Ричард – корыстное сердце

Еще одним прозвищем короля Ричарда Iбыло Ричард Да-и-Нет. Это своеобразная насмешка подданных за то, что он часто менял свои решения, подвергаясь влиянию извне. 
Источник.

Жители Питера в очередной раз начали своё активное движение в направлении празднования нового года, засуетились в выборе себе и близким людям подарков, всерьёз задумались о месте проведения праздничных корпоративов и о детальной сервировке новогодних столов. Всё, как всегда. Ни больше, ни меньше. Бренная суета сует в веренице мелькающих друг за другом лет, набирающая в своей круговерти непостижимую сознанием скорость.

Жизнь одного петербуржца в этой предпраздничной кутерьме ознаменовалась двумя событиями, пришедшими для него почти одновременно. Одно известие, неприятное, об угнанном автомобиле, бюджетном КИА-РИО так успешно сданном в аренду для работы в такси славному представителю соседнего среднеазиатского государства и приносившим хозяину еженедельную ренту.

Второе сообщение, последовавшее от того же глашатая через пару минут, радостное, машину вместе с угонщиком задержали доблестные ДПС-ники и возникла срочная необходимость ехать с документами на автомобиль для участия в неотложных следственных действиях. Оба события случились глубокой ночью, но ради счастливого хеппи-энда автовладелец без особого сожаления расстался с остатками сна, стряхнул их, оделся потеплее и ринулся в отдел полиции.

Жизнь второго петербуржца в эту же ночь, ожидаемо, была не так благосклонна, как это случилось с воссоединением владельца машины со своим железным четырёхколёсным конём.

Тот самый второй житель миллионного мегаполиса, был не кем иным, как тридцатипятилетним официально не работающим двухметровым детиной, с мощной нижней челюстью и коротко стриженной русой головой, оказавшейся в тесном для его богатырской фигуры автомобильном салоне за рулём той самой КИА-РИО, которую, перекрикиваясь по рации, азартно гоняли по городу на машинах с сине-красными маячками и загнали в глухой дорожный карман полицейские. Гонщика звали Ричард. По паспорту так было записано, либо так его величали кореша-товарищи, уточнять не буду. Но именно его защиту меня попросили взять на себя мои давнишние знакомые.

Наша встреча с Ричардом состоялась в отделе полиции ближе к вечеру дня задержания, уже после обыска в квартире по месту его проживания. В дежурной части отдела полиции, куда я прибыл, за пультом оказались сразу двое интересующих меня сотрудника: помощник оперативного дежурного, руководящей нарядом и отвечающий за допуск к задержанным, и дежурный следователь, выполняющий неотложные следственные действия по ночному угону.

Старший лейтенант с голубыми просветами следственного подразделения на погонах, насторожился при моём появлении. Адвоката по соглашению никто в отделе не ждал, он совсем не входил в планы работы с угонщиком. С минуты на минуту для участия в неотложных следственных действиях должен был подъехать назначенец. Ещё словоохотливый следователь через несколько минут поведал мне о семи явках с повинной, данных моим подзащитным и его твёрдом намерении подтвердить свои признательные показания незамедлительно, на «уличных».

Не мешкая, лейтенант поинтересовался моим желанием и возможностями посвятить ночь плодотворной работе по закреплению явок протоколами проверки показаний на месте. После допроса, конечно же, в качестве подозреваемого. Раз уж угонщик желает искренне покаяться и побороться за подписку о невыезде, а затем и за снижение размера наказания в суде.

Я не возражал следователю, не перечил. Я был готов выполнять любые прихоти своего доверителя. У адвоката не может быть иной позиции, кроме как позиции подзащитного. Всё решает он и только он. Работать до утра, так до утра. Не привыкать. Сам таким был. Когда-то. До пенсии. Дела расследовал, а потом и следователями руководил. Почему бы и не тряхнуть стариной, раз так надо для дела. И для подписки для моего подзащитного это очень надо. Раз уж он сам всё написал, сознался, договорился. Как же я против его воли и желания пойду? Кто же меняет коней на переправе и переобувается в воздухе?

