Новогоднее происшествие!

Выступал как-то в канун Нового 2014 года один очень известный сатирик в Кремле, в очень узком кругу Российского руководства. И, как обычно, решил он «постибаться» над сей верхушкой, слава Богу, что ему это позволялось в силу его сана. А были там, надо сказать, самые сливки государственности – САМ, председатель Правительства РФ, все министры и их заместители, главы счетной палаты и центробанка, ну и т. д.

И вот повернулся он к САМОМУ и говорит: «А знаете, уважаемый Владимир Владимирович, как можно всех коррупционеров за этим праздничным столом, выявить буквально за одну минуту».

Долго гоготали над его «шуткой» все приглашенные.

А он так, нисколько не смущаясь,  говорит: «А узнать, коррупционер чиновник или нет очень просто. В результате того, что  коррупционер постоянно пересчитывает деньги, у него на подушечках пальцев стерты папиллярные узоры. Поэтому если у чиновника на пальцах стерты эти самые узоры-значит он коррупционер».

Все, абсалютно все, сидящие за праздничным столом чиновники, за исключением одного —  САМОГО-САМОГО, резко посмотрели на свои руки. И как только до них дошло сказанное, они также резко отбросили  свои руки под стол.

Шутке смеялись двое — САМ сатирик и САМ Владимир Владимирович. Владимир Владимирович не посмотрел на свои руки, потому что он знал, что его деньги считает его соратник по партии – Дмитрий Анатольевич.

Да 8 8

Ваши голоса очень важны и позволяют выявлять действительно полезные материалы, интересные широкому кругу профессионалов. При этом бесполезные или откровенно рекламные тексты будут скрываться от посетителей и поисковых систем (Яндекс, Google и т.п.).

Участники дискуссии: Бозов Алексей, Коробов Евгений, Мамонтов Алексей, dedush, Климушкин Владислав, romanow73, sabylinin, advokat17, sergeysarin
  • 21 Января 2014, 15:40 #

    Я думал они бабло килограммами считают, а не купюрами)))

    +1
    • 21 Января 2014, 15:53 #

      Не-а, они как Кащей над каждым рублем Чахнут!
      Может и перевешивают, может и мешками, а может и вагонами считают, но на то ведь и анекдот! Мы то знаем, о чем речь!(giggle)

      +1
      • 26 Января 2014, 16:49 #

        Мне кажется, что тот САМЫЙ вообще в руках деньги не держит )))) А зачем ему это? Он только говорит: Хочу вот это! ))))))

        +1
  • 21 Января 2014, 16:01 #

    Не, Димка тока свои считает, а его другой человек — Сечин например

    0
  • 21 Января 2014, 16:07 #

    А вообще грустный анекдот… И что самое интересное — основную массу того, что кому то приписывают, забирают именно те, кто приписывает

    0
  • 21 Января 2014, 16:07 #

    А я не считаю, что  они считают.

    -1
  • 25 Января 2014, 11:15 #

    Уважаемый Евгений Алексеевич, ВВ не стал считать по одной причине, что названия таким единицам еще не придумано и составляет бюджет всего мира на ближайшее десятилетие.
    А Вам однозначный плюс.

    +1
  • 28 Января 2014, 10:26 #

    Уважаемый Евгений Алексеевич! Отлично!
    ↓ Читать полностью ↓
    (в продолжение темы… ниже, анекдот из классики)

    Аркадий Аверченко. Я как адвокат.

    Из сборника «О хороших, в сущности, людях!»


