5.
Теоретики от чистого сердца достаточно часто ставят вопрос о выборе как о форме определения судьбы человека, всем известна старая академическая установка – «один украдет потому что умирает с голоду, другой умрет с голоду но не украдет». При этом предполагается, что сам по себе выбор есть форма доведения до предела противоречий именно по бытию в возможности, когда уже единожды апробированные формы реализации того или иного бытия в возможности, до, собственно, реализации в действиях конкретного человека предстают как некоторое неразрешимое противоречие.
Данный подход весьма интересен и поэтому мы остановимся на анализе роли возможности выбирать ту или иную форму поведения применительно к механизму преступного поведения.
Если речь идет о человеке, который никогда не совершал умышленного преступления, то есть преступления, механизм которого прошел через его плоть и кровь, впитался в его сущность понимания себя как преступника, то речь идет, прежде всего, о человеке для которого сама ситуация выбора между преступным и не преступным является первичной, он выбирает между неизвестным с точки зрения чувственного и уже ему обыденной «нормальной » формой поведения – не преступной. Данное положение во многом распространяется и на организованную преступность, в сознании членов которой многие деяния не воспринимаются как преступная форма деятельности. По – сути, когда речь идет о выборе формы поведения, всегда следует ставить знак тождества между понятием преступного, криминального, и понятием морали конкретного индивидуума. Иными словами в простой опознавательной моральной системе «хорошо- плохо» преступление именно попадает в область «плохо». Это нельзя назвать моральным отношением, это будет не совсем верно, потому что классическое понимание морали более всего тяготеет к пониманию общественных, общих и потому доминирующих, интересов бытия всех, в то время, как в нашем случае речь идет именно о конкретном выборе конкретного субъекта. Но сама форма отношения системы опознавательных форм «хорошо- плохо» безусловно унаследована от моральности общественного.
В ситуации данного выбора следует так же отметить факт противостояния – иными словами две формы поведения имеют тождественные условия и предпосылки к реализации в действительности. Если этого нет, не следует говорить о выборе, необходимо говорить о следовании той или иной форме поведения с определенной формой осведомленности об альтернативном пути развития (преступном или наоборот, в зависимости от того кто является объектом анализа). Причины могут быт весьма различными, начиная от самых банальных бытовых, и завершая пониманием преступления по Достоевскому.
В людологии принято считать, что выбор всегда делается в пользу еще неизвестного, то есть в пользу той «возможности», реализация которой еще не имела места в сфере БВД субъекта.
Данное положение вытекает из ряда догм самой природы игры – а именно, что любая возможность в той или иной степени реализуется в действительность, тем самым рождая представление о необходимости в части стороннего восприятия субъектом, как самое себя, так и самого процесса энтелехии. Практика совершения преступлений, как правило, подтверждает данный печальный теоретический вывод. Исследование мотивов преступлений показывает, что формально – юридическое понимание мотива во многом неадекватно реальной интерпретации мотивов самими преступниками, причем безотносительно к пониманию последними вопроса о своей позиции защиты в суде. В принципе, система правоохранительных органов уже построена по принципу презумпции полного недоверия ко всему, что скажет в свое оправдание подсудимый и именно поэтому приписывает ему мотивационную сторону поведения, исходя из того что понимается законом как мотив преступления. На самом же деле практика показывает, что преступления совершаются лицами, исходя из простой возможности совершить то, что ими задумано, то что им доступно в части возможности совершения. Редкое преступление носит характеру сложной схемы преодолевающей сущностные препятствия к реализации задуманного. Все преступления всегда носят предметно — конкретный характер, потому и возможно раскрытие преступлений как таковых.
У государства есть всего лишь некоторое количество сдерживающих моментов- превенция и неотвратимость. Первое слишком мало медиатизированно, второе – всецело и полностью зависит от качества работы правоохранительных органов, которые так же являются субъектами преступной деятельности. Преступники же, особенно в молодом возрасте, идут по пути познания, по пути человеческого. И именно поэтому преступление для общественного всегда выведено за рамки нормы. Признавая, что преступление это норма жизни, общественное теряет возможность осуществлять правосудие, теряет возможность судить. Узнавая в преступлении признаки нормальности, присяжные оправдывают даже самых жестких и бесчеловечных преступников.