Это было краткий пересказ моей речи, в ходе которой меня неимоверно быстро оформляли и доставляли к мощному телу моего клиента, Ричарда. На кону отдела полиции было семь раскрытий угонов, семь статистических палок, поднятых на ровном месте из «глухарей», а с учётом крайней, ночной, на которой погорел мой угонщик, уже и восемь. Восемь! В глазах следователя искрились и переливались блёстками надежды на премию, а может и на что ещё и посерьёзнее. Молодые следователи, они иногда бывают такими наивными!

Доброжелательность и радостная откровенность переполняли наше общение ровно до той поры, пока я не вошёл в камеру и не предложил следователю оставить нас наедине с моим подзащитным. Для юридической консультации. И совместной выработки позиции. Почуяв неладное, следователь-старлей перестал улыбаться. Не теряя надежды на реализацию палок, с тоской в голосе спросил у Ричарда, в силе договорённости на сотрудничество или нет. Получил в ответ невразумительное мычание детины и с этим покинул кабинет. Уходя, сообщил, идёт за бланком прокола допроса подозреваемого и своим ноутбуком.

Оказалось, Ричард меня ждал. Очень сильно ждал. Мы раньше никогда не встречались, но он слышал от своих друганов о моём существовании и знал о возможности моего появления в тот момент, когда всё в его делах станет очень-очень плохо.

Очень-очень плохо стало, я появился и первое о чём поинтересовался у обрадованного верзилы, зачем? Зачем он писал явки с повинной? Ответ подзащитного просто убил своей простотой и наивностью: ему было скучно. И страшно. А вдруг его забыли друганы? И забили на него и на его судьбу. Вот и писал явки по принесённым следователем тонюсеньким картонным папочкам уголовных дел под диктовку доброго и всё понимающего оперативника.

А ещё рассказал о событиях такого длинного прошедшего дня. Взяли его ДПС-ники чисто. Гнали-гнали и загнали. Пешеходы стали неудачно переходить улицу, да и машина, убитая напрочь консервная банка, попалась дохлая, разгоняться и ехать совсем не хотела.

Сопротивления при задержании не оказывал, а полицейские и не били, аккуратно вытащили из машины, положили на снег и нежно-принежно защёлкнули на руках за спиною железные браслеты. Изделие под кодовым названием «Нежность» на запястьях здоровенного угонщика добавила ребятам уверенности и гордости за удачно проведённое задержание. Успех азартной погони и бесконфликтного задержания сделал дпс-ников добрыми и понятливыми парнями.

Договор у Ричарда с подоспевшим вскоре в отдел полиции опером был такой. Явки по семи глухим районным делам, через пару-тройку часиков подъедут оперативники из главка, привезут пять своих глухарей, главковских раскрытий. Он пишет чистосердечные явки по ним. И следствие его отпускает на подписку о невыезде.

Или, край, под домашний арест. Это же куда лучше жёсткой шконки в хмурых новых и едва обжитых, а по всем рассказам ещё и холодных «Крестах». Как не согласиться и не поддаться на такой соблазн. Всё предельно ясно и понятно, как божий день. Вот и следователь пару раз согласно кивнул, поможет с мерой, сделает всё, что будет в его силах.

Возвращение тридцатипятилетнего парня с небес на землю не потребовало много времени и усилий. Возможно, этому поспособствовало и выветривание из головы угонщика дури, помешавшей ему ночью трезво осознавать картину происходящего и принимать адекватные меры и решения. Благо, драться с полицейскими после задержания не полез, да попыток побегать на перегонки с блюстителями порядка по дворам спального микрорайона тоже не предпринял.

Восемь районных эпизодов угонов, плюс пять, а то и семь главковских, превратятся в пятнадцать тяжких преступлений, краж с реальным сроком и неподъёмным гражданским иском от потерпевших. Три – четыре месяца на свободе, пока идёт предварительное следствие, ожидаемо превратятся в приговоре в четыре – пять лет в колонии общего режима, а невозмещённый ущерб напрочь закроет дорогу на условно-досрочное освобождение.

