16.4.
Феномену науки как явления социальной жизни посвящены тысячи исследований, которые в той или иной мере освещают вопросы методологии, места и роли науки и прочее. В основном вопрос о науке ставится применительно крезультату деятельности, к научному знанию. Причем, соответственно, вопросы о методологии научного знания трансформируются в вопросы творческого познания, которое систематизировано и упорядочено относительно науки, целесообразности науки и прочее. Может показаться, что для юриста не совсем важно и интересно знать, что есть наука, что под этим понимают методологи науки. Но в свете вступления Российской Федерации в мировое сообщество, с признанием нашей страной международного законодательства как части внутренней системы государственного права, при соответствующей ратификации, мы не можем позволить себе избегать данного вопроса, т.к. в англосаксонских странах некоторые из результатов научной деятельности непосредственно приобретают форму права. Применительно к уголовному праву это так же имеет важное значение, поскольку уже сейчас вырабатывается концепция «уголовной сферы»[1], а в РФ все чаще звучат голоса тех, кто говорит о возможной интеграции правовых систем англосаксонского права и нашей системы права.[2] Поэтому понимание роли науки в формировании понятия преступления является приоритетной областью исследования и без нее, конечно, не обойтись при анализе понятия преступления.
Науку, как и все сущее, необходимо анализировать в комплексе взаимодействия элементов бытия. Если обратиться к несколько забытой традиции универсального анализа (к «Метафизике» Аристотеля, например), то нам необходимо определиться в отношении следующих элементов явления. Данными составляющими являются: целевая, формальная, движущая, материальная причины бытия.
Под целевой причиной понимается то, ради чего существует явление. Цель определяется через значение, которое обнаруживает себя в мысли о предмете (явлении). Совокупность смыслов проявляется в предназначении, которое есть элемент в понятии сущности. При анализе данных вопросов Аристотелем при существующей в то время «общественно-экономической формации», анализ мог строиться только в отношении стабилизированных форм бытия, которые были однозначно унифицированы относительно понимания времени.[3] Сегодня понимание целевой причины явления может быть выражено не только сквозь небезызвестное соотношение субстанционального и общего, но так же через категорию бытия в возможности. Первично сам термин так же был введен Аристотелем, но применительно к нашей работе он требует опять же некоторого прояснения. Бытие в возможности есть бытие мысли, при этом два этих термина употребляются в абсолютном тождестве. Не бытие в мысли, или мысль для бытия, а сама мысль, как самостоятельное бытие, бытие в возможности. Соответственно, например, книга – это есть бытие в возможности, которое реализовано в действительность таким образом, что все три причины подчинены изначально одной целевой (содержанию бытия в возможности, мыслям, выраженным в книге). Сам термин бытие в возможности (БВ) вводится для упрощения объяснения относительно целевой причины любого явления, так как любое известное нам явление необходимо понимается нами через свое предназначение, через свою цель. Многообразие явлений не так велико, как кажется и, как мы увидим в дальнейшем, практически все процессы могут быть выражены рядом стандартных формул, при следовании данной терминологии.
Бытие в возможности науки – это прежде всего:
1. Самореализованные относительно самое себя формы бытия в возможности, так называемый – «архив науки». Вся масса знаний, облеченная в форму, доступную для восприятия 3-х лиц. На данный момент в РФ это в большинстве своем текстуальные материальные носители. Данная форма выделяется не в силу своего содержания, а в силу того, что она действительно по форме представляет собой доступность достаточно ограниченному кругу лиц и не носит характера известности неперсонифицированному круг лиц. Особенно в отношении науки уголовного права. Данное бытие в возможно носит стабилизированный характер и представляет собой вневременное соединение, т.е. не подвержено влиянию времени относительно самое себя (только в отношении понимания его со стороны 3-х лиц);
2. Сознание представителей движущей причины науки (ученых). Оно может быть как систематически корреспондируемо относительно персонифицированного круга лиц (в рамках академического курса), так и носить общественный характер посредством озвучивания в средствах массовой информации. На сегодняшний день формой данного бытия в возможности являются академические курсы лекций, конференции, круглые столы и прочее;
3. Сознание 3-х лиц, не включенных в орбиту движущей причины науки. Если первые две формы были представлены как внутреннее содержание науки (которая может быть очерчена по кругу участников, тематике и пр.), то данные формы являются в некотором роде внешними;
3.1. приобщающиеся к науке(студенты, аспиранты и пр.);
3.2. практики (в нашем случае – правоприменители), те, кто составляют когорту, которая «верифицирует» научные положения на «практике».
