Аналитика
Такой ход был, как нельзя кстати, и Миша Борисенко тут же принялся обосновывать Сидорову свои подозрения и «шпионскую» версию. Сидоров, несмотря на большое количество выпитого и не меньшую усталость, чем у Борисенко, внезапно врубился в ситуацию и, как старший товарищ, профессионально оценил её. Он где-то в глубине души тоже подозревал, что перед ним сидел не тот, за кого выдавал себя приехавший. Этот — вообще какой-то тёмный элемент. Жулик? Нет. Мошенник? Нет. Что-то в нем прослеживалось профессиональное, таинственное и зловещее, но вот что конкретно, сразу он, Сидоров, разобраться не мог. Смутно что-то мерещилось, но вот что бы это могло значить, Сидоров не осознавал. И вот теперь разговор с Борисенко подтвердил то, во что не хотелось верить. Замаскированный иностранный резидент – вот кто такой Коршунов! Только из чьей он резидентуры? Это ему пока было не ясно.
–«Нет, стоп! Да всё здесь ясно теперь! Откуда у Коршунова наши телефоны? – подумал вслух Сидоров, — Так, понятно. Понятно, почему это вдруг заведующая канцелярией военной прокуратуры Эсфирь Соломоновна (Фиря Савельевна, как её звали сотрудники прокуратуры) всё время талдычила о каком-то, о котором я давным-давно, убей Бог, забыл уже, задании из ГВП по проверкам военпредств. Несколько раз тыкала мне в физиономию бумагу. Мол, на контроле, на контроле бумага. Ждала, значит, резидента, чтобы передать ему полученную из моих отчетов информацию. Волновалась. Она же и телефоны передала, дрянь этакая. И связная Коршунова — это она. Кто же еще? Как без связной лже-Коршунов управился бы в такой стратегической глубине? Это она и машинистку нашу, Надежду, завербовала. Было время, та на дом брала много бумаг печатать, пока я не запретил это делать. Не даром тогда интуиция подсказывала запретить всем домой бумаги брать всякие. А то чего доброго по пьянке растерять могли. Всё теперь ясно, всё сходится. И прорыв водопровода в канцелярии прокуратуры сегодня – это она устроила. Репетиция перед генеральным сражением. Израильская разведка наведалась к нам, Михаил Иванович, Моссад. Давно не было. Ну что ж, примем гостей, как следует!».
-«Правильный ход мысли, Пётр Петрович, — ободрил прокурора Борисенко и ободрился сам. — Пригрели мы в прокуратуре крысу израильскую. По-моему, я и в телефонных голосах её имя как-то слышал. Эсфирь, Эсфирь … Но я-то думал, что это закодированное слово какое-то, тайный код, пароль своеобразный. Даже и близко допустить не мог, что это наша кучерявая шатеночка Фиря Савельевна. Видишь, её подлинное и имя-то в гарнизоне никто не знает. Даже я не знал. Какая на хрен она Фиря Савельевна, если это, оказывается, Эсфирь Соломоновна? А если она Эсфирь Соломоновна, то арестовать её надо прямо сейчас, немедленно дать команду в КГБ республики и арестовать. А то узнает, что мы Коршунова взяли, вмиг смоется в Тель-Авив свой. А Надьку свидетелем сделаем, пусть о вербовке своей во всём чистосердечно признается, явку с повинной напишет. Может после этого покладистее станет?».
-«Да, Михаил Иванович! Ты прав, брать надо эту штучку. Опасная шпионка. Мата Хари хренова! Чуть что – «на контроле», дескать, и до скандала доходит. Дрянь. Сегодня-то как меня подставила, когда из ГВП звонили! Нет сказать: -«Не получали мы этой бумаги, и всё тут, ни о каком контроле не знаю!». Пусть сами разбирались бы, — так она: — «Я говорила, я говорила, что на контроле, а Вы не верили…» Мерзавка такая! Ты понял? Сдала меня в ГВП с потрохами. Опять задержат представление о присвоении «подполковника». А Коршунов-то каков? Увидел, что за столик не принимаем, вмиг преобразился, генералом прикинулся. Психолог! Ни один мускул не дрогнул, шпионская морда. Да одежда выдала. Какой он на хрен Коршунов, типичный мойша израильский!
-«Я сразу его раскусил, Пётр Петрович. Как только услышал его голос за столиком. Гость из Сиона …..»
-«К твоим подозрениям, Миша, добавь еще внешний вид этого мойши. Ты видел, какой у него внешний вид: форма висит, будто на огородном пугале, не подогнана, фуражка, как после войны, а туфли – черные, хотя по форме должны быть коричневыми. И не складские, не военные у него туфли. Заметил это, а? Кстати, ты тоже, Миша, замени свои чёртовы штиблеты, получи в конце-концов на складе нормальные офицерские туфли, а то ходишь тут, людей пугаешь по гарнизону. Нет медальных колодок, институтского ромба. Да это я не про тебя, Борисенко, чего стал осматриваться, как курица? У него нету. Да и тебе нацепить бы не мешало. Не растерял ещё по канавам? А прическа? Ты видел, какая у него прическа, а? Ты где-нибудь встречал старших офицеров с такими прическами? Таких причесок, как у Коршунова, во всей армии не сыщешь».
Сидоров продолжал: -«Кстати, ты тоже подстриги свою шевелюру, мать твою, сколько можно говорить тебе об этом? Пример хреновый гуситам подаёшь. Далее: в разговоре со мной, чем, как ты думаешь, он интересовался? Он проявил особый интерес к трем оборонным заводам, которые наиболее закрыты и которые поставляют запчасти в ракетные войска стратегического назначения. Я — военный прокурор республики, и то этого не знал. Сколько служу, не знал про эти заводы: Мехзавод, например, какой к чёрту он «меховой» завод, как я всегда полагал? Это завод ракетных комплектующих, не меховой, оказывается, а механический, во, как закодировали. А завод среднего машиностроения? Ну среднее и среднее, что-то между большим комбайном и маленьким «газиком. А оказывается, это атомная промышленность, чёрт знает, что такое … Ты вот об этом знал, например? А вот он знает. В Тель-Авиве, значит, знают, а мы не знаем. Значит, задание у него целенаправленное. Легенда проработана досконально. Информация, таким образом, из нашего города ему поставлялась добротная, объективная, полная. Ты понял?
Вот что значит «Холодная война». Надо работать так, как требует международная обстановка. Он и работает. А вот ты, Михаил Иванович, знаешь, например, что сейчас в мире творится? Не знаешь. Я тоже не знал до сегодняшнего дня. Теперь знаю. Так вот, послушай: оказывается, в Италии, Западной Германии и в Испании блок НАТО разместил свои ракеты средней дальности. Нацеленные на СССР. Коршунов рассказал. Военную тайну, гад, по пьянке выдал. Это я его умелыми вопросами расколол. Учись, брат! Да, он точно шпион. Их ведь там в ЦРУ на сборы всех вызывают, лекции всякие читают. А потому они подкованы, все тайны знают. Не вровень нам. Во всем секут, как рыба в воде. Сейчас вот в ответ на такие инициативы врага и в Советском Союзе, оказывается, планируют размещать аналогичное оружие. Это всё – по данным ЦРУ.
А ты знаешь, где это оружие планируется собирать? Не знаешь! Вот и я не знал, пока мне этот лже-полковник-генерал не выболтал. У нас его будут собирать. На Мехзаводе и Заводе среднего машиностроения! У нас кто-нибудь об этом знает? Орлов знает? Визирь знает? Нет, конечно! Теперь усекаешь? То-то! А он откуда знает? Не от болтунов же советских? Болтун, он хоть и находка для шпиона, но что он знает-то, этот болтун? Ровным счетом ничего. Типа наших «гуситов». Пьянь одна, а не народец. А вот Коршунов в ЦРУ или в Моссаде узнал. Там всё знают, что планирует наше советское правительство. А это значит, подготовился, сволочь, к операции в нашем тылу. Диверсию устроить решил. Не позволим!» — закончил длинную тираду Сидоров и величественно, как вождь мирового пролетариата, стукнул ладонью по столу.
А потом снова начал: — «Срочно возбуждаю уголовное дело и даю команду задержать его. Вот так надо работать, брат. Пусть учатся эти кабинетные крысы из КГБ, которые только и знают что «профилактировать», да и то лишь на бумаге. Ни хрена другого не умеют делать. Республика в опасности, на грани ядерной катастрофы, а они спят. Да офицеров по общагам караулят, кто с какой бабой шуры-муры крутит и в каких трусах по коридору шастает. На наших «гуситов» вон Орлову настучали сегодня. Да и на меня в прошлом году — прокурору округа стуканули. Тоже, наверное, их рук дело. Будто я в батальонной бане постоянно со связистками парюсь. А не подумали, что нет у меня на глупости всякие свободного времени. Нагрузка вон какая! Ну парюсь, допустим. Но я ведь девок вербую там, чтобы сообщали, о чем базар ведут в гарнизоне. Они ж, «кагэбэшники», не помогают «уголовку колоть». Вот и кручусь, как могу», — с огорчением сетовал на свою горькую судьбину Сидоров.
И закончил: -«В общем, Михаил Иванович, слушай моё задание: иди к этому шпиону в номер, выпей с ним рюмку-другую, заведи разговор. Говори отвлеченно, а то еще государственную тайну выдашь по пьянке. Они ж потом и затаскают в КГБ-е своё. (Кто имелся в виду под скрытым термином «они», Сидоров не уточнил). Ну, о женщинах там говори всяких, пригласи назавтра в баню с девицами, скажешь, — в батальоне связи девок возьмем, там на всех хватит, поговори о жизни, о футболе, да мало ли о чем поговорить со шпионом можно. Не говори только о службе, о преступности в войсках ни-ни – это секретная информация. Да ты её, наверное, и не знаешь. Здесь сам черт ногу сломает. Даже я не всё знаю. Всё скрывается по-чёрному. Всё латентное. Главное — болтай о чем угодно, только задержи его до прихода наших!»
До прихода наших
— «Каких еще наших, Петя? – удивился Борисенко. — Комендантский взвод что ли приедет брать эту падлу? Или дежурную команду поднимешь?»
— «Нет, Михал Ваныч, нет, бери ширьше! Я подниму весь оперативный состав КГБ и всю нашу доблестную республиканскую милицию, ты понял? С постелей подниму. Привыкли тут, понимаешь, вовремя ложиться и хорошо высыпаться. Пусть немножко разомнутся. Ночка будет горячая. Это я им обещаю. А поэтому держись, дружище! На тебя возлагается задача особой государственной важности. Без подмоги, без поддержки в стане врага одному держать оборону. До подхода своих. Ты должен мужественно и стойко продержаться, проявить несгибаемость, силу духа и воли. Понял?» — с ударением на последний слог закончил Сидоров.
— «Так точно, товарищ главный военный прокурор республики! Ваше задание будет выполнено, за меня можете не волноваться!» — с пафосом, сообразно обстановке и важности момента, с переходом на «Вы» отрапортовал, подобно легендарному Мальчишу-Кибальчишу, капитан юстиции Борисенко. Сидоров доехал с ним на лифте до четвертого этажа, а затем вместе они вошли в комнату дежурной. Сидоров представился:
— «Я — главный военный прокурор автономной республики, а это мой следователь по особо-важным делам, даже более чем по особо-важным, можно сказать – по важнейшим — показал он рукой на Борисенко. — Сейчас следователь уйдет в 414 номер для выполнения специального задания нашей службы по совершению отвлекающего маневра и притуплению бдительности иностранного шпиона. А я остаюсь в Вашем кабинете руководить операцией по задержанию преступника. Ваша задача, записывайте: проинформировать руководство, собрать всех дежурных и горничных и сосредоточиться возле 414 номера, а затем скрытно наблюдать за происходящим, но в ход операции не вмешиваться, ждать прибытия сотрудников КГБ и милиции, встретить их у входа в гостиницу и сопроводить к месту операции. Всё ясно?»
— «Товарищ прокурор, — стала со страху невнятно лепетать дежурная, — мы люди мирные, маленькие, не вооруженные, ни в чем таком не разбираемся, пистолетов, кроме как в кино, с детства никогда не видели, а тут – такое!!! можно мы не будем участвовать в операции?»
— «А если завтра война, — быстро нашелся прокурор, — где вы тогда все окажетесь? Ответил бы я Вам, да Заратустра не позволяет, — словами Остапа Бендера молвил Сидоров. — Да и почему, скажите на милость, Вы за всех здесь решаете? – продолжил главный военный прокурор республики. — Вы спросили мнение у других работниц? Они что, тоже баптисты, что на оружие смотреть не могут? Или они космополиты безродные, им на интересы своего Отечества чихать? А впрочем, я Вас отстраняю от операции. С такими, как Вы, в разведку не ходят. Пусть Вас постигнет позор и праведный гнев советского народа. Наберите-ка мне главного администратора гостиницы», — закончил свой гневный монолог Сидоров, передавая телефонную трубку дежурной.
Та соединила его с дежурной по гостинице, и Сидоров повторил свою пафосную речь ей. Администратор, а её звали Антонина, Тоня, значит, через минуту впорхнула в кабинет Сидорова и без лишних слов записала задание прокурора. Было видно, что это – работящая сотрудница, воспитанная в духе понимания основ сохранения государственной тайны и проявления социалистической бдительности. «Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, когда она умеет защищаться». Эти слова вождя мирового пролетариата она помнила постоянно и уже много лет с тех пор, как её познакомил с ними один очень важный в этом деле человек. Она с энтузиазмом приступила к исполнению прокурорского задания, принялась щебетать и кудахтать, поднимая смотревших по телевизору пятьдесят вторую серию «Рабыни Изаура» горничных, уборщиц и других действующих единиц гостиничного хозяйства и стягивая их к двери 414 номера.
Бойцы невидимого фронта
Наконец, приготовления были закончены и бойцы невидимого фронта приступили к осуществлению грандиозной боевой операции по разоблачению целой агентурной сети иностранной разведки в республике. Со времен Иосифа Виссарионовича Сталина и Лаврентия Павловича Берии в городе никогда таких масштабных и серьёзных мероприятий не проводилось. За отсутствием настоящих шпионов. Или, как считал Сидоров, за неумением их разоблачать. По мнению Петра Петровича, шпионов в городе было много, целая агентурная сеть, а сочувствующих им – и того больше, да только кагэбэшники ныне, как коты жирные, обленились совсем, вообще мышей перестали ловить. Шпион, которого сегодня предстояло задержать в гостиничном номере, представлял чрезвычайную общественную опасность и его устранение для безопасности государства было намного ценнее, чем даже арест в своё время Пеньковского или, например, сбитого Пауэрса. Пеньковский был полковником, а этот – генералом, Пеньковский работал под крышей Госкомитета по науке и технике, а этот – в самом правительстве страны, тот не планировал диверсионных актов, а этот спланировал, чтобы сорвать мероприятия по размещению ракет противодействия НАТО. Ну, а Пауэрс вообще по сравнению с Коршуновым выглядел желторотым птенчиком. В общем, Коршунов для нашей контрразведки, обороны и безопасности представлял «неоценимую ценность» и брать его надо было умеючи и профессионально.
