Новичок
К нам в прокуратуру гарнизона прибыл новичок.
— «Капитан юстиции Борисенко Михаил Иванович, прошу любить и жаловать!» Именно так, по имени-отчеству, уважительно представил его коллективу прокурор гарнизона Махов. Михаил Иванович был невысокого росточка (полтора метра с кепкой), слегка полноватым, с красным румянцем на щеках и на кончике носа, не по годам подвижным и энергичным. И, что очень интересно, его отличала таинственность предыдущей биографии. Никто в прокуратуре не знал, почему это человек в почтенном возрасте, а было ему уже почти четыре десятка, имеющий троих детей, служит на самой низшей должности, какие только есть в военной юстиции, и имеет самое низшее звание, какие предусмотрены в прокуратуре для оперативного состава. Я был назначен надзирающим за его следственной деятельностью прокурором и одновременно наставником, хотя возраст мой был почти на десять лет моложе, а стаж оперативной работы – и того меньше.
Первый месяц Михаил Иванович только радовал нас. Он разгрузил аппарат прокуратуры на полтора десятка дел, которые ему накидали от заваленных работой других следователей. Был он общительный, добродушный, никогда ни с чем и ни с кем не спорил, всегда во всём и со всеми соглашался, что бы ему ни сказали и о чем бы ни попросили. Впрочем, было одно, от чего он всё-таки отказывался: от выпивки. Частенько после работы мы оставались в кабинете кого-либо из офицеров прокуратуры и понемножку снимали накопившееся за день «электрическое напряжение». Одна-две бутылочки спиртного на троих-четверых вполне хватало, чтобы все внедрившиеся в нас отрицательные заряды ушли в землю. Закусывали тут же докторской колбасой и кусочком хлеба, которые покупали в ближайшем магазине, скинувшись по три рубля.
Миша Борисенко на приглашение принять участие реагировал своеобразно. За приглашение искренне благодарил, краснел еще сильнее, но выпить отказывался. То ли жена не давала денег на выпивку, то ли был больным, то ли, наоборот, очень здоровым и «электрическое напряжение» на него не действовало. В любом случае такое поведение в офицерской среде вообще-то считалось неадекватным. Но мы не принуждали новичка нарушать постановления партии и правительства. Борьба с пьянством, как говорится, и Африке — борьба. Как несознательные партийцы, нарушали сами, но товарища во всё тяжкое не втягивали. В общем, Миша золотой души был человек как для начальников, так и для окружающих. И никто на него камня за пазухой не держал.
Странности начались через месяц с небольшим. Однажды утром, это был понедельник, он не вышел на работу. И тут же нам позвонил военный комендант гарнизона полковник Гурьев, который сообщил, что вчера поздно вечером патруль задержал спящим на лавочке в парке культуры и отдыха капитана, который, по мнению патрульных, оказался выпившим, не помнил, кто он и где его место службы. На погонах красовались блестящие юридические эмблемы, но поскольку документов при себе капитан не имел и находился в состоянии «неадекватного реагирования», его отвезли в комендатуру, где поместили в камеру с задержанными дезертирами, так как камеры для военных юристов к тому времени еще не изобрели. Утром выяснилось, что это следователь нашей прокуратуры Борисенко. Гурьев предложил приехать в комендатуру и забрать его, что я и сделал, доставив Мишу в кабинет к заместителю прокурора подполковнику юстиции Дмитриеву, отвечавшему за работу с кадрами.
Культурный и деликатный Александр Арсентьевич, выслушав объяснение подчиненного, вошел в его положение: ну выпил человек, от усталости и голода разморило на заходящем солнышке, немножко заснул, от выпитого наступила легонькая такая амнезия, частичная потеря памяти то есть, с кем не бывает; ничего же не совершил человек, вёл себя тихо и спокойно и на том спасибо. Бывает хуже, бывает морду человек по пьянке набьёт кому-нибудь, оскорбит словом или делом, окажет сопротивление, прокурорскую ксиву в нос задержавшим тыкать начнёт, огнём и мечом угрожать станет. Здесь же действительно всё обошлось хорошо, а поэтому, немножко пожурив старого капитана, Дмитриев успокоился, полагая, что происшедшее с новичком больше не повторится. К ордену, конечно, не представил, но и подобное отношение начальника – достаточно хорошее поощрение.
А потому, а, может быть, и не потому, скорее всего, не потому, аналогичные случаи в жизни капитана юстиции Борисенко стали повторяться. Повторялись они с завидной регулярностью. Только теперь полковник Гурьев, уважая авторитет военной прокуратуры, инструктировал патрулей, чтобы те при задержании «несколько подвыпившего» капитана с юридическими эмблемами, не везли его в комендатуру, а вызывали меня, майора юстиции Сергеева, и передавали его без составления каких-либо актов, рапортов, протоколов и других бумаг. А я уже отвозил Мишутку на комендантской машине домой и передавал из рук в руки верной и любящей жене. Оказалось, что Миша Борисенко «тихий» алкоголик, за неимением денег на водку пьёт тройной одеколон, притом пьёт в одиночку и вне прокуратуры, стесняясь показывать свою слабость товарищам. А прислали его к нам не только в наказание за предыдущие прегрешения, но и на исправление. Коллектив в нашей прокуратуре был изумительный, люди все серьёзные, грамотные, профессионалы высшей марки. Да и товарищи хорошие, среди личного состава не было ни склок, ни скандалов, ни сачковства — результат воспитания прежнего прокурора Евгения Андреевича Лазаря.
Вот отдел кадров Главной военной прокуратуры и посчитал, что Миша, дослужив свой срок под нашим покровительством, благополучно уволится из армии, а оставалось служить ему совсем немного, получит пенсию и потом спокойненько будет попивать свой одеколон или, дай Бог, водочку дома, поплёвывая как заслуженный пенсионер в потолок и сбивая время от времени щелчками с ветеранского кителя систематически являвшихся к нему чертиков: кыш, проклятые, кыш. Так оно впоследствии и произошло. Никаких особых эксцессов, если не считать «отдыха» на лавочках в парке, Миша у нас не допускал, был тихим и добропорядочным алкашиком.
Раз-два в неделю военные патрули подбирали его спящим и уже самостоятельно без моего участия отвозили домой. В запои Миша не входил, посуду, жену и мебель не бил, с соседями и сослуживцами обращался вежливо. Что еще требуется для добропорядочного ветерана вооруженных сил? Главное, чтобы до белой горячки дело не доходило. И дела, поручаемые ему, чтобы вёл. Тут уж Миша действительно был профессионалом. По особо-мелким делам. Расследовал он качественно, скрупулёзно проводил все необходимые следственные действия, а затем …. добросовестно прекращал всё, что к нему попадало. Конечно же, за отсутствием состава преступления или в связи с изменением обстановки. Признать человека виновным и посадить его в тюрьму у «застенчивого скромняги» и добрейшего Михаила Ивановича не хватало ни христианского духу, ни пролетарской ненависти.
В прошлой жизни
А об эксцессах в его предыдущей жизни я узнал случайно, когда, будучи в командировке в Главной военной прокуратуре (ГВП), ожидал решения по собственному вопросу.
Во время такого тягостного занятия я разговорился с кадровиком о своём подопечном. Дескать, что за личность такая, этот Миша Борисенко, почему сослуживцы о нём ничего не знают? И вот тут кадровик раскрыл страшную военную тайну. Почти шепотом он рассказал мне интересную и почти невероятную историю, которая в своё время потрясла не только маленькую автономную республику, где располагались прокуратура и Борисенко в ней, но и всю Москву.