3.3 неперсонифицированный круг лиц. Данный субъект восприятия не осознает, что то, с чем он сталкивается, имеет отношение к научным разработкам, в прошлом принадлежавшим, допустим, индивидуальному ученому, воспринимает все как естественное, данное почти от Бога. Например, сегодня таково отношение к электричеству и прочим естественным продуктам науки ХIХ века. Здесь представления о науке трансформируется в представления о специальном статусе («ученый»), само наличие которого у субъекта высказывания гарантирует верность и точность значения фактическим обстоятельствам жизни (т.е. снимает противоречия мысли по поводу того или иного предмета). В этой связи у Аристотеля, равно как и у Платона в диалогах, используется выражение «сведущий».
Суммируя вышесказанное:
— Целевая причина Науки обнаруживает само себя в точном и однозначном представлении о каком-либо комплексе явлений действительности;
— Формой бытия целевой причины являются: самореализованное относительно самое себя БВ (текст); сознание активных субъектов научной деятельности; сознание 3-х лиц.
Соответственно, идеальной (и необходимой ситуацией) является положение вещей, при котором положения, выработанные в сердцевине общественного знания, находят свое отражение (без какого-либо искажения) в умах неперсонифицированного круга лиц.
К сожалению, ситуация с пониманием преступления у нас в стране далека от такого положения.
Следует так же отметить, что бытие в возможности не исчерпывается кругом известности его носителя. Это самостоятельная категория бытия, которая относится к человеку, как содержание и форма, более того, мы не можем закрепить за человеком даже способность контроля или повседневного анализа за БВ, соответственно наука здесь в своей целевой причине выступает, как динамическое явление огромной разрушающей способности.
Из вышеприведенного несложно заметить, что для самого субъекта реализации парадигма состоит из 4-х причин, где целевая – это прообраз материальной (бытия в действительности, бытия в возможности, в его отношении к целевой причине), формальная – это отношение восприятия энтелехии субъекта реализации к восприятию его результата сторонним наблюдателем; движущая — сам субъект, наделенный сознанием, приобщенным к целевой причине в той или иной форме. Но для стороннего наблюдателя могут существовать только три причины. При этом ни целевая, ни материальная не могут быть заданы одновременно в перцепции парадигмы.
Дело в том, что сама по себе парадигма, изолированная рамками бытия в возможности, реализуемого в бытие в действительности, состоит из противоречия. Это противоречие и есть идеальное (БВ предмета) и реального — сам предмет (БВД). Заметим, целевая причина, как идеальное начало явления, именно реализуется, т.е. в момент достижения, появления материальной причины идеальная уже не существует для восприятия 3-го лица; ему доступен только результат — бытие в действительности, (материальная причина), и, наоборот, при моменте познания до реализации, только при наличии целевой причины мы не можем говорить о познания материальной, так как ее просто нет как данности для анализа.
Для уголовного права это в достаточной степени существенный момент, поскольку сейчас оно стоит на той позиции, что преступление проявляется только тогда, когда мы можем говорить о начале реализации целевой причины бытия, и (или) завершении процесса реализации — воплощении в действительности задуманного. Как мы увидим в дальнейшем, такая позиция заранее проигрышна и не несет ничего, кроме попустительства в отношении преступления, борьбы с преступлением как явлением социума. Но об этом позже в специальном разделе.
Пока же обратимся далее к нашей методологии познания.
