Начну сразу с оговорки. Дело блогера Андрея Потылицына касается защиты чести, достоинства и деловой репутации, а не оскорбления. Однако именно тема оскорбления стала ключевой в этом иске и, соответственно, в двух проведённых по делу судебных лингвистических экспертизах. Впрочем, это не единственное противоречие в этом разбирательстве. А теперь обо всём по порядку.
***
Эту статью я писала субботним вечером 16 января 2021 года. Всего несколькими часами ранее я наткнулась на материал «Коммерсанта» о том, что в деле «Башспирт» против блогера Андрея Потылицына» появились результаты повторной лингвистической экспертизы, которую на днях рассмотрит суд.
Руководство АО «Башспирт» подало в суд на блогера, посчитав выражение «менеджмент там вороватый и жуликоватый, его нужно целиком менять» оскорбительным для высшего должностного состава предприятия.
Первую экспертизу по этому делу проводил известный санкт-петербургский эксперт Валерий Ефремов, который состоит в Гильдии лингвистов-экспертов по документационным и информационным спорам, является доктором наук и преподаёт в РГПУ имени Герцена. Хотя в данном случае он выступил как эксперт ООО «Городской центр судебных экспертиз». Его экспертизу руководство «Башспирта» сочло неполной и ходатайствовало о проведении повторного исследования. Суд ходатайство удовлетворил, и экспертиза была назначена в АНО «Томский центр экспертиз», а именно эксперту Яне Дударевой, которая работает в кемеровском государственном университете, является кандидатом филологических наук и в экспертной среде известна своими публикациями в области лингвистической экспертизы товарных знаков (она же нейминговая экспертиза).
К сожалению, я не видела текстов ни первой, ни второй экспертиз. Однако, основываясь на цитатах «Коммерсанта», уверенно склоняюсь к точке зрения профессора Ефремова: в высказываниях явно выражено оценочное суждение. «Вороватый и жуликоватый» — явная личная оценка, и это, если верить «Коммерсанту», признаёт и сама Яна Александровна: «Госпожа Дударева полагает, что ответчик распространил негативную информацию о руководящем составе организации в форме оценочного суждения без фактических сведений».
Однако В.А. Ефремов и Я.А. Дударева почему-то сделали противоположные выводы из одного и того же умозаключения. Эксперт из томского АНО сочла, что в видеоролике А. Потылицына «содержатся «прямые указания на противоправный характер поведения руководства „Башспирта“, и потому данный фрагмент носит оскорбительный характер» (цитирую по «Коммерсанту»). Санкт-петербургский эксперт счёл, что имело место только выражение оценки. Повторюсь, что я считаю так же, как и В.А. Ефремов, и свои доводы строю на семантике.
Вот значения слов «жуликоватый» и «вороватый» в моём настольном словаре – Большом толковом словаре русского языка под редакцией С.А. Кузнецова:
Вороватый – «разг. 1. Склонный к воровству; плутоватый, хитрый. Вороватый парнишка. Вороватый кот // Выражающий плутовство, хитрость. Вороватый взгляд. 2. Осторожный, опасливый; крадущийся. Вороватая походка».
Жуликоватый — «разг. Склонный к жульничеству, мошенническим поступкам. Жуликоватый человек. Жуликоватая баба, жуликоватый продавец // Свойственный жулику; подозрительный, плутоватый. Жуликоватый вид».
Оба толкования опираются на слово «склонный». В этом, во-первых, отличие слов «жуликоватый» и «вороватый» от слов «жулик» и «вор», ведь склонный – это такой, который теоретически может сделать нечто, у него есть все предпосылки; но иметь склонность – не значит сделать. То есть жуликоватость и вороватость описывают некое качество человека, но не его поступки (в отличие от слов «жулик» и «вор»). Но это качество, собственно говоря, довольно расплывчато, в значительной мере условно. Ведь определять чужую склонность – это значит пытаться влезть в сознание другого человека, определить, что другой человек может, а чего не может.
Разумеется, это всё очень условные частные толкования, то есть, собственно говоря, мнение (если, конечно, речь не идёт о психологах, которые путём конкретных исследований определяют чужие склонность, и в этом их работа и состоит). А оценочные суждения, ещё раз напомню, и являются разновидностью мнения.
Кстати, попутно замечу, что выражение «его нужно целиком менять» вообще стоит особняком по отношению к теме утверждений и мнений. Поскольку это так называемое деонтическое высказывание, высказывание-норма, где солирует слово «нужно». Согласно устоявшейся концепции судебной лингвистики, выражения со словами «можно», «нельзя», «нужно», «надо» и подобными в принципе невозможно проверить на соответствие действительности, поэтому они не являются ни утверждениями, ни мнениями в рамках нужной суду классификации.