Да и обещанная опером свобода, она ведь тоже весьма призрачная. Кто её обещает и каковы гарантии? Дежурный следователь завтра сменится и забудет про дело, про угонщика и про своё согласие при определении меры пресечения. Хотя, да, он может выполнить всё, от него зависящее, но не более того. Не он принимает решения об аресте.

Предположим, следак вспомнит свои обещания, обратится к своему начальнику с просьбой о мягкой мере. Руководитель выслушает, покивает головой, войдёт в положение и откажет. Или прокурор окажется злым и несговорчивым. А то и судья не так поймёт намёк следствия и изберёт не домашний арест, а стражу. И к кому с претензиями? К оперативнику? Смешно.

Всё к тому моменту уже будет сделано, явки подтверждены показаниями с участием защитника, закреплёнными откатанными уличками. Опер, возможно, и не появится больше до самого суда. А то и в судебный процесс подтверждать обстоятельства чистосердечных признаний его не позовут.

Решать, конечно, Ричарду. Это его и только его жизнь. Но один эпизод очевидного угона, на котором взяли, отсутствие гражданского иска, автомобиль при погоне не разбит, даже не помят и будет возвращён владельцу – это два, ну от силы три года, но с реальным правом на условно-досрочное через половину срока. Это куда реалистичнее и приземлённее.

Оперские чары после моего пятиминутного спича окончательно спали с Ричарда. Он даже головой, пробуждаясь, для этого потряс. Сжал свои пудовые кулачищи, решительно кивнул свой коротко стриженной головой, твёрдо и уверенно согласился с выбором «Крестов» для сражения именно за один эпизод с минимальным сроком отсидки.

Поверил мне, вспомнил отзывы своих друзей-товарищей и доверил свою защиту.

Дверь в кабинет открылась и в помещение вплыл округлый оперативник. По выпирающему из-под расстёгнутой кожаной куртки животику и по второму подбородку было видно, занятия физической подготовкой он явно динамил. В руках у полицейского оказался объёмный коричневатый пакет из KFS. По отсутствию на лице улыбки стало понятно, от работников дежурной части он уже в курсе появления у обработанного им угонщика адвоката по соглашению.

Опер поставил пакет с едой на стол. Наклонился и вопросительно заглянул в глаза Ричарду. Мой подзащитный понуро опустил голову, но через несколько секунд вскинулся и сообщил о своём окончательном намерении отказа от сотрудничества.

Тут же мы услышали от оперативника оценку недальновидности адвоката, меня, то есть, угрозу особыми условиями содержания в следственном изоляторе, ну и ещё многое-многое другое. Мелкое, мерзкое, с упоминанием «слова мужика» и даже «мужского поступка». Обида несбывшейся мечты звучала в каждом обличающем слове полицейского. Но словесный поток быстро иссяк, а вместе с ним удалился из следственного кабинета и сам розыскник.

Повисла пауза. Минутная. После которой Ричард протянул свою лапищу, прошуршал пакетом, залез внутрь и вытащил булку с котлетой. Одну. И со словами, «не пропадать же добру», начал её поглощать. А я вслух удивился жадности оперативника: одну котлету за семь раскрытых глухарей. Вот жмот! Вот времена, вот нравы. Жадность, как говорится, порождает бедность!

Не успел Ричард поглотить принесённую котлету, а в кабинет уже просочился заискивающе улыбающийся старлей — следователь. Расставляя на столе ноутбук, он сообщил нам о начатом им протоколе допроса. Очень он был озабочен экономией нашего времени, посему и старался всё успеть в сжатые сроки. А вечер был уже в разгаре, но я прибыл в отдел полиции на собственном автомобиле, в связи с чем работа городского транспорта меня не особенно и волновала. Мой подзащитный уже настроился на длительный период ожидания финала и никуда сильно не торопился.

Ознакомились с заготовкой следователя, протоколом, начатым ещё до моего приезда и рассчитанным на подписание в присутствии адвоката по назначению. Предложенный вариант не понравился ни мне, ни Ричарду после моего разъяснения. Из написанного выходило, мой подзащитный не проживает по месту своей регистрации, не имеет легального источника дохода, здоров, а в кругу общения отсутствуют близкие люди, о здоровье и благополучии которых он переживает и печётся.