    I.
    — Поздравьте меня! — сказал мне один знакомый — жизнерадостный, улыбающийся юноша. — Я
    уже помощник присяжного поверенного… Адвокат!
    — Да что вы говорите!
    — Вот вам и да что! Настоящий адвокат.
    Лицо его приняло серьезное, значительное выражение.
    — Не шутите?
    — Милый мой… Люди, стоящие на страже законов, — не шутят. Защитники угнетенных, хранители священных заветов Александра Второго, судебные деятели — не имеют права шутить. Нет ли дельца какого-нибудь?
    — Как не быть дельцу! У литератора, у редактора журнала дела всегда есть. Вот, например, через неделю назначено мое дело. Привлекают к ответственности за то, что я перепечатал заметку о полицеймейстере, избившем еврея.
    — Он что же?… Не бил его, что ли?
    — Он-то бил. А только говорят, что этого нельзя было разглашать в печати. Он бил его, так сказать, доверительно, не для печати.
    — Хорошо, — сказал молодой адвокат. — Я беру это дело. Дело это трудное, запутанное дело, но я его беру.
    — Берите. Какое вы хотите вознаграждение заведение дела?
    — Господи! Как обыкновенно.
    — А как обыкновенно?
    — Ребенок! (Он с покровительственным видом потрепал меня по плечу.) Неужели, вы не знаете обычного адвокатского гонорара? Из десяти процентов! Понимаете?
    — Понимаю. Значить, если я получу три месяца тюрьмы, то на вашу долю придется девять дней? Знаете, я согласен работать с вами даже на тридцати процентах.
    Он немного смутился.
    — Гм! Тут что-то не так… Действительно, из чего я должен получить десять процентов? У вас какой иск?
    — Никакого иска нет.
    — Значить, — воскликнул он с отчаянным выражением лица, — я буду вести дело и ничего за это с вас не получу?
    — Не знаю, — пожал я плечами с невинным видом. — Как у вас там, у адвокатов полагается?
    Облачко задумчивости слетело с его лица. Лицо это озарилось солнцем.
    — Знаю! — воскликнул он. — Это дело ведь — политическое?
    — Позвольте… Разберемся, из каких элементов оно состоять: из русского еврея, русского полицеймейстера и русского редактора! Да, дело, несомненно, политическое.
    Ну, вот. А какой же уважающий себя адвокат возьмет деньги за политическое дело?! Он сделал широкий жесть.
    — Отказываюсь! Кладу эти рубли на алтарь свободы! Я горячо пожал ему руку.

    II.

    — Систему защиты мы выберем такую: вы просто заявите, что вы этой заметки не печатали.
    — Как так? — изумился я. — У них ведь есть номер журнала, в котором эта заметка напечатана.
    — Да? Ах, какая неосторожность! Так вы вот что: вы просто заявите, что это не ваш журнал.
    — Позвольте… Там стоить моя подпись.
    — Скажите, что поддельная. Кто-то, мол, подделал. А? Идея?
    — Что вы, милый мой! Да ведь весь Петербург знает, что я редактирую журнал.
    — Вы, значит, думаете, что они вызовут свидетелей?
    — Да, любой человек скажет им это!
    — Ну, один человек, — это еще не беда. Можно оспорить. Testis unus testis nullus… Я-то эти заковыки знаю. Вот если много свидетелей, — тогда плохо. А нельзя сказать, что вы спали, или уехали на дачу, а ваш помощник напился пьян и выпустил номер?
    — Дача в декабре? Сон без просыпу неделю? Пьяный помощник? Нет; это не годится. Заметка об избиении полицеймейстером еврея помещена, а я за нее отвечаю, как редактор.
    — Есть! Знаете, что вы покажете? Что вы видели, как полицеймейстер бил еврея.
    — Да я не видел!!
    — Послушайте… Я понимаю, что подсудимый должен быть откровенен со своим защитником.
    Но им-то вы можете сказать, чего и на свете не было.
    — Да как же я это скажу?
    — А так: поехал, мол, я по своим делам в город Витебск (сестру замуж выдавать или дочку хоронить), ну, еду, мол, по улице, вдруг смотрю: полицеймейстер еврея бьет. Какое, думаю, он имеет право?! Взял да и написал.
    — Нельзя так. Бил-то он его в закрытом помещении. В гостинице.
    — О, Господи! Да кто-нибудь же видел, как он его бил? Были же свидетели?
    — Были. Швейцар видел. Юный крючкотвор задумался.
    — Ну, хорошо, — поднял он голову очень решительно. — Будьте покойны, — я уже знаю, что
    делать. Выкрутимся!

    III.

