К проблеме появления и объективного существования таких явлений, как «право» и «государство» - часть 2

Первоначально язык людей не содержал таких представлений. В них не было необходимости. Человек жил в лоне природы и сложной социальной организации, собственности не имел.

В публикации «Имеются ли в действительности те явления, которые мы именуем «право», «государство»?» я привёл ссылку на ряд материалов об индейцах племени Пираха. Их язык таков, что просто не способен выразить какие-либо правовые представления. Язык
этот, тем не менее, богат, он содержит огромные данные об окружающем тропическом лесе, растительности, животных, мельчайших деталях, свойствах, способах употребления этого богатства. Но вот социальная действительность в нём практически настолько мала, что невозможно написать хоть какой-то закон.


К слову, язык ещё долго содержал вместо социальных понятий их суррогаты. Так, например, у тех же шумеров чиновник назывался «его человек, смотрящий за зерном», или «его человек, смотрящий за налогами». По этой причине, и шумеры очень долго не могли достаточно чётко формулировать свои законы.

В качестве аналогии можно привести пример с научной лексикой. Чтобы у какого-то народа развились научные представления должна сформироваться научная лексика. Эта лексика формируется не одномоментно, где-то на протяжении 100 лет нужно, чтобы писались научные труды в которых эта лексика «обкатывается» и постепенно «кристаллизуются» научные понятия. До сих пор есть народы, не имеющие такой лексики. Те же протесты с введением преподавания в школах Латвии на латвийском языке связаны с простым фактом, у латышей нет научной лексики. Её срочно собрали из немецких и английских слов. Звучит это так странно, что русские предпочитают устоявшуюся русскую научную лексику. Примерно такая же проблема и в Украине. Когда я попросил украинцев перевести на роднянску мову закон всемироного тяготения, тактическое описание военного сражения и фразу из романа Льва Толстого «Война и мир», только последнее описание содержало хоть какую-то чисто украинскую лексику. Мне нравится украинский язык, это родной язык моей бабушки, меня с детства учили песенкам и прибауткам на этом языке, но словечко «перетэлэфоните» (перезвоните) и ему подобные – это явный новодел, никакого отношения к исконной лексике не имеющее. Хуже всего то, что была разорвана связь слов, потеряно единство лексики (разорены семантические гнёзда).

Вот Вам и ещё одна закономерность. Прежде чем зафиксировать и отрегулировать в законе какое-то явление необходимо, чтобы появились в языке понятия, которые позволяют описать это явление. А это значит, что нормотворческой деятельности должна предшествовать либо длительная практика, либо чёткое и общепонятное научное описание явления, подлежащего правовому регулированию.

К слову, этот факт является одним из препятствий правового регулирования в области современных общественных коммуникаций. Порой даже в суде приходится удивляться тому, настолько далеки правоприменители от таких понятий как хостинг, провайдер, домен, трафик и т.п. И это не удивительно, русский язык ещё не усвоил эти понятия, все эти слова пришли к нами из других языков и нам непонятны, не образуют стройной семантической системы, а потому, недоступны для нашего сознания. Однако, стоит сказать, что это сетевые: «хозяйствующий», «снабженец», «владение», «грузооборот», как многое становится ясным. В том числе ясно, что и в английском языке эти понятия до сих пор выражены суррогатами, и истинная лексика ещё не сформирована.

Другой объективной закономерностью права является универсальность собственности. Собственность вообще странное правоотношение, оно абсолютно. Если обычное отношение требует контрагента, всегда выступает в виде «человек-человек», либо «человек-несколько человек», то собственность выступает в странном, необъяснимом для сознания виде, виде, скорее похожем не религиозную веру, чем на объективную правду, собственность выступает в отношении «человек – и все». Но «все» не могут вступить в отношение с человеком, «все» — это по сути никто. И в существовании этого «никто» сокрыт не только объективный закон, но и ещё одна из тайн права.

Тут надо понять, как формировались социальные представления и соответствующая им лексика в человеческих сообществах. Для более подробного понимания этих фактов снова отошлю к главе из книги Джеймса Фрезера «Фольклор в Ветхом завете» «Наследие Иакова, или минорат».

Говоря кратко ситуация с формированием права собственности была связана с социальным расслоением.

Первоначально выделяется власть вождя племени, и она становится наследственной. Наследник вождя наследует как бы всё племя, то есть все ресурсы окружающей среды, право управлять в соответствующем поселении, использовать все орудия труда в нём.