***
Таким образом, с наличием оценочности в приведённых высказываниях согласные все. Но откуда взялась тема оскорбительности? На мой взгляд, в умозаключении эксперта Я.А. Дударевой о том, что в ролике имеются «прямые указания на противоправный характер поведения руководства „Башспирта“, и потому данный фрагмент носит оскорбительный характер» изначально заложено противоречие. Я бы описала его так: «Наличие порочащих сведений равно оскорблению».
Может быть, с точки зрения рядового человека всё так и есть. Опять и опять появляются претензии, суть которых одна: ‘сказанное мне не понравилось, а значит, это оскорбление’. Иски, основанные на этой идее, множатся не по дням, а по часам.
Но эксперту всё это смешивать, на мой взгляд, непозволительно. Порочащие сведения – это такие, которые характеризуют человека негативно, сообщают о совершённых им противоправных или аморальных поступках и при этом не соответствуют действительности. А для оскорбления ещё необходимо наличие неприличной формы выражения.
Знаете, я не разделяю точку зрения о том, что неприличное – это всё то, что просто не соответствует ситуации общения. Эта идея, как я уже не раз говорила, легла в основу первых классификаций «инвективной лексики» и самых первых экспертных методик по делам о защите ЧДиДР и делам об оскорблении. Но сегодня, по прошествии 20 лет, когда изменилось и законодательство, и само общество, этих классификаций уже мало. Ну не достаточно сегодня для глубокой экспертной оценки просто счесть, что слово «дурак» неприлично, если его применяют к чиновнику или правоохранителю, поскольку этикет нам диктует другое поведение с власть имущими. Получается, что «дурак» по отношению к чиновнику – неприлично, а по отношению к соседу – можно, мы же вроде бы на равных…
Именно из-за этих двойных стандартов я давно использую в работе публикации И.А. Стернина и основанную на его идеях методику Минюста по делам об оскорблении. Потому что ни у Стернина, ни у Минюста двойных стандартов нет. У них неприличное неприлично всегда (хоть по отношению к чиновнику, хоть по отношению к соседу), а не при каких-либо условиях, потому что неприличность определяется семантическим стержнем слова, а не ситуацией общения. Лично я считаю, что в этом есть логика.
Но, к сожалению, многие эксперты по-прежнему основываются на обтекаемых классификациях, поэтому и появляются суждения о том, что сообщение другим о противоправных поступках лица якобы для этого лица оскорбительно. Само по себе. Ну чем не цензура? В основе таких суждений лежит идея о том, что неприличное – это то, что просто не вписывается в требования этикета. Отчасти это так, но…
Кстати, я уже молчу о том, что определять оскорбительность (оскорбительный характер) сведений – это вообще не задача лингвиста-эксперта. Это прерогатива суда, и только его.
Насчёт референта сведений (касались ли они менеджмента как системы управления либо менеджмента как группы конкретных лиц) без полного текста судить трудно. Жаль, что у меня на руках нет полного текста обоих заключений и нет самого исходного видео.
…Да, вновь и вновь, с завидным постоянством лингвоэкспертиза упирается в понятие неприличности. Это один из самых болезненных вопросов, который уже много лет не решается однозначно и бесповоротно. Хотя ни один другой вопрос, пожалуй, так настоятельно не требует решения. А вся эта ситуация с делом Андрея Потылицына вновь привела меня к давнему решению написать статью «Споры о неприличной форме». Я задумала её давным-давно, но всё некогда реализовать замысел. Похоже, это будет задача на самое ближайшее будущее.
***
Отдельно замечу, что написала эту статью не для того, чтобы укорить кого-либо из коллег-экспертов. Ни сейчас, ни когда-либо ранее я не ставила себе такой задачи и ставить не собираюсь (за исключением экспертов «карманных», но «дело Потылицына» — уверена, не тот случай).
И с Яной Александровной, и с Валерием Анатольевичем я встречалась лично на конференции, это профессионалы лингвоэкспертизы и знатоки филологии, к которым я отношусь с уважением. Они состоялись в профессии, а для научной карьеры нужно очень и очень много труда. Оба эксперта имеют массу публикаций в сфере их научных интересов, и этими публикациями я либо уже пользовалась в работе, либо взяла на заметку.
Статья писалась в попытке понять, почему два эксперта пришли к разным выводам по одному и тому же материалу, и составить своё собственное профессиональное мнение о деле. Рада, что вы размышляли над этим «делом Потылицына» вместе со мной.
Спасибо за внимание!
Анастасия АКИНИНА,
автор блога «ЛингЭксперт», независимый эксперт-лингвист, член ГЛЭДИС, член СЖР.
Рейтинг публикации:
«
Уважаемая Анастасия Вячеславовна, как всегда очень интересная публикация. Но, боюсь, «порассуждать» с Вами «на одной волне», в силу отсутствия специальных познаний, мало у кого получится.
