемственности, но все близится к тому, что через некоторое время смена понятийного аппарата позволит отказаться от государственного понимания в том смысле, как это делается сейчас.

Критическая точка восприятия государственного наступает тогда, когда субъекты не участвующие в жизни корпорации, социального образования, воспринимают его с той же степенью отстраненности, что и государство, подданными которого они являются. Если две эти конкурирующие системы оказываются в одном и том же месте, в одно и то же историческое время и при этом являются враждебными друг другу в той или иной степени, можно говорить о революционной ситуации. Экономика как единая среда современного мира показывает, что, как правило, интересы корпорации вступают в симбиоз с интересами государства, при этом последнее просто используется через человеческий фактор.
Таким образом, сегодня возможно говорить об эволюционировании государства. Но суть его по – прежнему остается в таком отношении неизменным – инструмент подавления, насилия.
Демократия как идеология вполне действенна короткий период времени, но демократия как форма действительности – хуже любого самодержавия, и самой лютой монархии. Причина в том, что при той модели демократии, которая проповедуется современностью невозможно избежать хаотического социального развития даже в формально- юридическом аспекте. Хаос социального не стабилизируется иначе, как конституированием данного хаотического состояния как стабильного. Но опять же данный хаос стабилен только для отдельных групп (пусть и наиболее многочисленных), такие группы как стражники (военная, правоохранительная система), торговцы (те, кто пользуется поддержкой аппарата государства) и конечно правители (государственные управленцы) живут в совершенно другом мире, где основы и принципы демократии не действуют, преимущественно в силу их нецелесообразности. Вместе с тем современность не предпринимает никаких попыток верификации идеи демократии, воспринимая ее как должное состояние общества.

Изобретая определенные терминологические конструкции типа «гражданское общество», «открытое общество» и т.д., весьма много ссылок делается на материальный уровень жизни. Только сейчас, когда наконец — то разразился мировой кризис виртуальных денег, многие методологи стали понимать, что уровень жизни демократического общества Запада, никак не связан с законами демократии в формально- юридическом плане.

Двигателем экономики и ее абсолютного значения все – таки выступают естественные законы сильнейшего (конкуренция), которые нередко поддерживаются прямой силой оружия (внешняя политика США и курс доллара увязаны сильнее, чем кажется на первый взгляд).

В этой связи ранее забытая теория завоевания и насилия Каутского и Гумпловича еще раз доказывает свою жизнеспособность самым недвусмысленным образом. Совершенно уже нелепо выглядит желание Запада привить основы демократического управления на исконном Востоке. Хорошее русское слово «смута», как нельзя лучше передает то, что творится, например, на пост — советском пространстве (Грузия, Киргизия, Украина, Абхазия и прочее). И наоборот такие режима, как в Белоруссии, Туркменистане, по своей адаптированности к населению возможно сравнить с политической обстановкой Австралии, Новозеландии, Канады.

Практика политического управления (на примере хотя бы ГПУ) показывает, что людям не свойственно верить в те идеалы, которые не обеспечиваются осязаемостью, при том, что они не участвуют в их формировании. Степень вовлеченности индивидуума в тот или иной процесс напрямую определяет его веру в результативность данного процесса. Если при этом используется наглядно материально- техническая база (т.н. игровая атрибутика), поддерживается уровень алеантности, тогда можно говорить о вовлеченности и о вере, но отнюдь не о понимании. Сопричастность сознания невозможна иначе, как в условиях замкнутой социальной системы, которая характеризуется известностью членов группы по личным характеристикам. Только при таких условиях, когда возможна индивидуализация безликой идеи при ее адаптации к каждому, кто ей сопричастен в области действительного, зарождается единоучастие, и социальная система в целом может быть идентифицирована по общему признаку.
Именно такими системами являются, например, армия с ее предельными делениями до 10 человек («отделение»), но не правоохранительная система, которая, не повторяя армейского деления в управленческом плане, не способна хранить идеологию. Таким образованием был полис. Таким образованием является любая группа людей, управляемая в отношении внешнего мира как самостоятельная единица, противопоставляющая себя последнему (банда, преступный синдикат, террористическая ячейка, экстремистская организация).