Первым делом майор юстиции Сидоров позвонил в управление КГБ по республике, однако дежурный ответил, что начальник управления генерал Визирь в Москве в командировке, а должность руководителя исполняет подполковник Пальцер. Сидоров обязал дежурного разыскать руководителя и срочно вызвать его в сформированный штаб в гостинице «Центральная». Пальцер позвонил в штаб через пятнадцать минут, выяснил, что случилось и, получив полное и доскональное разъяснение, ответил, что в настоящее время он занят срочными делами, а поэтому от управления КГБ руководить операцией направляется начальник отдела майор Козодуб.
Майора Козодуба, вопреки преданию о том, что фамилия человека соответствует его внутренней сущности, ничто не роднило ни с козлиным семейством, ни с мощным представителем растительного мира, с которым в военной среде обычно сравнивают тупых и безнадёжно упрямых людей. Он был интеллигентным, воспитанным человеком, отличавшимся глубокими техническими познаниями и всесторонней научной эрудицией, имел огромный опыт контрразведывательной работы и знал практически всю правовую и ведомственную базу по этой деятельности. В республиканском КГБ он курировал военно-техническое и научное направления.
А так как и город, и республика считались «оборонными», поскольку до восьмидесяти процентов промышленности служило интересам обороны, то фактически именно на него ложился основной объем работы по обеспечению государственной безопасности в регионе. Козодуб имел кандидатскую степень по техническим наукам и был авторитетным специалистом на любых совещаниях, симпозиумах, ученых советах, в международных конференциях. С его мнением считались и в обкоме партии, и на заводах — в производственных коллективах, и в академических институтах. Однако в собственной организации его опыт почему-то недооценивали и уже много лет он оставался в тени своих более удачливых и молодых сослуживцев. Даже представление его на «подполковничью» должность почему-то сильно задерживали.
Генерал Визирь в лице Козодуба имел надежного и профессионального помощника и во всем на него полагался. Однако сегодня генерала в городе не было. Он уже лет пять ждал своего шестидесятилетия и практически выполнял только представительские функции, ни во что особо не вникая и, как говорят, не высовываясь наружу. Он много лечился в госпиталях, санаториях, домах отдыха, как и сегодня, много ездил в командировки в Москву. Там у него, как и у других военачальников такого же класса, имелась роскошная квартира, а в Подмосковье — дача. Там же давным-давно жила его семья, и он основную часть служебного времени проводил с нею. Право, дорога туда и обратно ему обходилась бесплатно, да еще, наряду с денежным содержанием, ему приплачивали еще и командировочные.
Первый заместитель Визиря подполковник Пальцер был направлен в республику на повышение из 5 (идеологического) управления КГБ СССР, где он только и занимался, что записывал анекдоты про Брежнева и других членов политбюро, да организовывал наружное наблюдение за гнилой интеллигенцией. Этим же он занимался и на новом месте, поскольку другого делать ничего не умел. До 5 управления Пальцер работал инструктором в ЦК комсомола и там он прекрасно усвоил все политические методы руководства коллективом, а потому хорошо знал, что можно делать самому, а что надо в любом случае поручать подчиненным. Вот и сегодня он уклонился от участия в этом, как считал Козодуб, «спектакле» с иностранным резидентом.
Майор Козодуб с самого начала, как только Пальцер позвонил ему домой, предложил «устранить этих «шизиков-алкашей» Сидорова и Борисенко от какой бы то ни было роли в данном деле. Перепились, дескать, ребята, вот и бузят. Пусть протрезвеют, а потом ловят себе шпионов всяких. Впрочем, не их ума это дело, пусть хотя бы с дезертирами в гарнизоне разберутся». При этом Козодуб предложил проверить личность Коршунова, раз уж тот чем-то вызвал внимание к своей персоне, без лишнего шума, предельно корректно, не бросая ни на кого и тени подозрений. Даже, чтобы тот и сам не почувствовал этого. Он считал совершенно недопустимым организацию каких-то там шумных «штабов по задержанию» или составление «планов перехвата». Полагал, что эти милицейские приёмчики для их службы совершенно не годятся, а выяснить все возникающие вопросы можно даже без вызова человека в управление КГБ т даже не ставя в известность его начальство.
Однако Пальцер не поддержал его и приказным тоном обязал войти в организованный военным прокурором штаб и выполнять все указания руководителя штаба. — «Военный прокурор знает, что делает, — парировал на доводы Козодуба Пальцер. – Не мы его назначали сюда. Партия его поставила, партия и спросит, а не Вы, товарищ Козодуб! – поучал своего подчиненного Пальцер. — Раз создан штаб, значит, штаб нужен. Просто так штабы не создают и уголовные дела военные прокуроры не возбуждают с буъты-барахты. Кончилось то время, когда возбуждали, теперь время другое, время торжества социалистической законности»! — патетически изрекал, будто читая плакат в приёмной управления, бывший комсомольский работник. – «Надо помогать правоохранительным органам поддерживать правопорядок в регионе. Для этого мы и присланы сюда центральным комитетом!», — не унимался Пальцер.
Кроме того, Пальцер предложил обязательно подключить к этому делу по согласованию военную контрразведку во главе с начальником особого отдела корпуса или его заместителем, кто будет на месте. Однако по этому поводу Козодуб наотрез отказался что-либо делать и порекомендовал Пальцеру самому дать указания «особистам». Он знал, как ревностно те относятся к собственной независимости и автономии, а поэтому сказал Пальцеру; -«Если они нужны в «этом спектакле», то пусть лучше старшим и будет кто-нибудь от них».
После звонка Сидорова в управление КГБ следом пошёл сигнал в милицейский орган. И через несколько минут в гостиницу прибыли сам начальник республиканской милиции подполковник внутренних войск Застебенько и его заместители по оперативно-розыскной работе и по политчасти, а также начальник городского отдела внутренних дел. Постепенно собрались и другие действующие лица и исполнители, кого Сидоров посчитал необходимым задействовать в операции. Прибыли также спецпрокурор — старший советник юстиции, он же полковник юстиции Рязанов и его заместитель подполковник юстиции Шубников.
Оперативка
На оперативном совещании штаба первым выступил Сидоров. Он пояснил присутствующим, что поскольку военным прокурором возбуждено уголовное дело, то все действия милиции, КГБ и других структур по задержанию иностранного шпиона будут считаться законными и, более того, государственно-целесообразными в данной оперативно-тактической обстановке. Совещание проходило в конструктивном русле. В числе самых первых было дано письменное поручение прокурора начальнику особого отдела КГБ вызвать повесткой и допросить Эсфирь Соломоновну Лифшиц (такова была фамилия этой сотрудницы израильской разведки, работавшей под «крышей» военной прокуратуры). Чекисты приняли поручение без особого энтузиазма, хотя со слов присутствовавшего на оперативном собрании капитана, который пришел вместе с Козодубом, они давно не допрашивали израильских шпионов. Более серьезные коллизии возникли при определении, кто будет первым входить в гостиничный номер и задерживать шпиона, действующего под фамилией Коршунов. Козодуб настаивал, чтобы это были его ребята или особисты, а Застебенько приоритет оставлял за собой.
Логика у первых была такая: дело это подведомственно КГБ, задерживается не простой гражданин, а лицо, подозреваемое в совершении тяжкого государственного преступления. Здесь-де нужен особый подход и профессионализм. Ведь можно наломать дров, дискредитировать авторитет органов, если подозрения не подтвердятся, бросить тень на невиновного человека. Да и вообще в проверке личности Коршунова должны принимать участие только сотрудники КГБ и никого больше рядом не должно быть, ни милиции, ни прокуроров. Милиция же считала, что если и нужен здесь профессионализм, то только в сфере обеспечения безопасности граждан вообще, поскольку Коршунов, возможно, вооружен, а значит, он не просто шпион, он еще и обычный преступник. Спор между милиционерами и кагэбэшниками усиливался.
— «Торг здесь, товарищи офицеры, неуместен, — на манер незабвенного Кисы Воробьянинова из «Двенадцати стульев» подвел черту Сидоров. — Дело возбуждено военной прокуратурой, руководит следствием до того, как оно будет передано по подследственности, тот, кто принял его к производству, то есть я, а значит, я решаю и вопрос, кто будет задерживать. Так вот, органом дознания на территории города является начальник милиции. Это его прерогатива задерживать преступников. Коршунову обвинение не предъявлено, а поэтому он пока еще выступает в качестве обыкновенного подозреваемого в совершении общеуголовного преступления. Именно общеуголовного, пока не доказано обратное. КГБ не имеет права на такое задержание. Это вам не 37-й год. Я, как лицо, от имени Генерального прокурора СССР осуществляющее высший надзор за законностью при расследовании данного дела в нашей республике, никому не позволю, чтобы в истории нашего города повторились снова эти черные страницы истории, когда за гражданами приходили сотрудники госбезопасности. Вам ясно, товарищ Козодуб? А сейчас, пожалуйста, каждый в своей сфере, прошу Вас, организуйте обеспечение операции. Срок на подготовку один час. Начало – в 00 часов 50 минут. Сверим часы…». Так закончилось распорядительное совещание у прокурора Сидорова.
Чувствовалось, что Застебенько и спецпрокуратура указания Сидорова одобрили, а вот «кагэбэшники» и «особисты» были посрамлены и ушли выполнять указания недовольными. Будут знать в следующий раз, как следить, в каких трусах бегают по женскому общежитию следователи военной прокуратуры. Шпионов ловить надо, а не за военными следователями наблюдение вести.
Прибор ночного видения
Закончив совещание, Сидоров позвонил в артиллерийский дивизион и приказал дежурному, чтобы в гостиницу немедленно доставили прибор ночного видения. Зачем он ему был нужен, история умалчивает. Но Сидоров, как заядлый охотник, очевидно, действовал здесь с дальним прицелом: просто взять в части такой прибор для личного потребления он не имел права, а здесь особые обстоятельства такие права ему, как нельзя кстати, предоставляли.
Прибор, к счастью, оказался в кабинете у командира дивизиона. Накануне он его отобрал у одного из прапорщиков части, пытавшихся продать его приезжему гастролёру–охотнику, специализирующему на ночном браконьерстве. А поэтому дежурному не пришлось вызывать из дома начальника артвооружения и вскрывать склад. Минут через тридцать прибор привезли Сидорову, и он, взобравшись на плоскую крышу гостиницы, вместе с подполковником Застебенько и его заместителем по политчасти стал наблюдать подготовку войск к операции задержания. Гостиницу постепенно окружали поднятые по команде Застебенько и Пальцера «по тревоге» сотрудники милиции, КГБ и особых отделов. Из дислоцировавшегося на окраине города мотострелкового полка одной из дивизий Министерства обороны к гостиничной площади подкатили два БТРа, а на машинах – рота вооруженных солдат: для прикрытия сотрудников милиции на случай вооруженного мятежа в городе или попытки шпионской сети освободить задержанного иностранного резидента. Наблюдая в прибор ночного видения за четкой и слаженной работой оперативных органов и служб, Сидоров выразил удовлетворение и, одобрительно похлопав Застебенько по плечу, произнёс: — «Молодцы! Орлы! Спасибо тебе, Борис Иванович! Слаженно действуют ребята под твоим руководством!».
Застебенько был тронут похвалой военного прокурора. Со своим-то, гражданским, у него отношения не складывались. За два месяца, что Застебенько в должности, тот так ни разу и не пришел к нему познакомиться, поговорить о делах. Зато направил с десяток представлений, протестов и других строгих бумаг на сотрудников милиции, в том числе и на него, Застебенько, требуя наказания за нереагирование на предыдущие бумаги. В милицию Застебенько направили, можно сказать, по партийной путевке. Партия ему приказала исправить положение дел в милиции. И в кадрах, и в дознании, и в оперативно-розыскной работе надо было устранять многочисленные недостатки. Да он еще и сам не знал, где и что ему надо было «устранять» и какой «беспорядок наводить». Сам-то он ведь не местный, из конвойных войск прибыл, был начальником политотдела отдалённой дивизии Внутренних войск МВД. А там всё совсем другое. Не так, как здесь. И вот сейчас – это его первое задание: поймать иностранного резидента. Молодец, Петр Петрович, доверил это дело милиции.
– «Умело произведу задержание – сразу полковника дадут, а там год-два и «генерал» не за горами. Сильный Сидоров прокурор, ничего не скажешь», — про себя рассуждал Застебенько. А на слова прокурора смущенно ответил: — «Спасибо и Вам, Петр Петрович, за оценку и за умелую организацию. Что значит военный вы человек, всё у вас четко, выверенно, без запиночки. Учиться нам, милиционерам, у вас, военных, надо! Как должны быть счастливы ваши подчиненные, когда у них такой умный руководитель. Обязательно после операции приглашу всю вашу прокуратуру провести у нас занятия. И вы выступите. И следователи Ваши пусть поделятся опытом».
-«Только не этих долбодятлов, — подумал про себя Сидоров, имея в виду вверенных ему «гуситов», — Чему они могут научить милиционеров, кроме как способам «без закуси водяру жрать» да спать с чужими жёнами». Так они и без них это умеют делать.
— «Даже учения надо бы назначить и провести, — не унимался Застебенько, стараясь ещё больше понравиться Сидорову. — Обязательно с вашим участием, Пётр Петрович. Мотострелковый полк — соседей наших — подключим, конвойную дивизию из леса привлечем в полном составе, войска химзащиты поднимем с противогазами и в химкостюмах. Обязательно надо проводить такие учения. Враг, вон, не дремлет, размещает ракеты средней дальности с ядерными боеголовками, нацеленными на нашу страну, шпионов к нам засылает в глубь обороны… Да с такими, как вы, Петр Петрович, нам ни Рейган, ни Коль не страшны!».