На прежнем своём месте, то есть до приезда к нам, Миша был не простым, а аж целым старшим следователем и вторым человеком во всей военной прокуратуре. Первым, естественно, там был прокурор – майор юстиции Сидоров. Прокуратура состояла из четырёх человек: прокурор, старший следователь – это, значит, Борисенко, и еще два следователя. Оба следователя, как впрочем и Борисенко с Сидоровым, были выпускниками гражданских юридических ВУЗов, «академиёв» они не кончали, но своё дело знали и в особенностях профессии разбирались. А в военную юстицию они подались в поисках лучшей доли. Да так её там и не нашли. Первого следователя звали Ваня Гудзь. По национальности он был то ли западно-украинским поляком, то ли молдаванином, а второго, ровесника Миши Борисенко, — Иваном Ивановичем Джижко. Он был украинцем или тоже поляком. Но это – по документам. А в реальности их обоих величали почему-то «чехами» и не иначе как Ян Гус и Ян Жижка, а сокращённо «гуситами». Но чаще всего в определённых кругах их величали «пьянь Гусь» и «пьянь Жижка». И величать так их было за что, ибо оба они в гарнизоне считались законченными забулдыгами и пропойцами. Пили, хотя и с большим отвращением, но помногу и до поросячьего визгу.
Борисенко в прокуратуре являлся вторым по важности и статусу. Но и не только эти критерии определяли его величину. Он был особенным и по характеру взаимоотношений со своим начальником. Они оба были друзьями-кирюхами. Киряли каждый день, но в отличие от своих «чешских» собратьев, пили без отвращения и до свинячего состояния не доходили. Порой даже казалось, что они не пьют, а наслаждаются самим процессом общения … со спиртным. Пили они маленькими рюмочками, нежно, оттопыривая мизинчики и почти не «крякая» после употребления, то бишь проявляли истинный профессионализм в этом деле и высокую культуру пития. Да и закуска у них всегда была отменная, нередко баловались икоркой, дичью, угорьками и всякой заморской всячиной, какой в Советском Союзе многие не видывали даже во сне.
Как истинные интеллигенты, меру свою они знали и марку держать умели, с «гуситами» не якшались, коллективные попойки в прокуратуре не устраивали, а устраиваемые «гуситами» — беспощадно подавляли. В общем, вели себя принципиально и предельно ответственно. В меру возможностей Ян Гус и Ян Жижка строго контролировались старшими товарищами. И вне стен прокуратуры те также находились под постоянным «государевым оком», как любил выражаться Сидоров. Предполагалось, что в периоды такого контроля «гуситы» ничего предосудительного совершить не могут и будут паиньками. Но когда контроль ослабевал, ибо и Борисенко, и Сидорову требовалось, помимо контроля за подчинёнными, выполнять еще и собственную работу, «гуситы», как говорится, «по самое горлышко» восполняли упущенное.
За активную помощь прокурору в укреплении воинской дисциплины и за личное примерное поведение, можно даже сказать — мужество Борисенко много раз представлялся прокурором гарнизона Сидоровым к многочисленным наградам, в том числе к присвоению очередного воинского звания «майор юстиции». Но всякий раз в его жизни что-нибудь да случалось. И его вместо орденов, то понижали в должности, то объявляли о служебном несоответствии, то просто задерживали в продвижении представления за систематическое «то одно, то другое» и провалы по какому-либо уголовному делу.
А однажды….
В ресторане
Они сидели в ресторане гостиницы «Центральная» и ужинали после сложного трудового дня. День выдался действительно на редкость тревожным и беспокойным. Несколько ЧП с выездом на места происшествия, прорыв водопровода в канцелярии прокуратуры, утрата следователем Джижко во время поездки в командировку уголовного дела. Но подобные «тревоги», хотя и неприятны, они еще более-менее терпимы. А вот визит к начальнику гарнизона генерал-майору Орлову и очень нервный диалог с ним – это уже близко к неприятности. Ведь разговор шел, конечно же, не об отсутствии профилактических мероприятий в войсках. На это времени вообще никогда не хватало, а потому не считалось упущением. Тем более, когда по книгам учета и отчётам «на верх» за каждым сотрудником прокуратуры в месяц числилось по десятку, а то и больше лекций, бесед, другой подобной «деятельности» среди личного состава. Кто после этого может упрекнуть прокурорских в отсутствии воспитательной работы? Орлов вызывал по другому поводу. Ему поступила информация из особого отдела КГБ о ночном пьянстве и дебоше «гуситов» в женском общежитии электродного завода. Там они крупно повздорили и даже устроили драку с мужьями проживающих в нём женщин, бегали по коридору общаги в семейных трусах и «в сильно возбуждённом виде» грозились «всех пересажать к такой-то матери». Вызванные сотрудники ГОВД, ссылаясь на иммунитет работников военной юстиции, принимать к ним какие-либо меры воздействия категорически отказались.
Звонили также из ГВП о срочном исполнении какого-то невыполненного задания. Тут уж вообще неприятный был накал страстей. Звонивший из Москвы «отодрал» Сидорова, что называется «и в хвост, и в гриву». Из прокуратуры округа по телефону также получен «ссык-втык-кар» от начальника следственного отдела. Этот «вломил» за несколько нераскрытых «висяков» и непродление сроков следствия по ряду раскрытых дел, про которые он, Сидоров, попросту забыл. Не может же нормальный человек столько всего помнить … Произошел скандал и с судьёй военного трибунала. «Судейский» грозился вернуть на доследование дело, законченное М.И.Борисенко. По мнению этого чинуши, в направленных к нему материалах наблюдались многочисленные нарушения процессуальных норм и прав обвиняемого. Мастер, видишь ли, давать указания всякие… Пусть бы сам встал со своего кресла, да попробовал хоть одного преступника поймать. Расследовать уголовное дело – это тебе не штаны а трибунале протирать.
Было сегодня множество и других неувязок. И всё за один день. От всего этого голова может пойти кругом. Но доблестные Борисенко и Сидоров не унывали. Не впервой уже стойко и мужественно переносили они все тяготы и лишения военной службы. Подобные удары судьбы на них попросту не действовали. Семисотграммовая ёмкость белого терпкого напитка, изобретённого великим Менделеевым, способствовала стойкости, прибавляла уверенности в собственных силах и непогрешимости в своих исключительно правильных действиях. Правда, эта ёмкость называлась не «Московская», а имела иное название, «Сибирская», и градусов в ней было не 40, а 45. Но это нисколько не колебало положительного отношения Сидорова и Борисенко к уважаемому ими русскому химику.
К 22-м ноль-ноль, когда в бутылке оставалось еще граммов сто, в ресторан вошел высокий, плотный человек в форме полковника от артиллерии. Сидоров в гарнизоне служил давно и всех местных полковников знал наперечет: зам.командира корпуса, командир дивизии, военком республики, начальник особого отдела корпуса да два начальника крупных военных приемки на оборонных заводах. Правда, был еще один–полувоенный-полугражданский. Это – спецпрокурор совершенно секретных закрытых почтовых ящиков — оборонных заводов, на которых, по слухам, производились ядерные боеголовки к ракетам средней дальности. Его звание было и полковник, и старший советник юстиции одновременно. Вот и всё воинское начальство, не считая начальника гарнизона-генерал-майора Орлова да начальника республиканского управления КГБ по фамилии Визирь. Тот, хотя постоянно и носил гражданское платье, но тоже был в генеральском звании.
Подполковников Сидоров знал гораздо больше. Это — милицейский министр — начальник всех внутренних дел автономии и его заместитель (оба почему-то военные, а не милицейские офицеры), начальник политотдела корпуса, зам. спецпрокурора, человек пять замполитов частей, командир учебного полка, шесть руководителей военных приёмок, два командира стройбатов, два заместителя начальника управления КГБ, три начальника особых отделов в дислоцировавшихся воинских частях центрального подчинения, где командирами были два майора и один блатной капитан (правительственной связи и 12 ГУМО), еще один – зам начальника особого отдела корпуса да несколько военкомов из райцентров республики. Вот, пожалуй, и весь список. Подошедшего полковника среди офицеров гарнизона Сидоров не припоминал.