Однако, это не рабство. Хотя, как сказать. Дело в том, что понимание таких архаичных времён требует определённого понимания того, как ощущал себя человек в то время. Сказать, что человек «обладал нерасчленённым сознанием» — это не сказать ничего о его самоощущении. Окружающая среда настолько была опасна, что выжить без своего небольшого социума, без племени, человек просто не мог. Отсюда и его самоосознание собственного «Я» было неотделимо от осознания себя как члена племени. Это было фактически одно и то же «Я» и «ПЛЕМЯ». Более того, привычный уклад жизни, хозяйствования, привычная окружающая среда тоже было этим «Я» или «МЫ», как не назовите.

По этой причине одним из самых распространённых наказаний было забвение, либо изгойство. Провинившегося просто объявляли умершим, или отсутствующим. Человек в таком состоянии и недели не жил, просто впадал в прострацию и умирал. Существуют множественные исторические и этнографические описания этого факта. Для краткости отправляю к статье доктора психологических наук В.И. Лебедева «В чём кроется чародейская сила?».

Самое интересное, что это самоощущение человека объясняет и тот факт, что одними из первых появились именно рабовладельческие общества. Вырванный из своего социума человек словно умирал, он действительно становился «рабочим животным», по сути, оболочкой без души и личности. Личности без племени просто не существовало. И вот этого несчастного, связанного или в колодках, приводят в совершенно неизвестный ему мир, где стоят многоэтажные дома, снуют повозки и носилки, народа на улице столько, что невозможно пройти… Где родные леса и выжженые в них небольшие поля? Где сородичи с которыми он был одним организмом. Орган вырванный из тела не живёт! Стеклянные глаза бездушно смотрят на непонятное чужое окружение, неизвестный язык не трогает душу… Несчастного куда-то ведут, передают из рук в руки, тыкают лицом в навоз и дают лопату, показывая жестами, что нужно убирать. А рядом ходит здоровенный надсмотрщик с кнутом и палкой, у которой на конце металлический крюк!

Историки в некоторых случаях не могут определить тип древнего общества. Было там рабовладение или нет. Чаще всего это непонимание возникает применительно к государствам Древнего Китая. Вроде бы рабства особого нет, то есть рабов очень и очень мало. Основное тягловое население – это совершенно зависимые крестьяне, закабалённые настолько, что шагу не смеют ступить без воли вана – своего господина. Но дело в том, что эти крестьяне и так никуда не могли пойти из своей деревни, они были частью живого социального организма этой деревни, частью маленького племени. Если же их уводили куда-то на службу либо работы, то просто вырвали с корнем из этого организма и гнали строить, например, Великую китайскую стену, либо распахивать северную степь, чтобы кочевники не могли её использовать. И они были точно такими же бездушными скотами со стеклянными глазами в состоянии оторванном от своего «Я-МЫ». Если же их брали на службу во дворец или дом богатого сановника, то оскопляли, то есть делали евнухами. Это то же рабовладение, только массовое. Очень массовое. Охватывающее целые народы.

Вот в таком едином организме-племени и начиналась история права одновременно с социальным расслоением. Но первоначально выделилась власть вождя над этим племенем. Вождь, кстати, тоже был частью этого организма, но особой частью, ответственной за судьбу племени в целом. Сколько несчастных вождей погибло вместе со своим народом из-за опрометчиво принятых решений! Даже в более позднее время гибли целые государства. Джон Теннер в своих воспоминаниях «Тридцать лет среди индейцев» описывает целые роды индейских племён, погибшие таким образом.

Но если правитель был успешным, племя множилось, и вставал вопрос о том, как быть дальше. Окружающих ресурсов на всех уже не хватает, что делать?

От племени отделялась часть и уходила осваивать новые угодья. Им выделяли часть скудного скарба, необходимые орудия труда, пропитание на первое время. И для всех они «умирали», их больше не было. Нет, если выживали, то хорошо, можно было попросить помощи в трудное время, но если не выжили, то так тому и быть.
Вот тут и появляется впервые собственность в виде наследственного права. Причём оно уже начинает приобретать вид минората или майората (наследования старшим сыном, либо наследования младшим). В небогатых сообществах отсылали на отселение старших сыновей, поскольку они уже вошли в силу, приобрели опыт, были женаты. Старший брал с собой часть племени, таких же старших как он. А младший сын оставался в деревне родителей, продолжал расти, ему переходило хозяйство родителей, и он заботился о них в старости. Хорошо помню, как бабушка объясняла мне почему она оставляет всё своё небогатое деревенское имущество младшей из дочерей: «Так положено! Издревле так повелось.»

Постепенно вожди богатели, богатели и некоторые соплеменники. Народ оседал на земле. Переходил к перелогу, трёхполью, потом пятиполью и более совершенным формам земледелия. Минорат стал сменяться майоратом, так как нужно было не отселяться в неизвестность с нищенским скарбом, а напротив, держаться за богатство, обеспечивать его эффективность. Но что интересно, собственность так и осталась основой выживания. Пусть не для племени, а уже для рода, для семьи, всё равно она оставила масштаб «для всех», поскольку «Так положено!», мои угодья чужой трогать не смеет, кем бы он не был.