Сейчас заметим, что именно это различие в количестве объектов восприятия формообразует то, что мы называем разницей между обществом и личностью.
Для общества в области восприятия существуют только последствия, которые оно может идентифицировать с содержанием общественного бытия в возможности. Само общество существует только как общественное бытие в возможности, реализация которого вынесена за пределы времени и пространства.
Личность обнаруживает самое себя только в области чувственного восприятия. Исключением из этого правила являются люди, занятые государственной деятельностью высшего порядка, творческие мыслители, и преступники высшего порядка.
Преступление выступает как полноценная парадигма общественного бытия. Понимание данного момента существенно для любой методологии познания. Если пойти еще дальше и пролонгировать сходство, то мы увидим, что так называемый состав преступления, которым сегодня оперирует наука уголовного права, является фактическим анализом явления с точки зрения учения о 4-х причинах бытия Аристотеля. Субъективная сторона – целевая причина, субъект — движущая, объективная – формальная, преступный результат — материальная. Объект в данном случае представляет то идеальное бытие в возможности, которое нарушается бытием энтелехии, реализующей целевую (девиационную) причину бытия.
Однако сегодня положение нашей методологии в отношении познания преступления выглядит удручающе. Наша наука — заложник уже универсального метода — Уголовного кодекса, наши научные точки зрения — комментарии к составам преступлений, заданные законодателем.
Данную ситуацию, учитывая органику нашего Уголовного права, можно было назвать идеальной, но только в том случае, если бы мы жили во времена Аристотеля, теоретическую конструкцию которого мы с таким успехом воплотили через две с половиной тысячи лет. Сегодняшний день преподнес нам гамму явлений, говорить о которых приходится только в положении субъекта, незнающего ничего о них, по причине отсутствия каких-либо знаний в этой области, верифицированных практической работой: организованная преступность, дрейф суверенитета государства, изменение представлений о мире, динамика развития и прочее и прочее.
Новое время – время новых когнитивных систем – требует формирования нового содержания тех методов, с помощью которых общество сможет опознавать те или иные виды социальных девиаций, непосредственно угрожающих его безопасности.
Одним из структурных элементов такового нового метода является понимание реальности, как конгломератов парадигм бытия, переплетенных друг с другом по тем или иным основаниями, в тех или иных связях.
Возможности отражения мира именно таким образом раскрывают достаточно перспективные области познания, которые до этого были отданы на откуп случайности, непознаваемости и прочее.
Но для того, чтобы понять, в чем сущность именно такого понимания мира, обратимся кратко к структуре парадигмы и выделим определенные моменты, которые можно было бы назвать законами формообразования явлений.
Позже в разделе, где речь пойдет о необходимых критериях метода познания преступления, мы подробно рассмотрим возможные вариации слияния парадигм и зависимость результатов познания от того, в каких парадигмах персонифицирует себя познающий субъект.
[1] См. об этом подробнее И.А. Клепицкий «Преступление, административное правонарушение и наказание в России в свете Европейской конвенции о правах человека»// Государство и право, 2000г.№3., стр. 68. «уголовная сфера охватывает»: уголовно – правовые, уголовно – процессуальные и часть административных правоотношений.
[2] см. об этом, например, совместное исследование Дж. Флетчер, А.В. Наумов «Основные концепции современного уголовного права». Изд. Юристъ 1998г. Данная мысль проходит лейтмотивом через всю работу.
[3] Более подробно данные вопросы успешно освещены в труде Освальд Шпенглера «Закат Европы». В частности понимание преемственности культур Древней Греции и Нового времени по схеме прямолинейности вообще как таковое невозможно, как, соответственно, невозможно прямое полагание тех значений, которые были отражением той действительности. Единственный критерий подобия и преемственности, который у нас остается это сам человек индивидуум в его общественных связях. Кстати, с этой точки зрения само Уголовное право в его динамике может быть, как мы увидим позже, своего рода хронометром развития мысли человека о человеке.
