Помним. Чтим. Гордимся!

↓ Читать полностью ↓
Старый мошенник

(посвящается М. Н. Альтшуллеру и всем защитникам Отечества)

Он хилый, щуплый, низкорослый
Теории мудрёной нас учил,
Фигурка, словно знак вопроса
Согнутая, и в теле нету сил.

Одни глаза чернели живо
Огнём из-под бровей мохнатых,
И седина легла красиво
На шевелюры сноп богатый.

Мы говорили «Вон мошенник старый», -
От юношеской бесшабашной дури
Не знали, куда удаль прятать,
Переводя фамилию «Альтшуллер».

А в День победы, помню, было,
Он шёл по коридору тихо,
От орденов всю грудь стеснило,
«Иконостас» смотрелся лихо.

Потом нас всех собрали в зале,
Как было принято в то время,
Там ветераны выступали,
Седое, шебутное племя.

Один сказал: «Друзья, не важно,
Что воевали мы, шли в бой…,
Но вот Альтшуллер пусть расскажет,
А я скажу лишь, он Герой!»

И скромно как-то встал Альтшуллер, 
Взошёл на кафедру неловко, 
Наш мудрый, ненаглядный шуллер, 
Мошенник старый, нос морковкой.

Он начал тихо свой рассказ:
«Призвали нас сперва в учебку,
Скажу вам просто, без прикрас,
Два месяца учили крепко,

Стрелять из пушек, попадать.
Потом на фронт, под Курск послали,
А перед тем парадом встать
На смотр всем нам приказали.

Шёл генерал, а мы „Ура!“
Ему в ответ как есть кричали,
Он развернулся вдруг, и к нам,
И тут все сразу замолчали.

»Ты что тут делаешь сынок?" – 
Мне генерал сказал с улыбкой,
Я ж слова вымолвить не смог,
Всё запинался, всё с ошибкой.

Был худ и низкорослый я,
А мой расчёт, сибиряки,
Ребята, как одна семья,
Сказали: «Мал он, да с руки!

Считает лихо и умелый,
Хороший парень, хоть еврей,
Не трус, спокойный он, но смелый,
А бой покажет, кто сильней».

Тут усмехнулся генерал
И говорит: «Воюй как надо!» 
А после строй наш провожал
Отеческим и грустным взглядом…

Нет краше Родины нам милой,
Здесь насмерть за Отчизну встань!
А враг идёт стальною силой
И хочет взять он Обоянь.

Жара железо раскалила,
Всё растворятся в пыли,
Осипший голос рвёт чрез силы
Команду новую «Пали!»

Усталые тела и руки
Не чуют ратного труда,
От грохота не слышнЫ звуки
И ходит ствол туда-сюда.

Идут железные колонны,
Подбитые – стоят стеной,
Но сзади силой многотонной
Их раздвигает новый строй.

Как реки рвутся чрез плотину.
Душа сама «Пали!» кричит.
Вот руки широко раскинув,
Снарядный весь в крови лежит.

А танки прут, и первый рядом.
Его бы тут же и подбить…
И я помчался за снарядом
Откуда только взялась прыть.

Бегу назад, а пушки нету,
И Тигр живых ребят утюжит…
Глаза кровавым скрыло светом
Бегу, а сердце рвёт наружу.

От ярости аж зубы в пляске,
Залез, на башне открыт люк,
Кольцо сорвал с гранатной связки
И бросил вниз, закрыл, каюк.

Сам сверху сел… взрыв, скрежет, стуки,
Меня подняло в воздух, кружит…
Я как Мюнхгаузен на люке
Взлетел. Потом упал. Контужен.

Очнулся, госпиталь, леченье…
Трясусь, не слышу, но живой.
Нашивку дали за раненье,
И снова фронт, и снова в бой".

И тишина повисла в зале…
Я оглянулся в изумленье,
Сквозь смех мы слёз не удержали,
Альтшуллер тихо шёл к сиденью…

И если кто-то про евреев
Теперь мне говорит плохое,
Я отвечаю: «Как ты смеешь!
Я знал еврея и Героя!»

Владислав Климушкин
23.02.2008

↓ Читать полностью ↓


Партизанская быль

Меня хотели просто резать.
Не то чтоб на смерть, а лечили.
Я много был готов изведать,
Но только чтобы не дразнили.

А повод был, и повод чёткий,
В паху срезали варикоз.
И глупой медсестре-девчёнке
Досталось тогда много слёз.

Она мой брила пах станком
Боялась, нежности своей,
Слегка коснётся, а потом
Краснела вся, аж до ушей. 

«Всё, к операции готов».
Иду в палату, надо спать,
Но мой сосед был не таков,
И начал он меня пытать:

Мол, что да как, «ха-ха, ха-ха».
— А как она тебя там брила?
— Дедуль, достал все потроха!
— У вас там было? 
……………… — Нет, не было.

Ты, дед, храбрец, видать – герой.
Что воевал? 
…………… — Да было дело…
Я партизанил, и с войной
Моя вся юность пролетела.