Полковник, войдя в ресторан, обнаружил, что свободные места в нем совершенно отсутствовали. Общество веселилось, пило, ело, плясало, курило. Многие с наслаждением пили разливное пиво, разложив на столах расчищенную воблу и лещей местного посола и поражая окружающих горами рыбьих ошметков от чешуи и внутренностей. Дым стоял коромыслом, из-за чего видимость была почти нулевой. Официанты не мельтешили и стояли возле стойки бара, перешептываясь между собой. Люди за столиками занимались каждый собственными заботами и до полковника им не было ровным счётом никакого дела. Постояв минут пять у порога и не дождавшись проявления внимания к своей высокой персоне (имеется в виду рост под два метра и по ширине – косая сажень в плечах), полковник двинулся к единственному столику, за которым сидели двое военных. Как читатель, очевидно, уже догадался, этими единственными военными в ресторане были военный прокурор и старший следователь местной военной прокуратуры.
Сидоров в процессе совершения таинства принятия горячительных напитков не терпел никаких собеседников, кроме «другана» и одновременно свояка Миши. (Оба они были женаты на родных сёстрах). Сидоров был завсегдатаем этого ресторана. И не потому, что он ему казался чем-то по особенному милым. Просто ресторан находился буквально в двух метрах от военной прокуратуры. Ну еще, может быть, потому, что директор этого ресторана, будучи вороватым мужичком, однажды попался на сбыте краденых дефицитных продуктов из какой-то воинской части. Начпрода в звании старшего лейтенанта и заведующего складом-прапорщика тогда посадили. А вот директор ресторана так и остался вечным свидетелем и должником военного прокурора проявившего отеческую милость к падшему. «Добрейший майор юстиции» Сидоров навсегда запечатлелся для этого любителя армейской провизии чем-то вроде Отца небесного и Спасителя одновременно. Есть же милые люди на белом свете и среди прокуроров.
А столик в ресторане для Спасителя стал с тех пор его персональным, о чем знали и спасённый директор, и все официанты. Больше двух стульев к этому священному для них месту никогда не ставили и за прокурорский стол никого не сажали. Даже когда он был свободен. Даже когда ресторан посещал самый главный его шеф — начальник горпищеторга. Не принимали никого к себе в собеседники-сотрапезники и сами Сидоров с Борисенко. Кто бы ни пытался подсесть к ним, святое место, а точнее два места, вопреки библейской поговорке, оставались пустыми. В гарнизоне все знали крутой ндрав местного военного прокурора, а потому вступать с ним в конфликт по этому поводу не решались, и прокурорский «очаг» в ресторане старались обходить стороной. От греха подальше. Ничто не нарушало, казалось, навсегда заведённого порядка и в этот раз.
Но голодный, да к тому же и не местный полковник этого неписанного закона автономной республики не знал. Он подошел к прокурорскому столу и вежливо спросил:
-«Товарищи офицеры, я представитель Военно-промышленной комиссии. Приехал в Ваш город в командировку и хотел бы поужинать, да нигде нет места присесть. Нельзя ли расположиться вместе с Вами?»
Строгий и недовольный Сидоров, подобно бульдогу, у которого собирались отнять кость, ответил: — «Какой еще такой комиссии? Почему не знаю? Я – главный военный прокурор республики! Посмотрите внимательно, видите мои эмблемы? Что на них изображено? Два меча и щит, что означает двумя мечами рубим, а одним щитом защищаем! Понятно теперь? Вот так-то. Да и вообще, мы со старшим следователем ведем закрытый совершенно секретный разговор о состоянии криминогенной обстановки в автономии. Потому и пришли в ресторан, чтобы нас не прослушали вражьи голоса. В содержание нашей беседы не могут быть посвящены никто во всей республике и даже за её пределами. Вы поняли? Мы уважаем вышестоящие промышленные, как, впрочем, и сельскохозяйственные, комиссии. И хотя город у нас промышленный, мы вынуждены отказать Вам, товарищ полковник, в силу требований приказа министра обороны № 0010 о порядке ведения секретного делопроизводства».
Полковник вместо того, чтобы огорчиться, наоборот, проявил некоторую удовлетворённость и даже радость и тут же предъявил прокурору своё командировочное предписание и служебное удостоверение в виде добротной ксивы с кожаной обложкой и гербом Советского Союза. На ксиве было написано: «Совет Министров СССР». Пришелец молвил:
— «Дорогие товарищи, так вот вы-то мне как раз и нужны. Вы меня немножко недопоняли (с ударением на «я»). Я не член какой-то приехавшей к вам на проверку промышленной, как вы изволили выразиться, комиссии, я сотрудник аппарата Совета Министров СССР, главный инспектор ВПК, то есть военно-промышленного комплекса. Моё звание генерал-майор, а фамилия Коршунов. О присвоении мне очередного воинского звания узнал в дороге, бригадир поезда сообщил. Так что документы и погоны пока «полковничьи». А встретиться в вашем городе я как раз и планировал в первую очередь именно с прокурором гарнизона Сидоровым и спецпрокурором Рязановым. Я ведь приехал сюда в связи с информацией Прокуратуры СССР о низком качестве выпускаемой вашими заводами военной техники. Цель моей командировки – ознакомление с состоянием дел во всех военных представительствах республики».
«Высокая» миссия
Услышав о столь высокой миссии стоявшего полковника-генерала, Сидоров встал и представился:
– «Майор юстиции Сидоров, Пётр Петрович. Военный прокурор гарнизона. Буду очень рад помочь и принять меры к устранению выявленных нарушений социалистической законности. Спуску никому не будет, можете быть уверены».
Вслед за прокурором встал, а точнее, вскочил и Борисенко, который тоже представился собеседнику прокурора, и тут же удалился дать указания официанту немедленно приставить к их столу еще один стул для высокого гостя из Москвы и богато накрыть стол. В общем, недоразумение быстро уладилось и вскоре три важные персоны за еще одной семисотграммовой «Сибирской» стали вести деловые разговоры о состоянии ВПК в республике и мерах по улучшению качества выпускаемой боевой техники. Точнее, беседу вели двое, а Миша Борисенко в разговоре не участвовал, выполняя лишь техническую функцию виночерпия.
Полковнику-генералу было очень важно узнать из первых, как он считал, самых объективных и непредвзятых уст всю информацию о военных приёмках, качестве выпускаемой армейской продукции, характере технического контроля за её выпуском, мерах, принимаемых военпредами, по совершенствованию поставок в войска доброкачественного вооружения. А интерес прокурора заключался в том, чтобы выяснить у гостя характер жалоб, поступивших на военные представительства в ВПК, из-за которых и приехал в их город этот полковник-генерал. Дело в том, что именно по такому поводу сегодня из Отдела общего надзора ГВП звонил полковник юстиции Филь и давал нагоняй Сидорову за невыполненное задание по проверке военных представительств. Приезд полковника-генерала предвещал хорошие результаты, которые мог получить с его помощью Сидоров для доклада в ГВП. Здесь можно было не только на «благодарность» от Главного военного прокурора вытянуть, но и рассчитывать на что-либо посущественнее.
Выпив граммов триста и закусив хорошим балычком из сёмги и чудными маринованными грибами-опятами, полковник-генерал стал энергично задавать вопросы о состоянии дел в военных приемках, о дисциплине среди военпредов, после чего перешел к качеству и ассортименту выпускаемой продукции. Он хотел всё знать: не «химичат» ли с фондами, не выпускают ли по сговору с дирекцией заводов «левака», не пьют ли «по-чёрному» отпускаемый для профилактических целей спирт, нет ли хищений на заводах, не воруют ли сами военпреды….
