Продолжая разговор о факторах влияющих на выбор суда присяжных, начатый здесь Праворуб: Факторы, влияющие на решение о выборе формы судопроизводства ... следует остановиться на таком как ожидаемая конфликтность процесса
Конфликт в судебном процессе- явление частое, почти обыденное. Конфликты возникают и в гражданских делах и в арбитражных и уж конечно же куда без них в делах уголовных. Конфликт в уголовном процессе между стороной защиты и обвинения, это вообще как бы само собой разумеющееся, составляющее саму суть уголовного разбирательства. Сторона защиты отстаивает одну версию событий, сторона обвинения – другую, у стороны защиты своя трактовка норм права, у обвинения- своя. Однако конфликт сторон в уголовном процессе имеет свою специфику и очень часто носит явно ассиметричный вид. Одну сторону в нем занимает сторона защиты а другую- сторона обвинения и … председательствующий (надеюсь, об обвинительном уклоне нашего правосудия, читателю особо рассказывать не требуется).
Пока конфликт развивается в процессуальных рамках, вести о нем разговор, как об отдельном явлении, смысла не имеет. В то же время, не редки случаи, когда конфликт между сторонами в уголовном процессе переходит процессуальные рамки и превращается в натуральное побоище с использованием далеко не правовых методов. Здесь в ход идут взаимные упреки, колкости, злоупотребление правом, различные внепроцессуальные приемы вроде искусственного затягивания процессуальных сроков, спонтанного изменения меры пресечения и пр. Именно об этой форме конфликта мы и будем говорить ниже.
Когда внепроцессуальный конфликт происходит в судебном заседании проводимым судьей единолично, он, как правило, не позволяет защите достичь каких либо существенных целей, по той простой причине, что окончательное решение по любому обсуждаемому в суде вопросу все равно остается за судьей. То есть в этом случае, только от судьи зависит- поддастся ли он на силовой нажим со стороны защиты, либо-же используя весь свой колоссальный арсенал судейских полномочий, сломает сторону защиты «через колено». Своего же апогея конфликт в уголовном процессе достигает в процессах с участием присяжных заседателей. Тому есть несколько причин, главной из которых является определенный фактор непредсказуемости вердикта присяжных. Вынесение оправдательного вердикта крайне нежелательно не только для стороны обвинения но и для судьи, поэтому и судья и прокурор делают все зависящее от них для того, что бы склонить присяжных к вынесению обвинительного вердикта. Естественно, что защите приходится реагировать на действия обвинения и суда, а суд и прокурор в свою очередь пытаются мешать защите, то есть конфликт в уголовном процессе идет по нарастающей, по спирали.
В такой ситуации присяжные становятся своего рода немыми свидетелями а при вынесении вердикта- и арбитрами в том числе и этого конфликта. Соответственно, свою роль начинают уже играть симпатии и антипатии присяжных сформировавшиеся в отношении сторон конфликта. Кто спровоцировал конфликт и из за чего, кто и как себя в нем вел, насколько достойно и уверенно, кто «потерял лицо», кто в конечном счете оказался прав и кто победил в этом конфликте (поскольку не всегда правый- оказывается формальным победителем).
Конечно классический подход к судебному разбирательству не допускает и мысли о внепроцессуальном конфликте. Наверняка найдутся те, кто считает, что на любые (в том числе и очевидно незаконные) действия судьи необходимо реагировать исключительно путем принесения возражений и отводов, в расчете на то, что «Барин приедет, барин рассудит.» (имея в виду суд второй инстанции). Да только беда в том, что оправдательные приговора судов присяжных у нас отменяют на порядок чаще, чем обвинительные. Так что все эти возражения и отводы фактически являются «холостым выстрелом» и их единственная возможная роль, послужить когда-нибудь сомнительным утешением для адвоката «Я сделал все что мог и исключительно по закону».
Вот здесь и возникает вопрос в том, что бы пойти на конфликт с судом и заявить о нарушении со стороны судьи не в отсутствии присяжных, а в их присутствии.