Феномену науки как явления социальной жизни посвящены тысячи исследований, которые в той или иной мере освещают вопросы методологии, места и роли науки и прочее. В основном вопрос о науке ставится применительно крезультату деятельности, к научному знанию. Причем, соответственно, вопросы о методологии научного знания трансформируются в вопросы творческого познания, которое систематизировано и упорядочено относительно науки, целесообразности науки и прочее. Может показаться, что для юриста не совсем важно и интересно знать, что есть наука, что под этим понимают методологи науки. Но в свете вступления Российской Федерации в мировое сообщество, с признанием нашей страной международного законодательства как части внутренней системы государственного права, при соответствующей ратификации, мы не можем позволить себе избегать данного вопроса, т.к. в англосаксонских странах некоторые из результатов научной деятельности непосредственно приобретают форму права. Применительно к уголовному праву это так же имеет важное значение, поскольку уже сейчас вырабатывается концепция «уголовной сферы»[1], а в РФ все чаще звучат голоса тех, кто говорит о возможной интеграции правовых систем англосаксонского права и нашей системы права.[2] Поэтому понимание роли науки в формировании понятия преступления является приоритетной областью исследования и без нее, конечно, не обойтись при анализе понятия преступления.
Науку, как и все сущее, необходимо анализировать в комплексе взаимодействия элементов бытия. Если обратиться к несколько забытой традиции универсального анализа (к «Метафизике» Аристотеля, например), то нам необходимо определиться в отношении следующих элементов явления. Данными составляющими являются: целевая, формальная, движущая, материальная причины бытия.
Под целевой причиной понимается то, ради чего существует явление. Цель определяется через значение, которое обнаруживает себя в мысли о предмете (явлении). Совокупность смыслов проявляется в предназначении, которое есть элемент в понятии сущности. При анализе данных вопросов Аристотелем при существующей в то время «общественно-экономической формации», анализ мог строиться только в отношении стабилизированных форм бытия, которые были однозначно унифицированы относительно понимания времени.[3] Сегодня понимание целевой причины явления может быть выражено не только сквозь небезызвестное соотношение субстанционального и общего, но так же через категорию бытия в возможности. Первично сам термин так же был введен Аристотелем, но применительно к нашей работе он требует опять же некоторого прояснения. Бытие в возможности есть бытие мысли, при этом два этих термина употребляются в абсолютном тождестве. Не бытие в мысли, или мысль для бытия, а сама мысль, как самостоятельное бытие, бытие в возможности. Соответственно, например, книга – это есть бытие в возможности, которое реализовано в действительность таким образом, что все три причины подчинены изначально одной целевой (содержанию бытия в возможности, мыслям, выраженным в книге). Сам термин бытие в возможности (БВ) вводится для упрощения объяснения относительно целевой причины любого явления, так как любое известное нам явление необходимо понимается нами через свое предназначение, через свою цель. Многообразие явлений не так велико, как кажется и, как мы увидим в дальнейшем, практически все процессы могут быть выражены рядом стандартных формул, при следовании данной терминологии.
Бытие в возможности науки – это прежде всего:
1. Самореализованные относительно самое себя формы бытия в возможности, так называемый – «архив науки». Вся масса знаний, облеченная в форму, доступную для восприятия 3-х лиц. На данный момент в РФ это в большинстве своем текстуальные материальные носители. Данная форма выделяется не в силу своего содержания, а в силу того, что она действительно по форме представляет собой доступность достаточно ограниченному кругу лиц и не носит характера известности неперсонифицированному круг лиц. Особенно в отношении науки уголовного права. Данное бытие в возможно носит стабилизированный характер и представляет собой вневременное соединение, т.е. не подвержено влиянию времени относительно самое себя (только в отношении понимания его со стороны 3-х лиц);
2. Сознание представителей движущей причины науки (ученых). Оно может быть как систематически корреспондируемо относительно персонифицированного круга лиц (в рамках академического курса), так и носить общественный характер посредством озвучивания в средствах массовой информации. На сегодняшний день формой данного бытия в возможности являются академические курсы лекций, конференции, круглые столы и прочее;
3. Сознание 3-х лиц, не включенных в орбиту движущей причины науки. Если первые две формы были представлены как внутреннее содержание науки (которая может быть очерчена по кругу участников, тематике и пр.), то данные формы являются в некотором роде внешними;
3.1. приобщающиеся к науке(студенты, аспиранты и пр.);
3.2. практики (в нашем случае – правоприменители), те, кто составляют когорту, которая «верифицирует» научные положения на «практике».