Как бы я ни уважал труд старлея, наш вариант допроса оказался значительно короче и скромнее – пятьдесят первая статья Конституции, отказ от каких-либо пояснений по сути произошедшего и пауза по характеризующим личность обстоятельствам. Времени восполнить этот пробел в ходе предварительного следствия у нас было предостаточно, а спешка нам абсолютно не требовалась.

Следователь стёр всё так старательно написанное, сократил до двух строчек повествование про отказ от дачи показаний и убыл. Прощаясь, я увидел в потухших глазах молодого старлея грусть, печаль и явное нежелание объяснять своему руководству и начальникам из уголовного розыска обстоятельства и подробности потери вожделенных статистических палок.

Быстро исчерпав темы для первого разговора, заручившись обещанием отказа любого вида взаимодействий с представителями следствия и уголовного розыска без моего присутствия, я двинулся в родные края, готовиться к судебному заседанию об избрании меры пресечения. Выходя, поинтересовался у запустившего меня к подзащитному помощника дежурного о наличии личных вещей моего доверителя.

И тут лейтенант меня поразил и удивил, выдав мне два сотовых телефона, толстую металлическую цепь, которая ещё недавно украшала мощную шею Ричарда и такое же массивное блестящее кольцо в виде черепа, оскалившегося острыми зубами в улыбке. Раз уж никому данные о соединениях и абонентах из мобильных телефонов оказались не нужны, я их быстренько спрятал в свой дежурный портфельчик.

На лестнице у входа в отдел полиции меня ждал нервно курящий на ступеньках опер. Тот самый, с животиком и призовой котлетой. Предложил поговорить, я не стал отказываться.

Из длинной и витиеватой тирады, касающейся уже обсужденных в кабинете вопросов, но уже в нормативной лексике, я понял, меня склоняют к давлению на моего подзащитного и склонению того к работе по первоначальным явкам.

Когда полицейского начало штормить и заносить в область явственных угроз, я разговор прекратил. Конструктива в нём всё равно не предвиделось. Пожелал оперу успехов в розыскной деятельности и пошёл в ближайший продовольственный ларёк, прикупил там пару полуторалитровых пластиковых бутылок воды, две-три упаковки нарезки колбасы, сыра, нарезанную буханку чёрного хлеба, блок сигарет красного MARLBORO, занёс всё в дежурную часть и передал сидельцу. Сигареты, кстати, так до Ричарда и не дошли. Прилипли к потным и жадным ручкам дежурной смены.

Суд, ожидаемо, отправил Ричарда на длительную познавательную экскурсию в «Кресты», где мы пару раз встречались с ним и со следователем. Нахождение в двухместной камере сильно напрягало моего подзащитного отсутствием нормального человеческого общения, но у него была цель, к которой мы двигались и приближали её с каждым днём.

Изменить меру пресечения на иную, не связанную с содержанием под стражей при отсутствии легального источника дохода и такого же легального места жительства было не реально, в связи с чем мы дежурно просили о домашнем аресте или запрете определённых действий, но особо на это не уповали. Отказ в изменении меры пресечения не выбивал нас из рабочей колеи, а сами выезды в судебные заседания вносили свежесть и разнообразие в скучную жизнь моего подзащитного.

Следователь ознакомил нас с постановлениями о назначении экспертиз, выслушал и записал нашу версию о ссоре с девушкой, неожиданном желании примириться с нею, совпавшее с обнаружением в тишине двора безлюдной машины с заведённым двигателем. И позиция наша заключалась в том самом угоне, мечте доехать до возлюбленной на другой конец города, но боже упаси, без всяких корыстных помыслов на завладение чужим имуществом и хищение корейского автомобиля!

Бумага всё стерпит, следователь записал наши показания в протокол допроса, но это совсем не помешало ему переквалифицировать преступление с угона, средней тяжести и до пяти лет лишения свободы, на хищение имущества, тяжкое и со сроком до шести годков.