Внепроцессуальные конфликты могут быть различны по интенсивности и продолжительности, по кругу вовлеченных в них лиц, по причинам и последствиям. Бывают конфликты растягивающиеся на весь процесс и выливающиеся в каждодневное препирательство судьи и адвоката, но так же существуют ситуации, когда конфликт протекает молниеносно. Так, одной из типичных форм такого конфликта является заявление стороны защиты о недозволенных методах получения от подсудимого «чистосердечных признаний». Само по себе такое заявление делается в минимальные временные рамки, в результате чего, сторона обвинения и суд не успевают заблаговременно на это среагировать. Таким образом ко времени «ответных действий» со стороны суда, стороной защиты поставленная цель уже выполнена и продолжение этого конфликта для стороны защиты смысла и значения не имеет. Однако если сторона защиты успокоилась, это не значит, что суд ей это «забудет». Само развитие конфликта зависит от решимости сторон идти «до конца» в своем решении. Естественно, что приемы и методы применяемые сторонами тем решительнее и обширнее, чем выше интенсивность конфликта. В итоге самым радикальным приемом суда является удаление адвоката из зала суда.
Впрочем, разработка их классификаций вряд ли будет иметь серьезное практическое значение, а раз так, то оставим эту деятельность теоретикам и займемся более полезными вопросами.
Причины внепроцессуальных конфликтов
Теперь пришло время сказать несколько слов о наиболее частых причинах возникновения внепроцессуальных конфликтов. Такие причины, как застарелые обиды сформировавшиеся в других процессах, личные антипатии, либо какие-то совершенно внепроцессуальные факторы, как то опоздание к началу судебного заседания и т.п. в данном случае разбирать не будем, поскольку избежать этих причин конфликта, задача любого мало-мальски ответственного и сознательного адвоката и задумывающегося о своей предстоящей участи подсудимого.
В экономике есть понятие «управление кризисами». То есть для какой то глобальной смены системы, которая невозможна при нормальном, эволюционном развитии, необходимо инициировать кризис. Именно в рамках кризиса, при правильном подходе и контроле его развития возможно добиться требуемых и порой совершенно фантастических изменений. Так вот, конфликт в уголовном процессе, это что-то подобное.
Применительно к позиции стороны защиты, в самом общем виде причины конфликта могут быть следующие:
- Попытка реализации своих законных (или, что уж греха таить- не очень) прав и интересов.
- Попытка стороны защиты оспорить какие либо действия суда или прокуратуры (либо законные, либо незаконные) что в свою очередь вызывает ответную реакцию суда и прокуратуры.
Использование внепроцессуального конфликта.
Конфликт, в деле с участием присяжных, штука почти неизбежная. Но если конфликта в процессе не удается избежать, то нет ли возможности использовать его на благо защиты? Да, возможно.
Ценность конфликта в уголовном процессе с участием присяжных заседателей состоит в том, что он позволяет «сорвать маски» с лицемеров из числа стороны обвинения и суда. В силу того, что конфликт требует максимального эмоционального накала, у противника очень часто утрачивается контроль не только за эмоциями но и за высказываниями. Вот в такой ситуации и возможны ошибки обвинения и суда, которые заметят и обязательно учтут присяжные заседатели. В то же время стороне защиты нужно уметь «держать удар» и достойно вести себя в любом эмоциональном давлении.
К числу положительных (для защиты) эффектов от конфликта, можно отнести следующие:
- Создание апелляционного повода
Так в процессе в отношении Тихонова и Хасис судья, которому непосредственно в ходе заседания доложили о том, что в сети Интернет на одном из сайтов пользователи интересуется его личными данными, со страху и от собственной дурости не нашел ничего лучше, как устроить допрос подсудимых и … их адвокатов, на предмет того, что им известно о данном факте. Справедливости ради следует сказать, что апелляционная инстанция этот довод отклонила (впрочем и все остальные- тоже) а вот что по этому поводу думает Страссбург пока неизвестно, однако жалоба признана приемлемой и производство по ней заведено.