Отсюда такие объективные закономерности как абсолютный характер права собственности. Эластичность и трансграничность наследства (наследственное право преодолевает любые границы и даже разницу в правовых системах, оно вбирает в себя любое имущество, каким бы оно не было).

Каковы проявления права в жизни и какова форма права?

Казалось бы, тут-то уже всё просто. Есть письменная форма и чего тут рассуждать!?

Но мы заметили, что на заре появления права оно не имело графической формы, а было устным. Фактически, оно по форме мало чем отличалось от обычая.

И тут вернёмся к племени индейцев Пираха, чтобы объяснить себе разницу между правом и обычаем.

В науке выделяют такие отличия обычая от права как локальный характер обычая, его поддержание в силу привычки, обычай передаётся как поведение в виде образца такого поведения, обычай не имеет как таковой санкции, поддерживается в силу устоявшегося порядка, однако, в виде традиции может поддерживаться общественным осуждением того или иного неприемлемого поведения.

Но пример племени Пираха показывает, что всё не так просто. Их обычаи – это просто опыт практической жизни. Почему, например, индейцы стреляют стрелкой из духовой трубки, а не стрелой из лука? Да потому, что в тропическом лесу трудно содержать лук в рабочем состоянии. Известный факт, что высокая влажность приводит лук в полную негодность. По этой же причине стрелы снабжаются ядом, поскольку небольшая стрелка из духовой трубки не может убить сама по себе достаточно крупное животное. Можно привести аналогию с бушменами в Африке. Бушмены пользуются луком, но очень маленьким и с маленькими ядовитыми стрелами. Просто большие луки невыгодны, в засушливых районах мало подходящего дерева, да и пробегать по засушливой местности приходится много.

Таким образом, обычаи Пираха имеют первоначальный, практический характер. Фактически такой характер имеют все обычаи, даже те, которые нам кажутся странными. Просто практический эффект обычая проявлялся в древности, а к настоящему времени отпал, но сам обычай сохранился, либо этот практический эффект неочевиден, либо и то и другое вместе.

Возьмём, например, обычай не употреблять в пищу свинину, распространённый на Ближнем Востоке. Исторически этот обычай возник в данном регионе не только у мусульман, а, значит, религия тут не причём. Что же породило этот обычай? Дело в том, что выжили только те племена и сообщества, которые отказались от употребления свинины. Африка была и до сих поря является местностью, порождающей разные заболевания, в том числе и грипп. Штаммы гриппа богаче всего во всём разнообразии представлены у птиц, у млекопитающих имеются только некоторые из них, причём они явно произошли от птичьих линий, которые более древние. Но грипп от птицы не может проникнуть в млекопитающее, вирус не имеет особую оболочку, которую получает от клетки хозяина, когда выходит из неё. С помощью особых белков на этой оболочке вирус и вскрывает новую клетку, впрыскивая в неё своё содержимое для перехвата контроля за размножением и редубликации вместо новых клеток новых вирусов. Но птичьи штаммы не имеют соответствующего «ключа» к клеткам млекопитающих. Однако, есть одно животное, которое можно вскрыть как птичьим «ключом», так и ключом «млекопитающих» в силу того, что оболочки клеток этого животного имеют и тот и другой тип «входа» в клетку. Этим животным и является свинья. По этой причине народы, находящиеся на самом интенсивном в мире перекрёстке трасс перелётных птиц отказались от употребления свинины. Почему это произошло стало известно только в последнее время, однако обычай сформировался в древние времена, он не был очевиден, и долгое время казался странным и непрактичным.

Выше указывалось о самоощущении древнего человека, который не отделял себя от общины. Корень обычая не в привычном поведении, а в практической необходимости воспринимаемой всей общиной в целом. Нарушение обычая, особенно в его запретительной форме (нарушение табу) имело санкцию, и каралось очень жестоко. Человека объявляли умершим, и он очень быстро умирал.

Таким образом, первоначально обычай имел совершенно практическое основание и не был отделим от необходимой практики выживания.