3.3 неперсонифицированный круг лиц. Данный субъект восприятия не осознает, что то, с чем он сталкивается, имеет отношение к научным разработкам, в прошлом принадлежавшим, допустим, индивидуальному ученому, воспринимает все как естественное, данное почти от Бога. Например, сегодня таково отношение к электричеству и прочим естественным продуктам науки ХIХ века. Здесь представления о науке трансформируется в представления о специальном статусе («ученый»), само наличие которого у субъекта высказывания гарантирует верность и точность значения фактическим обстоятельствам жизни (т.е. снимает противоречия мысли по поводу того или иного предмета). В этой связи у Аристотеля, равно как и у Платона в диалогах, используется выражение «сведущий».
Суммируя вышесказанное:
— Целевая причина Науки обнаруживает само себя в точном и однозначном представлении о каком-либо комплексе явлений действительности;
— Формой бытия целевой причины являются: самореализованное относительно самое себя БВ (текст); сознание активных субъектов научной деятельности; сознание 3-х лиц.
Соответственно, идеальной (и необходимой ситуацией) является положение вещей, при котором положения, выработанные в сердцевине общественного знания, находят свое отражение (без какого-либо искажения) в умах неперсонифицированного круга лиц.
К сожалению, ситуация с пониманием преступления у нас в стране далека от такого положения.
Следует так же отметить, что бытие в возможности не исчерпывается кругом известности его носителя. Это самостоятельная категория бытия, которая относится к человеку, как содержание и форма, более того, мы не можем закрепить за человеком даже способность контроля или повседневного анализа за БВ, соответственно наука здесь в своей целевой причине выступает, как динамическое явление огромной разрушающей способности.
Из вышеприведенного несложно заметить, что для самого субъекта реализации парадигма состоит из 4-х причин, где целевая – это прообраз материальной (бытия в действительности, бытия в возможности, в его отношении к целевой причине), формальная – это отношение восприятия энтелехии субъекта реализации к восприятию его результата сторонним наблюдателем; движущая — сам субъект, наделенный сознанием, приобщенным к целевой причине в той или иной форме. Но для стороннего наблюдателя могут существовать только три причины. При этом ни целевая, ни материальная не могут быть заданы одновременно в перцепции парадигмы.
Дело в том, что сама по себе парадигма, изолированная рамками бытия в возможности, реализуемого в бытие в действительности, состоит из противоречия. Это противоречие и есть идеальное (БВ предмета) и реального — сам предмет (БВД). Заметим, целевая причина, как идеальное начало явления, именно реализуется, т.е. в момент достижения, появления материальной причины идеальная уже не существует для восприятия 3-го лица; ему доступен только результат — бытие в действительности, (материальная причина), и, наоборот, при моменте познания до реализации, только при наличии целевой причины мы не можем говорить о познания материальной, так как ее просто нет как данности для анализа.
Для уголовного права это в достаточной степени существенный момент, поскольку сейчас оно стоит на той позиции, что преступление проявляется только тогда, когда мы можем говорить о начале реализации целевой причины бытия, и (или) завершении процесса реализации — воплощении в действительности задуманного. Как мы увидим в дальнейшем, такая позиция заранее проигрышна и не несет ничего, кроме попустительства в отношении преступления, борьбы с преступлением как явлением социума. Но об этом позже в специальном разделе.
Пока же обратимся далее к нашей методологии познания.