Сидоров что-то отвечал собеседнику, как и принято, проявлял искреннее беспокойство за жизнь войск и сокрушался по поводу неудовлетворительного состояния поступающей в армию боевой техники и вооружения, о чем он, впрочем, совершенно ничего не знал. Говорил он это наугад, наверняка полагая, что не ошибается, ибо общая оценка оборонным заводам республики была поставлена невысокая. Нередко Сидоров во время монологов собеседника участливо качал головой, дважды повторил фразу: «А если завтра война?», несколько раз с горящим взором и решительностью в сердце заверял собеседника: «Пересажаю сволочей!». Своими суждениями и озабоченностью он очень понравился Коршунову, и тот увидел в нём своего союзника и будущего помощника. А Миша, разлив водку в фужеры, постепенно начинал отходить от дел. Он почувствовал дневную перенапряженность и стал помаленьку бороться с наплывающим сном и подступающей мышечной слабостью в ногах и сознании. Как же сегодня он перетрудился и устал…
Вражеские голоса
Встал он в 5 часов утра, весь день, как заведённый, бегал по гарнизону: туда-сюда, сюда-туда, куда-то звонил, кого-то вызывал, с кем-то беседовал, много писал, много подшивал, много волновался за состояние дел в следствии и дознании. Да и ночью что-то не спалось. Мучили кошмарные сновидения, часто пробуждался, бросало в пот. То ли от выпитого накануне, то ли от тяжелых дум за судьбы республики. Ему мерещились телефонные звонки, он подбегал к телефону, и в трубке слышались … голоса. Он догадывался, что это подключившиеся к его линии какие-то люди. Они говорили между собой о состоянии военной промышленности, о военных представительствах, о ядерных боеголовках. Он понимал, что является активным участником «Холодной войны», которую ведёт с Советами ненавистный американский империализм. Но считал, что не до такой же степени накала всё это должно доходить. Эти «голоса» уже много времени не давали ему покоя, и теперь он думал о них и днём, и ночью, забывая даже свою непосредственную работу по раскрытию преступлений.
«Голоса» он «засекал» не единожды. Когда это началось, он уже не помнил. Но первый раз это было точно, когда он однажды попытался позвонить Яну Гуске в общежитие, чтобы тот утром проверил на одном из заводов ход ремонта прокурорского УАЗика. Голоса отчетливо интересовались боевым потенциалом, моральным духом личного состава и боеготовностью войск. Сначала Михаил Иванович подумал, что это кто-то из военных соседей «запараллелился» на проводе. Потом стал всё больше и больше прозревать. Он проверил и выяснил, что среди ответственных военных в его доме никто не живет, а, значит, подключиться к телефону никто не мог. Значит, его телефон, как чистый от прослушки особым отделом, используют враги в интересах иностранной разведки.
Он стал каждую ночь просыпаться и в холодном поту подбегать к телефону. И каждый раз он узнавал всё новые и новые детали. «Голоса» усиленно и целенаправленно вели предварительную подготовку к крупной диверсии. Всё это время после такого открытия он стал жить в постоянной тревоге и нарастающем страхе. С одной стороны он предчувствовал, что вот-вот в республике произойдёт террористический акт, а с другой – его не покидал страх и малодушие, не позволяющие ему рассказать все своему другу и начальнику Сидорову. Ведь тот, подобно «железному Феликсу», мог и его заподозрить в подготовке контрреволюционного мятежа. А ни за понюх табаку становиться врагом своего народа Мише не хотелось.
Вот и сегодня он снова не решился рассказать своему шефу о шпионской авантюре, невольным свидетелем которой явился. Случай был самый подходящий, ибо вчера ночью, когда прокурор был в дальнем районе республики, он успел первым перехватить разговор иностранных разведчиков. Точнее, одного из них. Схватил трубку сразу же после звонка и услышал голос:
-«Здравствуйте. Вам звонит полковник (фамилия, к сожалению, у Михаила Ивановича вылетела из головы). Я скоро буду у Вас в городе. Передайте майору юстиции Сидорову, чтобы он подготовил мне все данные о нарушениях закона при поставках военной техники в войска». Голос ему показался знакомым, а когда он напряг память, то вспомнил, что именно его он постоянно вот уже столько времени слышал по ночам в своей раздолбанной телефонной трубке, когда подслушивал разговор двух шпионов.
И вдруг из уст полковника-генерала он услышал:
-«Между прочим, я пытался к Вам позвонить из Москвы. Но ни Ваш домашний телефон, ни телефон прокуратуры не отвечал. Тогда я позвонил Вашему старшему следователю»,- заметил Коршунов в разговоре с Сидоровым и тут же обратился к Борисенко:
-«Прошу Вас, молодой человек, извинить меня за ночной звонок. Надеюсь не разбудил?». Мишу внезапно прошиб обильный пот. Он сделал усиленную попытку улыбнуться. Но тут же посерьёзнел и пришел в себя. Дремоту как рукой сняло, и он стал энергично прозревать.
Его помрачённое от усталости и надвигающегося сна сознание вновь приобрело ясность, мысль начала активно шевелиться и искать выход в мозговых лабиринтах сумеречного состояния. –Так, — стал он усиленно анализировать обстановку, — ночные голоса в телефоне. Расчет на то, что их не подслушают: ночь ведь, все спят. Сфера интересов лазутчиков: военная техника, оборонные заводы, стратегическая обстановка. Голос сегодняшнего полковника-генерала и одного из тех лазутчиков — сходство абсолютное. Содержание нынешнего официального разговора с прокурором и тех разговоров в телефонной трубке: — идентификация полная. А сейчас вот этот лазутчик с помощью прокурора проверяет правдивость ранее поступившей к нему от второго шпиона или иного источника секретной информации. Полковник-генерал знает номера телефонов Сидорова и его, Борисенко, а, значит, всё совпадает: это он, он…. Ясная логическая последовательность и обстоятельность суждений опытного сыщика рисовали надвигающуюся страшную картину готовящейся катастрофы. Становилось понятным, что она планировалась на одном или нескольких оборонных заводах, возможно, на тех из них, где делают ядерные боеголовки к ракетам средней дальности.
От наплыва таких истинных логических иллюзий Миша полностью растерялся и в нерешительности остановил бег своей ясной и светлой мысли. Перед ним действительно сидел крупный и опытный иностранный разведчик. И никто: ни КГБ, ни прокурор, ни милиция не разоблачили его, не заметили в нем и малейших подозрительных черт. Только один он, старший следователь военной прокуратуры Михаил Иванович Борисенко, благодаря ночным бодрствованиям и профессиональной интуиции, смог засечь шпионские переговоры, разгадать тайные замыслы врага, доподлинно выяснить их характер, разобраться в истинных целях прибытия в их республику сидящего напротив лже-полковника-генерала. Надо что-то предпринимать, надо немедленно действовать.
Однако намерения старшего следователя были прерваны появлением официанта, который сообщил, что время уже 23 часа и ресторан закрывается. После этого Коршунов предложил допить остаток «Сибирской» у него в номере и там же закончить планирование завтрашних мероприятий в оборонном комплексе. Взяв бутылку со стола и положив её в добротный кожаный портфель, гость сказал: -«Жду вас, товарищи офицеры, минут через десять-пятнадцать у себя в 414-ом номере на четвертом этаже» и пошел к двери.
К нам в прокуратуру гарнизона прибыл новичок.
— «Капитан юстиции Борисенко Михаил Иванович, прошу любить и жаловать!» Именно так, по имени-отчеству, уважительно представил его коллективу прокурор гарнизона Махов. Михаил Иванович был невысокого росточка (полтора метра с кепкой), слегка полноватым, с красным румянцем на щеках и на кончике носа, не по годам подвижным и энергичным. И, что очень интересно, его отличала таинственность предыдущей биографии. Никто в прокуратуре не знал, почему это человек в почтенном возрасте, а было ему уже почти четыре десятка, имеющий троих детей, служит на самой низшей должности, какие только есть в военной юстиции, и имеет самое низшее звание, какие предусмотрены в прокуратуре для оперативного состава. Я был назначен надзирающим за его следственной деятельностью прокурором и одновременно наставником, хотя возраст мой был почти на десять лет моложе, а стаж оперативной работы – и того меньше.