Моральные оценки здесь конечно же важны, но можно согласиться и с той теорией, что здесь все дело в наглядности и формировании общественного отношения к тем или иным методам работы. Теракт – ужасная вещь. Но с точки зрения идеологии террориста – это естественно, так как жертвы теракта уже мертвы, ибо живут в другой социальной системе, которая не представляет ценности для террориста. Для ваххабитов, например, сотни тысяч смертей от алкоголя, наркотиков, в результате голода, ДТП и прочее – веский аргумент в пользу того, что их идеология жизнеспособнее нашей западной и гуманнее во всех отношениях. Для нас же публичная казнь шариата, предполагающая членовредительство — дикость, а зверства охранников в федеральных тюрьмах, — норма жизни, с которой надо бороться цивилизованно – путем уголовных репрессий.

Современный человек стал рабом не только экономически, когда все его волевые достижения не идут далее потребительского уровня, но и идеологически. Мы не можем себе сегодня позволить управлять разумным социумом. Скорость передачи информации так велика, темп принятия решений так важен, что сознательная деятельность представителя массы вполне закономерно сведена к уровню символизма. Рядовой человек управляется мифом таинственности и таинства государственной власти. Демократия для него это одна из форм познания государственного, и одна из черных дыр неурядиц социального. Если ранее право было формой познания социальной действительности, а государство гарантом данной действительности, то сегодня право – декларация, а государство по сути везде и нигде.

Уровень возможной социальной адаптации решает все, один и тот же закон одинаково применим и не применим в зависимости от силы индивидуума, с которым он сталкивается. Право перестало нести в себе неизбежность абсолюта. До тех пор, пока народ будет позволять правителям самым бесцеремонным образом обманывать себя демократией, пока народ не осознает неизбежность тирании и классового неравенства, до тех пор мы будем иметь абсолютно логичную логику абсурда, до тех пор тысячи будут погибать за химеру, которой нет и никогда не будет в природе. Самый страшный древний обряд жертвоприношения, от которого у современного человека стынет кровь в жилах – ничто по сравнению с современными жертвенными войнами во имя демократии, свободы.

Но наше презрение к современности состоит именно в том, что те, кто правит сегодня прекрасно осознают, что нет и не может быть свободы, равенства, братства и прочей чуши в области действительного, но при этом именно ради данных лозунгов посылают на смерть тысячи солдат, отправляют в тюрьмы сотни тысяч людей, истребляют целые культуры и народы. Монополия могущества ядерного оружия рано или поздно пройдет. По историческим меркам осталось совсем немного, что же тогда из ценностных ориентиров Запад предложит Востоку? Что заставит остановить войну? Какие такие блага Западная цивилизация имеет сейчас, чтобы быть в будущем самодостаточной? Демократия уничтожает человека дважды. Сначала она порабощает его как элемент политической системы, заставляя даже самого жалкого лакея от рождения чувствовать себя равным господам. При этом ни господа, ни сам лакей не в восторге от этого. Вторично она крадет уверенность человека, когда ставит его перед ничтожностью реализации содержания мифа. Нигде человек не находит того, что ему обещано. Поэтому неизменно либо проецирует во внешнюю реальность свои ожидания, либо начинает воевать с действительным. Демократия как невроз действительного, как патология социума, как острая психическое заболевание подлежит безусловному лечению. Виновные в ее распространении, какими бы благими целями они не руководствовались — в самом суровом наказании.

Если Запад и желает выжить, хотя бы ради сохранения достижений мысли, развитие которых пожалуй единственно – положительное, то нам следует в ближайшее время перестроить систему социальных отношений, основываясь на правде и ни на чем кроме правды.