16.
Вопрос проблем понятия преступления не просто гносеологическая перспектива развития, обнаруживающая себя в рамках методологических изысков отдельных групп ученых, привязанных к ним ex ofitio. Проблема четкого понимания, что такое преступление обнаруживает себя как вопрос чистейшей практики, вопрос, разрешение которого и есть практика правоприменения в рамках конкретного уголовного дела. Предполагать, что можно обойтись без его решения таким образом, что сама практика как-нибудь выявит путь познания для теории – это все равно, что полагаться на течение в океане, рассчитывая, что его направление совпадает с курсом корабля.
В России отчасти именно такое потустороннее отношение к тезаурусу познания преступления вызвано тем, что наша доктрина, как правило, с легкостью дифференцирует уголовное право, уголовный процесс и криминологию. При этом уголовное право является ведущей формой определения, что есть преступление, уголовный процесс выделяется как изолированная отрасль, криминология откупает самое себя право суммарности познания (множественность преступлений, — преступность). Криминалистика как вообще отстоит от науки как дисциплины и ориентирована на практичность в такой степени, что позволяет себе спекулятивные суждения соотношения теории и практики там, где теория бессильна обеспечить форму объяснения практического явления.
Все эти науки, так или иначе, заземлены на понятия преступления и преступности.
При этом понятие преступления обнаруживает себя как понятие в предметности исследования только в рамках уголовного права. Преступность фигурирует как объект изучения криминологии.
Нечто общее между всеми данными науками оказывается за гранью целостности названия в рамках их самих. Опять же только сознание конкретного правоприменителя – человека – выступает как универсальное синтезирующее звено познания. Это грозит отсутствием возможности корреспондирования опыта в форме, где доля познания гарантирует минимум понимания каждому адресату корреспондирования. Иными словами нам необходимо, чтобы практики стали преподавать уголовное право, криминалистику, криминологию, уголовно-процессуальное право, уголовно-исполнительное право, и при этом оставались действующими юристами, а, следовательно, имели в своем активе времени гораздо больше, чем 24 часа.
При этом следует учитывать, что структурирование общего из частного возможно не только способами сознательного формирования категориального аппарата, основанного на знании диалектики, формальной логики и прочее, но так же на основе тех форм, которые нам абсолютно неизвестны. И аналогия между государством хеттской военной монархии и современной организованной преступностью может показаться не настолько уж и чудовищной, если учесть, что все законы структурирования реальности, в конечном счете, имеют единое основание становления относительно восприятия третьих лиц.
Вопрос формирования добротного долгосрочного понятия преступления в форме определения преступления в рамках уголовного закона – это вопрос технократии познания, притом, что данное познание обладает универсализмом систематичности не в рамках бытия в возможности отдельно взятой личности, тождественной в качественности своих убеждений, количественности представлений (множественность, неперсонифицированный круг лиц подобия), а в четко сформированной идеальной системе структурирования отношения субъектов познания к предмету познания, при том, что данное отношение одинаково унифицировано по отношению к активности субъектов познания.
Это предельная конечная цель познания преступления, которая может быть достигнута и воплощена в результативности своего достижения.
Отметим ряд положений, которые свидетельствуют о необходимости формирования именно такого понятия преступления.
1. Уголовный процесс предполагает установление истины по делу. Если обращаться к социологии действия, то истина по делу может быть определена, как ситуация, при которой отсутствуют противоречия познания относительно предмета познания в действительности. Такое в принципе возможно только на основное тождественности и совпадения смыслов тех методов, которыми оперируют стороны. Государство использует аппарат принуждения там, где необходимо использовать аппарат убеждения (так как субъект уже подвержен ограничению в правах, но государство ему еще и навязывает образ мысли, который ему чужд – наказание);
2. Борьба с преступностью предполагает как минимум понимание причины данного явления. Но это не означает, что представления о преступлении формально-юридического характера классической школы, окрашенные социологическими теориями, и есть то самое, что составляет сущность данного явления.
Определение сущности может быть не только истинным, но субъективно – истинным в условиях навязывания данного представления неограниченно широкому кругу лиц. При этом при отсутствии формы усечения противоречий – это может перерасти в манию доказывания, – например, теории коммунизма, фашизма, утопии и прочее.
Необходима сбалансированность политики мысли, так как мысль является выражением постоянного непрерывного восприятия суммой индивидуумов отношений в рамках «здесь и сейчас». Для того, чтобы не образовывать порочный круг в доказательстве, где мысль формообразовывается через мысль на основе личного подвига личности в области познания (например, философия) необходимо создание универсального метода познания, охватывающего все стороны возможной конфигурации процесса познания не только относительно самого познания, но вообще относительно данного процесса (процесса формообразования понятий).
И это работа вовсе не философов, а нас – теоретиков права. От того, как мы построим отношение к реальности, в конечном счете, будет зависеть качественность восприятия данной реальности.
Тормозящие факторы:
1.Ретроспективность. В новых условиях (организованная преступность занимает место государства, можно говорить о формообразовании новой общественно-экономической формации) мы продолжаем оценивать явления действительности через формы познания, которые схватывают лишь часть вопроса, корреспондируя нам не представление о явлении, а оправдательность содержания наших ожиданий относительно явления.
2. Детерминированность Предмета методом познания. Методом является в данном случае Уголовный кодекс, который относит к преступлению определенный круг деяний, совокупность количественности и качественности которых в данный момент восприятия и понимается как преступность. Изменение познания возможно только на основе законодательного вмешательства, которое всегда является запоздалым по отношению к борьбе с тем, что уже представляет общественную опасность (сравните как поздно была принята законодательная база по терроризму).