Довольный Сидоров со словами: — «Ну вы тут оставайтесь, а я пойду проверю, как там внизу», — передал прибор ночного видения Застебенько и помаленьку стал спускаться с крыши по небольшой металлической лесенке вниз к площадке последнего этажа гостиницы. В штабе в это время обсуждали случившееся Козодуб, офицеры особых отделов, спецпрокурор и его заместитель, заместители Застебенько, а также приехавшие по собственной инициативе начальник гарнизона генерал Орлов, инспектор административного отдела обкома партии Ермаков, директор гостиницы Ургуй-берды и молодой командир мотострелкового полка, чьи солдаты были подняты по тревоге, майор Сиденко.
Генерал Орлов
До времени «Ч» оставалось полчаса. Увидев Сидорова, генерал Орлов спросил: -«Что тут у вас происходит, товарищ майор, почему не доложили о происшествии мне?» — «А потому что происшествия никакого не было еще, мы это происшествие предупреждаем в самом зародыше его, так сказать, — стал объясняться Сидоров. — А проинформировать вас не позволила оперативная обстановка, товарищ генерал. Время-то посмотрите сколько. А этот кадр, я имею в виду Коршунова, появился в ресторане, где я вместе со старшим следователем Борисенко обсуждал текущие дела, незадолго до его закрытия. Тут надо было действовать быстро, четко, энергично. Завтра всё равно сообщил бы. Полагаю, что о деталях вас уведомил начальник особого отдела, он здесь, кстати, присутствует. А сейчас извините, но мне нужно руководить операцией задержания». – «Ну хорошо, а если Коршунов, действительно, из Москвы, из Совета Министров? – не успокаивался Орлов. — Если он правительственный чиновник, что тогда? Кому по папахе врежут? Вам или мне?» — «Действительно, что тогда?» — в унисон генералу поинтересовался и подчинённый Орлова майор Сиденко. – Армейские войска во внутренних конфликтах использовать категорически запрещено. Это нам в военной академии говорили. Что будет тогда, если начнут проверять, на каком юридическом основании ночью я поднял по тревоге свой полк?»
-«А тогда, уважаемые товарищи, выясните, кому этот лже-полковник-генерал представлялся в нашем городе, республике, области? - вопросом на вопрос ответил Сидоров. – Вы таких не найдёте. А ведь это – азы воинского, как, впрочем, и цивильного правопорядка. Вот вы ездите по районам и частям, даже самым малым. Вы что сами там хозяйничаете или идете к командиру части, секретарю райкома, председателю колхоза? А кому представился Коршунов? Он пришел к моему столику в ресторане и сразу стал интересоваться ядерными боезарядами, как там, да что? Не чем-нибудь, а ядерными боезарядами. Вы знаете, что таковые производят в нашем городе? Нет, не знаете, потому что это особо-охраняемая государственная тайна. А откуда он узнал, что военной прокуратуре поручена такая проверка на военных заводах? Не знаете? А я знаю. От своего сообщника в нашем городе, телефонные переговоры с которым засёк мой бдительный помощник Борисенко Михаил Иванович. И от своей связной Эсфирь Соломоновны – заведующей канцелярией военной прокуратуры. Эту дамочку уже задержали и допрашивают сотрудники особого отдела, о чем мне только что сообщили. А что касается армии и внутренних конфликтов, хотел бы я посмотреть, что бы вы делали, товарищ майор, если в городе рвануло ядерным боезарядом? Где бы ваш полк был? То-то!».
Орлов и обкомовский чиновник Ермаков от такой уверенности и напора военного прокурора стушевались.
Сотрудник обкома партии подумал: — «А хороший организатор — этот Сидоров. Не был бы военным, в обком бы взяли. Даром что не работал в низовых звеньях, справился бы. Вон сколько блатных бездельников штаны протирают, хотя и прошли все ступени. А тут деятельный, активный, умный и черт знает чем занимается. Кто о нём знает? Да и я не знал бы, коли б не эта шпионская история. Патриот опять же, в политической обстановке сечёт, пожалуй, получше идеологов наших. Да, нужный был бы в обкоме кадр. Такой и один бы весь обком потянул. Это тебе не Визирь с Козодубом, которые вечно своей тени боятся, перестраховщики несчастные, «как бы чего ни вышло», «как бы чего не вышло». Этот бы сильно в руках власть держал, линию партии гнул, как надо! Феликс Дзержинский, одним словом! Молодец майор!».
Стал рассуждать и Орлов. Только в отличие от Ермакова рассуждал он вслух: – «А ведь действительно, никому этот полковник или, как его там, генерал Коршунов не представился. Что это вообще за такое!? У нас тайные проверки запрещены. Это не 37-й год, в конце концов. Кто в гарнизоне хозяин? Первый секретарь обкома. Правильно, товарищ Ермаков? Далее – председатель горисполкома. Правильно? Я, в конце концов, начальник гарнизона, что я вам – не первое лицо? Ну и что, так много начальников, что не было времени представиться? Форменное безобразие. Да и про ядерные боезаряды… Это действительно военная и государственная тайна. Но уж, коль есть такое сокровище в нашем гарнизоне, коль тебе стала известна эта глубокая тайна, не в ресторане же о ядерных боеголовках вести речь? Правильно я мыслю, товарищ Козодуб?»
Начавший бледнеть еще с монолога Сидорова, Козодуб от этого вопроса вообще то ли покраснел, то ли посинел, а затем усиленно стал вытирать внезапно выступивший холодный пот со лба, не зная, как себя вести и что делать в такой ситуации публичного разглашения государственной тайны. -«Какое же деревянное сознание у людей, откуда же эта древесина взялась здесь, ну и дубьё же командует армией…» — подумал он. А Орлов продолжал: -«Нашел, понимаешь, где разговоры вести о ядерном потенциале страны. Контра израильская! Это ж надо додуматься? Согласен с вами, Пётр Петрович, резидент это. Лично я теперь и не сомневаюсь нисколечки. Всё учел, негодяй, а такой вот малости, как необходимости представляться, не учел. Не учел и того, что о производстве ядерных боеголовок в гарнизоне вообще никто не знает. Даже я не знал до сегодняшнего дня. На этом и засыпался, гад, выдал себя с головой. У нас в Советском Союзе много тонкостей, которые знать надо и по которым бдительные советские граждане сразу раскусят, кто ты — свой или чужой».
О рассуждениях Ермакова Сидоров так и не узнал. А вот рассуждения начальника гарнизона прокурору пришлись по душе. Логичные, здравые, правильные. За государственную тайну человек болеет, тоже видно. Государственник от мозга до костей. В своём представлении наверх о причинах и условиях, способствовавших данному шпионскому преступлению, эту фамилию он называть не будет. Хороший человек Орлов, зачем же его подставлять. Он ведь и сам так же поступил бы. Сегодня вот, например, узнав информацию про военных следователей, никуда не дал ей хода, «заглушил» всё у себя. А раньше сколько всего глушил? Так и надо, вместе ведь щи хлебаем да одну кашу едим. Опять же в одном котле варимся. Что же нам еще делить-то. Самое последнее – свою же прокуратуру топить в грязи!
А сколько он покрывал Мишку Борисенко? Это же ходячее ЧП — наш Мишутка-природы шутка. То напьётся, то в канаву завалится и так доспится, что патрули поднять не смогут, то чертей каких-то померещившихся гонять с вилами по прокуратуре станет (откуда они у него эти вилы тогда взялись?), то всю мебель в кабинете переломает…по пьянке. Делирий ходячий! Такой тихий, тихий, а как напьётся, ну сущий бес какой-то в него вселяется. – «Ох, уж и горе мне досталось! Не был бы другом моим и свояком, давно бы сбагрил куда-нибудь, на повышение. Сеструху жены жалко, хорошая ведь баба дураку досталась, и работящая, и красивая. Алкаш несчастный! Только благодаря мне да Орлову и существует эта «природы шутка». Кстати, а как он там с этим Коршуновым?» — вовремя вспомнил о Борисенко Сидоров.
В логове врага
А события, между тем, за это время развивались так. Борисенко вошел в 414 номер минут через пятнадцать-двадцать после того, как он расстался с Коршуновым в ресторане гостиницы. Коршунов к этому времени расставил на столе гостиной три тарелочки, разложил возле них вилки, поставил 3 рюмки и посредине стола в отдельное блюдце возложил порезанное яблоко сорта Джанатан, печенье и несколько шоколадных конфет «Мишка на севере». Никакой другой закуски на столе не было, хотя там же в самом центре этой «роскошной» сервировки возвышалась начатая в ресторане бутылка «Сибирской».
В бутылке оставалось еще более половины содержимого. Борисенко подумал, что если они будут пить этими маленькими «фитюльками», то и утро, пожалуй, застанут. Но до утра он точно не дотянет. Ему бы продержаться с полчасика, ну минут сорок, не больше. В ресторане он уже свою норму выбрал полностью, и сейчас его единственной надеждой и спасением было бы только появление Сидорова. Этот пьёт много и практически не пьянеет. Куда в человека влезает столько, не раз задумывался о такой способности своего начальника Борисенко.
Подождав прокурора еще минут десять, Коршунов произнёс: -«Ну что, молодой человек, не будем ждать опаздывающих, давайте выпьем за знакомство. Меня зовут Леонтий Андреевич». –- «А я Михаил Иванович. Когда меня сюда направляли, сослуживцы по прежнему месту службы шутили: — «Теперь ты будешь Мишка на Севере»», — величественно подняв рюмку до уровня подбородка и выровняв по-гусарски локоть, пространно ответил на тост Борисенко.
Первая рюмка прошла гладко, хотя на закуску не помешали бы или соленые огурчики, или грибочки, или что там было еще на столе в ресторане, но чего не оказалось здесь. Выпив, Миша крякнул и за неимением чего-либо существенного поднес к носу замасленный рукав своего капитанского кителя, который смачно занюхал. Закусывать водку сладким он страшно не любил, а поскольку яблоко было разрезано на четыре кусочка, свою долю в этой закуске он решил поберечь на будущее. Так же прошла и вторая, и третья, и четвертая. Миша уже доел и свою долю яблока, и Сидорова, и вот сейчас с заинтересованностью посматривал на последний оставшийся в тарелке кусочек. Хозяин номера налил еще по одной рюмке. Но разговор с капитаном не клеился. Женщины, о которых Михаил Иванович несколько раз пытался завести беседу, его не интересовали, баня, куда капитан также пригласил назавтра сходить, — тоже.
– «Довольно странный тип, — подумал Коршунов, оценивая такие настойчивые попытки Борисенко. – Зачем он меня усиленно заманивает в злачные места? Вообще, следователь ли он или мелкий жулик какой-то, назвавшийся следователем. Я ведь у него документов не проверял, как не проверял я их и у так называемого прокурора. А что мне ценного сказали эти прокуроры? Да ничего особенного. Или они хитрые гэбэшники, решившие прощупать меня, или мошенники. Ведь этот Сидоров даже дислокации военных заводов на своей территории не знает. Про какие-то ядерные боеголовки постоянно расспрашивал, полагал, что я о них что-то знаю. На кой черт я ему про размещение ракет средней дальности в Европе рассказывал? Он ведь элементарного понятия ни о чем не имеет, а уж о контроле за выпуском недоброкачественной продукции, о работе военных представительств — и подавно. Какой же это военный прокурор?
О! Да это на самом деле два матёрых жулика, переодевшихся в военную форму и орудующих в гостинице. Это факт! Этот приёмчик многие бандиты используют. Действительно, как я сразу об этом не подумал? А может быть это шпионы, собирающие секретную информацию о военном потенциале республики? Вот где сейчас второй? Да черт его знает. Это еще ничего, если планирует моё ограбление за дверью. Я ведь взял с собой целых пятьсот рублей, подарки купить дочери, жене, поведут ведь в закрытые магазины обязательно. Ухо надо держать востро с этими типами. А если здесь со шпионажем связано? Если второй сейчас планирует его, Коршунова, похищение или дискредитацию в целях вербовки. Странности тут очень большие…Какие-то ядерные боезаряды в лексиконе, боеголовки…», — подытожил еще не охмелевший Коршунов, прислушиваясь к внутреннему голосу разума.
А в это время Михаил Иванович старался произвести на собеседника нужное впечатление. Но его речь не склеивалась в какую-либо лексически законченную и нужную для Коршунова форму. – «О чем же с ним говорить? Ведь шеф приказал служебных разговоров по пьянке не вести никаких. А про женщин и баню Коршунов и слышать не хочет», — усиленно решал внезапно возникшую логическую задачу старший следователь. Но ничего такого на ум не приходило. Миша не знал ни предмета разговора, ни обстановки в городе, касающейся интересов Коршунова. Много ли на расследованиях мелких краж да дезертирства узнаешь? Базы для развития кругозора в этой глухомани совершенно не было никакой. Вот московскому гостю Миша и показался неинтересным и скучным. Разговор явно не клеился, задание прокурора было под угрозой срыва. Образно говоря, казалось, что под ногами стала таять не только почва, но и вся подземная твердь.
Да что там образно, у Миши на самом деле земля расступалась, и он постепенно проваливался в какую-то глубокую и еще не осознаваемую им яму. На глазах он «плыл», язык его заплетался, ноги подкашивались, при вставании для произнесения тостов координация движений нарушалась и приходилось усиленно держаться за стулья, порой даже выпуская из рук наполненную рюмку. Миша понимал, что еще немного, еще чуть-чуть и он свалится под стол, и никто его там не разбудит до самого обеда следующего дня. Однако, несмотря на то, что физиологическая составляющая отказывалась повиноваться составляющей разума, благодаря чувству высокой партийной ответственности за порученное прокурором дело, Борисенко оставался в строю и происходившие в нём мыслительные процессы продолжали свою работу по поиску оптимальных решений в сложившейся стратегической обстановке.
— «Надо сходить в туалет, вызвать рвотный рефлекс и незаметно освободиться от содержимого желудка, пока водка не проникла в кровь», – спланировал Михаил Иванович, вспоминая азы розыскной работы опытных оперов, — иначе кранты, полный абзац мне будет. Сколько же во мне промилей сегодня наберётся? Я ведь еще в кабинете перед концом рабочего дня приложился. Всю бутылку БМ (так называли в народе популярное вино «Бiле мiцне») грохнул». Но тут, как будто бы читая его мысли, туалет занял хозяин номера. Михаилу Ивановичу, как опытному контрразведчику, мгновенно пришел на ум запасной вариант действий. Что значит профессиональный опыт и армейская смекалка! Он схватил салфетку и быстро на ней нацарапал какие-то иероглифы, напоминающие текст со следующими словами: «Срочно нужна подмога», которую тут же, подойдя к выходу, резко выбросил за дверь.