Тем не менее, у меня возник вопрос другого рода. Имеются две лингвистические экспертизы, выводы которых противоречат друг другу. Понятно, что суд может остановиться на наиболее, по его мнению, обоснованном заключении, но может и озадачиться проведением повторной экспертизы где-то еще и скорее всего в государственном экспертном учреждении. Какое ГСЭУ, по Вашему мнению, способно объективно провести экспертизу по данному делу?
Вопрос не праздный. Например в делах о наркотиках, «последней инстанцией» является ЭКЦ МВД РФ. Именно туда отправляются объекты, когда выводы, например, районных и областных экспертов не совпадают.
Уважаемый Егор Владимирович, спасибо Вам большое за отзыв! Приятно, что статья вызвала интерес. В ответ на Ваш вопрос: лично я из всех государственных учреждений склоняюсь к Минюсту. Я именно его советую клиентам, если им очень нужно привлечь именно государственного эксперта «для весу». Конечно, не все лаборатории Минюста «одинаково полезны» (то есть дают одинаковый уровень качества), но есть очень хорошие сотрудники на Алтае, в Южном региональном центре экспертиз (Ростов) и, разумеется, в Москве, в РФЦСЭ. Это из того, что я знаю лично. ЭКЦ МВД, а тем более ФСБ, на мой взгляд, себя скомпрометировали, и неоднократно, именно в делах, связанных с лингвистической экспертизой. У меня в практике только за последний год было 4 или 5 запросов на рецензии экспертиз разных региональных ЭКЦ МВД, так что есть с чем сравнить. Про Следственный комитет не знаю, я ведь не занимаюсь делами по экстремизму и терроризму, а это в основном их вотчина. Да и вообще у Следкома пока очень маленькая практика в экспертной сфере по сравнению с другими ведомствами. Так что пока сказать нечего. Но это, конечно, лишь мой личное вИдение, как говорится, «я Вам не скажу за всю Одессу: вся Одесса очень велика».
Уважаемый Егор Владимирович, суд может назначить комиссионную экспертизу.
Уважаемый Виктор Иванович, выводы двух или более экспертов одной специальности, также могут быть разными.
Уважаемый Егор Владимирович, им неизбежно придется прийти к какому -то общему выводу.
Уважаемый Виктор Иванович, с чего бы это?
ст. 200 УПК: 2. Если по результатам проведенных исследований мнения экспертов по поставленным вопросам совпадают, то ими составляется единое заключение. В случае возникновения разногласий каждый из экспертов, участвовавших в производстве судебной экспертизы, дает отдельное заключение по вопросам, вызвавшим разногласие.
Уважаемая Анастасия Вячеславовна, не устаю отмечать хороший язык изложения и приятность чтения Ваших публикаций. Особенно приятна логичность суждений, без которой лингвистическая и психологическая экспертизы, как и любой другой её вид, не могут быть убедительными.
Уважаемый Курбан Саидалиевич, большое Вам спасибо за то, что нашли время прочитать и оставить комментарий! Мне приятно.
Уважаемая Анастасия Вячеславовна, с удовольствием прочитал Вашу публикацию. Единственный вывод — скоро мы все станем как «взаперти». Будем следить за каждым словом и бояться говорить. Людей местности за границей узнают сразу. Станем еще более узнаваемы. Натянем угрюмость и напряженность по самые помидоры (те, что в авоське, разумеется).
Уважаемый Константин Сергеевич, :D:D! Большое спасибо и за то, что нашли время прочитать, и за найденное время оставить комментарий, и за то, что подняли настроение! По сути, опасаюсь того же, что и Вы. Уже много шагов к этому сделано, осталась, на мой взгляд, малость: ввести повсеместную биометрию, чтобы Большой Брат мог следить за всеми регулярно.
Очередной раз убедился, что лингвистическая экспертиза близка к Спортлото. В основе лежит толкование эксперта «азъ есмь», в зависимости от кругозора или задачи. Это видимо всё, что нужно знать о возможностях этого рода экспертизы.
Уважаемый Игорь Геннадьевич, спасибо за Ваше мнение!
Уважаемая Анастасия Вячеславовна, очень интересная публикация!
Что касается обязательного наличия неприличной формы оскорбления в составе ст. 319 УК РФ (публичное оскорбление представителя власти), Первый кассационный суд общей юрисдикции посчитал, что в указанном составе преступления отсутствует данный признак, а суд первой инстанции неправильно применил закон по аналогии..., и отменил оправдательный приговор в отношении моего подзащитного. Теперь слово за Верховным судом РФ.
Уважаемая Анна Александровна, спасибо! И за Ваше мнение, и за то, что написали, как развивается дело, в котором я немного участвовала. :) Рада, что вы меня читаете!