В другом нашумевшем деле «НСО-Север» в ходе конфликта подсудимый высказал в адрес прокурора угрозы а прокурор, от большого ума написал заявление в отношении подсудимого по ст. 119 УК РФ. Дело возбудили а прокурор продолжил работать по делу и довел дело до обвинительного приговора. Вот только дальше начался цирк, поскольку фактически получилось, что прокурор имел по делу личный интерес.
Впрочем, тут совершенно очевидно, что спрогнозировать такие результаты конфликта а уж тем более его последствия- практически невозможно. Если бы прокурор проявил бы чуть больше выдержки или правовой грамотности, то не пришлось бы думать, как прекратить это дело по реабилитирующим основаниям.
Ну а теперь ложка дегтя. Всерьез рассчитывать на то, что данные нарушения будут основанием для отмены приговора в апелляционной инстанции к сожалению не приходится. Поэтому боязнь в отстаивании прав подсудимого по причине возникновения конфликта, в ряде случаев оправданием для пассивной позиции адвоката быть уже не может. По признанию большинства коллег, тактика «вежливость- лучшее оружие адвоката» стремительно утрачивает свою эффективность. Как тут не вспомнить строчки принадлежащие перу В. Высоцкого- «-Как школьнику драться, с отборной шпаной?». Ну а раз так, то переходим к другим способам использования внепроцессуального конфликта.
- Доведение до сведения присяжных сведений и доказательств, которые не могут быть доведены при обычных обстоятельствах
Вот такие вот процессуальные «чудеса» и приходится достаточно часто преодолевать с помощью внепроцессуального конфликта. То есть доводить до присяжных сведения, доведение которых либо прямо было запрещено председательствующим, либо будет запрещено как только сторона защиты обозначит свое желание озвучить их присяжным.
Мне, за свою практику, приходилось сталкиваться с самыми фантастическими позициями суда. Так, один креативный мантиеносец запретил стороне защиты допрашивать сотрудников полиции на том основании, что они получили интересующую защиту информацию в ходе служебной деятельности (не спрашивайте меня, где судья увидел такой монструазный запрет). Он же запретил допрашивать в качестве свидетеля бывшего адвоката, на том основании, что де этот адвокат ранее «оказывал адвокатские услуги жителям населенного пункта» где произошли интересующие защиту события. В третий раз, тот же «процессуальный демон» запретил доведение до присяжных справки из ЭКЦ о том, что оружие из которого был убит потерпевший в последствии было использовано при совершении другого убийства, не вмененного подсудимым и пр.
Как правило судья ограничивает доведение до сведения присяжных именно той информации, которая может повлиять на их мнение самым существенным образом. Процессуальные и фактические обоснования таких решений в этом случае роли не играют и высасываются судьей из пальца (ну или откуда они там их высасывают).
Так, судьи «включая дурака» регулярно «не видят» разницы между обсуждением допустимости и достоверности доказательства. Или, например, УПК РФ не предусматривает каких либо ограничений на доведение информации о личности свидетелей или потерпевших, только на данные о личности подсудимого порочащие его, однако председательствующий регулярно распространяет запрет и на них тоже.
Вряд ли возможно составить полный перечень всех запретов председательствующего. В виду размытости формулировок УПК РФ с одной стороны и обвинительного уклона суда с другой, судейская фантазия в этом деле приобретает порой самые изысканные черты. Пожалуй, в наиболее общем виде можно сформулировать следующее правило- если в отношении какой-то информации или доказательства защиты может быть введено ограничение судьей, оно будет введено.
Естественно, что процессуально бороться с этим явлением возможности не имеется, а значит приходится идти на конфликт. Вообще, способов довести те или иные «запрещенные» сведения существует великое множество, однако их разбор предметом настоящей статьи не является. Так что просто приведу примеры таких конфликтов и их результатов.