Однако, со временем появились обычаи, требующие вербального, словестного изложения. Прежде всего это было связано с ритуалами задабривания духов, или почитания иных высших сил. Такие действа требовали определённого подчинения окружающих определённому порядку поведения. В силу этого и возникли словесные формулы, как правило в виде гимнов, песен, сказаний, сказок. Просто в такой форме было легче их запомнить. До сих пор существуют гимны Ригведы и самые древние из них имеют определённый стихотворный строй, позволяющий легко запоминать текст. (Как не странно, нам этот древний стихотворный строй известен на примере детской сказки «О курочке Рябе», даже дети быстро заучивают такой текст наизусть). Вот как объясняется социальное устройство общества и общее устройство мира в этой вербальной форме:

«Когда Пурушу расчленили,
На сколько частей разделили его?
Что его рот, что руки,
Что бедра, что ноги называется?
Его рот стал брахманом,
Его руки сделались раджанья,
Его бедра (стали) вайшья,
Из ног родился шудра.
Луна из (его) духа рождена,
Из глаз солнце родилось,
Из уст — Индра и Агни,
Из дыханья родился ветер.
Из пупа возникло воздушное пространство,
Из головы развилось небо,
Из ног — земля, стороны света — из уха.
Так они устроили миры.»

Точно так же, в той же устной стихотворной форме формулировались и законы. Вот отрывок из Законов Ману:

«Царь, желая рассмотреть судебные дела, пусть является подготовленным в суд вместе с брахманами и опытными советниками.
Там, сидя или стоя, подняв правую руку, в скромной одежде и украшениях, надо рассматривать дела тяжущихся сторон.
Из них первое – неуплата долга, (затем) заклад, продажа чужого, соучастие в (торговле или другом) объединении, неотдача данного.
Неуплата жалованья, нарушение соглашения, отмена купли и продажи, спор хозяина с пастухом.
Дхарма в споре о границе, клевета и оскорбление действием, кража, насилие, а также прелюбодеяние.
Дхарма мужа и жены, раздел наследства, игра в кости и битье об заклад – эти восемнадцать поводов судебного разбирательства в этом мире.»

Уже минимум сакральных аналогий в объяснении мироустройства и начинают в большей мере формулироваться именно правила поведения. Правда опора на высшие силы, судьбу, дхарму, как заведённый свыше порядок вещей, остались, но и труды древнеримских юристов тоже зачастую ссылаются на высшие силы и божественную справедливость. Интересно то, что первоначальное объяснение обычаев происходило в порядке «из деяний высших сил к объяснению вытекающего из них порядка». Но в последствии эти представления поменялись, стали объяснять «установленный порядок как соответствие идеальному образцу, заданному высшими силами». Отсюда остался один шаг до соответствия некоей идеальной социальной модели, что фактически уже становится социальным конструированием, а не естественным, связанным с опытом выживания, порядком вещей.

Обычай становится правом не столько в силу его санкционирования властью, сколько в силу смены «внутренней вербальной конструкции». Власть стала менять правила поведения, это было необходимо, так как уже невозможно было руководствоваться обветшалыми правилами времён охоты на мамонтов. Нужно было защищать купцов, объявлять набор рекрутов в армию, собирать налоги деньгами, а не натурой, и вообще переходить от поборов в виде дани к определённым ставкам и таксам налогов и т.д. и т.п.

Уже нельзя сказать, что всё вытекло издревле из поведения и деяний богов. Уже невозможно сформулировать всё это в виде сказочки о том, как начинался мир и установился заданный порядок. Вот и поменялся сам порядок словесного формулирования закона. При этом и человек стал более свободен лично, он уже не мыслил себя как часть небольшого организма-племени. Он стал более свободен в распоряжении своей судьбой. Мог более свободно переходить с места на место, мог селиться среди соседей не родственников, фактически чужих людей.
Правда, ещё многое оставалось от старины. При встрече человек должен был сказать не только своё имя, но и род, племя, отца, мать. Помните как в былине называет себя Илья Муромец? «А я из города из Мурома, из села из Крачарова. А зовут меня Илья сын Иванович.» До сих пор многие народы при встрече чужака расспрашивают кто он и откуда, из какого рода-племени. Это объясняется всё тем же общественным наказанием, помните, что человека в племени могли объявить умершим? Но люди стали более свободны и теперь человек не умирал, а просто изгонялся. Такой изгой был опасным человеком и либо скрывал своё истинное происхождение, либо врал. Последнее легко выяснялось, так как существовала «устная почта», по которой достаточно быстро можно было передать сообщение и получить ответ из любого более-менее родственного поселения. Таким образом, преступник-изгой легко изобличался.

Сами устные установления так же были ещё во многом схожи с обычаем. Требовалось время, чтобы ввести установленное поведение в привычку, что было очень неудобным. На большой территории такое правило распространить было затруднительно, и правила имели во многом локальный характер.

Но появился первый регулятор, поднявшийся над многими племенами и народами, впервые приобретший универсальный характер. Впервые регулирование поведения стало ничем не обоснованным, а приобрело характер регулирования само по себе, впервые была разорвана связь с каким-либо сакральным обоснованием.

(Часть 3 далее...)