Про Брянск слыхал? И про поляну.
— Я там бывал, букет оставил…
Реторту* видел и землянку,
Ты б рассказал, да не лукавил… 

— Мы воевали и сражались…
Герои! Вышли из огня!
— Я это знаю. Вы боялись?
Ты правду расскажи тогда. 

Как жил, как ел, о чем мечтал?
Скажи, как чувствовал себя?
Как в партизаны ты попал?
Скажи, что в сути есть война?

— Хреново чувствовал, поверь,
Пацан совсем попал в землянку.
Всю ночь бомбят, бомбят и в день,
Всё бегал писать спозаранку.

Пятнадцать было мне тогда,
А потому попал в разведку.
Разведчик – это, брат, беда.
Я раз в костёр подкинул ветку,

Так три наряда получил,
Чтоб запах дыма не впитался
Разведчик в холодрыге жил
И всё по рейдам он мотался.

Мы ж пацаны, зайдём в село,
Одеты в рвань, и смотрим всюду,
Кому, бывало, не свезло,
Фашисты расправлялись люто.

Мы тоже мстили. Что ж прощать?
Ловили их и полицаев…
— Вы их расстрельвали, видать?
— Патронов жаль на негодяев…

Патроны страшно берегли…
Мы две берёзки пригибали,
Привяжем их, отпустим, и…
На два куска так разрывали.

А раз поймали мы мальца,
Такой, как я, шейка худая.
Он плакал, спал почти с лица,
Но был он в форме полицая.

«Меня заставили», — всё выл
«Мой папа красный командир»,
За нами ползая, молил,
Весь трясся, и в грязи мундир.

Мы пожалели, и пошли
Поближе к базе, его взяли.
Не выдав базы, подошли
Да за начальником послали.

Начальник штаба наш пришёл
Мужик здоровый, глас в полмира,
И спрашивает громко, мол,
«Где сын героя-командира?»

«Я тут», — сказал пацан, привстав.
«Иди сюда ко мне, сынок», -
Сказал начштаб, его обняв,
И даже вскрикнуть он не смог…

Лишь тихо хрустнул позвонок,
Стеклянный смотрит взгляд назад,
Упал, как скошенный росток.
«Отца не опозорит, гад», - 

Сказал начальник в тишине,
«Ад-ад» в ответ сказало эхо.
Вот так вот было на войне,
Там, веришь, было не до смеха…

Ну как сестричка-то, годна?
— Опять ты дед! Не жаль его?
— Там не жалели, ведь война.
Победа стоила того.

----------------------------------------
* «Кубская риторта» — небольшая избушка, в которой был аппарат, «куб», он же «реторта» для перегонки древесных продуктов в топливо, так партизаны делали топливо для своей техники.

09.05.2008

Для меня война получилась конкретной, в воспоминаниях тех кто воевал. Так вышло, что, курируя в своё время по городу пионерское движение «Тропа памяти» в рамках которого собиралась «Летопись памяти», должен был опрашивать ветеранов и проверять их воспоминания. Наедине они рассказывали не то, что говорили на публике. Так я узнал, как шли в бой штрафники, не под дулами автоматов, а сами, чтобы смыть кровью. Как вначале войны весь личный состав лётных частей был в увольнении, а патрульный самолёт встретил врага в небе, он пытался отбиваться, а потом на бреющем полёте уходил по излучинам лесной речки, лётчик успел сесть на острове и замаскировать машину, но вернулся он уже на разбомбленный аэродром. Как казаки из корпуса Доватора прям на конях врывались в окопы и резали, а это совпало с воспоминаниями одного немецкого вояки, который по ночам кричал всю жизнь, вспоминая эту резню. Как фашисты входили в сёла, тут же разали живность, заставляли домохозяек готовить её и садились за стол как у себя дома, ели и тут же пердели при этом. Как солдаты, сопровождавшие эшелоны на фронт мёрзли на площадках между вагонами, их почти не кормили, и они обменивали разные безделушки, которые делали в дороге на еду. Как в сибири сформировали части из местного населения, по сути мальчишек, и преступников, отбывавших там срок, и тут были и издевательства и типа «дедовщины», а во фронтовых частях такого не было. Как уже после капитуляции продолжали выкуривать фашистов в укреплениях Калининграда, и почему-то в официальных документах об этом почти ничего нет. Как сапёры восстанавливали железную дорогу исковерканую немцами при отступлении, рубили рельсы на обрубки и выпрямляли их в передвижном цеху, собирали вместе со шпалами, тут же укладывая новый путь. На них напали танки, они отбивались с помощью «лопата-миномётов» и ползли к танкам с гранатами, многие погибли, но отбились. Как генерал сбежал со своей ЖПП при наступлении на Волгоград танковой колонны, а солдаты гибли… Многое узнал того, чего нет в официальных источниках. Война была ужасна и этот ужас надо помнить. Кое какие воспоминания изложил в стихах. Чтобы помнили.
↓ Читать полностью ↓
У меня дома традиция, 9 мая ставить стакан водки и кусок хлеба на него. К утру водки остаётся половина...
Вечная память!