    Когда мы вошли в зал суда, мой адвокат так побледнел, что я взял его под руку и дружески шепнул:
    — Мужайтесь.
    Он обвел глазами скамьи для публики и, чтобы замаскировать свой ужас перед незнакомым ему местом, заметил:
    — Странно, что публики так мало. Кажется, дело сенсационное, громкий политический процесс, а любопытных нет.
    Действительно, на местах для публики сидели только два гимназиста, прочитавшие, очевидно, в газетах заметку о моем деле и пришедшие поглазеть на меня.
    В глазах их читалось явно выраженное сочувствие по моему адресу, возмущение по адресу тяжелого русского режима, и сверкала в этих открытых чистых глазах явная решимость в случае моего осуждения отбить меня от конвойных (которых, к сожалению, не было), посадить на мустанга и ускакать в прерии, где я должен был прославиться под кличкой кровавого мстителя Железные Очки…
    Я невнимательно прослушал чтение обвинительного акта, рассеянно ответил на заданные мне вопросы и, вообще, всё свое внимание сосредоточил на бедном адвокате, который сидел с видом героя повести Гюго «Последний день приговоренного к смерти».
    Когда председатель сказал: «Слово принадлежит защитнику», — мой защитник притворился, что это его не касается. Со всем возможным вниманием он углубился в разложенные перед ним бумаги, поглядывая одним глазом на председателя.
    — Слово принадлежит защитнику! Я толкнул его в бок.
    — Ну, что же вы… начинайте.
    — А? Да, да… Я скажу… Он, шатаясь, поднялся.
    — Прошу суд дело отложить до вызова новых свидетелей.
    Председатель удивленно спросил:
    — Каких свидетелей?
    — Которые бы удостоверили, что мой обвиняемый…
    — Подзащитный!
    — Да… Что мой этот… подзащитный не был в городе в тот момент, когда вышел номер журнала.
    — Это лишнее, — сказал председатель. — Обвиняемый — ответственный редактор и, всё равно,
     отвечает за всё, что помещено в журнале.
    — Бросьте! — шепнул я. — Говорите просто вашу речь.
    — А? Ну-ну. Господа судьи и вы, присяжные заседатели!…
    Я снова дернул его за руку.
    — Что вы! Где вы видите присяжных заседателей?
    — А эти вот, — шепнул он мне. — Кто такие?
    — Это ведь коронный суд. Без участия присяжных.
    — Вот оно что! То-то я смотрю, что их так мало. Думал, заболели…
    — Или спят, — оказал я. — Или на даче, да?
    — Защитник, — заметить председатель, — раз вы начали речь, прошу с обвиняемым не
    перешептываться.
    — В деле открылись новые обстоятельства, — заявил мой защитник, глядя на председателя взглядом утопающего.
    — Говорите.
     
    IV.