В этом отношении весьма показательным было дело по так называемой группировке «Белые волки». Длительное время процесс протекал с минимальной степенью конфликтности. Основной же накал конфликта начался, когда право предоставлять свои доказательства перешло стороне защиты. Естественно, что суд приложил максимум усилий для того, что бы лишить сторону защиты возможности связанно и убедительно донести свою позицию до присяжных заседателей.
В одном из эпизодов, сторона защиты пошла на осознанный и спланированный конфликт. Когда сторона обвинения принялась оглашать «явки с повинной» подсудимых они громко и эмоционально стали перебивать прокурора и кричать о том, что эти явки с повинной были получены в результате пыток в прессхате СИЗО. Естественно суд и прокуратура всеми силами пытались подсудимых «заткнуть», но необходимый минимум они отработали.
В дальнейшем, уже после процесса, в ходе общения с бывшими присяжными они сообщили, что до этого момента, они воспринимали версию и доказательства обвинения некритично, считая само собой разумеющимся, что доказательства прокурора достоверны. Эта же ситуация заставила их начать задумываться и анализировать увиденное и услышанное. Результат- большая часть эпизодов была признана ими недоказанной.
В дальнейшем, в этом судебном процессе сторона защиты еще не раз вынуждена была идти на конфликт, как штурмуя судейские редуты «в лоб», так и используя многочисленные обходные маневры.
Лучшем доказательством правильности избранной защитой стратегии стал вынесенный присяжными вердикт- приговором постановленным на основании вердикта присяжных заседателей мой подзащитный оправдан по 6 эпизодам ст. 105 УК РФ и ст. 282 УК РФ. По оставшимся трем эпизодам получено снисхождение коллегии присяжных заседателей. Так же еще двое из десяти подсудимых были оправданы полностью, а оставшиеся в части вмененных эпизодов. Праворуб: Речь в прениях по делу, с участием присяжных заседателей.
В другом случае, в нашумевшем в свое время процессе Рыно Скачевского и др. по одному из эпизодов выступал свидетель, сам находившийся в группе нападавших. Однако в то время как все участники группы были привлечены как подсудимые, этот гр-н Т. Проходил по делу в качестве свидетеля. Естественно, что моя задача была обратить внимание присяжных на то, что гр-н Т. «выкупил» свою свободу активно сотрудничая со следствием в том числе и оговаривая некоторых из участников нападения. В результате состоялся следующий диалог:
— Скажите пожалуйста, что было обнаружено у вас в квартире в ходе обыска? (я задал этот вопрос, будучи прекрасно осведомленным о том, что обыск в его квартире не проводился)
— Какого обыска? (не понял свидетель)
— Ну как «какого», того, что был у вас в квартире. Или его не было?
— Не было.
— Странно, у всех участников нападения обыски были а у вас нет. За какие такие заслуги перед следствием?
Естественно, что после этого суд заявил о применении защитой недозволенных методов, однако требуемый эффект был достигнут.
- Демонстрация двойных стандартов суда в отношении защиты и обвинения
Приведу свежий пример из своего, нынешнего дела:
«Признав показания Панькина допустимыми, а иного от судьи Устимова никто и не ожидал, председательствующий — от щедрот — разрешил обвинению довести до сведения присяжных и показания Панькина в части его якобы имевшей место принадлежности к ОПГ «Николаевские». (46:50 аудиозаписи)
— И про Николаевскую группировку? — опешила защита.
— Ну это же род деятельности! — воткнул осиновый кол в трупик правосудия судья, «забыв», что «николаевская группировка» в данном суде не рассматривается и соответствующие обвинения никому не предъявляются...
— Хорошо, главное чтобы нам в прениях потом не запретили об этом говорить, — подытожила защита.