«Радистка Кэт»
Этот «привет из вражеского стана» сразу же заметила старшая от команды гостиничных служащих Антонина, или просто Тоня, стоявшая по заданию прокурора Сидорова вместе со своими верными сподвижниками у входа в номер. Она уже было отчаялась получить какую-либо весточку от «своего», и вместе они рассуждали о том, что же происходит в номере опасного иностранного резидента. Одни считали, что Михаил Иванович погиб смертью храбрых от рук империалистического наймита. Другие надеялись, что он ведет неравную борьбу с врагом за торжество идей коммунистической идеологии. На упавшей на пол из внезапно открывшейся двери салфетке было что-то нацарапано то ли на языке древнего народа майя, то ли еще на каком-то не известном современной лингвистике наречии.
Антонина, или просто Тоня, как и героиня известного кинофильма про Штирлица радистка Кэт, любила своё дело. Ему она служила преданно и самозабвенно, работая в гостинице старшей наряда горничных и одновременно будучи секретным сотрудником идеологического отдела республиканского КГБ. Эти её качества помогли расшифровать закодированное послание. Иероглифы М.И.Борисенко, адресованные «своим», стали зримым доказательством того, что он всё еще жив и что в этой жизни он ведет неравную битву с превосходящим противником.
В силу своей профессиональной ориентации «Радистка Кэт» шифровку поняла так: «Срочно нужна подруга». Как старшая, назначенная самим прокурором, Антонина понимала всю ответственность за организацию прикрытия нашего человека в тылу врага. А поэтому, хотя и готова была на исполнение указанной на салфетке просьбы, не могла позволить оставить неприкрытой оставшуюся без руководства границу, то есть дверь в номер к шпиону. Она вынесла этот вопрос на обсуждение коллектива. И все участницы единодушно доверили быть «подругой» ей, высказывая уверенность, что справятся с дверью без неё, если что случится.
Антонина, или просто Тоня, в гостинице работала уже лет десять. Ровно столько же она служила и по линии идеологической контрразведки в управлении КГБ республики, ведя незримую борьбу с коварным врагом. В её задачи входила информация о неблагонадёжных кадрах, прибывающих в республику и размещающихся в центральной гостинице, которые своим гнилым моральным духом могли нанести ущерб мировой социалистической системе или основам советского государственного строя в нашей стране.
Критериями оценки были: пересказ анекдотов о государственном строе, членах политбюро и лично о Леониде Ильиче Брежневе, неодобрительные высказывания о местных руководителях партии и правительства, положении дел в стране и на местах, низком уровне заработной платы рабочих и служащих, хозяйственной обстановке (воровстве социалистической собственности, взяточничестве начальников, нарушениях трудовых прав граждан).
О подобных сведениях агент Антонина должна была узнавать из тесного общения с приезжающими в республику младшими и старшими научными сотрудниками, средним и высшим руководящим составом заводов, высокими представителями государственных и местных исполнительных органов. «Тесным общением», согласно внутренней инструкции оперуполномоченного КГБ, перед которым она регулярно отчитывалась, считалось: общение в ресторане, общение дома после работы, общение в бане, если приглашали, общение в номере прикомандированного в любое время по его желанию и другие случаи, дающие положительный результат.
Раньше о результатах своей работы с прикомандированными она отчетов не писала. Писал сам куратор, а она только подписывала под именем «Источник «Т». Что он там писал, она никогда не читала и судьбой «героев» этих отчетов не интересовалась. Со временем она стала более лояльно относиться к идеологическим причудам своих новых друзей, нередко сама рассказывала им услышанные от других анекдоты про Брежнева, а затем стала вообще утаивать от своих кураторов содержание разговоров с прикомандированными, а потому её отчеты становились всё более скупыми и куцыми.
Это не замедлило сказаться на другом её статусе. Все её «подопечные» стали намного лучше относиться к ней, вспоминать прекрасные встречи во время командировок, стали любить её доброту и ласку, дарить ей прекрасные вечера совместного времяпрепровождения, а иногда и дорогие подарки и приглашения посетить Москву или побывать у них в гостях. Потому по сравнению с другими работницами гостиницы у неё появились дорогие украшения на всех пальцах, руках и шее, добротные и модные бельё и одежда, от неё всегда пахло дорогими французскими духами, а сослуживцы стали называть её «Тонька – Золотая ручка». Конечно же, такая кличка прилепилась к ней из чистой и злой зависти.
С прибытием в город нового начальника подполковника Пальцера положение дел резко изменилось. Он сам стал контролировать работу «Тоньки-золотой ручки» и пресек практику только устных отчетов агента. Он стал требовать личного написания более обстоятельных отчетов об оперативной работе, категорически запретил выезжать им в другие города к своим «объектам контроля» в гости, получать какие-либо подарки и вознаграждения.
Что касается Тоньки, то он несколько раз направлял её на двух-и трехдневные сборы в загородную резиденцию КГБ, где она отрабатывала приёмы «ночной разведки», «домашних визитов» и методов ведения идеологической контрпропаганды. Все занятия и последующие зачеты она сдала «на отлично», однако Пальцер не изменил её статус и она, как и все другие агенты, обязана была подчиняться общим правилам, установленным в управлении. Эти правила её явно не устраивали.
И тут она увидела совсем другие методы организации борьбы со шпионами. В своей контрразведывательной практике она еще ни разу в жизни не встречала такой продуманной и превосходной тактики по нейтрализации и обезвреживанию врага, какой сегодня ей продемонстрировали офицеры военной юстиции Сидоров и Борисенко. Она была зачарована умелой организацией процесса, грамотным исполнением и высоким мастерством превентивного удара, который наносили эти доблестные сотрудники прокуратуры. Вот это действительно работа, настоящий класс! Это тебе не в номере прикомандированного выяснять, как твой собеседник после литра спиртного относится к вождям мирового коммунистического движения. Тут конкретное дело, конкретный шпион и конкретная работа. Вот теперь в этой работе потребовалась и её помощь. «Подруга». – «Да Господи, конечно же прикрою Вас, дорогой Михаил Иванович, изображу Вам такую подружку, что закачаетесь», — мысленно отвечала на салфеточное приглашение-послание Тонька — Золотая ручка.
Схватка
Она мигом впорхнула в номер Коршунова, ожидая хорошей выпивки, а потом и профессиональной игры со шпионом. Однако шпион оказался таким массивным мужланом по сравнению с её метром сорок пять и хрупкой женской фигуркой, что она от неожиданности растерялась, не зная, как себя вести. Борисенко растерялся также, а может быть и вообще ничего не понял. В это время у него происходил процесс тихого помрачнения сознания с нарушением ориентировки в месте и времени. Перед его глазами наплывали какие-то не понятные ему зрительные сценоподобные картинки, которые в силу отсутствия подмоги на фоне развившегося страха перед шпионом толкали его к активной встречной устрашающей деятельности.
С входом в номер Антонины он внезапно изменился в лице, которое от напряжение стало еще краснее. Он ожидал, что Антонина передаст записку Сидорову и тот придет на помощь или кого-либо пришлет вместо себя. Но эта дрянь, оказывается, записку не передала, или Сидоров оказался нейтрализованным сообщниками Коршунова. Значит, это – конец. Значит, за его спиной - хорошо спланированный шпионский заговор и Антонина в нём играет не последнюю роль. Она, выходит, тоже сообщница резидента? Конечно, сообщница, ибо что бы ей делать сейчас в его номере, когда ей была послана такая не терпящая отлагательств просьба о подмоге. И из тихого мирного собеседника полковника-генерала Коршунова капитан юстиции Борисенко вдруг преобразился в молодого яростного льва, готового разорвать на куски своего соперника. Он бросился на Коршунова и с криком: — «Вы разоблачены, полковник, ваша песня спета, вы арестованы, сдавайтесь!!!» стал пытаться заломить ему руки за спину и повалить на пол.
Однако маленький росточек не позволял ему сколько-нибудь эффективно справиться со шпионом и тот несильными движениями, подобными щелчку пальца, отталкивал Мишутку от себя, даже не спрашивая, в чем, в сущности, дело. Мишутка отлетал далеко в угол и снова, как гуттаперчивый мальчик, вставал и бросался на Коршунова. После третьего или четвертого щелчка полковника Антонина, наконец, поняла, что исполнять роль «подруги» в таких условиях ей сегодня явно не светит. А когда Мишутка отлетел в пятый раз и от удара раскрыл дверь в номер, она закричала, взывая к помощи своих помощниц, стоявших возле двери. До времени «Ч», объявленного майором юстиции Сидоровым, оставалось семь минут. Но, не знавшие такой секретной диспозиции, женщины ворвались в номер полковника и с криками: -«Шпион, шпион!!!» — набросились на него и повалили на пол.
На полу образовалась куча-мала. Женщины, одергивая юбки и поправляя сползшие чулки, визжали, кричали благим матом, вставали и снова бросались на поверженного врага социалистической системы, чтобы удержать его на полу до подхода своих. И вот эти-то крики услышали в штабе по задержанию иностранного резидента. К 414 номеру рванулись члены штаба, а потом побежали сотрудники милиции во главе с подполковником внутренних войск Застебенько.
Картина, представшая перед их взором, напоминала какое-то невероятное скопление женских тел, разорванных частей одежды, кусков волос, шиньонов, заколок, брошей и другой бижутерии, валявшейся обуви и под всем этим мелькавших то тут, то там Коршунова и Борисенко. Побоище дополнялось не прекращающимся душераздирающим женским визгом, сквозь который прорывались строгие императивные команды действовавшего в самой гуще событий старшего военного следователя: — «Вы арестованы, полковник, вы разоблачены, гостиница окружена нашими войсками, ваша песенка спета, сдавайтесь!!!»
Эта катавасия продолжалась и тогда, когда в номер ввалились члены штаба и милицейский отряд Застебенько. Ничего и никого не видя, женщины, Коршунов и Борисенко отчаянно бились в неравной схватке, и каждый старался сделать какие-то непонятные и не поддающиеся здравой оценке движения, пока всех, наконец-то не растащили сотрудники милиции. Женщины еще продолжали визжать и орать, пытаясь выяснить, кто конкретно порвал их одежду, кто их отталкивал, по каким частям тела бил. Но Борисенко и Коршунов, поднявшись с пола, молча стали поправлять военную форму, что-то бормоча каждый под свой окровавленный нос. В это время возле открытой двери собрались проживающие из близлежащих номеров гостиницы, военные, сотрудники других служб и этажей и множество иных зевак, которых помощники Застебенько стали помаленьку разгонять.
Разоблачение
Постепенно страсти улеглись, подполковник Застебенько попросил полковника Коршунова собрать свои вещи, закрыть номер на ключ и проехать с ним в городское управление внутренних дел. Коршунов рявкнул: — «По какому такому праву, подполковник, что я совершил, предъявите мне официальное обвинение!». Застебенько спокойно объяснил: — «Товарищ полковник, вы устроили в своем номере в ночное время в пьяном состоянии хулиганские разборки. Разбудили всю гостиницу. Сейчас вы объясните нам письменно, что произошло, а затем мы вас передадим военной комендатуре и военному прокурору, если в ваших действиях будет установлен состав преступления».
Коршунов попытался воспротивиться задержанию: — «Я не полковник, я генерал, и комендатура не имеет права меня задерживать». Тогда Застебенько потребовал у Коршунова документы, посмотрев которые сказал: — «По документам вы — полковник. Разберемся и примем решение в соответствии с законом. Одевайтесь!». Коршунов сник и, вверяя свою судьбу бывшему политическому деятелю из конвойной дивизии, под сопровождением сотрудников УВД понуро поплелся вослед милицейскому начальнику.
Наутро выяснилось, что Коршунов никакой не шпион. Он действительно оказался самым настоящим новоиспеченным генералом, прибывшим из ВПК при Совете Министров СССР в командировку для ознакомления с состоянием дел в военных представительствах. Конечно же, никакого ознакомления не состоялось, и он был в тот же день отозван в Москву, где его понизили в должности и отправили в провинцию, военкомом какой-то маленькой захолустной области. В республике ожидали, что прилетевшие рано утром на самолете из КПК при ЦК КПСС, КГБ СССР, Прокуратуры Союза и Главной военной прокуратуры полковники и генералы устроят показательную порку и всех участников этой «шпионской эпопеи» накажут. Прославились ведь на всю страну, до колик в животах. Говорят, даже в Политбюро ЦК смеялись до упаду. Даже суровый Суслов и тот незаметно улыбнулся. Якобы. Краем губ.
Однако в лучших традициях социалистической законности «разбор полётов» провели очень тихо, при полностью закрытых дверях и абсолютной секретности. Наказали лишь «хорошего организатора» майора юстиции Сидорова, которого, за совершённый героико-патриотический подвиг понизили в должности до старшего следователя и отправили служить в Забайкальский военный округ. Да еще немножко наказали Мишу Борисенко, отправившегося дослуживать рядовым следователем в нашу военную прокуратуру Куйбышевского гарнизона. Хотя наказание ли это? Ведь служить в таком хорошем коллективе, как наш, и с таким начальником, как А.А.Дмитриев, который вскоре из заместителей превратился в полноправного прокурора, наоборот, было своего рода поощрением.
Что касается остальных участников, то «награждать» даже простыми выговорами никого не стали. Все спокойненько остались на своих местах, начиная от генерала Визиря, который, как солдат-самовольщик, оказывается, в Москву тогда уехал незаконно, и заканчивая карьеристами Пальцером с Застебенько, а также сотрудницей невидимого фронта «Тонькой — Золотая ручка». Кто же захочет признать, что в нашем государстве руководят одни дураки да алкоголики? Это Карамзин со злости наговорил на российскую административную систему. А на самом деле в России лишь одна беда – только дороги. А дураков никогда не было и нет. Тем более, алкашей. Тем более, среди начальников и прокуроров. Начальники и прокуроры у нас – они все умные и непьющие. Только один и пошел «за паровоза».
Вот и вся эпопея про прокуроров, подвиги и шпионов. А я бы всё же добавил — и про….дураков. Всё-таки где-то ж они, дураки, есть… Не может такого быть, чтобы на Руси да совсем без дураков. Дураки, они даже в Греции есть. А уж у нас-то …… Это же вообще наше национальное достояние.