Сейчас заметим, что именно это различие в количестве объектов восприятия формообразует то, что мы называем разницей между обществом и личностью.
Для общества в области восприятия существуют только последствия, которые оно может идентифицировать с содержанием общественного бытия в возможности. Само общество существует только как общественное бытие в возможности, реализация которого вынесена за пределы времени и пространства.
Личность обнаруживает самое себя только в области чувственного восприятия. Исключением из этого правила являются люди, занятые государственной деятельностью высшего порядка, творческие мыслители, и преступники высшего порядка.
Преступление выступает как полноценная парадигма общественного бытия. Понимание данного момента существенно для любой методологии познания. Если пойти еще дальше и пролонгировать сходство, то мы увидим, что так называемый состав преступления, которым сегодня оперирует наука уголовного права, является фактическим анализом явления с точки зрения учения о 4-х причинах бытия Аристотеля. Субъективная сторона – целевая причина, субъект — движущая, объективная – формальная, преступный результат — материальная. Объект в данном случае представляет то идеальное бытие в возможности, которое нарушается бытием энтелехии, реализующей целевую (девиационную) причину бытия.
Однако сегодня положение нашей методологии в отношении познания преступления выглядит удручающе. Наша наука — заложник уже универсального метода — Уголовного кодекса, наши научные точки зрения — комментарии к составам преступлений, заданные законодателем.
Данную ситуацию, учитывая органику нашего Уголовного права, можно было назвать идеальной, но только в том случае, если бы мы жили во времена Аристотеля, теоретическую конструкцию которого мы с таким успехом воплотили через две с половиной тысячи лет. Сегодняшний день преподнес нам гамму явлений, говорить о которых приходится только в положении субъекта, незнающего ничего о них, по причине отсутствия каких-либо знаний в этой области, верифицированных практической работой: организованная преступность, дрейф суверенитета государства, изменение представлений о мире, динамика развития и прочее и прочее.
Новое время – время новых когнитивных систем – требует формирования нового содержания тех методов, с помощью которых общество сможет опознавать те или иные виды социальных девиаций, непосредственно угрожающих его безопасности.
Одним из структурных элементов такового нового метода является понимание реальности, как конгломератов парадигм бытия, переплетенных друг с другом по тем или иным основаниями, в тех или иных связях.
Возможности отражения мира именно таким образом раскрывают достаточно перспективные области познания, которые до этого были отданы на откуп случайности, непознаваемости и прочее.
Но для того, чтобы понять, в чем сущность именно такого понимания мира, обратимся кратко к структуре парадигмы и выделим определенные моменты, которые можно было бы назвать законами формообразования явлений.
Позже в разделе, где речь пойдет о необходимых критериях метода познания преступления, мы подробно рассмотрим возможные вариации слияния парадигм и зависимость результатов познания от того, в каких парадигмах персонифицирует себя познающий субъект.
[1] См. об этом подробнее И.А. Клепицкий «Преступление, административное правонарушение и наказание в России в свете Европейской конвенции о правах человека»// Государство и право, 2000г.№3., стр. 68. «уголовная сфера охватывает»: уголовно – правовые, уголовно – процессуальные и часть административных правоотношений.
[2] см. об этом, например, совместное исследование Дж. Флетчер, А.В. Наумов «Основные концепции современного уголовного права». Изд. Юристъ 1998г. Данная мысль проходит лейтмотивом через всю работу.
[3] Более подробно данные вопросы успешно освещены в труде Освальд Шпенглера «Закат Европы». В частности понимание преемственности культур Древней Греции и Нового времени по схеме прямолинейности вообще как таковое невозможно, как, соответственно, невозможно прямое полагание тех значений, которые были отражением той действительности. Единственный критерий подобия и преемственности, который у нас остается это сам человек индивидуум в его общественных связях. Кстати, с этой точки зрения само Уголовное право в его динамике может быть, как мы увидим позже, своего рода хронометром развития мысли человека о человеке.
