В судебном заседании, состоявшемся 27 декабря 2007 г. в Северо-Кавказском окружном военном суде (уже без участия коллегии присяжных заседателей), версия обвинения была признана единственно верной.
Офицеры были осуждены на длительные сроки лишения свободы с отбыванием наказания в колонии строгого режима с лишением воинских званий и государственных наград.Для вынесения вердикта присяжным было достаточно тех доводов, которые представила суду сторона защиты, а доводы обвинения, напротив, им показались неубедительными. Военный суд, напротив, не учел, казалось бы, очевидные доводы защиты, свидетельствующие о том, что люди, сидящие на скамье подсудимых, не причастны к совершению преступления, в котором их обвиняют.
15 января 2003 г. – в день совершения убийства – в Чеченскую Республику прибыла группа представителей ПАСЕ (Парламентской ассамблеи Совета Европы) во главе с лордом Джадом. Боевикам это было известно, и к подобным визитам они всегда стремились приурочить какие-либо террористические акты, убийства мирных граждан, чтобы вызвать митинги или иные акции протеста, дестабилизирующие положение в республике
.По версии защиты, задержание и обстрел машины с людьми, похищение на глазах у людей среди белого дня человека, а затем убийство трех мирных граждан Чечни, сотрудничавших с федеральными властями, и взрыв автомобиля оказались достаточной причиной для того, чтобы всколыхнуть волну протеста против России.
Но эту версию обвинение даже не стало прорабатывать, хотя имелись очевидные факты, указывающие на ее состоятельность. Однако для их проверки требовались дополнительные усилия и временные затраты. Гораздо удобнее было «по горячим следам» доложить наверх, что подозреваемые задержаны, и скорее предъявить им обвинение. Чтобы успокоить гнев мирных граждан, потерявших близких родственников, им указали на двух российских офицеров, которые якобы пошли на преступление, испытывая национальную ненависть к чеченскому народу.
Однако в суде присяжных этот номер не прошел. «Народные судьи» смогли понять, что обвинение опирается на «социальный» заказ, а не на реальную ситуацию. Среди многочисленных показаний свидетелей суд целенаправленно отбирал только те, которые были на руку обвинению. Заключения многочисленных проведенных по ходатайству защиты экспертиз, опровергавших обвинение, остались без оценки. В ходе предварительного следствия был нарушен ряд норм уголовно-процессуального права.
Моему будущему подзащитному Аракчееву следователи из военной прокуратуры СКВО назначили адвоката из Москвы.
Естественно, не потому, что он обладал столичным профессионализмом и напором или выдающимися нравственными качествами (в том же году статус этого защитника был прекращен по решению Совета Адвокатской палаты г. Москвы за ненадлежащее исполнение своих профессиональных обязанностей, выразившееся в нарушении положений подп. 1 и 4 п. 1 ст. 7 Федерального закона «Об адвокатской деятельности и адвокатуре в Российской Федерации»), а потому, что он «не мешал» следователям работать.
В судебном заседании были нарушены моего подзащитного на защиту, принцип состязательности сторон, были необоснованно отклонены ходатайства участников процесса и допущены другие нарушения – все они подробно изложены в моей кассационной жалобе в военную коллегию Верховного Суда РФ.
Однако вопрос в другом: остались бы присяжные к этим фактам столь же равнодушными, как судья, вынесший обвинительный приговор?
Ответ очевиден. И в этом, как мне представляется, главная причина наступления на суд присяжных. Он активно мешает тем, кто делает ставку прежде всего на репрессивные меры или стремится получить удобный для себя результат, забывая о правосудии и справедливости.
Суд присяжных, при всех нареканиях к нему, остается самым эффективным инструментом объективного рассмотрения дел.Принято считать, что действующее в нашей стране право выражает волю народа. На самом деле в России, как и в любой стране, закон и право выражают волю господствующего класса. Вопрос только в том, насколько этот господствующий класс считается с волей народа?