Такой ход был, как нельзя кстати, и Миша Борисенко тут же принялся обосновывать Сидорову свои подозрения и «шпионскую» версию. Сидоров, несмотря на большое количество выпитого и не меньшую усталость, чем у Борисенко, внезапно врубился в ситуацию и, как старший товарищ, профессионально оценил её. Он где-то в глубине души тоже подозревал, что перед ним сидел не тот, за кого выдавал себя приехавший. Этот — вообще какой-то тёмный элемент. Жулик? Нет. Мошенник? Нет. Что-то в нем прослеживалось профессиональное, таинственное и зловещее, но вот что конкретно, сразу он, Сидоров, разобраться не мог. Смутно что-то мерещилось, но вот что бы это могло значить, Сидоров не осознавал. И вот теперь разговор с Борисенко подтвердил то, во что не хотелось верить. Замаскированный иностранный резидент – вот кто такой Коршунов! Только из чьей он резидентуры? Это ему пока было не ясно.
–«Нет, стоп! Да всё здесь ясно теперь! Откуда у Коршунова наши телефоны? – подумал вслух Сидоров, — Так, понятно. Понятно, почему это вдруг заведующая канцелярией военной прокуратуры Эсфирь Соломоновна (Фиря Савельевна, как её звали сотрудники прокуратуры) всё время талдычила о каком-то, о котором я давным-давно, убей Бог, забыл уже, задании из ГВП по проверкам военпредств. Несколько раз тыкала мне в физиономию бумагу. Мол, на контроле, на контроле бумага. Ждала, значит, резидента, чтобы передать ему полученную из моих отчетов информацию. Волновалась. Она же и телефоны передала, дрянь этакая. И связная Коршунова — это она. Кто же еще? Как без связной лже-Коршунов управился бы в такой стратегической глубине? Это она и машинистку нашу, Надежду, завербовала. Было время, та на дом брала много бумаг печатать, пока я не запретил это делать. Не даром тогда интуиция подсказывала запретить всем домой бумаги брать всякие. А то чего доброго по пьянке растерять могли. Всё теперь ясно, всё сходится. И прорыв водопровода в канцелярии прокуратуры сегодня – это она устроила. Репетиция перед генеральным сражением. Израильская разведка наведалась к нам, Михаил Иванович, Моссад. Давно не было. Ну что ж, примем гостей, как следует!».
-«Правильный ход мысли, Пётр Петрович, — ободрил прокурора Борисенко и ободрился сам. — Пригрели мы в прокуратуре крысу израильскую. По-моему, я и в телефонных голосах её имя как-то слышал. Эсфирь, Эсфирь … Но я-то думал, что это закодированное слово какое-то, тайный код, пароль своеобразный. Даже и близко допустить не мог, что это наша кучерявая шатеночка Фиря Савельевна. Видишь, её подлинное и имя-то в гарнизоне никто не знает. Даже я не знал. Какая на хрен она Фиря Савельевна, если это, оказывается, Эсфирь Соломоновна? А если она Эсфирь Соломоновна, то арестовать её надо прямо сейчас, немедленно дать команду в КГБ республики и арестовать. А то узнает, что мы Коршунова взяли, вмиг смоется в Тель-Авив свой. А Надьку свидетелем сделаем, пусть о вербовке своей во всём чистосердечно признается, явку с повинной напишет. Может после этого покладистее станет?».
-«Да, Михаил Иванович! Ты прав, брать надо эту штучку. Опасная шпионка. Мата Хари хренова! Чуть что – «на контроле», дескать, и до скандала доходит. Дрянь. Сегодня-то как меня подставила, когда из ГВП звонили! Нет сказать: -«Не получали мы этой бумаги, и всё тут, ни о каком контроле не знаю!». Пусть сами разбирались бы, — так она: — «Я говорила, я говорила, что на контроле, а Вы не верили…» Мерзавка такая! Ты понял? Сдала меня в ГВП с потрохами. Опять задержат представление о присвоении «подполковника». А Коршунов-то каков? Увидел, что за столик не принимаем, вмиг преобразился, генералом прикинулся. Психолог! Ни один мускул не дрогнул, шпионская морда. Да одежда выдала. Какой он на хрен Коршунов, типичный мойша израильский!
-«Я сразу его раскусил, Пётр Петрович. Как только услышал его голос за столиком. Гость из Сиона …..»
-«К твоим подозрениям, Миша, добавь еще внешний вид этого мойши. Ты видел, какой у него внешний вид: форма висит, будто на огородном пугале, не подогнана, фуражка, как после войны, а туфли – черные, хотя по форме должны быть коричневыми. И не складские, не военные у него туфли. Заметил это, а? Кстати, ты тоже, Миша, замени свои чёртовы штиблеты, получи в конце-концов на складе нормальные офицерские туфли, а то ходишь тут, людей пугаешь по гарнизону. Нет медальных колодок, институтского ромба. Да это я не про тебя, Борисенко, чего стал осматриваться, как курица? У него нету. Да и тебе нацепить бы не мешало. Не растерял ещё по канавам? А прическа? Ты видел, какая у него прическа, а? Ты где-нибудь встречал старших офицеров с такими прическами? Таких причесок, как у Коршунова, во всей армии не сыщешь».
Сидоров продолжал: -«Кстати, ты тоже подстриги свою шевелюру, мать твою, сколько можно говорить тебе об этом? Пример хреновый гуситам подаёшь. Далее: в разговоре со мной, чем, как ты думаешь, он интересовался? Он проявил особый интерес к трем оборонным заводам, которые наиболее закрыты и которые поставляют запчасти в ракетные войска стратегического назначения. Я — военный прокурор республики, и то этого не знал. Сколько служу, не знал про эти заводы: Мехзавод, например, какой к чёрту он «меховой» завод, как я всегда полагал? Это завод ракетных комплектующих, не меховой, оказывается, а механический, во, как закодировали. А завод среднего машиностроения? Ну среднее и среднее, что-то между большим комбайном и маленьким «газиком. А оказывается, это атомная промышленность, чёрт знает, что такое … Ты вот об этом знал, например? А вот он знает. В Тель-Авиве, значит, знают, а мы не знаем. Значит, задание у него целенаправленное. Легенда проработана досконально. Информация, таким образом, из нашего города ему поставлялась добротная, объективная, полная. Ты понял?
Вот что значит «Холодная война». Надо работать так, как требует международная обстановка. Он и работает. А вот ты, Михаил Иванович, знаешь, например, что сейчас в мире творится? Не знаешь. Я тоже не знал до сегодняшнего дня. Теперь знаю. Так вот, послушай: оказывается, в Италии, Западной Германии и в Испании блок НАТО разместил свои ракеты средней дальности. Нацеленные на СССР. Коршунов рассказал. Военную тайну, гад, по пьянке выдал. Это я его умелыми вопросами расколол. Учись, брат! Да, он точно шпион. Их ведь там в ЦРУ на сборы всех вызывают, лекции всякие читают. А потому они подкованы, все тайны знают. Не вровень нам. Во всем секут, как рыба в воде. Сейчас вот в ответ на такие инициативы врага и в Советском Союзе, оказывается, планируют размещать аналогичное оружие. Это всё – по данным ЦРУ.
А ты знаешь, где это оружие планируется собирать? Не знаешь! Вот и я не знал, пока мне этот лже-полковник-генерал не выболтал. У нас его будут собирать. На Мехзаводе и Заводе среднего машиностроения! У нас кто-нибудь об этом знает? Орлов знает? Визирь знает? Нет, конечно! Теперь усекаешь? То-то! А он откуда знает? Не от болтунов же советских? Болтун, он хоть и находка для шпиона, но что он знает-то, этот болтун? Ровным счетом ничего. Типа наших «гуситов». Пьянь одна, а не народец. А вот Коршунов в ЦРУ или в Моссаде узнал. Там всё знают, что планирует наше советское правительство. А это значит, подготовился, сволочь, к операции в нашем тылу. Диверсию устроить решил. Не позволим!» — закончил длинную тираду Сидоров и величественно, как вождь мирового пролетариата, стукнул ладонью по столу.
А потом снова начал: — «Срочно возбуждаю уголовное дело и даю команду задержать его. Вот так надо работать, брат. Пусть учатся эти кабинетные крысы из КГБ, которые только и знают что «профилактировать», да и то лишь на бумаге. Ни хрена другого не умеют делать. Республика в опасности, на грани ядерной катастрофы, а они спят. Да офицеров по общагам караулят, кто с какой бабой шуры-муры крутит и в каких трусах по коридору шастает. На наших «гуситов» вон Орлову настучали сегодня. Да и на меня в прошлом году — прокурору округа стуканули. Тоже, наверное, их рук дело. Будто я в батальонной бане постоянно со связистками парюсь. А не подумали, что нет у меня на глупости всякие свободного времени. Нагрузка вон какая! Ну парюсь, допустим. Но я ведь девок вербую там, чтобы сообщали, о чем базар ведут в гарнизоне. Они ж, «кагэбэшники», не помогают «уголовку колоть». Вот и кручусь, как могу», — с огорчением сетовал на свою горькую судьбину Сидоров.
И закончил: -«В общем, Михаил Иванович, слушай моё задание: иди к этому шпиону в номер, выпей с ним рюмку-другую, заведи разговор. Говори отвлеченно, а то еще государственную тайну выдашь по пьянке. Они ж потом и затаскают в КГБ-е своё. (Кто имелся в виду под скрытым термином «они», Сидоров не уточнил). Ну, о женщинах там говори всяких, пригласи назавтра в баню с девицами, скажешь, — в батальоне связи девок возьмем, там на всех хватит, поговори о жизни, о футболе, да мало ли о чем поговорить со шпионом можно. Не говори только о службе, о преступности в войсках ни-ни – это секретная информация. Да ты её, наверное, и не знаешь. Здесь сам черт ногу сломает. Даже я не всё знаю. Всё скрывается по-чёрному. Всё латентное. Главное — болтай о чем угодно, только задержи его до прихода наших!»
До прихода наших
— «Каких еще наших, Петя? – удивился Борисенко. — Комендантский взвод что ли приедет брать эту падлу? Или дежурную команду поднимешь?»
— «Нет, Михал Ваныч, нет, бери ширьше! Я подниму весь оперативный состав КГБ и всю нашу доблестную республиканскую милицию, ты понял? С постелей подниму. Привыкли тут, понимаешь, вовремя ложиться и хорошо высыпаться. Пусть немножко разомнутся. Ночка будет горячая. Это я им обещаю. А поэтому держись, дружище! На тебя возлагается задача особой государственной важности. Без подмоги, без поддержки в стане врага одному держать оборону. До подхода своих. Ты должен мужественно и стойко продержаться, проявить несгибаемость, силу духа и воли. Понял?» — с ударением на последний слог закончил Сидоров.
— «Так точно, товарищ главный военный прокурор республики! Ваше задание будет выполнено, за меня можете не волноваться!» — с пафосом, сообразно обстановке и важности момента, с переходом на «Вы» отрапортовал, подобно легендарному Мальчишу-Кибальчишу, капитан юстиции Борисенко. Сидоров доехал с ним на лифте до четвертого этажа, а затем вместе они вошли в комнату дежурной. Сидоров представился:
— «Я — главный военный прокурор автономной республики, а это мой следователь по особо-важным делам, даже более чем по особо-важным, можно сказать – по важнейшим — показал он рукой на Борисенко. — Сейчас следователь уйдет в 414 номер для выполнения специального задания нашей службы по совершению отвлекающего маневра и притуплению бдительности иностранного шпиона. А я остаюсь в Вашем кабинете руководить операцией по задержанию преступника. Ваша задача, записывайте: проинформировать руководство, собрать всех дежурных и горничных и сосредоточиться возле 414 номера, а затем скрытно наблюдать за происходящим, но в ход операции не вмешиваться, ждать прибытия сотрудников КГБ и милиции, встретить их у входа в гостиницу и сопроводить к месту операции. Всё ясно?»
— «Товарищ прокурор, — стала со страху невнятно лепетать дежурная, — мы люди мирные, маленькие, не вооруженные, ни в чем таком не разбираемся, пистолетов, кроме как в кино, с детства никогда не видели, а тут – такое!!! можно мы не будем участвовать в операции?»
— «А если завтра война, — быстро нашелся прокурор, — где вы тогда все окажетесь? Ответил бы я Вам, да Заратустра не позволяет, — словами Остапа Бендера молвил Сидоров. — Да и почему, скажите на милость, Вы за всех здесь решаете? – продолжил главный военный прокурор республики. — Вы спросили мнение у других работниц? Они что, тоже баптисты, что на оружие смотреть не могут? Или они космополиты безродные, им на интересы своего Отечества чихать? А впрочем, я Вас отстраняю от операции. С такими, как Вы, в разведку не ходят. Пусть Вас постигнет позор и праведный гнев советского народа. Наберите-ка мне главного администратора гостиницы», — закончил свой гневный монолог Сидоров, передавая телефонную трубку дежурной.
Та соединила его с дежурной по гостинице, и Сидоров повторил свою пафосную речь ей. Администратор, а её звали Антонина, Тоня, значит, через минуту впорхнула в кабинет Сидорова и без лишних слов записала задание прокурора. Было видно, что это – работящая сотрудница, воспитанная в духе понимания основ сохранения государственной тайны и проявления социалистической бдительности. «Всякая революция лишь тогда чего-нибудь стоит, когда она умеет защищаться». Эти слова вождя мирового пролетариата она помнила постоянно и уже много лет с тех пор, как её познакомил с ними один очень важный в этом деле человек. Она с энтузиазмом приступила к исполнению прокурорского задания, принялась щебетать и кудахтать, поднимая смотревших по телевизору пятьдесят вторую серию «Рабыни Изаура» горничных, уборщиц и других действующих единиц гостиничного хозяйства и стягивая их к двери 414 номера.
Бойцы невидимого фронта
Наконец, приготовления были закончены и бойцы невидимого фронта приступили к осуществлению грандиозной боевой операции по разоблачению целой агентурной сети иностранной разведки в республике. Со времен Иосифа Виссарионовича Сталина и Лаврентия Павловича Берии в городе никогда таких масштабных и серьёзных мероприятий не проводилось. За отсутствием настоящих шпионов. Или, как считал Сидоров, за неумением их разоблачать. По мнению Петра Петровича, шпионов в городе было много, целая агентурная сеть, а сочувствующих им – и того больше, да только кагэбэшники ныне, как коты жирные, обленились совсем, вообще мышей перестали ловить. Шпион, которого сегодня предстояло задержать в гостиничном номере, представлял чрезвычайную общественную опасность и его устранение для безопасности государства было намного ценнее, чем даже арест в своё время Пеньковского или, например, сбитого Пауэрса. Пеньковский был полковником, а этот – генералом, Пеньковский работал под крышей Госкомитета по науке и технике, а этот – в самом правительстве страны, тот не планировал диверсионных актов, а этот спланировал, чтобы сорвать мероприятия по размещению ракет противодействия НАТО. Ну, а Пауэрс вообще по сравнению с Коршуновым выглядел желторотым птенчиком. В общем, Коршунов для нашей контрразведки, обороны и безопасности представлял «неоценимую ценность» и брать его надо было умеючи и профессионально.