Впрочем, когда вымученные из Панькина на следствии показания были оглашены, суд пожалел и о допуске этих показаний до оглашения вообще, и об оглашении показаний в части принадлежности к «Николаевским» в частности. Но было уже поздно. Адвокаты принялись выяснять у Панькина почему его т.н. «признательным» показаниям не верит даже следствие и вменяет ему совершенно иные, чем изложено в «признательных показаниях» обстоятельства. Например, почему Панькину вменяют знакомство с Шорчевым и вступление в «Борисовские» с 2001 года, тогда как когда по его «признательным показаниям» он был членом «Николаевских» аж до 2003 года? Да и вообще, если Панькину не инкриминируют участие в ОПГ «Николаевские», то получается, что он себя оговаривал? Зачем? Сам решил, или все-таки следствие настойчиво «попросило»?.. (01:20:30 аудиозаписи)
Здесь не выдержал уже не только прокурор но и судья и запретил защите задавать вопросы о принадлежности Панькина к «Николаевским»…
— Так вы же сами допустили обсуждение Николаевской преступной группировки. Мы возражали против оглашения протокола в этой части, а вы допустили… Ваша честь, вы так часто меняете свои решения, что я просто не успеваю за ходом вашей мысли!
— Тогда хотя бы сообщите присяжным, что информация о принадлежности Панькина к «Николаевским» к делу не относится, и не должна ими учитываться. Или все-таки можно про Николаевскую? — наперебой выступают защитники.
— Нет, нельзя, — впечальной задумчивости выдыхает Его честь.» http://shorchev.biz/pankin/
- Демонстрация худших профессиональных и личных качеств стороны обвинения, свидетелей обвинения, председательствующего.
Одной из выгод конфликта с судом является наглядная демонстрация бесправия стороны защиты, предвзятости и обвинительного уклона суда. В этом случае негласная апелляция идет к состраданию и чувству справедливости присяжных заседателей.
Как правило, судьи не утруждают себя мотивировкой и разъяснением принятых ими решений. Соответственно, довольно часто конфликт выглядит примерно следующим образом:
— Ваша честь, в соответствии с (… такими-то) статьями УПК РФ, (такие-то) факты следует оценить так-то и принять такое-то решение.
— Защитник, садитесь, вам никто слова не давал. Объявляю вам предупреждение, а в случае повторения удалю из зала суда.
Естественно, что в такой ситуации процессуальная импотенция судьи помноженная на граничащую с хамством вседозволенность очевидна для любого стороннего наблюдателя. Соответственно симпатии будут на стороне защиты. Особенно свою положительную роль сыграет детальная мотивация и ссылки на нормы права и конкретные факты.
Еще один эффективный прием. Сторона защиты фиксирует обстоятельства объявления защитнику замечаний и предупреждений за «нарушения» в ходе судебного процесса. Например за доведение информации не подлежащей доведению до присяжных по мнению судьи. После чего остается ждать, когда эту же информацию попробует довести до суда прокурор. Впрочем, этот метод работает и обратную сторону. С течением времени, у адвоката нарабатывается чутье, адвокат уже может прогнозировать, на какой именно фразе на какой именно информации судья попытается его остановить и запретить. В этом случае неплохо иметь под рукой ссылку на то, когда аналогичная информация беспрепятственно доводилась до сведения присяжных- председателем.
Конфликт, так же неплохой способ «разбудить» присяжных (порой и в прямом смысле слова. Привлечь их внимание к той или иной проблеме. Придать процессу драйва и остроты (естественно там, где это нужно)
Лучшей иллюстрацией эффективности такого приема является мнение самих присяжных. Так по уже упомянутому делу «Белых волков», один из бывших присяжных (правда выбывший из коллегии еще до вердикта) опубликовал в Интернете свое мнение об этом процессе, которое полностью подтвердило правильность избранного защитой пути:
«Будет пересмотр в Коллегии ВС по уголовным делам. Прокуратура в порядке кассации подаст жалобу, смысл которой будет в том, что в процессе имели место процессуальные нарушения — а именно, стороной защиты на присяжных оказывалось эмоциональное давление, что и склонило коллегию к определённому вердикту. На самом деле это не так, основное эмоциональное давление оказывалось прокурорами и, к сожалению, председательствующим судьёй. Но мы как-то не обращали на это внимания, приняв для себя как установку слова того же самого председательствующего: все доказательства, рассматриваемые в процессе в присутствии присяжных являются законными, незаконные реплики адвокатов, подсудимых, прокуроров и свидетелей не должны нами учитываться.