Соответственно, понимание того, что выбор есть форма личной ответственности перед тем общественным, что есть в тебе, дает право в свою очередь общественному сделать с личным все, что общественное посчитает целесообразным в отношении других отдельных личностей. При этом юридическая наука и формально – юридическая практика полностью снимает с себя ответственность за те причинно – следственные связи, которые приводят личность к преступлению, единственное слово, которое когда – либо прозвучало в защиту личности (теория детерминизма), так и осталась теорией, не получив практического развития. Хорошо это или плохо - опять же за гранью понимания сотен тысяч осужденных и тысяч приговоренных к смерти. Но это и есть реальность выбора, ибо общественное поддерживает именно такое отношение к тому, что есть преступление. В итоге получается, что наиболее перспективные представления о том, что есть преступление и то каким образом общественное функционирует в преступной среде размещено именно в умах тех, кто так или иначе связан с преступлением, как совершая его, так и будучи занят борьбой с последним. Личность никогда не сможет воздержаться от той схемы реализации, которая является преступной, но она вполне может и не знать о том, что это называемо преступлением, а потому просто является элементом механизма общественного, общественной парадигмы преступления.
Роль выбора всегда аксиоматизировалась государством с целью конституировать свое право на наказание. Право наказания за преступление. Но на самом деле нет никакого выбора, есть всего лишь схема, парадигма бытия, которая является настолько же естественной, как и дыхание. Нет ничего, что четко говорило бы нам о том, что человек ответственен потому, что делает выбор, выбирает и совершает что – либо сознательно так, как это желает представить государство, и так, как это представляют органы правосудия.
Именно поэтому раскрываемость простых бытовых преступлений почти 100% при минимальной дисциплинированности правоохранительных органов. Те преступления, которые не связаны с пониманием выбора между преступлением и нормой являются формой социальной действительности, при этом данные формы еще и защищены усложненным порядком привлечения к уголовной ответственности. Понимать это – необходимость того, кто желает знать, что является преступлением, а что им называется в угоду политической моде и прочим слепым установкам современности.
Итак, оценивая преступление именно как определенную парадигму, наша задача просчитать насколько воля человека может участвовать в том, что называется выбором формы поведения.
О выборе не приходится говорить в случае, если мы имеем дело с субъектом, личное сознание которого уже заменено с общественного на индивидуальное, у которого от общественного остались лишь формы корреспондирования (язык) и формы соответствия (одежда круг общения работа и деньги и прочее). Здесь нет выбора, здесь есть только реализация внутреннего содержания, данная реализация и воспринимается как преступление. Если внутреннее содержание и его реализация носит системный и стабилизированный характер во времени и пространстве, то можно говорить о новой социальной действительности в рамках БВД отдельно взятой личности и т.д. здесь выбора вообще нет, действует принцип того что « возможность» всегда реализуется в действительность.
Теоретики уголовного права обычно оценивают данную форму бытия индивидуума как «социально опасное состояние», о причинно – следственной связи тоже было много слухов, начиная от теории Чезаре Ломброзо и завершая коммунистическими теория бытие- определят сознание (зеркально перевернутая причинно – следственная связь).
Так же нет выбора о блатной среды, у так называемой социально- наследственной преступности. Данная форма индивидуумов представляет собой хотя и не индивидуальную форму организации сознания, но во многом поститулируемо самим обществом (тюрьмы, судимость, кинематограф, телевидение и прочее). Здесь в принципе срабатывает точный и верный сценарий, к которому общественное готово. Это и есть традиционные преступники, сформированные самой правоохранительной и пенитенциарной системой. Для них преступление - форма работы, форма жизни. Как правило, формы их поведение уже криминализовано уголовным законом, исключение составляет – организованная преступность в части своей легализованности.