Первым делом майор юстиции Сидоров позвонил в управление КГБ по республике, однако дежурный ответил, что начальник управления генерал Визирь в Москве в командировке, а должность руководителя исполняет подполковник Пальцер. Сидоров обязал дежурного разыскать руководителя и срочно вызвать его в сформированный штаб в гостинице «Центральная». Пальцер позвонил в штаб через пятнадцать минут, выяснил, что случилось и, получив полное и доскональное разъяснение, ответил, что в настоящее время он занят срочными делами, а поэтому от управления КГБ руководить операцией направляется начальник отдела майор Козодуб.
Майора Козодуба, вопреки преданию о том, что фамилия человека соответствует его внутренней сущности, ничто не роднило ни с козлиным семейством, ни с мощным представителем растительного мира, с которым в военной среде обычно сравнивают тупых и безнадёжно упрямых людей. Он был интеллигентным, воспитанным человеком, отличавшимся глубокими техническими познаниями и всесторонней научной эрудицией, имел огромный опыт контрразведывательной работы и знал практически всю правовую и ведомственную базу по этой деятельности. В республиканском КГБ он курировал военно-техническое и научное направления.
А так как и город, и республика считались «оборонными», поскольку до восьмидесяти процентов промышленности служило интересам обороны, то фактически именно на него ложился основной объем работы по обеспечению государственной безопасности в регионе. Козодуб имел кандидатскую степень по техническим наукам и был авторитетным специалистом на любых совещаниях, симпозиумах, ученых советах, в международных конференциях. С его мнением считались и в обкоме партии, и на заводах — в производственных коллективах, и в академических институтах. Однако в собственной организации его опыт почему-то недооценивали и уже много лет он оставался в тени своих более удачливых и молодых сослуживцев. Даже представление его на «подполковничью» должность почему-то сильно задерживали.
Генерал Визирь в лице Козодуба имел надежного и профессионального помощника и во всем на него полагался. Однако сегодня генерала в городе не было. Он уже лет пять ждал своего шестидесятилетия и практически выполнял только представительские функции, ни во что особо не вникая и, как говорят, не высовываясь наружу. Он много лечился в госпиталях, санаториях, домах отдыха, как и сегодня, много ездил в командировки в Москву. Там у него, как и у других военачальников такого же класса, имелась роскошная квартира, а в Подмосковье — дача. Там же давным-давно жила его семья, и он основную часть служебного времени проводил с нею. Право, дорога туда и обратно ему обходилась бесплатно, да еще, наряду с денежным содержанием, ему приплачивали еще и командировочные.
Первый заместитель Визиря подполковник Пальцер был направлен в республику на повышение из 5 (идеологического) управления КГБ СССР, где он только и занимался, что записывал анекдоты про Брежнева и других членов политбюро, да организовывал наружное наблюдение за гнилой интеллигенцией. Этим же он занимался и на новом месте, поскольку другого делать ничего не умел. До 5 управления Пальцер работал инструктором в ЦК комсомола и там он прекрасно усвоил все политические методы руководства коллективом, а потому хорошо знал, что можно делать самому, а что надо в любом случае поручать подчиненным. Вот и сегодня он уклонился от участия в этом, как считал Козодуб, «спектакле» с иностранным резидентом.
Майор Козодуб с самого начала, как только Пальцер позвонил ему домой, предложил «устранить этих «шизиков-алкашей» Сидорова и Борисенко от какой бы то ни было роли в данном деле. Перепились, дескать, ребята, вот и бузят. Пусть протрезвеют, а потом ловят себе шпионов всяких. Впрочем, не их ума это дело, пусть хотя бы с дезертирами в гарнизоне разберутся». При этом Козодуб предложил проверить личность Коршунова, раз уж тот чем-то вызвал внимание к своей персоне, без лишнего шума, предельно корректно, не бросая ни на кого и тени подозрений. Даже, чтобы тот и сам не почувствовал этого. Он считал совершенно недопустимым организацию каких-то там шумных «штабов по задержанию» или составление «планов перехвата». Полагал, что эти милицейские приёмчики для их службы совершенно не годятся, а выяснить все возникающие вопросы можно даже без вызова человека в управление КГБ т даже не ставя в известность его начальство.
Однако Пальцер не поддержал его и приказным тоном обязал войти в организованный военным прокурором штаб и выполнять все указания руководителя штаба. — «Военный прокурор знает, что делает, — парировал на доводы Козодуба Пальцер. – Не мы его назначали сюда. Партия его поставила, партия и спросит, а не Вы, товарищ Козодуб! – поучал своего подчиненного Пальцер. — Раз создан штаб, значит, штаб нужен. Просто так штабы не создают и уголовные дела военные прокуроры не возбуждают с буъты-барахты. Кончилось то время, когда возбуждали, теперь время другое, время торжества социалистической законности»! — патетически изрекал, будто читая плакат в приёмной управления, бывший комсомольский работник. – «Надо помогать правоохранительным органам поддерживать правопорядок в регионе. Для этого мы и присланы сюда центральным комитетом!», — не унимался Пальцер.
Кроме того, Пальцер предложил обязательно подключить к этому делу по согласованию военную контрразведку во главе с начальником особого отдела корпуса или его заместителем, кто будет на месте. Однако по этому поводу Козодуб наотрез отказался что-либо делать и порекомендовал Пальцеру самому дать указания «особистам». Он знал, как ревностно те относятся к собственной независимости и автономии, а поэтому сказал Пальцеру; -«Если они нужны в «этом спектакле», то пусть лучше старшим и будет кто-нибудь от них».
После звонка Сидорова в управление КГБ следом пошёл сигнал в милицейский орган. И через несколько минут в гостиницу прибыли сам начальник республиканской милиции подполковник внутренних войск Застебенько и его заместители по оперативно-розыскной работе и по политчасти, а также начальник городского отдела внутренних дел. Постепенно собрались и другие действующие лица и исполнители, кого Сидоров посчитал необходимым задействовать в операции. Прибыли также спецпрокурор — старший советник юстиции, он же полковник юстиции Рязанов и его заместитель подполковник юстиции Шубников.
Оперативка
На оперативном совещании штаба первым выступил Сидоров. Он пояснил присутствующим, что поскольку военным прокурором возбуждено уголовное дело, то все действия милиции, КГБ и других структур по задержанию иностранного шпиона будут считаться законными и, более того, государственно-целесообразными в данной оперативно-тактической обстановке. Совещание проходило в конструктивном русле. В числе самых первых было дано письменное поручение прокурора начальнику особого отдела КГБ вызвать повесткой и допросить Эсфирь Соломоновну Лифшиц (такова была фамилия этой сотрудницы израильской разведки, работавшей под «крышей» военной прокуратуры). Чекисты приняли поручение без особого энтузиазма, хотя со слов присутствовавшего на оперативном собрании капитана, который пришел вместе с Козодубом, они давно не допрашивали израильских шпионов. Более серьезные коллизии возникли при определении, кто будет первым входить в гостиничный номер и задерживать шпиона, действующего под фамилией Коршунов. Козодуб настаивал, чтобы это были его ребята или особисты, а Застебенько приоритет оставлял за собой.
Логика у первых была такая: дело это подведомственно КГБ, задерживается не простой гражданин, а лицо, подозреваемое в совершении тяжкого государственного преступления. Здесь-де нужен особый подход и профессионализм. Ведь можно наломать дров, дискредитировать авторитет органов, если подозрения не подтвердятся, бросить тень на невиновного человека. Да и вообще в проверке личности Коршунова должны принимать участие только сотрудники КГБ и никого больше рядом не должно быть, ни милиции, ни прокуроров. Милиция же считала, что если и нужен здесь профессионализм, то только в сфере обеспечения безопасности граждан вообще, поскольку Коршунов, возможно, вооружен, а значит, он не просто шпион, он еще и обычный преступник. Спор между милиционерами и кагэбэшниками усиливался.
— «Торг здесь, товарищи офицеры, неуместен, — на манер незабвенного Кисы Воробьянинова из «Двенадцати стульев» подвел черту Сидоров. — Дело возбуждено военной прокуратурой, руководит следствием до того, как оно будет передано по подследственности, тот, кто принял его к производству, то есть я, а значит, я решаю и вопрос, кто будет задерживать. Так вот, органом дознания на территории города является начальник милиции. Это его прерогатива задерживать преступников. Коршунову обвинение не предъявлено, а поэтому он пока еще выступает в качестве обыкновенного подозреваемого в совершении общеуголовного преступления. Именно общеуголовного, пока не доказано обратное. КГБ не имеет права на такое задержание. Это вам не 37-й год. Я, как лицо, от имени Генерального прокурора СССР осуществляющее высший надзор за законностью при расследовании данного дела в нашей республике, никому не позволю, чтобы в истории нашего города повторились снова эти черные страницы истории, когда за гражданами приходили сотрудники госбезопасности. Вам ясно, товарищ Козодуб? А сейчас, пожалуйста, каждый в своей сфере, прошу Вас, организуйте обеспечение операции. Срок на подготовку один час. Начало – в 00 часов 50 минут. Сверим часы…». Так закончилось распорядительное совещание у прокурора Сидорова.
Чувствовалось, что Застебенько и спецпрокуратура указания Сидорова одобрили, а вот «кагэбэшники» и «особисты» были посрамлены и ушли выполнять указания недовольными. Будут знать в следующий раз, как следить, в каких трусах бегают по женскому общежитию следователи военной прокуратуры. Шпионов ловить надо, а не за военными следователями наблюдение вести.
Прибор ночного видения
Закончив совещание, Сидоров позвонил в артиллерийский дивизион и приказал дежурному, чтобы в гостиницу немедленно доставили прибор ночного видения. Зачем он ему был нужен, история умалчивает. Но Сидоров, как заядлый охотник, очевидно, действовал здесь с дальним прицелом: просто взять в части такой прибор для личного потребления он не имел права, а здесь особые обстоятельства такие права ему, как нельзя кстати, предоставляли.
Прибор, к счастью, оказался в кабинете у командира дивизиона. Накануне он его отобрал у одного из прапорщиков части, пытавшихся продать его приезжему гастролёру–охотнику, специализирующему на ночном браконьерстве. А поэтому дежурному не пришлось вызывать из дома начальника артвооружения и вскрывать склад. Минут через тридцать прибор привезли Сидорову, и он, взобравшись на плоскую крышу гостиницы, вместе с подполковником Застебенько и его заместителем по политчасти стал наблюдать подготовку войск к операции задержания. Гостиницу постепенно окружали поднятые по команде Застебенько и Пальцера «по тревоге» сотрудники милиции, КГБ и особых отделов. Из дислоцировавшегося на окраине города мотострелкового полка одной из дивизий Министерства обороны к гостиничной площади подкатили два БТРа, а на машинах – рота вооруженных солдат: для прикрытия сотрудников милиции на случай вооруженного мятежа в городе или попытки шпионской сети освободить задержанного иностранного резидента. Наблюдая в прибор ночного видения за четкой и слаженной работой оперативных органов и служб, Сидоров выразил удовлетворение и, одобрительно похлопав Застебенько по плечу, произнёс: — «Молодцы! Орлы! Спасибо тебе, Борис Иванович! Слаженно действуют ребята под твоим руководством!».
Застебенько был тронут похвалой военного прокурора. Со своим-то, гражданским, у него отношения не складывались. За два месяца, что Застебенько в должности, тот так ни разу и не пришел к нему познакомиться, поговорить о делах. Зато направил с десяток представлений, протестов и других строгих бумаг на сотрудников милиции, в том числе и на него, Застебенько, требуя наказания за нереагирование на предыдущие бумаги. В милицию Застебенько направили, можно сказать, по партийной путевке. Партия ему приказала исправить положение дел в милиции. И в кадрах, и в дознании, и в оперативно-розыскной работе надо было устранять многочисленные недостатки. Да он еще и сам не знал, где и что ему надо было «устранять» и какой «беспорядок наводить». Сам-то он ведь не местный, из конвойных войск прибыл, был начальником политотдела отдалённой дивизии Внутренних войск МВД. А там всё совсем другое. Не так, как здесь. И вот сейчас – это его первое задание: поймать иностранного резидента. Молодец, Петр Петрович, доверил это дело милиции.
– «Умело произведу задержание – сразу полковника дадут, а там год-два и «генерал» не за горами. Сильный Сидоров прокурор, ничего не скажешь», — про себя рассуждал Застебенько. А на слова прокурора смущенно ответил: — «Спасибо и Вам, Петр Петрович, за оценку и за умелую организацию. Что значит военный вы человек, всё у вас четко, выверенно, без запиночки. Учиться нам, милиционерам, у вас, военных, надо! Как должны быть счастливы ваши подчиненные, когда у них такой умный руководитель. Обязательно после операции приглашу всю вашу прокуратуру провести у нас занятия. И вы выступите. И следователи Ваши пусть поделятся опытом».
-«Только не этих долбодятлов, — подумал про себя Сидоров, имея в виду вверенных ему «гуситов», — Чему они могут научить милиционеров, кроме как способам «без закуси водяру жрать» да спать с чужими жёнами». Так они и без них это умеют делать.
— «Даже учения надо бы назначить и провести, — не унимался Застебенько, стараясь ещё больше понравиться Сидорову. — Обязательно с вашим участием, Пётр Петрович. Мотострелковый полк — соседей наших — подключим, конвойную дивизию из леса привлечем в полном составе, войска химзащиты поднимем с противогазами и в химкостюмах. Обязательно надо проводить такие учения. Враг, вон, не дремлет, размещает ракеты средней дальности с ядерными боеголовками, нацеленными на нашу страну, шпионов к нам засылает в глубь обороны… Да с такими, как вы, Петр Петрович, нам ни Рейган, ни Коль не страшны!».
Довольный Сидоров со словами: — «Ну вы тут оставайтесь, а я пойду проверю, как там внизу», — передал прибор ночного видения Застебенько и помаленьку стал спускаться с крыши по небольшой металлической лесенке вниз к площадке последнего этажа гостиницы. В штабе в это время обсуждали случившееся Козодуб, офицеры особых отделов, спецпрокурор и его заместитель, заместители Застебенько, а также приехавшие по собственной инициативе начальник гарнизона генерал Орлов, инспектор административного отдела обкома партии Ермаков, директор гостиницы Ургуй-берды и молодой командир мотострелкового полка, чьи солдаты были подняты по тревоге, майор Сиденко.