А реального нового следствия не будет. Там некоторые свидетели обвинения явно совершили ряд деяний, вменяемых подсудимым, но вся кухня в суде всплыла. Эти свидетели по закону были освобождены от ответственности за активное сотрудничество с органами предварительного следствия и «деятельное раскаяние» (слили «товарищей» и админов националистических сайтов в большом количестве), доказательств против них следствие собирать не стало (а сейчас уже поздняк), зато в качестве доказательств вины подсудимых представило показания этих самых свидетелей (и всё). Кроме того, в деле фигурировало десятка четыре неустановленных лиц. За 2 года следствие этих лиц установить не удосужилось. А одному из свидетелей обвинения за 2 года так для опознания и не предъявили обвиняемого. Опознание проходило в суде, причём прокурор свидетелю подсказал вполголоса: «Это он». Этот самый он от письменного описания, данного свидетелем по горячим следам, отличался примерно как покойный Шандыбин от тоже покойного Семёна Фарады. На вопрос — «по каким признакам Вы СЕГОДНЯ опознали лицо?» свидетель сказал — «по тем, что указаны в протоколе допроса двухлетней давности».
Много там вообще было интересного. Перед началом отбора нам сказали — «Процесс имеет большую общественную значимость» (т.е. — есть политический заказ). Я только за политический заказ на реальную борьбу с экстремизмом. Но заказ оказался на постановку дешёвого шоу.
…Ну так осуждает же. Постоянно.
А в том случае, с которого начался весь разговор, люди осуждены, и многие из них получат по 20 лет. И присяжные (действительно, срез общества — очень разные были люди) считали, все без исключения, что убивать нельзя, а тем паче — по национальному признаку. Больше того — некоторые сначала рассказывали анекдоты о гастарбайтерах, а потом тут же называли подсудимых отморозками, ублюдками и дебилами, заслуживающими смерти.
Так что, я бы так категорично не стал судить, как Вы это делаете.
Конечно, пока я сам не попал в процесс, я тоже думал, что присяжные время от времени оправдывают скинхэдов потому, что сами ксенофобы. А, попав внутрь, ужаснулся и понял, что мотивы для оправдания — совсем другие.»
Следует отметить, что обратить внимание присяжных на вышеупомянутую «прокурорскую подсказку» удалось именно благодаря тому, что защита осознано пошла на конфликт и после того, как прокурор «помог опознать кого надо» адвокаты стали активно и громко требовать от суда опровергнуть заявление прокурора и объявить последнему замечание. Прокурор и суд в данном случае выбрали самую идиотскую стратегию- они начали отрицать очевидное, чем еще больше подорвали к себе доверие присяжных.
Сюда же можно отнести конфликт, как способ «развенчания» ореола жертвы, как моральное обоснование доведения до присяжных той или иной информации. Это значимо прежде всего потому, что в глазах присяжных сторона защиты должна быть морально безупречна. Так уж получается, что присяжные с куда большим снисхождением относятся к фальсификациям и нарушениям суда и прокуратуры, нежели стороны защиты. Если адвокат или подсудимый уличен во лжи, неэтичном поведении и пр., дело можно считать наполовину проигранным. Это так же существенно, когда защитнику приходится работать с противником, имеющим определенный моральный картбланш. Например — матерью погибшего в результате преступления потерпевшего.