Первый месяц Михаил Иванович только радовал нас. Он разгрузил аппарат прокуратуры на полтора десятка дел, которые ему накидали от заваленных работой других следователей. Был он общительный, добродушный, никогда ни с чем и ни с кем не спорил, всегда во всём и со всеми соглашался, что бы ему ни сказали и о чем бы ни попросили. Впрочем, было одно, от чего он всё-таки отказывался: от выпивки. Частенько после работы мы оставались в кабинете кого-либо из офицеров прокуратуры и понемножку снимали накопившееся за день «электрическое напряжение». Одна-две бутылочки спиртного на троих-четверых вполне хватало, чтобы все внедрившиеся в нас отрицательные заряды ушли в землю. Закусывали тут же докторской колбасой и кусочком хлеба, которые покупали в ближайшем магазине, скинувшись по три рубля.
Миша Борисенко на приглашение принять участие реагировал своеобразно. За приглашение искренне благодарил, краснел еще сильнее, но выпить отказывался. То ли жена не давала денег на выпивку, то ли был больным, то ли, наоборот, очень здоровым и «электрическое напряжение» на него не действовало. В любом случае такое поведение в офицерской среде вообще-то считалось неадекватным. Но мы не принуждали новичка нарушать постановления партии и правительства. Борьба с пьянством, как говорится, и Африке — борьба. Как несознательные партийцы, нарушали сами, но товарища во всё тяжкое не втягивали. В общем, Миша золотой души был человек как для начальников, так и для окружающих. И никто на него камня за пазухой не держал.
Странности начались через месяц с небольшим. Однажды утром, это был понедельник, он не вышел на работу. И тут же нам позвонил военный комендант гарнизона полковник Гурьев, который сообщил, что вчера поздно вечером патруль задержал спящим на лавочке в парке культуры и отдыха капитана, который, по мнению патрульных, оказался выпившим, не помнил, кто он и где его место службы. На погонах красовались блестящие юридические эмблемы, но поскольку документов при себе капитан не имел и находился в состоянии «неадекватного реагирования», его отвезли в комендатуру, где поместили в камеру с задержанными дезертирами, так как камеры для военных юристов к тому времени еще не изобрели. Утром выяснилось, что это следователь нашей прокуратуры Борисенко. Гурьев предложил приехать в комендатуру и забрать его, что я и сделал, доставив Мишу в кабинет к заместителю прокурора подполковнику юстиции Дмитриеву, отвечавшему за работу с кадрами.
Культурный и деликатный Александр Арсентьевич, выслушав объяснение подчиненного, вошел в его положение: ну выпил человек, от усталости и голода разморило на заходящем солнышке, немножко заснул, от выпитого наступила легонькая такая амнезия, частичная потеря памяти то есть, с кем не бывает; ничего же не совершил человек, вёл себя тихо и спокойно и на том спасибо. Бывает хуже, бывает морду человек по пьянке набьёт кому-нибудь, оскорбит словом или делом, окажет сопротивление, прокурорскую ксиву в нос задержавшим тыкать начнёт, огнём и мечом угрожать станет. Здесь же действительно всё обошлось хорошо, а поэтому, немножко пожурив старого капитана, Дмитриев успокоился, полагая, что происшедшее с новичком больше не повторится. К ордену, конечно, не представил, но и подобное отношение начальника – достаточно хорошее поощрение.
А потому, а, может быть, и не потому, скорее всего, не потому, аналогичные случаи в жизни капитана юстиции Борисенко стали повторяться. Повторялись они с завидной регулярностью. Только теперь полковник Гурьев, уважая авторитет военной прокуратуры, инструктировал патрулей, чтобы те при задержании «несколько подвыпившего» капитана с юридическими эмблемами, не везли его в комендатуру, а вызывали меня, майора юстиции Сергеева, и передавали его без составления каких-либо актов, рапортов, протоколов и других бумаг. А я уже отвозил Мишутку на комендантской машине домой и передавал из рук в руки верной и любящей жене. Оказалось, что Миша Борисенко «тихий» алкоголик, за неимением денег на водку пьёт тройной одеколон, притом пьёт в одиночку и вне прокуратуры, стесняясь показывать свою слабость товарищам. А прислали его к нам не только в наказание за предыдущие прегрешения, но и на исправление. Коллектив в нашей прокуратуре был изумительный, люди все серьёзные, грамотные, профессионалы высшей марки. Да и товарищи хорошие, среди личного состава не было ни склок, ни скандалов, ни сачковства — результат воспитания прежнего прокурора Евгения Андреевича Лазаря.
Вот отдел кадров Главной военной прокуратуры и посчитал, что Миша, дослужив свой срок под нашим покровительством, благополучно уволится из армии, а оставалось служить ему совсем немного, получит пенсию и потом спокойненько будет попивать свой одеколон или, дай Бог, водочку дома, поплёвывая как заслуженный пенсионер в потолок и сбивая время от времени щелчками с ветеранского кителя систематически являвшихся к нему чертиков: кыш, проклятые, кыш. Так оно впоследствии и произошло. Никаких особых эксцессов, если не считать «отдыха» на лавочках в парке, Миша у нас не допускал, был тихим и добропорядочным алкашиком.
Раз-два в неделю военные патрули подбирали его спящим и уже самостоятельно без моего участия отвозили домой. В запои Миша не входил, посуду, жену и мебель не бил, с соседями и сослуживцами обращался вежливо. Что еще требуется для добропорядочного ветерана вооруженных сил? Главное, чтобы до белой горячки дело не доходило. И дела, поручаемые ему, чтобы вёл. Тут уж Миша действительно был профессионалом. По особо-мелким делам. Расследовал он качественно, скрупулёзно проводил все необходимые следственные действия, а затем …. добросовестно прекращал всё, что к нему попадало. Конечно же, за отсутствием состава преступления или в связи с изменением обстановки. Признать человека виновным и посадить его в тюрьму у «застенчивого скромняги» и добрейшего Михаила Ивановича не хватало ни христианского духу, ни пролетарской ненависти.
В прошлой жизни
А об эксцессах в его предыдущей жизни я узнал случайно, когда, будучи в командировке в Главной военной прокуратуре (ГВП), ожидал решения по собственному вопросу.
Во время такого тягостного занятия я разговорился с кадровиком о своём подопечном. Дескать, что за личность такая, этот Миша Борисенко, почему сослуживцы о нём ничего не знают? И вот тут кадровик раскрыл страшную военную тайну. Почти шепотом он рассказал мне интересную и почти невероятную историю, которая в своё время потрясла не только маленькую автономную республику, где располагались прокуратура и Борисенко в ней, но и всю Москву.
На прежнем своём месте, то есть до приезда к нам, Миша был не простым, а аж целым старшим следователем и вторым человеком во всей военной прокуратуре. Первым, естественно, там был прокурор – майор юстиции Сидоров. Прокуратура состояла из четырёх человек: прокурор, старший следователь – это, значит, Борисенко, и еще два следователя. Оба следователя, как впрочем и Борисенко с Сидоровым, были выпускниками гражданских юридических ВУЗов, «академиёв» они не кончали, но своё дело знали и в особенностях профессии разбирались. А в военную юстицию они подались в поисках лучшей доли. Да так её там и не нашли. Первого следователя звали Ваня Гудзь. По национальности он был то ли западно-украинским поляком, то ли молдаванином, а второго, ровесника Миши Борисенко, — Иваном Ивановичем Джижко. Он был украинцем или тоже поляком. Но это – по документам. А в реальности их обоих величали почему-то «чехами» и не иначе как Ян Гус и Ян Жижка, а сокращённо «гуситами». Но чаще всего в определённых кругах их величали «пьянь Гусь» и «пьянь Жижка». И величать так их было за что, ибо оба они в гарнизоне считались законченными забулдыгами и пропойцами. Пили, хотя и с большим отвращением, но помногу и до поросячьего визгу.
