Не всегда "шанс" дается за заслуги, иногда это - результат чужих недоработок

В начале этого года в порядке ст. 50 УПК РФ  поступило мне назначение. Связавшись со следователем,  узнал, что по подозрению в сбыте мефедрона в рамках проверочной закупки, задержана девушка. Активно желает посодействовать правоохранительным органам и поучаствовать в закупке «Варщика», который вот-вот изготовит свежую партию «синтетики», поэтому все в части следственных действий пройдет быстро и мера будет в виде подписки. 

Прибыв в отдел, я сразу увидел оперативных сотрудников — любителей «наркоманских каруселей", что по моему опыту работы по результатам их «реализаций» сопровождалось вольным чтением положений УПК РФ на фоне желания выполнить месячные показатели за 2 вечера, создавая цепочку от одного наркомана к целой «сети» сбытчиков. 

Познакомившись с подзащитной, я узнал, что в настоящий момент она отбывает условный срок по приговору за преступление, предусмотренное п.в ч.2 ст. 158 УК РФ, воспитывает дочь и является «солевым сомелье»  по образу жизни.  После положенных стандартами оказания юридической помощи действий и консультации наедине (где я безусловно пояснил, что сегодняшняя предполагаемая закупка с ее участием  не повлечет заключения  досудебного соглашения, более того — оперативные сотрудники вероятно «забудут» ей и справку об оказанном содействии выдать), мы допросились в качестве подозреваемого. Девушка признала вину и с горящими глазами, и крепко сжатой  челюстью  отправилась активно «содействовать следствию».

Предъявление обвинения и последующее выполнение требований ст. 217 УПК РФ прошли в духе тихого и мирного признания вины. Каких-либо характеризующих материалов в свою пользу подзащитная не предоставила, но, с горящими глазами и крепко сжатой челюстью, обещала сделать это в суде. 

В суд уголовное дело поступило с квалификацией по ст.228.1 ч.3 п.б УК РФ и в целом думаю, что большинство участников планировали рассмотреть его тихо, мирно и быстро, выдав моей подзащитной на ближайшие лет 10 «комсомольскую путевку» в швейный цех ФКУ ИК-5. 

Правда, как оказалось,  это совсем  не входило в планы моей подзащитной — Б.

Которая сообщила мне, что она не сбывала наркотики, а действовала в интересах «закупщицы», осуществляя «совместную закупку». На что я предложил ей представить хоть какие-то доказательства в пользу этой версии (банковские переводы в счет оплаты наркотика и от закупщицы, сведения из интернет-магазина и т.д., и привести в суд свидетеля, который в этом всем участвовал, более того — передвигался все это время с ней на одном самокате, параллельно попросил предоставить характеристики с места учебы ребенка, и из ФССП РФ о наличии существенного долга по алиментам от отца ребенка.) 

Но вместо этого подзащитная не пришла на заседание, сообщив, что заболела; на следующее заседание она также не явилась, представив фото справки из детской поликлиники о том, что находится на больничном в связи с лечением ребенка. Правда, когда в следующий раз она явилась в судебное заседание, пришел ответ из медицинского учреждения, что данной справки не выдавалось. Встал  вопрос об изменении меры пресечения на заключение под стражу, но мне, в отсутствие приводов, удалось отстоять действующую меру. В связи с тем, что в процесс прибыла понятая, все про это недоразумение со справками забыли. 

Понятая допросилась стандартно, но в рвении собрать больше доказательств по делу, гособвинитель настоял на оглашении показаний, и тут возникли те самые недоработки в работе оперативных сотрудников и следствия, за которые «профессиональный азарт» заставил меня зацепиться. После оглашения показаний на вопрос: «Подтверждаете ли вы показания данные следователю?», понятая ответила, что у следователя она ранее по этому делу когда-либо не бывала и не допрашивалась. Подписи в протоколе похожи и одновременно не похожи на ее. Более того, после серии вопросов защитника, понятая вспомнила, что в день предполагаемого допроса была весь день на учебе, а затем на подработке в сетевом магазине, в связи с чем предоставила суду выписку из табеля учета рабочего времени за тот день. 

Наиболее интересно для меня как защитника было не это, а показания свидетеля (понятой) о ее участии в следственных и процессуальных действиях в день задержания Б.

В тот вечер ее пригласили, как студентку юридического факультета, поучаствовать в качестве понятой. Сначала она участвовала вместе со своей сокурсницей в личном досмотре девушки, которая хотела закупить у Б. наркотические средства, при этом при ней ничего обнаружено не было. После чего они вместе с сотрудниками полиции и второй понятой проследовали на остановку «Мир детства», где наблюдали, как Б. приехала на самокате и села в машину «закупщицы»,  которая подала условный сигнал, что наркотики ей переданы, нажав на педаль тормоза автомобиля 3 раза. После этого сотрудники полиции задержали Б. и ее спутника.