После продления предварительного следствия мы дежурно пытались изменить в суде меру пресечения, но суд в этом вопросе оказался непреклонным. Длительность предварительного следствия не соответствовала предусмотренному двухмесячному сроку, но вполне вписывалась в «нормы приличия» принятых для дел такой категории.

Судебная экспертиза сообщила нам об отсутствии в вещественных доказательствах одного важного элемента, необходимого для пуска двигателя машины при хищении. Эти сведения мы взяли на вооружение, но требовать проведения повторной или дополнительных экспертиз мы не стали. Наш замысел был направлен на использовании в суде совсем других козырей.

За время вылёживания железных нар в «Крестах» к Ричарду разок наведались городские опера. Но к этому моменту мой подзащитный набрался сил, закалил свою волю, уверовал в правильность уже сделанного выбора и отправил оперативников раскрывать преступления и устанавливать угонщиков в другое место. Во всяком случае, именно так мне о той встрече с полицейскими рассказал подзащитный в ходе очередной встречи.

Не теряя надежды попытать счастья в возвращении квалификации «угона» вместо «хищения» мы признали вину только частично и заявили желание посетить предварительное слушание. Надежды на него особо не возлагали, но тем не менее, грех было не попробовать, мы ведь ничего от этого действа не теряли.

Начался суд, предварительное заседание. В зал вошёл мужчина средних лет в мантии. В ожидании доставления подсудимого у нас состоялся интересный разговор по поводу наших требований о переквалификации. Судья весело поинтересовался движимыми нами мотивами и нежелания сразу окунуться в основное заседание.

Максимум по статье был до пяти, стал до шести лет, но та самая вилка позволяет председательствующему как по угону впаять годика четыре, так и по краже опуститься до неприлично низкого предела.

Услышав прагматичный настрой судьи, оперативно поправил выбранную нами тактику защиты. Посокрушался об отсутствии возможности ухода на особый порядок в предстоящем заседании, мол, знали бы прикуп в лице адекватного председательствующего, безусловно выбрали бы упрощённую форму. Без муторного изучения доказательств обвинения и защиты. Это была не голимая лесть, а сущая правда, которая очевидно пришлась по душе нашему судье.

Ричард полностью доверился мне в этом процессе. С самостоятельностью не лез, послушно делал всё, о чём мы договаривались в кабинетах следственного изолятора и минутных общениях у решётки уже в зале суда. По скорректированному плану мы не настаивали на вызове в суд свидетелей и эксперта, не утруждали судью излишними запросами и ходатайствами, удачно допросили потерпевшего, простившего Ричарду вину и просившем суд о мягком наказании, чему поспособствовала наша беседа с ним перед заседанием на скамеечки у судейских дверей.

Обстоятельства, на которых строила свою позицию защита, сводилась к обоснованию возможности возвращения угонщика к нормальной жизни без длительного срока лишения свободы. Нам удалось найти повзрослевшего ребёнка моего подзащитного и доказательства участия отца в его жизни и воспитании, упомянули мы о легальных источниках дохода в виде ремонта сотовых телефонов, умышленно опустив изначально предложенный моим подзащитным частный извоз по причине повсеместной легализации этого бизнеса.

Липа, она в зале судебного заседания должна быть особенно дубовой, а мизер в карточной игре — не ловленным. Не заняли мы много времени и допросом единственного свидетеля, сожительницы моего доверителя, у которой он и проживал не один год, вплоть до задержания и ареста.

Женщина искренне и правдоподобно, со слезой на глазах и дрожью в голосе рассказывала о планах на официальный брак, на совместных детей, официальную работу и все блага скорейшей свободной жизни. Просила суд об одном, дать шанс! И обещала, глотала подступающие слёзы, умоляюще смотрела на судью с гособвинителем и поручалась за своего непутёвого гражданского мужа. Клялась наставить его на путь истинныый.

Судебный процесс подошёл к логическому завершению, к прению сторон. Моего подзащитного, как это было уже не раз и не два, своевременно в зал суда не доставили. Ожидая конвой, мы втроём, гособвинитель, судья и я, сидя на своих штатных местах, обсуждали лодочные моторы и прелести озёрной рыбалки.