Борисенко в прокуратуре являлся вторым по важности и статусу. Но и не только эти критерии определяли его величину. Он был особенным и по характеру взаимоотношений со своим начальником. Они оба были друзьями-кирюхами. Киряли каждый день, но в отличие от своих «чешских» собратьев, пили без отвращения и до свинячего состояния не доходили. Порой даже казалось, что они не пьют, а наслаждаются самим процессом общения … со спиртным. Пили они маленькими рюмочками, нежно, оттопыривая мизинчики и почти не «крякая» после употребления, то бишь проявляли истинный профессионализм в этом деле и высокую культуру пития. Да и закуска у них всегда была отменная, нередко баловались икоркой, дичью, угорьками и всякой заморской всячиной, какой в Советском Союзе многие не видывали даже во сне.
Как истинные интеллигенты, меру свою они знали и марку держать умели, с «гуситами» не якшались, коллективные попойки в прокуратуре не устраивали, а устраиваемые «гуситами» — беспощадно подавляли. В общем, вели себя принципиально и предельно ответственно. В меру возможностей Ян Гус и Ян Жижка строго контролировались старшими товарищами. И вне стен прокуратуры те также находились под постоянным «государевым оком», как любил выражаться Сидоров. Предполагалось, что в периоды такого контроля «гуситы» ничего предосудительного совершить не могут и будут паиньками. Но когда контроль ослабевал, ибо и Борисенко, и Сидорову требовалось, помимо контроля за подчинёнными, выполнять еще и собственную работу, «гуситы», как говорится, «по самое горлышко» восполняли упущенное.
За активную помощь прокурору в укреплении воинской дисциплины и за личное примерное поведение, можно даже сказать — мужество Борисенко много раз представлялся прокурором гарнизона Сидоровым к многочисленным наградам, в том числе к присвоению очередного воинского звания «майор юстиции». Но всякий раз в его жизни что-нибудь да случалось. И его вместо орденов, то понижали в должности, то объявляли о служебном несоответствии, то просто задерживали в продвижении представления за систематическое «то одно, то другое» и провалы по какому-либо уголовному делу.
А однажды….
В ресторане
Они сидели в ресторане гостиницы «Центральная» и ужинали после сложного трудового дня. День выдался действительно на редкость тревожным и беспокойным. Несколько ЧП с выездом на места происшествия, прорыв водопровода в канцелярии прокуратуры, утрата следователем Джижко во время поездки в командировку уголовного дела. Но подобные «тревоги», хотя и неприятны, они еще более-менее терпимы. А вот визит к начальнику гарнизона генерал-майору Орлову и очень нервный диалог с ним – это уже близко к неприятности. Ведь разговор шел, конечно же, не об отсутствии профилактических мероприятий в войсках. На это времени вообще никогда не хватало, а потому не считалось упущением. Тем более, когда по книгам учета и отчётам «на верх» за каждым сотрудником прокуратуры в месяц числилось по десятку, а то и больше лекций, бесед, другой подобной «деятельности» среди личного состава. Кто после этого может упрекнуть прокурорских в отсутствии воспитательной работы? Орлов вызывал по другому поводу. Ему поступила информация из особого отдела КГБ о ночном пьянстве и дебоше «гуситов» в женском общежитии электродного завода. Там они крупно повздорили и даже устроили драку с мужьями проживающих в нём женщин, бегали по коридору общаги в семейных трусах и «в сильно возбуждённом виде» грозились «всех пересажать к такой-то матери». Вызванные сотрудники ГОВД, ссылаясь на иммунитет работников военной юстиции, принимать к ним какие-либо меры воздействия категорически отказались.
Звонили также из ГВП о срочном исполнении какого-то невыполненного задания. Тут уж вообще неприятный был накал страстей. Звонивший из Москвы «отодрал» Сидорова, что называется «и в хвост, и в гриву». Из прокуратуры округа по телефону также получен «ссык-втык-кар» от начальника следственного отдела. Этот «вломил» за несколько нераскрытых «висяков» и непродление сроков следствия по ряду раскрытых дел, про которые он, Сидоров, попросту забыл. Не может же нормальный человек столько всего помнить … Произошел скандал и с судьёй военного трибунала. «Судейский» грозился вернуть на доследование дело, законченное М.И.Борисенко. По мнению этого чинуши, в направленных к нему материалах наблюдались многочисленные нарушения процессуальных норм и прав обвиняемого. Мастер, видишь ли, давать указания всякие… Пусть бы сам встал со своего кресла, да попробовал хоть одного преступника поймать. Расследовать уголовное дело – это тебе не штаны а трибунале протирать.
Было сегодня множество и других неувязок. И всё за один день. От всего этого голова может пойти кругом. Но доблестные Борисенко и Сидоров не унывали. Не впервой уже стойко и мужественно переносили они все тяготы и лишения военной службы. Подобные удары судьбы на них попросту не действовали. Семисотграммовая ёмкость белого терпкого напитка, изобретённого великим Менделеевым, способствовала стойкости, прибавляла уверенности в собственных силах и непогрешимости в своих исключительно правильных действиях. Правда, эта ёмкость называлась не «Московская», а имела иное название, «Сибирская», и градусов в ней было не 40, а 45. Но это нисколько не колебало положительного отношения Сидорова и Борисенко к уважаемому ими русскому химику.
К 22-м ноль-ноль, когда в бутылке оставалось еще граммов сто, в ресторан вошел высокий, плотный человек в форме полковника от артиллерии. Сидоров в гарнизоне служил давно и всех местных полковников знал наперечет: зам.командира корпуса, командир дивизии, военком республики, начальник особого отдела корпуса да два начальника крупных военных приемки на оборонных заводах. Правда, был еще один–полувоенный-полугражданский. Это – спецпрокурор совершенно секретных закрытых почтовых ящиков — оборонных заводов, на которых, по слухам, производились ядерные боеголовки к ракетам средней дальности. Его звание было и полковник, и старший советник юстиции одновременно. Вот и всё воинское начальство, не считая начальника гарнизона-генерал-майора Орлова да начальника республиканского управления КГБ по фамилии Визирь. Тот, хотя постоянно и носил гражданское платье, но тоже был в генеральском звании.
Подполковников Сидоров знал гораздо больше. Это — милицейский министр — начальник всех внутренних дел автономии и его заместитель (оба почему-то военные, а не милицейские офицеры), начальник политотдела корпуса, зам. спецпрокурора, человек пять замполитов частей, командир учебного полка, шесть руководителей военных приёмок, два командира стройбатов, два заместителя начальника управления КГБ, три начальника особых отделов в дислоцировавшихся воинских частях центрального подчинения, где командирами были два майора и один блатной капитан (правительственной связи и 12 ГУМО), еще один – зам начальника особого отдела корпуса да несколько военкомов из райцентров республики. Вот, пожалуй, и весь список. Подошедшего полковника среди офицеров гарнизона Сидоров не припоминал.
Полковник, войдя в ресторан, обнаружил, что свободные места в нем совершенно отсутствовали. Общество веселилось, пило, ело, плясало, курило. Многие с наслаждением пили разливное пиво, разложив на столах расчищенную воблу и лещей местного посола и поражая окружающих горами рыбьих ошметков от чешуи и внутренностей. Дым стоял коромыслом, из-за чего видимость была почти нулевой. Официанты не мельтешили и стояли возле стойки бара, перешептываясь между собой. Люди за столиками занимались каждый собственными заботами и до полковника им не было ровным счётом никакого дела. Постояв минут пять у порога и не дождавшись проявления внимания к своей высокой персоне (имеется в виду рост под два метра и по ширине – косая сажень в плечах), полковник двинулся к единственному столику, за которым сидели двое военных. Как читатель, очевидно, уже догадался, этими единственными военными в ресторане были военный прокурор и старший следователь местной военной прокуратуры.