Генерал Орлов
До времени «Ч» оставалось полчаса. Увидев Сидорова, генерал Орлов спросил: -«Что тут у вас происходит, товарищ майор, почему не доложили о происшествии мне?» — «А потому что происшествия никакого не было еще, мы это происшествие предупреждаем в самом зародыше его, так сказать, — стал объясняться Сидоров. — А проинформировать вас не позволила оперативная обстановка, товарищ генерал. Время-то посмотрите сколько. А этот кадр, я имею в виду Коршунова, появился в ресторане, где я вместе со старшим следователем Борисенко обсуждал текущие дела, незадолго до его закрытия. Тут надо было действовать быстро, четко, энергично. Завтра всё равно сообщил бы. Полагаю, что о деталях вас уведомил начальник особого отдела, он здесь, кстати, присутствует. А сейчас извините, но мне нужно руководить операцией задержания». – «Ну хорошо, а если Коршунов, действительно, из Москвы, из Совета Министров? – не успокаивался Орлов. — Если он правительственный чиновник, что тогда? Кому по папахе врежут? Вам или мне?» — «Действительно, что тогда?» — в унисон генералу поинтересовался и подчинённый Орлова майор Сиденко. – Армейские войска во внутренних конфликтах использовать категорически запрещено. Это нам в военной академии говорили. Что будет тогда, если начнут проверять, на каком юридическом основании ночью я поднял по тревоге свой полк?»
-«А тогда, уважаемые товарищи, выясните, кому этот лже-полковник-генерал представлялся в нашем городе, республике, области? - вопросом на вопрос ответил Сидоров. – Вы таких не найдёте. А ведь это – азы воинского, как, впрочем, и цивильного правопорядка. Вот вы ездите по районам и частям, даже самым малым. Вы что сами там хозяйничаете или идете к командиру части, секретарю райкома, председателю колхоза? А кому представился Коршунов? Он пришел к моему столику в ресторане и сразу стал интересоваться ядерными боезарядами, как там, да что? Не чем-нибудь, а ядерными боезарядами. Вы знаете, что таковые производят в нашем городе? Нет, не знаете, потому что это особо-охраняемая государственная тайна. А откуда он узнал, что военной прокуратуре поручена такая проверка на военных заводах? Не знаете? А я знаю. От своего сообщника в нашем городе, телефонные переговоры с которым засёк мой бдительный помощник Борисенко Михаил Иванович. И от своей связной Эсфирь Соломоновны – заведующей канцелярией военной прокуратуры. Эту дамочку уже задержали и допрашивают сотрудники особого отдела, о чем мне только что сообщили. А что касается армии и внутренних конфликтов, хотел бы я посмотреть, что бы вы делали, товарищ майор, если в городе рвануло ядерным боезарядом? Где бы ваш полк был? То-то!».
Орлов и обкомовский чиновник Ермаков от такой уверенности и напора военного прокурора стушевались.
Сотрудник обкома партии подумал: — «А хороший организатор — этот Сидоров. Не был бы военным, в обком бы взяли. Даром что не работал в низовых звеньях, справился бы. Вон сколько блатных бездельников штаны протирают, хотя и прошли все ступени. А тут деятельный, активный, умный и черт знает чем занимается. Кто о нём знает? Да и я не знал бы, коли б не эта шпионская история. Патриот опять же, в политической обстановке сечёт, пожалуй, получше идеологов наших. Да, нужный был бы в обкоме кадр. Такой и один бы весь обком потянул. Это тебе не Визирь с Козодубом, которые вечно своей тени боятся, перестраховщики несчастные, «как бы чего ни вышло», «как бы чего не вышло». Этот бы сильно в руках власть держал, линию партии гнул, как надо! Феликс Дзержинский, одним словом! Молодец майор!».
Стал рассуждать и Орлов. Только в отличие от Ермакова рассуждал он вслух: – «А ведь действительно, никому этот полковник или, как его там, генерал Коршунов не представился. Что это вообще за такое!? У нас тайные проверки запрещены. Это не 37-й год, в конце концов. Кто в гарнизоне хозяин? Первый секретарь обкома. Правильно, товарищ Ермаков? Далее – председатель горисполкома. Правильно? Я, в конце концов, начальник гарнизона, что я вам – не первое лицо? Ну и что, так много начальников, что не было времени представиться? Форменное безобразие. Да и про ядерные боезаряды… Это действительно военная и государственная тайна. Но уж, коль есть такое сокровище в нашем гарнизоне, коль тебе стала известна эта глубокая тайна, не в ресторане же о ядерных боеголовках вести речь? Правильно я мыслю, товарищ Козодуб?»
Начавший бледнеть еще с монолога Сидорова, Козодуб от этого вопроса вообще то ли покраснел, то ли посинел, а затем усиленно стал вытирать внезапно выступивший холодный пот со лба, не зная, как себя вести и что делать в такой ситуации публичного разглашения государственной тайны. -«Какое же деревянное сознание у людей, откуда же эта древесина взялась здесь, ну и дубьё же командует армией…» — подумал он. А Орлов продолжал: -«Нашел, понимаешь, где разговоры вести о ядерном потенциале страны. Контра израильская! Это ж надо додуматься? Согласен с вами, Пётр Петрович, резидент это. Лично я теперь и не сомневаюсь нисколечки. Всё учел, негодяй, а такой вот малости, как необходимости представляться, не учел. Не учел и того, что о производстве ядерных боеголовок в гарнизоне вообще никто не знает. Даже я не знал до сегодняшнего дня. На этом и засыпался, гад, выдал себя с головой. У нас в Советском Союзе много тонкостей, которые знать надо и по которым бдительные советские граждане сразу раскусят, кто ты — свой или чужой».
О рассуждениях Ермакова Сидоров так и не узнал. А вот рассуждения начальника гарнизона прокурору пришлись по душе. Логичные, здравые, правильные. За государственную тайну человек болеет, тоже видно. Государственник от мозга до костей. В своём представлении наверх о причинах и условиях, способствовавших данному шпионскому преступлению, эту фамилию он называть не будет. Хороший человек Орлов, зачем же его подставлять. Он ведь и сам так же поступил бы. Сегодня вот, например, узнав информацию про военных следователей, никуда не дал ей хода, «заглушил» всё у себя. А раньше сколько всего глушил? Так и надо, вместе ведь щи хлебаем да одну кашу едим. Опять же в одном котле варимся. Что же нам еще делить-то. Самое последнее – свою же прокуратуру топить в грязи!
А сколько он покрывал Мишку Борисенко? Это же ходячее ЧП — наш Мишутка-природы шутка. То напьётся, то в канаву завалится и так доспится, что патрули поднять не смогут, то чертей каких-то померещившихся гонять с вилами по прокуратуре станет (откуда они у него эти вилы тогда взялись?), то всю мебель в кабинете переломает…по пьянке. Делирий ходячий! Такой тихий, тихий, а как напьётся, ну сущий бес какой-то в него вселяется. – «Ох, уж и горе мне досталось! Не был бы другом моим и свояком, давно бы сбагрил куда-нибудь, на повышение. Сеструху жены жалко, хорошая ведь баба дураку досталась, и работящая, и красивая. Алкаш несчастный! Только благодаря мне да Орлову и существует эта «природы шутка». Кстати, а как он там с этим Коршуновым?» — вовремя вспомнил о Борисенко Сидоров.
В логове врага
А события, между тем, за это время развивались так. Борисенко вошел в 414 номер минут через пятнадцать-двадцать после того, как он расстался с Коршуновым в ресторане гостиницы. Коршунов к этому времени расставил на столе гостиной три тарелочки, разложил возле них вилки, поставил 3 рюмки и посредине стола в отдельное блюдце возложил порезанное яблоко сорта Джанатан, печенье и несколько шоколадных конфет «Мишка на севере». Никакой другой закуски на столе не было, хотя там же в самом центре этой «роскошной» сервировки возвышалась начатая в ресторане бутылка «Сибирской».
В бутылке оставалось еще более половины содержимого. Борисенко подумал, что если они будут пить этими маленькими «фитюльками», то и утро, пожалуй, застанут. Но до утра он точно не дотянет. Ему бы продержаться с полчасика, ну минут сорок, не больше. В ресторане он уже свою норму выбрал полностью, и сейчас его единственной надеждой и спасением было бы только появление Сидорова. Этот пьёт много и практически не пьянеет. Куда в человека влезает столько, не раз задумывался о такой способности своего начальника Борисенко.
Подождав прокурора еще минут десять, Коршунов произнёс: -«Ну что, молодой человек, не будем ждать опаздывающих, давайте выпьем за знакомство. Меня зовут Леонтий Андреевич». –- «А я Михаил Иванович. Когда меня сюда направляли, сослуживцы по прежнему месту службы шутили: — «Теперь ты будешь Мишка на Севере»», — величественно подняв рюмку до уровня подбородка и выровняв по-гусарски локоть, пространно ответил на тост Борисенко.
Первая рюмка прошла гладко, хотя на закуску не помешали бы или соленые огурчики, или грибочки, или что там было еще на столе в ресторане, но чего не оказалось здесь. Выпив, Миша крякнул и за неимением чего-либо существенного поднес к носу замасленный рукав своего капитанского кителя, который смачно занюхал. Закусывать водку сладким он страшно не любил, а поскольку яблоко было разрезано на четыре кусочка, свою долю в этой закуске он решил поберечь на будущее. Так же прошла и вторая, и третья, и четвертая. Миша уже доел и свою долю яблока, и Сидорова, и вот сейчас с заинтересованностью посматривал на последний оставшийся в тарелке кусочек. Хозяин номера налил еще по одной рюмке. Но разговор с капитаном не клеился. Женщины, о которых Михаил Иванович несколько раз пытался завести беседу, его не интересовали, баня, куда капитан также пригласил назавтра сходить, — тоже.
– «Довольно странный тип, — подумал Коршунов, оценивая такие настойчивые попытки Борисенко. – Зачем он меня усиленно заманивает в злачные места? Вообще, следователь ли он или мелкий жулик какой-то, назвавшийся следователем. Я ведь у него документов не проверял, как не проверял я их и у так называемого прокурора. А что мне ценного сказали эти прокуроры? Да ничего особенного. Или они хитрые гэбэшники, решившие прощупать меня, или мошенники. Ведь этот Сидоров даже дислокации военных заводов на своей территории не знает. Про какие-то ядерные боеголовки постоянно расспрашивал, полагал, что я о них что-то знаю. На кой черт я ему про размещение ракет средней дальности в Европе рассказывал? Он ведь элементарного понятия ни о чем не имеет, а уж о контроле за выпуском недоброкачественной продукции, о работе военных представительств — и подавно. Какой же это военный прокурор?
О! Да это на самом деле два матёрых жулика, переодевшихся в военную форму и орудующих в гостинице. Это факт! Этот приёмчик многие бандиты используют. Действительно, как я сразу об этом не подумал? А может быть это шпионы, собирающие секретную информацию о военном потенциале республики? Вот где сейчас второй? Да черт его знает. Это еще ничего, если планирует моё ограбление за дверью. Я ведь взял с собой целых пятьсот рублей, подарки купить дочери, жене, поведут ведь в закрытые магазины обязательно. Ухо надо держать востро с этими типами. А если здесь со шпионажем связано? Если второй сейчас планирует его, Коршунова, похищение или дискредитацию в целях вербовки. Странности тут очень большие…Какие-то ядерные боезаряды в лексиконе, боеголовки…», — подытожил еще не охмелевший Коршунов, прислушиваясь к внутреннему голосу разума.
А в это время Михаил Иванович старался произвести на собеседника нужное впечатление. Но его речь не склеивалась в какую-либо лексически законченную и нужную для Коршунова форму. – «О чем же с ним говорить? Ведь шеф приказал служебных разговоров по пьянке не вести никаких. А про женщин и баню Коршунов и слышать не хочет», — усиленно решал внезапно возникшую логическую задачу старший следователь. Но ничего такого на ум не приходило. Миша не знал ни предмета разговора, ни обстановки в городе, касающейся интересов Коршунова. Много ли на расследованиях мелких краж да дезертирства узнаешь? Базы для развития кругозора в этой глухомани совершенно не было никакой. Вот московскому гостю Миша и показался неинтересным и скучным. Разговор явно не клеился, задание прокурора было под угрозой срыва. Образно говоря, казалось, что под ногами стала таять не только почва, но и вся подземная твердь.
Да что там образно, у Миши на самом деле земля расступалась, и он постепенно проваливался в какую-то глубокую и еще не осознаваемую им яму. На глазах он «плыл», язык его заплетался, ноги подкашивались, при вставании для произнесения тостов координация движений нарушалась и приходилось усиленно держаться за стулья, порой даже выпуская из рук наполненную рюмку. Миша понимал, что еще немного, еще чуть-чуть и он свалится под стол, и никто его там не разбудит до самого обеда следующего дня. Однако, несмотря на то, что физиологическая составляющая отказывалась повиноваться составляющей разума, благодаря чувству высокой партийной ответственности за порученное прокурором дело, Борисенко оставался в строю и происходившие в нём мыслительные процессы продолжали свою работу по поиску оптимальных решений в сложившейся стратегической обстановке.
— «Надо сходить в туалет, вызвать рвотный рефлекс и незаметно освободиться от содержимого желудка, пока водка не проникла в кровь», – спланировал Михаил Иванович, вспоминая азы розыскной работы опытных оперов, — иначе кранты, полный абзац мне будет. Сколько же во мне промилей сегодня наберётся? Я ведь еще в кабинете перед концом рабочего дня приложился. Всю бутылку БМ (так называли в народе популярное вино «Бiле мiцне») грохнул». Но тут, как будто бы читая его мысли, туалет занял хозяин номера. Михаилу Ивановичу, как опытному контрразведчику, мгновенно пришел на ум запасной вариант действий. Что значит профессиональный опыт и армейская смекалка! Он схватил салфетку и быстро на ней нацарапал какие-то иероглифы, напоминающие текст со следующими словами: «Срочно нужна подмога», которую тут же, подойдя к выходу, резко выбросил за дверь.