О выборе можно говорить только в том случае когда речь идет о субъекте полностью персонифицированном общественным, который реализует в поведенческом плане все хоть сколько – нибудь воспринимаемые им как лично- собственные установки ОБВВ, но в определенный период времени сталкивается с ситуацией которая выходит за рамки его сознания, и которую он решает на уровне личного знания, непревнесенного в него самим общественным. Таким образом, ломается его представление о том какое БВВ и в каких формах должно быть реализовано в действительности. Получается ситуация, при которой сознание дает право поступать в соответствии с представлением о том, что есть преступление. Преступление выступает альтернативной формой решения той или иной ситуации, и при этом оно же снимает внутренние противоречия сознания такого обычного человека. Следует отметить, что отсутствие возможности творческого глубинного анализа ситуации является основой того, что преступная форма взаимодействия с материей снимает противоречия по бытию в возможности отдельного индивидуума. Когда общественное сознание аристократии осознало, что большинство индивидуумов именно таким образом становится на путь преступления- от слабости собственного интеллекта- появилась религия снятия противоречий для особо одаренных- религия всепрощения, христианство. Именно данная религия сняла и легализовала форму реакции на жизненные трудности - терпение и прощение.
Что же приходится выбирать нашему субъекту? Выбор осуществляется между известным и привычным, но доказано неправильным, потому что именно данная форма привела его к тому, что он оказался в безвыходном положении, и неизвестным в области чувственного, но известного индивидууму. Каким же образом известно преступление нашему субъекту? Прежде всего, государство заботится о том, чтобы преступление осознавалось как негативная форма- общая превенция, публичные наказания в прошлом, понятие неотвратимости наказания и так далее. Но наш индивидуум опять же выбирает между бракованной собственной чувственностью, реальным выходом (преступлением) и чуждыми чувственному формами отношения к тем, кто совершил преступление со стороны государства, при том, что государство заботится о последнем. Почему же индивидуум выбирает именно преступление как форму поведения? Под влиянием психологических причин и прочее. Есть ли здесь определенная доля индивидуальной воли, или же само общественное сознание запрограммированно таким образом, что воля, так называемая общественная воля, персонифицированная в индивидууме является всего лишь катализатором совершения преступления? Решение данной проблемы должно быть максимально четким, так как доказывая безрезультатность преступного пути развития, можно в перспективе вообще исключить понимание преступления как формы решения проблем социального плана в той или иной области социума. Необходимо создать аналог религии, форму снятия противоречий которая реализовала бы прежде всего убеждение, а не принуждение. Так же очевидно, что социальные институты регулирования противоречий, реализованных в действительности ( суд, и прочие органы разрешения конфликтов) явно скомпрометировали себя. Сама религиозная форма снятия противоречий предполагала наказуемость самого намерения, наказуемость мысли, — эта система наиболее эффективна и по сей день,- наше 50 летние прошлое как нельзя лучше доказывает это.
И так же необходимо помнить, что, когда мы говорим о преступлении, мы, прежде всего, говорим о безопасности государства, в том понимании что государство это бытие в действительности права, в то время как право – исчерпывающее бытие в возможности государства. О безопасности власти вопрос в правовом государстве не ставится. Безопасность власти от уровня преступности в принципе не зависит, скорее наоборот власть заинтересована в преступлениях, как в части элементов исполнительной власти (правоохранительные органы), так и в части структурообразующего начала – политика в части избирательного процесса.
Выбор между возможностью и забракованными парадигмами перехода возможного в действительное. Почему выбор совершается в пользу преступления? и почему это естественно для человека, как он потом скажет у меня не было другого выхода, у меня не было выбора? Отбрасывая формы так называемого аффективного поведения, когда мы не вольны «в первых порывах наших чувств» (Дон Кихот Ламанческий).
Ответ прост. Весь путь воли человека от рождения и до смерти состоит из простого механизма- «возможность — действительное». В той степени, в какой действительное подтверждает возможностью последняя существует для человека. Навык быть человеком состоит в непреодолимом стремлении к чувственному, к тому, чтобы возможность была познана эмпирически. Первый шаг навстречу чувственному всегда прост и естественен для человека, не сталкивавшегося с возможностью до этого в ее чувственном проявлении. Это и есть ценность. Ценообразование человеческого состоит в том, чтобы определять и идентифицировать себя в окружающих формах перехода возможного в действительное. Узнавая новую социальную действительность, порожденную реализованной возможностью, человек не опирается на опять же новую возможность, он начинает детализировать в чувственном новое бытие в возможности, начинается процесс притирки, и здесь от чувственного, и только от чувственного восприятия зависит каково будет его отношение к новой роли. Для наркотиков это первый и конечный шаг, для преступления не все так однозначно, возможны альтернативные варианты. Все зависит от ступенчатости выбора.