Суд присяжных остался едва ли не единственным институтом, где народ участвует в отправлении правосудия. Присяжных можно обвинить в том, что они не понимают материи права и не воспринимают сложных юридических конструкций. Но никто не скажет, что присяжные не обладают жизненным опытом и пониманием тех ситуаций, в которых волею случая может оказаться каждый из нас.
Они являются судьями факта. А факты, как известно, упрямая вещь, хотя и не совсем удобная для тех, кто заранее прогнозирует результаты процессов, а затем строит свою работу так, чтобы непременно добиться желаемого результата. Это вполне нормально для адвокатов или прокуроров, но не совсем нормально для суда, который должен оценивать доказательства, давать им юридическую оценку и уж затем выносить решение. Для судьи, исповедующего такой подход, суд присяжных – подспорье.
Ведь при решении дела коллективным способом процент справедливого приговора неизмеримо выше. У одного судьи или даже у коллегии из трех судей имеются собственные, достаточно субъективные представления о добре и зле, кроме того, осмелюсь сказать, они в определенной степени зависимы от руководства. А коллегия присяжных из двенадцати человек пробирается к истине путем беспристрастного обсуждения всех фактов, которые довели до них стороны обвинения и защиты, не обращая внимания на то, нравятся кому-либо из участников судебного заседания эти факты или нет.
Наступление на суд присяжных, юрисдикция которого в результате многочисленных поправок в законодательство сжимается, как шагреневая кожа, на самом деле оборачивается ростом числа неправосудных решений. Говорить о либерализации уголовного правосудия в таких условиях – очевидное лицемерие.Почему суд присяжных в Америке – неотъемлемая часть судопроизводства? И почему наши законодатели с таким недоверием относятся к нашему суду присяжных, отбирая у него все больше полномочий и не пуская его в горячие точки? Сейчас у суда забрали право рассматривать дела по терроризму. Н
еужели американские законодатели меньше наших обеспокоены его угрозой? Американцы борются с террористами в Ираке и Афганистане. Разве не тем же занимаются наши военнослужащие на Северном Кавказе? Почему же все дела, связанные с уголовным преследованием военнослужащих, в США рассматривают суды присяжных, и никто не пытается оспаривать вынесенные вердикты?
А дело Аракчеева и Худякова, дважды оправданных судом присяжных, передается федеральному судье, который признает их виновными и определяет в качестве наказания одному 15, а другому 17 лет лишения свободы? Мне могут сказать, что судья глубоко вник в материалы дела, проверил и перепроверил все доказательства. Но даже беглое изучение стенограммы процесса показывает, что этого сделано не было. Взять хотя бы утверждение следствия о том, что по безоружным чеченским гражданам стреляли сверху вниз. Защита просила объяснить, почему в таком случае ранения оказались сквозными, и ни одна из пуль не застряла в телах убитых?
И почему следователи не исследовали участок земли, где произошла трагедия? Ведь не обнаружено ни одной пули, которой были убиты мирные граждане Чеченской Республики, а тем более пули, выстрелянной из оружия Аракчеева или Худякова. Обвинение и суд не сочли нужным исследовать данные обстоятельства.
Подобных казусов в деле достаточно. Но все они прошли мимо внимания суда.Этого бы не случилось, если бы дело и в третий раз рассматривали присяжные. Но на территории Чечни суд присяжных не действует.Как в таком случае понудить наше правосудие еще раз обратиться к фактам, на основании которых вынесен приговор, касающийся судеб двух молодых людей?
Известно, что Европейский суд тоже не свободен от определенных пристрастий, особенно когда речь идет о Чечне. И тем не менее защита обратилась в высшую европейскую инстанцию в надежде на новый поворот в этом непростом деле.
Алексей ДУЛИМОВ,
адвокат АП Ростовской области
«АГ» № 22, 2009