Я неоднократно задал вопрос свидетелю (понятой): «Знала ли закупщица и сотрудники полиции о том, что они наблюдают за совершением преступления?» На что она ответила утвердительно, указав, что мотивом наблюдения совершаемого преступления был интерес как будущего юриста. Также я задал вопрос: каким образом производилась оплата наркотиков, осматривались ли денежные средства? На что свидетель сообщила, что деньги переводились закупщицей Б. на банковский счет, однако при каких это было обстоятельствах ей неизвестно.

При совершении операции перевода денежных средств она не присутствовала, к банкомату не направлялась с сотрудниками полиции. Ее однокурсница все время была с ней. После увлекательной процедуры проверочной закупки, она поучаствовала еще в личном досмотре Б., в ходе которого были изъяты наркотические средства. Затем она участвовала в личном досмотре того, кого закупила Б.[«Варщика»] 

В целом мне было этого достаточно, так как у меня сформировалось четкое убеждение, что понятые на момент задержания Б. являлись свидетелями совершения преступления, так как были его непосредственными очевидцами. Следовательно в силу положений п.2 ч.2 ст. 60 УПК РФ, при осуществлении личного досмотра Б., данные лица не могли принимать участие в качестве понятых. 

В следующем заседании была допрошена вторая понятая, которая в целом подтвердила показания первой, но настаивала, что у следователя она допрашивалась и вообще никогда такие допросы не пропускает, так как готовится стать юристом. На вопрос почему, как будущий юрист, она на заявила о самоотводе перед производством личного досмотра Б., она ответить не успела, так как суд данный вопрос снял. 

Также конвоем из исправительной колонии была доставлена в судебное заседание закупщица, которая изобличила аж 7 особо опасных сбытчиков среди которых и была Б., за что получила свои 7 лет общего режима. На все вопросы защитника она отвечала, что «память ее оставила, огласите протокол допроса», вспомнила лишь, что Б. она до дня проверочной закупки не знала и ее контакт ей дали знакомые, какие также не помнит. 

Оперативный сотрудник, который оформлял материалы ОРМ, неожиданно перед судебным заседанием сломал ногу, да и не просто сломал, а аж в трёх местах, и в ближайшие полгода в суд явиться не сможет. В принципе ничего страшного, ведь допрос его составлен шаблонно и опровергнуть показания свидетелей, уже допрошенных в судебном заседании, дополнить или восполнить не сможет. Поэтому мы согласились его огласить. 

На стадии доказательств стороны защиты, я попросил приобщить ходатайство о признании протокола личного досмотра Б. недопустимым доказательством, по основанию порочности участвовавших при его проведении понятых, заведомо для всех в момент его проведения являвшихся очевидцами преступления. Суд сообщил, что ходатайство разрешит при постановлении приговора. Также я приобщил к материалам дела  характеристику с работы Б., и справку из наркологического диспансера, что моя подзащитная на момент представления доказательств стороны защиты в биологических объектах следов употребления наркотиков и психотропных веществ не имеет. 

В прениях сторон я просил Б. оправдать, ввиду существенных процессуальных нарушений при производстве расследования. И учесть при этом, что она мать-одиночка, активно участвующая в воспитании малолетнего ребенка, имеющего к ней стойкую привязанность и не имеющего более близких родственников в населенном пункте, где дочь учится в гимназии. И вообще, условное осуждение в нашем случае — это лишь обстоятельство, не препятствующее чему-либо, что соответствует интересам семьи подсудимой. Гособвинитель просил по совокупности приговоров назначить 12 лет 6 месяцев лишения свободы, взяв под стражу в зале суда. 

На следующее утро был приговор на который Б. не пришла, а точнее пришла спустя 2 часа после его оглашения. И ушла, так его и не получив, Потому что назначили ей наказание, по совокупности приговоров, в виде 10 лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима. Применив положения ст. 82 УК РФ с отсрочкой до исполнения дочери 14 лет, возложив ряд обязанностей. 

Приговор подзащитная попросила меня не обжаловать, не обжаловал его и прокурор. 

В свою очередь, по вступлении приговора в законную силу, я предложил ей сообщить о данном факте, путем направления открытки в ФКУ ИК-5 «закупщице», чтобы она знала, что суд учел ее вклад в изобличение участников незаконного оборота наркотиков. 

P.S.Конечно я верил в возможность оправдательного приговора при сложившихся обстоятельствах, правда понимал, что «звезды», могли отвернуться от Б. и перспектива освоить шитье рукавиц вполне была реальной, ибо фемида «слепа», а понятые не заинтересованы и т.д. и т.п.

Суд был крайне не склонен к гуманизму, с учетом совершения преступления в период условного наказания и  того, что 2 моих крайних дела по ч.4 ст. 228 УК РФ, в данном составе закончились условным сроком и, неожиданным для всех участников процесса, кроме меня, применением ПММХ (при наличии диагноза «симуляция психического расстройства»). Но как говорят в одной всеми нами любимой передаче «Это уже совсем другая история».