Первая ступень – это снятие противоречия в самом бытии в возможности, то есть приятие решения, вторая – начало реализации при сопутствующем сохранении намерения. Воля в любом случае всегда нацелена на реализацию, при отсутствии опыта по реализации того или иного бытия в возможности каждая форма реализованного бытия возможности воспринимается как положительный результат.
Сама природа человека такова, что все формы действительного окутывают нас в соответствии с нашими представлениями о возможном. Человек подобен жемчужине. Он продукт изъятия, устранения от боли познания, от всего того, что он есть на самом деле. Возникая однажды как форма согласия с миром он пытается сохранить эту форму до конца дней.
Преступление уже потому для него преступление, что его нельзя оправдать с точки зрения не его самого, но вполне возможно оправдать самой средою из – за, и вопреки, которой совершается преступление. Это не выбор между собой как личностью и чем- то противопоставленным самое себя – это следование тому продуктом чего являешься. Некоторого рода шоппинг. Само общество создает его и усиливает. В конце концов, жизнь человека сегодня стоит не больше пожизненного лишения свободы.
Возлагать за это морализированную ответственность, как минимум, глупо и неэффективно.
Теоретики от чистого сердца достаточно часто ставят вопрос о выборе как о форме определения судьбы человека, всем известна старая академическая установка – «один украдет потому что умирает с голоду, другой умрет с голоду но не украдет». При этом предполагается, что сам по себе выбор есть форма доведения до предела противоречий именно по бытию в возможности, когда уже единожды апробированные формы реализации того или иного бытия в возможности, до, собственно, реализации в действиях конкретного человека предстают как некоторое неразрешимое противоречие.
Данный подход весьма интересен и поэтому мы остановимся на анализе роли возможности выбирать ту или иную форму поведения применительно к механизму преступного поведения.
Если речь идет о человеке, который никогда не совершал умышленного преступления, то есть преступления, механизм которого прошел через его плоть и кровь, впитался в его сущность понимания себя как преступника, то речь идет, прежде всего, о человеке для которого сама ситуация выбора между преступным и не преступным является первичной, он выбирает между неизвестным с точки зрения чувственного и уже ему обыденной «нормальной » формой поведения – не преступной. Данное положение во многом распространяется и на организованную преступность, в сознании членов которой многие деяния не воспринимаются как преступная форма деятельности. По – сути, когда речь идет о выборе формы поведения, всегда следует ставить знак тождества между понятием преступного, криминального, и понятием морали конкретного индивидуума. Иными словами в простой опознавательной моральной системе «хорошо- плохо» преступление именно попадает в область «плохо». Это нельзя назвать моральным отношением, это будет не совсем верно, потому что классическое понимание морали более всего тяготеет к пониманию общественных, общих и потому доминирующих, интересов бытия всех, в то время, как в нашем случае речь идет именно о конкретном выборе конкретного субъекта. Но сама форма отношения системы опознавательных форм «хорошо- плохо» безусловно унаследована от моральности общественного.
В ситуации данного выбора следует так же отметить факт противостояния – иными словами две формы поведения имеют тождественные условия и предпосылки к реализации в действительности. Если этого нет, не следует говорить о выборе, необходимо говорить о следовании той или иной форме поведения с определенной формой осведомленности об альтернативном пути развития (преступном или наоборот, в зависимости от того кто является объектом анализа). Причины могут быт весьма различными, начиная от самых банальных бытовых, и завершая пониманием преступления по Достоевскому.
В людологии принято считать, что выбор всегда делается в пользу еще неизвестного, то есть в пользу той «возможности», реализация которой еще не имела места в сфере БВД субъекта.