Вопрос проблем понятия преступления не просто гносеологическая перспектива развития, обнаруживающая себя в рамках методологических изысков отдельных групп ученых, привязанных к ним ex ofitio. Проблема четкого понимания, что такое преступление обнаруживает себя как вопрос чистейшей практики, вопрос, разрешение которого и есть практика правоприменения в рамках конкретного уголовного дела. Предполагать, что можно обойтись без его решения таким образом, что сама практика как-нибудь выявит путь познания для теории – это все равно, что полагаться на течение в океане, рассчитывая, что его направление совпадает с курсом корабля.
В России отчасти именно такое потустороннее отношение к тезаурусу познания преступления вызвано тем, что наша доктрина, как правило, с легкостью дифференцирует уголовное право, уголовный процесс и криминологию. При этом уголовное право является ведущей формой определения, что есть преступление, уголовный процесс выделяется как изолированная отрасль, криминология откупает самое себя право суммарности познания (множественность преступлений, — преступность). Криминалистика как вообще отстоит от науки как дисциплины и ориентирована на практичность в такой степени, что позволяет себе спекулятивные суждения соотношения теории и практики там, где теория бессильна обеспечить форму объяснения практического явления.
Все эти науки, так или иначе, заземлены на понятия преступления и преступности.
При этом понятие преступления обнаруживает себя как понятие в предметности исследования только в рамках уголовного права. Преступность фигурирует как объект изучения криминологии.
Нечто общее между всеми данными науками оказывается за гранью целостности названия в рамках их самих. Опять же только сознание конкретного правоприменителя – человека – выступает как универсальное синтезирующее звено познания. Это грозит отсутствием возможности корреспондирования опыта в форме, где доля познания гарантирует минимум понимания каждому адресату корреспондирования. Иными словами нам необходимо, чтобы практики стали преподавать уголовное право, криминалистику, криминологию, уголовно-процессуальное право, уголовно-исполнительное право, и при этом оставались действующими юристами, а, следовательно, имели в своем активе времени гораздо больше, чем 24 часа.
При этом следует учитывать, что структурирование общего из частного возможно не только способами сознательного формирования категориального аппарата, основанного на знании диалектики, формальной логики и прочее, но так же на основе тех форм, которые нам абсолютно неизвестны. И аналогия между государством хеттской военной монархии и современной организованной преступностью может показаться не настолько уж и чудовищной, если учесть, что все законы структурирования реальности, в конечном счете, имеют единое основание становления относительно восприятия третьих лиц.
Вопрос формирования добротного долгосрочного понятия преступления в форме определения преступления в рамках уголовного закона – это вопрос технократии познания, притом, что данное познание обладает универсализмом систематичности не в рамках бытия в возможности отдельно взятой личности, тождественной в качественности своих убеждений, количественности представлений (множественность, неперсонифицированный круг лиц подобия), а в четко сформированной идеальной системе структурирования отношения субъектов познания к предмету познания, при том, что данное отношение одинаково унифицировано по отношению к активности субъектов познания.
Это предельная конечная цель познания преступления, которая может быть достигнута и воплощена в результативности своего достижения.
Отметим ряд положений, которые свидетельствуют о необходимости формирования именно такого понятия преступления.
1. Уголовный процесс предполагает установление истины по делу. Если обращаться к социологии действия, то истина по делу может быть определена, как ситуация, при которой отсутствуют противоречия познания относительно предмета познания в действительности. Такое в принципе возможно только на основное тождественности и совпадения смыслов тех методов, которыми оперируют стороны. Государство использует аппарат принуждения там, где необходимо использовать аппарат убеждения (так как субъект уже подвержен ограничению в правах, но государство ему еще и навязывает образ мысли, который ему чужд – наказание);
2. Борьба с преступностью предполагает как минимум понимание причины данного явления. Но это не означает, что представления о преступлении формально-юридического характера классической школы, окрашенные социологическими теориями, и есть то самое, что составляет сущность данного явления.
Определение сущности может быть не только истинным, но субъективно – истинным в условиях навязывания данного представления неограниченно широкому кругу лиц. При этом при отсутствии формы усечения противоречий – это может перерасти в манию доказывания, – например, теории коммунизма, фашизма, утопии и прочее.
Необходима сбалансированность политики мысли, так как мысль является выражением постоянного непрерывного восприятия суммой индивидуумов отношений в рамках «здесь и сейчас». Для того, чтобы не образовывать порочный круг в доказательстве, где мысль формообразовывается через мысль на основе личного подвига личности в области познания (например, философия) необходимо создание универсального метода познания, охватывающего все стороны возможной конфигурации процесса познания не только относительно самого познания, но вообще относительно данного процесса (процесса формообразования понятий).
И это работа вовсе не философов, а нас – теоретиков права. От того, как мы построим отношение к реальности, в конечном счете, будет зависеть качественность восприятия данной реальности.
Тормозящие факторы:
1.Ретроспективность. В новых условиях (организованная преступность занимает место государства, можно говорить о формообразовании новой общественно-экономической формации) мы продолжаем оценивать явления действительности через формы познания, которые схватывают лишь часть вопроса, корреспондируя нам не представление о явлении, а оправдательность содержания наших ожиданий относительно явления.
2. Детерминированность Предмета методом познания. Методом является в данном случае Уголовный кодекс, который относит к преступлению определенный круг деяний, совокупность количественности и качественности которых в данный момент восприятия и понимается как преступность. Изменение познания возможно только на основе законодательного вмешательства, которое всегда является запоздалым по отношению к борьбе с тем, что уже представляет общественную опасность (сравните как поздно была принята законодательная база по терроризму).
