
Последние два дня наблюдаю за своеобразным флешмобом в соцсетях: уважаемые коллеги (не все) наперебой отказывают в защите актёру Ефремову. И ладно бы, что тот к ним за помощью не обращался, и что адвокату не пристало публично комментировать дело, в котором он не участвует.
Глядя на эти посты, вспомнил историю пятнадцатилетней давности, которая произвела на меня серьёзное впечатление. Я ещё не был ни следователем, ни адвокатом, а двигался к пятому курсу юрфака.
Был 2005 год, адвокат понадобился Нурпаши Кулаеву — как считается, единственному оставшемуся в живых террористу из банды, захватившей школу в Беслане. Эмоциональный накал вокруг этого дела понятен: 333 погибших, из них 186 детей. В Беслане нет семьи, которую не затронул теракт. Да и пожалуй, во всей Северной Осетии, поскольку там понятие родства гораздо шире.
Но закон есть закон: Кулаев имел право на защиту. К тому времени третий год действовал новый УПК, закрепивший обязательное участие адвоката по таким делам. Было у него ещё и право на присяжных, но все, включая Кулаева, прекрасно понимали — чем для него закончится попытка заявить такое ходатайство.
Желающих заключить соглашение на защиту Кулаева не нашлось: старший брат участвовал в теракте и был ликвидирован, родственники сидели тихо. Да и сомнительно, что кто-то согласился бы защищать его за деньги. Поэтому адвоката для террориста следовало назначить.
Тогда же появились сообщения, что осетинские адвокаты, получая назначения на защиту Кулаева, клали удостоверения на стол. Строго говоря, возвращать им эти удостоверения не следовало: закон обязывает адвоката участвовать в защите по назначению, и если ты к этому не готов — есть много других занятий.
Единственным, кто выполнил свой долг, стал молодой адвокат Альберт Плиев. К сожалению, на «Праворубе» его нет.
Кулаев не признавал себя виновным и заявлял, что участвовал в теракте по настоянию старшего брата. Адвокат следовал его позиции и перед видеокамерами, в присутствии матерей убитых детей был вынужден повторить то же самое: что считает Кулаева невиновным, и вести себя в процессе соответственно этой позиции. Представьте себе, что про него думали и говорили потерпевшие, как на него смотрели. Учтите специфику региона. В общем-то, именем Плиева стоило назвать какую-нибудь премию ФПА России за верность долгу.
Здесь показателен контраст между поведением адвоката, который по мере сил исполнял свой долг, и государственного обвинителя, которым был целый зам генерального прокурора Николай Шепель. Прекрасно зная, что с 1999 года Конституционный суд своим постановлением запретил вынесение смертных приговоров до формирования судов присяжных на всей территории России (что к 2005 году не было реализовано), он потребовал приговорить Кулаева к смертной казни. Потребовал от суда вынести решение, которое тот вынести заведомо не мог. Понятно, почему — но всё же.
К чему это я. Если адвокат стремится к узкой специализации и не берёт другие дела — это одно. А вот громкие заявления о принципиальном отказе работать по назначению, защищать «убийц» и «педофилов», пьяных актёров и ещё кого-нибудь — совсем другое. Убийцы они, актёры или педофилы, решит суд (да, я помню про ничтожную долю оправдательных приговоров). Наша задача — помочь, по возможности не пиарясь на чужих делах.