Сидоров в процессе совершения таинства принятия горячительных напитков не терпел никаких собеседников, кроме «другана» и одновременно свояка Миши. (Оба они были женаты на родных сёстрах). Сидоров был завсегдатаем этого ресторана. И не потому, что он ему казался чем-то по особенному милым. Просто ресторан находился буквально в двух метрах от военной прокуратуры. Ну еще, может быть, потому, что директор этого ресторана, будучи вороватым мужичком, однажды попался на сбыте краденых дефицитных продуктов из какой-то воинской части. Начпрода в звании старшего лейтенанта и заведующего складом-прапорщика тогда посадили. А вот директор ресторана так и остался вечным свидетелем и должником военного прокурора проявившего отеческую милость к падшему. «Добрейший майор юстиции» Сидоров навсегда запечатлелся для этого любителя армейской провизии чем-то вроде Отца небесного и Спасителя одновременно. Есть же милые люди на белом свете и среди прокуроров.
А столик в ресторане для Спасителя стал с тех пор его персональным, о чем знали и спасённый директор, и все официанты. Больше двух стульев к этому священному для них месту никогда не ставили и за прокурорский стол никого не сажали. Даже когда он был свободен. Даже когда ресторан посещал самый главный его шеф — начальник горпищеторга. Не принимали никого к себе в собеседники-сотрапезники и сами Сидоров с Борисенко. Кто бы ни пытался подсесть к ним, святое место, а точнее два места, вопреки библейской поговорке, оставались пустыми. В гарнизоне все знали крутой ндрав местного военного прокурора, а потому вступать с ним в конфликт по этому поводу не решались, и прокурорский «очаг» в ресторане старались обходить стороной. От греха подальше. Ничто не нарушало, казалось, навсегда заведённого порядка и в этот раз.
Но голодный, да к тому же и не местный полковник этого неписанного закона автономной республики не знал. Он подошел к прокурорскому столу и вежливо спросил:
-«Товарищи офицеры, я представитель Военно-промышленной комиссии. Приехал в Ваш город в командировку и хотел бы поужинать, да нигде нет места присесть. Нельзя ли расположиться вместе с Вами?»
Строгий и недовольный Сидоров, подобно бульдогу, у которого собирались отнять кость, ответил: — «Какой еще такой комиссии? Почему не знаю? Я – главный военный прокурор республики! Посмотрите внимательно, видите мои эмблемы? Что на них изображено? Два меча и щит, что означает двумя мечами рубим, а одним щитом защищаем! Понятно теперь? Вот так-то. Да и вообще, мы со старшим следователем ведем закрытый совершенно секретный разговор о состоянии криминогенной обстановки в автономии. Потому и пришли в ресторан, чтобы нас не прослушали вражьи голоса. В содержание нашей беседы не могут быть посвящены никто во всей республике и даже за её пределами. Вы поняли? Мы уважаем вышестоящие промышленные, как, впрочем, и сельскохозяйственные, комиссии. И хотя город у нас промышленный, мы вынуждены отказать Вам, товарищ полковник, в силу требований приказа министра обороны № 0010 о порядке ведения секретного делопроизводства».
Полковник вместо того, чтобы огорчиться, наоборот, проявил некоторую удовлетворённость и даже радость и тут же предъявил прокурору своё командировочное предписание и служебное удостоверение в виде добротной ксивы с кожаной обложкой и гербом Советского Союза. На ксиве было написано: «Совет Министров СССР». Пришелец молвил:
— «Дорогие товарищи, так вот вы-то мне как раз и нужны. Вы меня немножко недопоняли (с ударением на «я»). Я не член какой-то приехавшей к вам на проверку промышленной, как вы изволили выразиться, комиссии, я сотрудник аппарата Совета Министров СССР, главный инспектор ВПК, то есть военно-промышленного комплекса. Моё звание генерал-майор, а фамилия Коршунов. О присвоении мне очередного воинского звания узнал в дороге, бригадир поезда сообщил. Так что документы и погоны пока «полковничьи». А встретиться в вашем городе я как раз и планировал в первую очередь именно с прокурором гарнизона Сидоровым и спецпрокурором Рязановым. Я ведь приехал сюда в связи с информацией Прокуратуры СССР о низком качестве выпускаемой вашими заводами военной техники. Цель моей командировки – ознакомление с состоянием дел во всех военных представительствах республики».
«Высокая» миссия
Услышав о столь высокой миссии стоявшего полковника-генерала, Сидоров встал и представился:
– «Майор юстиции Сидоров, Пётр Петрович. Военный прокурор гарнизона. Буду очень рад помочь и принять меры к устранению выявленных нарушений социалистической законности. Спуску никому не будет, можете быть уверены».
Вслед за прокурором встал, а точнее, вскочил и Борисенко, который тоже представился собеседнику прокурора, и тут же удалился дать указания официанту немедленно приставить к их столу еще один стул для высокого гостя из Москвы и богато накрыть стол. В общем, недоразумение быстро уладилось и вскоре три важные персоны за еще одной семисотграммовой «Сибирской» стали вести деловые разговоры о состоянии ВПК в республике и мерах по улучшению качества выпускаемой боевой техники. Точнее, беседу вели двое, а Миша Борисенко в разговоре не участвовал, выполняя лишь техническую функцию виночерпия.
Полковнику-генералу было очень важно узнать из первых, как он считал, самых объективных и непредвзятых уст всю информацию о военных приёмках, качестве выпускаемой армейской продукции, характере технического контроля за её выпуском, мерах, принимаемых военпредами, по совершенствованию поставок в войска доброкачественного вооружения. А интерес прокурора заключался в том, чтобы выяснить у гостя характер жалоб, поступивших на военные представительства в ВПК, из-за которых и приехал в их город этот полковник-генерал. Дело в том, что именно по такому поводу сегодня из Отдела общего надзора ГВП звонил полковник юстиции Филь и давал нагоняй Сидорову за невыполненное задание по проверке военных представительств. Приезд полковника-генерала предвещал хорошие результаты, которые мог получить с его помощью Сидоров для доклада в ГВП. Здесь можно было не только на «благодарность» от Главного военного прокурора вытянуть, но и рассчитывать на что-либо посущественнее.
Выпив граммов триста и закусив хорошим балычком из сёмги и чудными маринованными грибами-опятами, полковник-генерал стал энергично задавать вопросы о состоянии дел в военных приемках, о дисциплине среди военпредов, после чего перешел к качеству и ассортименту выпускаемой продукции. Он хотел всё знать: не «химичат» ли с фондами, не выпускают ли по сговору с дирекцией заводов «левака», не пьют ли «по-чёрному» отпускаемый для профилактических целей спирт, нет ли хищений на заводах, не воруют ли сами военпреды….