Как-то непроизвольно прокурор свёл разговор к предстоящему процессу и вине моего подзащитного. Аргумент был убойным, вот у меня, у адвоката, есть ведь автомобиль? Получив утвердительный ответ прокурорский продолжил развивать свою мысль. Что испытал бы я, коль у меня мою машинку бы угнали из-под окон. Вышел я утром из подъезда, а моей машины нет?

Судья откинулся в своём кресле на спинку и с высоты своего постамента с нескрываемым интересом наблюдал за нашей дискуссией. Привыкший обвинять, гос. ждал моего раскаяния и признания необходимости строжайшего наказания защищаемого мною угонщика. Однако я начал неторопливо излагать свою жизненную позицию на происходящее, благо времени у нас было предостаточно, конвой не торопился вести и поднимать в зал подсудимого, а присутствующие меня не перебивали.

Начал я из далека. Машина у меня есть и мне было бы крайне неприятно увидеть утром на стоянке вместо своей машины пустой кусок асфальта. Надомные камеры и горящие стоп сигналы покидающей двор бибики настроение бы явно мне не улучшило. Но эта банальный и очевидный ответ любого обывателя.

Вот если на этот же вопрос посмотреть глазами профессионала, история заиграет совсем иными красками. К примеру, совсем недавно, двух лет не прошло, у коллеги-адвоката угнали машину. А через пару часиков уважаемые люди, к которым обратились за помощью, предложили выкупить пропажу за четверть рыночной цены.

Я категорически возражал. Во-первых, страховка. Угнанный автомобиль застрахован от угона. Неприятно пару месяцев ходить без машины, но поощрять преступников – ни за что. Ко мне прислушались. Перестали ходить по близлежащим дворам и стоянкам у супермаркетов, приняли решение в пользу «подождать, потерпеть, получить деньги по страховке и купить новую, да и время обновления подошло».

Но спустя код, у этого же коллеги, отцу, живущему в другом регионе, попортили в аварии кузов весьма редкой машины. Заказывать новую деталь из-за бугра долго и дорого. Нашли по интернету бывшую в употреблении, но состояние запчасти настойчиво рекомендовали проверить лично.

Не желая гонять отца за многие сотни километров, заехали с товарищем на чудо-разборку. Эта самая разборка представляла из себя не гаражный кусок захламлённой и огороженной помятыми листами профлиста территории с грязными контейнерами под особо ценные узлы, а стометровые трёхэтажные ангары. С освещением, обогревом и ровными рядами лобовых блок-фар, стёкол, дверей, коробок передач и прочего-прочего-прочего.

И все детали в весьма хорошем состоянии, не только что с конвейера, конечно, но почти без вмятин и ржавчины. Мне было очевидно, просто не могло найтись в городе, даже большом миллионнике, столько чудаков, которые бы покупали себе машины ради их разборки на запчасти через год-два после приобретения. Не по русски это! Особенно меня поразили бесстрашно сохранившиеся ВИН-номера на стёклах, зеркалах и прочих агрегатах. Вывод у меня был лишь один. Кто-то упорно закрывает на происходящее глаза, и этого кого-то, не называя, знаем мы все, сидящие в этом зале судебного заседания.

Но если совсем цинично и откровенно посмотреть на весь процесс, получается следующая картина. Вот поймали моего подзащитного на угоне. Молодцы сотрудники ДПС? Бесспорно, молодцы. Профессионалы своего дела. И заслуживают всяческих похвал и поощрений. Следователь взялся за дело и менее, чем за полгода расследовал его, запихал в суд, получил в отчёт своего подразделения статистическую палку. Молодец следователь? Бесспорно молодец и умничка.

Проработал и эксперт из полицейской экспертной организации. Не бескорыстно, за получку и выслугу на пенсию. У оперативников не получилось повесть на одного бедолагу кучу палок и реализовать свою перспективу, но это их недоработка и беда. И вот мы встретились в суде. Конвой возит, работает, уважаемый государственный обвинитель весьма успешно поддерживает обвинение, суд постановит справедливый, обоснованный и мотивированный приговор. Про себя, адвоката, молчу. Моя деятельность изначально осуществляется на возмездной основе.