«Радистка Кэт»
Этот «привет из вражеского стана» сразу же заметила старшая от команды гостиничных служащих Антонина, или просто Тоня, стоявшая по заданию прокурора Сидорова вместе со своими верными сподвижниками у входа в номер. Она уже было отчаялась получить какую-либо весточку от «своего», и вместе они рассуждали о том, что же происходит в номере опасного иностранного резидента. Одни считали, что Михаил Иванович погиб смертью храбрых от рук империалистического наймита. Другие надеялись, что он ведет неравную борьбу с врагом за торжество идей коммунистической идеологии. На упавшей на пол из внезапно открывшейся двери салфетке было что-то нацарапано то ли на языке древнего народа майя, то ли еще на каком-то не известном современной лингвистике наречии.
Антонина, или просто Тоня, как и героиня известного кинофильма про Штирлица радистка Кэт, любила своё дело. Ему она служила преданно и самозабвенно, работая в гостинице старшей наряда горничных и одновременно будучи секретным сотрудником идеологического отдела республиканского КГБ. Эти её качества помогли расшифровать закодированное послание. Иероглифы М.И.Борисенко, адресованные «своим», стали зримым доказательством того, что он всё еще жив и что в этой жизни он ведет неравную битву с превосходящим противником.
В силу своей профессиональной ориентации «Радистка Кэт» шифровку поняла так: «Срочно нужна подруга». Как старшая, назначенная самим прокурором, Антонина понимала всю ответственность за организацию прикрытия нашего человека в тылу врага. А поэтому, хотя и готова была на исполнение указанной на салфетке просьбы, не могла позволить оставить неприкрытой оставшуюся без руководства границу, то есть дверь в номер к шпиону. Она вынесла этот вопрос на обсуждение коллектива. И все участницы единодушно доверили быть «подругой» ей, высказывая уверенность, что справятся с дверью без неё, если что случится.
Антонина, или просто Тоня, в гостинице работала уже лет десять. Ровно столько же она служила и по линии идеологической контрразведки в управлении КГБ республики, ведя незримую борьбу с коварным врагом. В её задачи входила информация о неблагонадёжных кадрах, прибывающих в республику и размещающихся в центральной гостинице, которые своим гнилым моральным духом могли нанести ущерб мировой социалистической системе или основам советского государственного строя в нашей стране.
Критериями оценки были: пересказ анекдотов о государственном строе, членах политбюро и лично о Леониде Ильиче Брежневе, неодобрительные высказывания о местных руководителях партии и правительства, положении дел в стране и на местах, низком уровне заработной платы рабочих и служащих, хозяйственной обстановке (воровстве социалистической собственности, взяточничестве начальников, нарушениях трудовых прав граждан).
О подобных сведениях агент Антонина должна была узнавать из тесного общения с приезжающими в республику младшими и старшими научными сотрудниками, средним и высшим руководящим составом заводов, высокими представителями государственных и местных исполнительных органов. «Тесным общением», согласно внутренней инструкции оперуполномоченного КГБ, перед которым она регулярно отчитывалась, считалось: общение в ресторане, общение дома после работы, общение в бане, если приглашали, общение в номере прикомандированного в любое время по его желанию и другие случаи, дающие положительный результат.
Раньше о результатах своей работы с прикомандированными она отчетов не писала. Писал сам куратор, а она только подписывала под именем «Источник «Т». Что он там писал, она никогда не читала и судьбой «героев» этих отчетов не интересовалась. Со временем она стала более лояльно относиться к идеологическим причудам своих новых друзей, нередко сама рассказывала им услышанные от других анекдоты про Брежнева, а затем стала вообще утаивать от своих кураторов содержание разговоров с прикомандированными, а потому её отчеты становились всё более скупыми и куцыми.Это не замедлило сказаться на другом её статусе. Все её «подопечные» стали намного лучше относиться к ней, вспоминать прекрасные встречи во время командировок, стали любить её доброту и ласку, дарить ей прекрасные вечера совместного времяпрепровождения, а иногда и дорогие подарки и приглашения посетить Москву или побывать у них в гостях. Потому по сравнению с другими работницами гостиницы у неё появились дорогие украшения на всех пальцах, руках и шее, добротные и модные бельё и одежда, от неё всегда пахло дорогими французскими духами, а сослуживцы стали называть её «Тонька – Золотая ручка». Конечно же, такая кличка прилепилась к ней из чистой и злой зависти.
С прибытием в город нового начальника подполковника Пальцера положение дел резко изменилось. Он сам стал контролировать работу «Тоньки-золотой ручки» и пресек практику только устных отчетов агента. Он стал требовать личного написания более обстоятельных отчетов об оперативной работе, категорически запретил выезжать им в другие города к своим «объектам контроля» в гости, получать какие-либо подарки и вознаграждения.
Что касается Тоньки, то он несколько раз направлял её на двух-и трехдневные сборы в загородную резиденцию КГБ, где она отрабатывала приёмы «ночной разведки», «домашних визитов» и методов ведения идеологической контрпропаганды. Все занятия и последующие зачеты она сдала «на отлично», однако Пальцер не изменил её статус и она, как и все другие агенты, обязана была подчиняться общим правилам, установленным в управлении. Эти правила её явно не устраивали.
И тут она увидела совсем другие методы организации борьбы со шпионами. В своей контрразведывательной практике она еще ни разу в жизни не встречала такой продуманной и превосходной тактики по нейтрализации и обезвреживанию врага, какой сегодня ей продемонстрировали офицеры военной юстиции Сидоров и Борисенко. Она была зачарована умелой организацией процесса, грамотным исполнением и высоким мастерством превентивного удара, который наносили эти доблестные сотрудники прокуратуры. Вот это действительно работа, настоящий класс! Это тебе не в номере прикомандированного выяснять, как твой собеседник после литра спиртного относится к вождям мирового коммунистического движения. Тут конкретное дело, конкретный шпион и конкретная работа. Вот теперь в этой работе потребовалась и её помощь. «Подруга». – «Да Господи, конечно же прикрою Вас, дорогой Михаил Иванович, изображу Вам такую подружку, что закачаетесь», — мысленно отвечала на салфеточное приглашение-послание Тонька — Золотая ручка.
Схватка
Она мигом впорхнула в номер Коршунова, ожидая хорошей выпивки, а потом и профессиональной игры со шпионом. Однако шпион оказался таким массивным мужланом по сравнению с её метром сорок пять и хрупкой женской фигуркой, что она от неожиданности растерялась, не зная, как себя вести. Борисенко растерялся также, а может быть и вообще ничего не понял. В это время у него происходил процесс тихого помрачнения сознания с нарушением ориентировки в месте и времени. Перед его глазами наплывали какие-то не понятные ему зрительные сценоподобные картинки, которые в силу отсутствия подмоги на фоне развившегося страха перед шпионом толкали его к активной встречной устрашающей деятельности.
С входом в номер Антонины он внезапно изменился в лице, которое от напряжение стало еще краснее. Он ожидал, что Антонина передаст записку Сидорову и тот придет на помощь или кого-либо пришлет вместо себя. Но эта дрянь, оказывается, записку не передала, или Сидоров оказался нейтрализованным сообщниками Коршунова. Значит, это – конец. Значит, за его спиной - хорошо спланированный шпионский заговор и Антонина в нём играет не последнюю роль. Она, выходит, тоже сообщница резидента? Конечно, сообщница, ибо что бы ей делать сейчас в его номере, когда ей была послана такая не терпящая отлагательств просьба о подмоге. И из тихого мирного собеседника полковника-генерала Коршунова капитан юстиции Борисенко вдруг преобразился в молодого яростного льва, готового разорвать на куски своего соперника. Он бросился на Коршунова и с криком: — «Вы разоблачены, полковник, ваша песня спета, вы арестованы, сдавайтесь!!!» стал пытаться заломить ему руки за спину и повалить на пол.
Однако маленький росточек не позволял ему сколько-нибудь эффективно справиться со шпионом и тот несильными движениями, подобными щелчку пальца, отталкивал Мишутку от себя, даже не спрашивая, в чем, в сущности, дело. Мишутка отлетал далеко в угол и снова, как гуттаперчивый мальчик, вставал и бросался на Коршунова. После третьего или четвертого щелчка полковника Антонина, наконец, поняла, что исполнять роль «подруги» в таких условиях ей сегодня явно не светит. А когда Мишутка отлетел в пятый раз и от удара раскрыл дверь в номер, она закричала, взывая к помощи своих помощниц, стоявших возле двери. До времени «Ч», объявленного майором юстиции Сидоровым, оставалось семь минут. Но, не знавшие такой секретной диспозиции, женщины ворвались в номер полковника и с криками: -«Шпион, шпион!!!» — набросились на него и повалили на пол.
На полу образовалась куча-мала. Женщины, одергивая юбки и поправляя сползшие чулки, визжали, кричали благим матом, вставали и снова бросались на поверженного врага социалистической системы, чтобы удержать его на полу до подхода своих. И вот эти-то крики услышали в штабе по задержанию иностранного резидента. К 414 номеру рванулись члены штаба, а потом побежали сотрудники милиции во главе с подполковником внутренних войск Застебенько.
Картина, представшая перед их взором, напоминала какое-то невероятное скопление женских тел, разорванных частей одежды, кусков волос, шиньонов, заколок, брошей и другой бижутерии, валявшейся обуви и под всем этим мелькавших то тут, то там Коршунова и Борисенко. Побоище дополнялось не прекращающимся душераздирающим женским визгом, сквозь который прорывались строгие императивные команды действовавшего в самой гуще событий старшего военного следователя: — «Вы арестованы, полковник, вы разоблачены, гостиница окружена нашими войсками, ваша песенка спета, сдавайтесь!!!»
Эта катавасия продолжалась и тогда, когда в номер ввалились члены штаба и милицейский отряд Застебенько. Ничего и никого не видя, женщины, Коршунов и Борисенко отчаянно бились в неравной схватке, и каждый старался сделать какие-то непонятные и не поддающиеся здравой оценке движения, пока всех, наконец-то не растащили сотрудники милиции. Женщины еще продолжали визжать и орать, пытаясь выяснить, кто конкретно порвал их одежду, кто их отталкивал, по каким частям тела бил. Но Борисенко и Коршунов, поднявшись с пола, молча стали поправлять военную форму, что-то бормоча каждый под свой окровавленный нос. В это время возле открытой двери собрались проживающие из близлежащих номеров гостиницы, военные, сотрудники других служб и этажей и множество иных зевак, которых помощники Застебенько стали помаленьку разгонять.
Разоблачение
Постепенно страсти улеглись, подполковник Застебенько попросил полковника Коршунова собрать свои вещи, закрыть номер на ключ и проехать с ним в городское управление внутренних дел. Коршунов рявкнул: — «По какому такому праву, подполковник, что я совершил, предъявите мне официальное обвинение!». Застебенько спокойно объяснил: — «Товарищ полковник, вы устроили в своем номере в ночное время в пьяном состоянии хулиганские разборки. Разбудили всю гостиницу. Сейчас вы объясните нам письменно, что произошло, а затем мы вас передадим военной комендатуре и военному прокурору, если в ваших действиях будет установлен состав преступления».
Коршунов попытался воспротивиться задержанию: — «Я не полковник, я генерал, и комендатура не имеет права меня задерживать». Тогда Застебенько потребовал у Коршунова документы, посмотрев которые сказал: — «По документам вы — полковник. Разберемся и примем решение в соответствии с законом. Одевайтесь!». Коршунов сник и, вверяя свою судьбу бывшему политическому деятелю из конвойной дивизии, под сопровождением сотрудников УВД понуро поплелся вослед милицейскому начальнику.
Наутро выяснилось, что Коршунов никакой не шпион. Он действительно оказался самым настоящим новоиспеченным генералом, прибывшим из ВПК при Совете Министров СССР в командировку для ознакомления с состоянием дел в военных представительствах. Конечно же, никакого ознакомления не состоялось, и он был в тот же день отозван в Москву, где его понизили в должности и отправили в провинцию, военкомом какой-то маленькой захолустной области. В республике ожидали, что прилетевшие рано утром на самолете из КПК при ЦК КПСС, КГБ СССР, Прокуратуры Союза и Главной военной прокуратуры полковники и генералы устроят показательную порку и всех участников этой «шпионской эпопеи» накажут. Прославились ведь на всю страну, до колик в животах. Говорят, даже в Политбюро ЦК смеялись до упаду. Даже суровый Суслов и тот незаметно улыбнулся. Якобы. Краем губ.
Однако в лучших традициях социалистической законности «разбор полётов» провели очень тихо, при полностью закрытых дверях и абсолютной секретности. Наказали лишь «хорошего организатора» майора юстиции Сидорова, которого, за совершённый героико-патриотический подвиг понизили в должности до старшего следователя и отправили служить в Забайкальский военный округ. Да еще немножко наказали Мишу Борисенко, отправившегося дослуживать рядовым следователем в нашу военную прокуратуру Куйбышевского гарнизона. Хотя наказание ли это? Ведь служить в таком хорошем коллективе, как наш, и с таким начальником, как А.А.Дмитриев, который вскоре из заместителей превратился в полноправного прокурора, наоборот, было своего рода поощрением.
Что касается остальных участников, то «награждать» даже простыми выговорами никого не стали. Все спокойненько остались на своих местах, начиная от генерала Визиря, который, как солдат-самовольщик, оказывается, в Москву тогда уехал незаконно, и заканчивая карьеристами Пальцером с Застебенько, а также сотрудницей невидимого фронта «Тонькой — Золотая ручка». Кто же захочет признать, что в нашем государстве руководят одни дураки да алкоголики? Это Карамзин со злости наговорил на российскую административную систему. А на самом деле в России лишь одна беда – только дороги. А дураков никогда не было и нет. Тем более, алкашей. Тем более, среди начальников и прокуроров. Начальники и прокуроры у нас – они все умные и непьющие. Только один и пошел «за паровоза».
Вот и вся эпопея про прокуроров, подвиги и шпионов. А я бы всё же добавил — и про….дураков. Всё-таки где-то ж они, дураки, есть… Не может такого быть, чтобы на Руси да совсем без дураков. Дураки, они даже в Греции есть. А уж у нас-то …… Это же вообще наше национальное достояние.
История интересная, я сказала бы даже интригующая. Справедливо было Вами замечено, Владимир Иванович, что
Всё-таки где-то ж они, дураки, есть...(wasntme)
Читала на одном дыхании:) (Y)
Начальники и прокуроры у нас – они все умные и непьющиеАга, и с нимбами над головами(giggle)
Владимир Иванович, благодарю за прекрасный рассказ.
Хотелось бы поинтересоваться, что послужило неким толчком для написания данного рассказа, а точнее, как родился замысел?
Владимир Иванович, а как Вы относитесь к евреям, такой вот интересный вопрос…