Вот, в частности, что об этом пишет Дж. Спенс (тот самый адвокат, который добился оправдания в суде небезызвестного О. Дж. Симпсона
«…для завоевания расположения, уважения и доверия присяжных заседателей и председательствующего судьи нельзя во время перекрестного допроса резко и настойчиво атаковать «одетого в белые одежды» процессуального противника, который ведет себя в суде корректно и достойно. Такую атаку следует предпринимать только тогда, когда противник своей ложью, некорректным поведением сбросит с себя «белые одежды» и таким образом облачится в «черные одежды»:
«Мы должны подождать> пока наш праведный противник не обнаружит своих отрицательных сторон. Прежде чем мы бросимся в атаку, тот, кто принимает решение (чаще всего жюри...), должен увидеть нашего оппонента в черном цвете. Если мы будем атаковать раньше чем наш противник проявит себя как явный носитель “черных одежд” мы будем атаковать того, кто принимает решения, поскольку он всегда стоит по одну сторону баррикады с тем, кто в “белом” А того, кто принимает решение, атаковать нельзя ни в коем случае.
Как следствие, мы, очевидно, не должны атаковать скорбящую в трауре мать. Но когда эта скорбящая мать под действием вежливых уколов хорошего перекрестного допроса превращается в разъяренную, мстительную крикунью, мы можем атаковать, но только вежливо. Нельзя атаковать человека, который безусловно вызывает симпатию, до тех пор, пока история этого симпатичного человека, опятъ- таки посредством вежливого перекрестного допроса, не станет очевидной ложью. Нельзя атаковать слабого, ребенка, оппонента, который явно испуган, любого, кто по какой-либо причине не может защищать себя.
Когда мы атакуем, это не обязательно означает, что мы атакуем того, кто находится на другой стороне. Мы можем атаковать их дело, можем атаковать их взгляд на правосудие, можем оспаривать правдивость их свидетелей. Их мотивы. Номы не атакуем их самих, если только в результате нашего перекрестного допроса не окажется, что их показания»
Доходчивее, пожалуй, и не сформулируешь.
В одном из дел, потерпевшая постоянно оскорбляла и обвиняла подсудимых в убийстве ее сына. В ходе очередной порции оскорблений сторона защиты довела до сведения присяжных факт того, что ее сын был членом преступного сообщества и задал риторический вопрос о том, что же она за мать, раз ей было все равно чем занимается ее сын. В ответ на это потерпевшая умудрилась заявить, что де сын был совершеннолетний и сам за себя отвечать должен, что только усилило эффект от сообщенной защитой информации. Естественно, если бы защита сообщали эту информацию до начала конфликта и до провокаций со стороны потерпевшей, то рассчитывать на благосклонное ее восприятие присяжными не следовало бы. Это выглядело бы как попытку оправдать подсудимых в убийстве. Теперь же нейтрализованным оказался такой эффективный (и крайне циничный прием) как — «слезы матери потерявшей сына».
Еще одни пример. На заре своей работы с присяжными, я перешел в явную атаку на потерпевшую только после того, как она будучи в роли «безутешной матери» заявила примерно следующее- «Эти убийцы моего сына (директора крупной страховой фирмы) убили! Как я теперь буду жить на одну пенсию!». С учетом того, что присяжные в коллегии по большей части сами были пенсионерами, мне стало очевидно, что потерпевшая по крупному подставилось. В последующем, беседуя после приговора с одним из членов коллегии, мои догадки подтвердились. Дословно присяжная сказала:
« — Когда она заявила, «Как я буду жить на одну пенсию!», мы от такой наглости просто обалдели. А мы как на одну пенсию живем?»
Частным случаем этого обсуждаемого направления является тактика «Проиграть, что бы выиграть». В данном случае конфликт нужен для того, что бы в конечном счете предстать перед присяжными жертвой, несправедливо терпящей незаконные действия со стороны суда и обвинения. Однако перед тем как реализовывать такой сценарий хорошенько подумайте — хватит ли у Вас умения и изворотливости, что бы не предстать перед присяжными в роли зачинщика конфликта, а в последующем- актерского мастерства, что бы проникновенно сыграть роль жертвы. Впрочем, иногда и играть то ничего не надо, судья с прокурором все сделают за вас, а защитнику останется только вовремя заметить и воспользоваться ситуацией.
(часть 2 Праворуб: Внепроцессуальный конфликт в процессе с присяжными (часть 2)...)