Но эту пищевую цепочку элементарно прервать. Для этого нужна только воля власть предержащих, завтра же закроют скупки, виновных привлекут или простят. Угонщикам станет не интересно заниматься угонами машин. Как, впрочем, и грабителям с ворами и воришками, станет бесполезно похищать сотовые телефоны, которые тоже при желании слуг государевых одномоментно станут кусками металлолома.

Но этого не происходит. Машины угоняются, возвращаются за мзду или разбираются на запчасти. Впрочем, как и сотовые телефоны. Правоохранители ловят воров, угонщиков, разбойников, следователи расследуют дела, прокуроры надзирают за полицией и следствием, согласовывают обвинительные заключения, о государственные обвинители доводят дела до логического конца в виде обвинительного приговора.

Вот именно поэтому могу откровенно и честно сказать, угонят у меня машину, я расстроюсь. Очень расстроюсь из-за причинённых неудобств. Успокоюсь, подожду, пока страховщики и следствие выполнят свою работу, подберу себе другой автомобиль и поеду выбирать его комплектацию. К сожалению, или к радости, но это наша жизнь и это же наша работа. Вот именно из-за такого взгляда на происходящие процессы, я с пониманием отношусь к угонам и кражам. Философски, если можно так сказать.

Прокурорский работник не спешил с ответом на моё изложение взглядов на угоны, судья тоже не стал озвучивать своё мнение об услышанном. Секретарь так увлёкся откровенным рассказом, что даже кашлянуть боялся, не выгнали бы. А тут двери открылись и моего подзащитного в наручниках двое конвоиров доставили в зал судебного заседания.

Приговор оказался наимягчайшим. Год лишения свободы в исправительной колонии общего режима без штрафов и ограничений. С учётом срока, проведённого в следственном изоляторе, выход на свободу наметился через два месяца после провозглашения приговора. А всего Ричард тосковал по свободе чуть больше девяти месяцев.

Звёзды сошлись и выстроились в благоприятный для нас хоровод и легли в нашу копилочку: моё своевременное прибытие в изолятор, не требующая последующей коренной переработки выверенная позиция по делу, оставленные бесхозными и невостребованными явки с повинными по семи эпизодам, а вместе с ними и миллионные гражданские иски, безболезненный общий порядок судебного разбирательства при согласии с правилами особого порядка, использование по максимуму смягчающих обстоятельств и, в заключении, циничная и прагматичная схожесть жизненных позиций участников судебного процесса.

Парни, просившие за угонщика и платившие за мою работу, были приятно ошеломлены результатом. Позднее Ричард в личной беседе предложил мне обжаловать приговор, в этом случае срок обжалования пошёл бы как день за полтора, а не день за день, как при нашем согласии с судебным решением.

Я эмоционально шикнул на него, напомнил про высокую вероятность негативных последствий в случае прокурорского представления, связанного с мягкостью наказания. Двухнедельная разница сроков абсолютно не стоила рисков обжалования. Моё громкое шикание подзащитным было услышано, понято и принято, акт подписывался с оговоркой о нежелании обжаловать наказание в вышестоящих инстанциях и отсутствии претензий к работе защитника.

P.S. От знаменитого английского короля Ричарда I у моего подзащитного оказалось только звучное имя и лёгкость отказа от обещаний, данных операм при задержании и раскрытии угонов. Адвокат в том случае оказался более убедительным, не ровня жадным на благодарность розыскникам. В остальном корысть смогла выдавить из моего героя любое благородство.

Шансом, данным гуманным приговором суда, Ричард не воспользовался. Не успел. Довольно-таки быстро оступился.

Но оступился он уже без меня. Ближайшие несколько лет Ричард и его товарищи не побеспокоят мой покой и покой моей машины, легкомысленно припаркованной на ночь во дворе дома. 

Андрей Болонкин, 15 ноября 2022 года.