Сидоров что-то отвечал собеседнику, как и принято, проявлял искреннее беспокойство за жизнь войск и сокрушался по поводу неудовлетворительного состояния поступающей в армию боевой техники и вооружения, о чем он, впрочем, совершенно ничего не знал. Говорил он это наугад, наверняка полагая, что не ошибается, ибо общая оценка оборонным заводам республики была поставлена невысокая. Нередко Сидоров во время монологов собеседника участливо качал головой, дважды повторил фразу: «А если завтра война?», несколько раз с горящим взором и решительностью в сердце заверял собеседника: «Пересажаю сволочей!». Своими суждениями и озабоченностью он очень понравился Коршунову, и тот увидел в нём своего союзника и будущего помощника. А Миша, разлив водку в фужеры, постепенно начинал отходить от дел. Он почувствовал дневную перенапряженность и стал помаленьку бороться с наплывающим сном и подступающей мышечной слабостью в ногах и сознании. Как же сегодня он перетрудился и устал…
Вражеские голоса
Встал он в 5 часов утра, весь день, как заведённый, бегал по гарнизону: туда-сюда, сюда-туда, куда-то звонил, кого-то вызывал, с кем-то беседовал, много писал, много подшивал, много волновался за состояние дел в следствии и дознании. Да и ночью что-то не спалось. Мучили кошмарные сновидения, часто пробуждался, бросало в пот. То ли от выпитого накануне, то ли от тяжелых дум за судьбы республики. Ему мерещились телефонные звонки, он подбегал к телефону, и в трубке слышались … голоса. Он догадывался, что это подключившиеся к его линии какие-то люди. Они говорили между собой о состоянии военной промышленности, о военных представительствах, о ядерных боеголовках. Он понимал, что является активным участником «Холодной войны», которую ведёт с Советами ненавистный американский империализм. Но считал, что не до такой же степени накала всё это должно доходить. Эти «голоса» уже много времени не давали ему покоя, и теперь он думал о них и днём, и ночью, забывая даже свою непосредственную работу по раскрытию преступлений.
«Голоса» он «засекал» не единожды. Когда это началось, он уже не помнил. Но первый раз это было точно, когда он однажды попытался позвонить Яну Гуске в общежитие, чтобы тот утром проверил на одном из заводов ход ремонта прокурорского УАЗика. Голоса отчетливо интересовались боевым потенциалом, моральным духом личного состава и боеготовностью войск. Сначала Михаил Иванович подумал, что это кто-то из военных соседей «запараллелился» на проводе. Потом стал всё больше и больше прозревать. Он проверил и выяснил, что среди ответственных военных в его доме никто не живет, а, значит, подключиться к телефону никто не мог. Значит, его телефон, как чистый от прослушки особым отделом, используют враги в интересах иностранной разведки.
Он стал каждую ночь просыпаться и в холодном поту подбегать к телефону. И каждый раз он узнавал всё новые и новые детали. «Голоса» усиленно и целенаправленно вели предварительную подготовку к крупной диверсии. Всё это время после такого открытия он стал жить в постоянной тревоге и нарастающем страхе. С одной стороны он предчувствовал, что вот-вот в республике произойдёт террористический акт, а с другой – его не покидал страх и малодушие, не позволяющие ему рассказать все своему другу и начальнику Сидорову. Ведь тот, подобно «железному Феликсу», мог и его заподозрить в подготовке контрреволюционного мятежа. А ни за понюх табаку становиться врагом своего народа Мише не хотелось.
Вот и сегодня он снова не решился рассказать своему шефу о шпионской авантюре, невольным свидетелем которой явился. Случай был самый подходящий, ибо вчера ночью, когда прокурор был в дальнем районе республики, он успел первым перехватить разговор иностранных разведчиков. Точнее, одного из них. Схватил трубку сразу же после звонка и услышал голос:
-«Здравствуйте. Вам звонит полковник (фамилия, к сожалению, у Михаила Ивановича вылетела из головы). Я скоро буду у Вас в городе. Передайте майору юстиции Сидорову, чтобы он подготовил мне все данные о нарушениях закона при поставках военной техники в войска». Голос ему показался знакомым, а когда он напряг память, то вспомнил, что именно его он постоянно вот уже столько времени слышал по ночам в своей раздолбанной телефонной трубке, когда подслушивал разговор двух шпионов.
И вдруг из уст полковника-генерала он услышал:
-«Между прочим, я пытался к Вам позвонить из Москвы. Но ни Ваш домашний телефон, ни телефон прокуратуры не отвечал. Тогда я позвонил Вашему старшему следователю»,- заметил Коршунов в разговоре с Сидоровым и тут же обратился к Борисенко:
-«Прошу Вас, молодой человек, извинить меня за ночной звонок. Надеюсь не разбудил?». Мишу внезапно прошиб обильный пот. Он сделал усиленную попытку улыбнуться. Но тут же посерьёзнел и пришел в себя. Дремоту как рукой сняло, и он стал энергично прозревать.
Его помрачённое от усталости и надвигающегося сна сознание вновь приобрело ясность, мысль начала активно шевелиться и искать выход в мозговых лабиринтах сумеречного состояния. –Так, — стал он усиленно анализировать обстановку, — ночные голоса в телефоне. Расчет на то, что их не подслушают: ночь ведь, все спят. Сфера интересов лазутчиков: военная техника, оборонные заводы, стратегическая обстановка. Голос сегодняшнего полковника-генерала и одного из тех лазутчиков — сходство абсолютное. Содержание нынешнего официального разговора с прокурором и тех разговоров в телефонной трубке: — идентификация полная. А сейчас вот этот лазутчик с помощью прокурора проверяет правдивость ранее поступившей к нему от второго шпиона или иного источника секретной информации. Полковник-генерал знает номера телефонов Сидорова и его, Борисенко, а, значит, всё совпадает: это он, он…. Ясная логическая последовательность и обстоятельность суждений опытного сыщика рисовали надвигающуюся страшную картину готовящейся катастрофы. Становилось понятным, что она планировалась на одном или нескольких оборонных заводах, возможно, на тех из них, где делают ядерные боеголовки к ракетам средней дальности.
От наплыва таких истинных логических иллюзий Миша полностью растерялся и в нерешительности остановил бег своей ясной и светлой мысли. Перед ним действительно сидел крупный и опытный иностранный разведчик. И никто: ни КГБ, ни прокурор, ни милиция не разоблачили его, не заметили в нем и малейших подозрительных черт. Только один он, старший следователь военной прокуратуры Михаил Иванович Борисенко, благодаря ночным бодрствованиям и профессиональной интуиции, смог засечь шпионские переговоры, разгадать тайные замыслы врага, доподлинно выяснить их характер, разобраться в истинных целях прибытия в их республику сидящего напротив лже-полковника-генерала. Надо что-то предпринимать, надо немедленно действовать.
Однако намерения старшего следователя были прерваны появлением официанта, который сообщил, что время уже 23 часа и ресторан закрывается. После этого Коршунов предложил допить остаток «Сибирской» у него в номере и там же закончить планирование завтрашних мероприятий в оборонном комплексе. Взяв бутылку со стола и положив её в добротный кожаный портфель, гость сказал: -«Жду вас, товарищи офицеры, минут через десять-пятнадцать у себя в 414-ом номере на четвертом этаже» и пошел к двери.
Как всегда, написано с юмором и, что называется, правда жизни присутcтвует, почитаем что дальше будет…
Спасибо Владимир Иванович за интересную и захватывающую историю:)
Заинтриговали… Читаю дальше
Владимир Иванович, из Вас бы вышел отличный писатель! (Y)
К моему бесстыдству, я не охотно приступаю к чтению книг, хотя для профессии юрист данное обстоятельство является очень важным, но Ваша публикация вызвала у меня огромный интерес.
Алёна Евгеньевна, спасибо за похвалу, но я уже двадцать лет как член Союза писателей.
И — журналистов тоже. Но Вы молодец, несмотря на самокритику, я, наблюдая за Вами, вижу,
что читаете Вы всё же много. И плодотворно. И юрист Вы будете хороший, потому что главное
в нашей профессии — это действительно много и плодотворно читать. А вдумчивости, критичности
в оценках, самостоятельности у Вас хватает и без института. Так что желаю Вам творческих и
профессиональных успехов. С уважением, Владимир Иванович.
Владимир Иванович, прошу прощения за невнимательность, с нетерпением приступаю к чтению второй части Вашей повести.:)