    — Господа судьи и вы… вот эти… коронные… тоже судьи. Мой обвиняемый вовсе даже не виноват. Я его знаю, как высоконравственного человека, который на какие-нибудь подлости не способен…
    Он жадно проглотил стакан воды.
    — Ей Богу. Вспомните великого основателя судебных уставов… Мой защищаемый видел своими глазами, как полицеймейстер бил этого жалкого, бесправного еврея, положение которых в России…
    — Опомнитесь! — шепнул я. — Ничего я не видел. Я перепечатал из газет. Там только один швейцар и был свидетелем избиения.
    Адвокат — шёпотом:
    — Тссс! Не мешайте… Я нашел лазейку… Вслух:
    — Господа судьи и вы, коронные представители… Все мы знаем, каково живется руководителю русского прогрессивного издания. Штрафы, конфискации, аресты сыплются на него, как из ведра… изобилия! Свободных средств, обыкновенно, нет, а штрафы плати, а за всё отдай! Что остается делать такому прогрессивному неудачнику? Он должен искать себе заработка на стороне, не стесняясь его сущностью и формой. Лишь бы честный заработок, господа судьи, и вы, присяжн… присяжные поверенные!
    Человек без предрассудков, мой защищаемый в свободное от редакционной работы время снискивал себе пропитание, чем мог. Конечно, мизерная должность швейцара второстепенной витебской гостиницы — это мало, слишком мало… Но нужно же жить и питаться, господа присяжные! И вот, мой защищаемый, находясь временно в должности такого швейцара в витебской гостинице, — сам, своими глазами, видел, как зарвавшийся представитель власти избивал бедного бесправного пасынка великой нашей матушки России, того пасынка, который, по выражению одного популярного писателя,…создал песню, подобную стону, И навеки духовно почил.
    — Виноват, — заметил потрясенный председатель.
    — Нет, уж вы позвольте мне кончить. И вот я спрашиваю: неужели правдивое, безыскусственное изложение виденного есть преступление?! Я должен указать на то, что юридическая природа всякого преступления должна иметь… исходить… выражать… наличность злой воли. Имела ли она место в этом случае? Нет! Положа сердце на руку — тысячу раз нет. Видел человек и написал. Но ведь и Тургенев, и Толстой, и Достоевский писали то, что видели. Посадите же и их рядом с моим подзащищаемым! Почему же я не вижу их рядом с ним?!!! И вот, господа судьи, и вы… тоже… другие судьи, — я прошу вас, основываясь на вышесказанном, вынести обвинительный приговор насильнику-полицеймейстеру, удовлетворив гражданский иск моего обвиняемого и заведение дел издержки, потому что он не виноват, потому что правда да милость да царствуют в судах, потому что он продукт создавшихся ycлoвiй, потому что он надежда молодой русской литературы!!!
    Председатель, пряча в густых, нависших усах предательское дрожание уголков рта, шепнул что-то своему соседу и обратился к «надежде молодой русской литературы»:
    — Обвиняемому предоставляется последнее слово. Я встал и сказал, ясным взором глядя перед собою:
    — Господа судьи! Позвольте мне сказать несколько слов в защиту моего адвоката. Вот перед вами сидит это молодое существо, только что сошедшее с университетской скамьи. Что оно видело, чему его там учили? Знает оно несколько юридических оборотов, пару другую цитат, и с этим крохотным микроскопическим багажом, который поместился бы в узелке, завязанном в углу носового платка, — вышло оно на широкий жизненный путь. Неужели ни на одну минуту жалость к несчастному и милосердие — этот дар нашего христианского учения — не тронули ваших сердец?! Не судите его строго, господа судьи, он еще молод, он еще исправится, перед ним вся жизнь. И это дает мне право просить не только о снисхождении, но и о полном его оправдании!
    Судьи были, видимо, растроганы. Мой подзащитный адвокат плакал, тихонько сморкаясь в платок.
    Когда судьи вышли из совещательной комнаты, председатель громко возгласил:
    — Нет, не виновен!
    Я, как человек обстоятельный, спросил:
    — Кто?
    — И вы признаны невиновным и он. Можете идти. Все окружили моего адвоката, жали ему руки, поздравляли…
    — Боялся я за вас, — признался один из публики, пожимая руку моему адвокату. — Вдруг, думаю,
    закатают вас месяцев на шесть.
    Выйдя из суда, зашли на телеграф, и мой адвокат дал телеграмму:
    «Дорогая мама! Сегодня была моя первая защита. Поздравь — меня оправдали. Твой Ника».
     
    Это произведение перешло в общественное достояние. Произведение написано автором, умершим более семидесяти лет назад, и опубликовано прижизненно, либо посмертно, но с момента публикации также прошло более семидесяти лет.

    +1
  • 29 Января 2014, 11:17 #

    Ничего смешного. Не нужны ему деньги, он что на рынок будет ходить за свеклой. 

    +1
  • 31 Января 2014, 14:41 #

    История о том, как у Путина образовался капитал, представляет собой отдельный анекдот:
    Итак по порядку. Жил-был маленький мальчик Вова. Подарил как-то кто-то ему один рубль. Положил он его на счет в негосударственный некоммерческий Сберканк РФ.
    И вот как-то раз когда он стал Президентом, вызывает он своего закадычного с детства другана Димона, раньше его звали Дмитрием, но потом, после одного случая, он разрешил называть себя именно так, и спрашивает:
    — А скажи-ка Димон, дружбан, мой закадычный, что значит для народа ноль?
    — Ничего не значит.
    — То есть, если я у народа ничего не возьму, так он на меня и не обидится?
    — Конечно не обидится. Ведь Вы у него ничего не возьмете. Не на что обижаться.
      — Ну хорошо. Тогда это ничего, этот ноль, запиши ко мне на счет в Сбербанке.
    С тех пор так и повелось. Ничего президент не берет у народа, лишь одни нули периодически добавляются у него на счете.
    Вот что значит грамотно распорядиться своими деньгами ещё в детстве.(rofl)

    +2

Да 8 8

Ваши голоса очень важны и позволяют выявлять действительно полезные материалы, интересные широкому кругу профессионалов. При этом бесполезные или откровенно рекламные тексты будут скрываться от посетителей и поисковых систем (Яндекс, Google и т.п.).

Для комментирования необходимо Авторизоваться или Зарегистрироваться

Ваши персональные заметки к публикации (видны только вам)

Рейтинг публикации: « Анекдот.» 1 звезд из 5 на основе 8 оценок.
Скоро здесь появится описание

Свежие комментарии

Продвигаемые публикации