Данное положение вытекает из ряда догм самой природы игры – а именно, что любая возможность в той или иной степени реализуется в действительность, тем самым рождая представление о необходимости в части стороннего восприятия субъектом, как самое себя, так и самого процесса энтелехии. Практика совершения преступлений, как правило, подтверждает данный печальный теоретический вывод. Исследование мотивов преступлений показывает, что формально – юридическое понимание мотива во многом неадекватно реальной интерпретации мотивов самими преступниками, причем безотносительно к пониманию последними вопроса о своей позиции защиты в суде. В принципе, система правоохранительных органов уже построена по принципу презумпции полного недоверия ко всему, что скажет в свое оправдание подсудимый и именно поэтому приписывает ему мотивационную сторону поведения, исходя из того что понимается законом как мотив преступления. На самом же деле практика показывает, что преступления совершаются лицами, исходя из простой возможности совершить то, что ими задумано, то что им доступно в части возможности совершения. Редкое преступление носит характеру сложной схемы преодолевающей сущностные препятствия к реализации задуманного. Все преступления всегда носят предметно — конкретный характер, потому и возможно раскрытие преступлений как таковых.
У государства есть всего лишь некоторое количество сдерживающих моментов- превенция и неотвратимость. Первое слишком мало медиатизированно, второе – всецело и полностью зависит от качества работы правоохранительных органов, которые так же являются субъектами преступной деятельности. Преступники же, особенно в молодом возрасте, идут по пути познания, по пути человеческого. И именно поэтому преступление для общественного всегда выведено за рамки нормы. Признавая, что преступление это норма жизни, общественное теряет возможность осуществлять правосудие, теряет возможность судить. Узнавая в преступлении признаки нормальности, присяжные оправдывают даже самых жестких и бесчеловечных преступников.
Соответственно, понимание того, что выбор есть форма личной ответственности перед тем общественным, что есть в тебе, дает право в свою очередь общественному сделать с личным все, что общественное посчитает целесообразным в отношении других отдельных личностей. При этом юридическая наука и формально – юридическая практика полностью снимает с себя ответственность за те причинно – следственные связи, которые приводят личность к преступлению, единственное слово, которое когда – либо прозвучало в защиту личности (теория детерминизма), так и осталась теорией, не получив практического развития. Хорошо это или плохо - опять же за гранью понимания сотен тысяч осужденных и тысяч приговоренных к смерти. Но это и есть реальность выбора, ибо общественное поддерживает именно такое отношение к тому, что есть преступление. В итоге получается, что наиболее перспективные представления о том, что есть преступление и то каким образом общественное функционирует в преступной среде размещено именно в умах тех, кто так или иначе связан с преступлением, как совершая его, так и будучи занят борьбой с последним. Личность никогда не сможет воздержаться от той схемы реализации, которая является преступной, но она вполне может и не знать о том, что это называемо преступлением, а потому просто является элементом механизма общественного, общественной парадигмы преступления.
Роль выбора всегда аксиоматизировалась государством с целью конституировать свое право на наказание. Право наказания за преступление. Но на самом деле нет никакого выбора, есть всего лишь схема, парадигма бытия, которая является настолько же естественной, как и дыхание. Нет ничего, что четко говорило бы нам о том, что человек ответственен потому, что делает выбор, выбирает и совершает что – либо сознательно так, как это желает представить государство, и так, как это представляют органы правосудия.
Именно поэтому раскрываемость простых бытовых преступлений почти 100% при минимальной дисциплинированности правоохранительных органов. Те преступления, которые не связаны с пониманием выбора между преступлением и нормой являются формой социальной действительности, при этом данные формы еще и защищены усложненным порядком привлечения к уголовной ответственности. Понимать это – необходимость того, кто желает знать, что является преступлением, а что им называется в угоду политической моде и прочим слепым установкам современности.
Итак, оценивая преступление именно как определенную парадигму, наша задача просчитать насколько воля человека может участвовать в том, что называется выбором формы поведения.
О выборе не приходится говорить в случае, если мы имеем дело с субъектом, личное сознание которого уже заменено с общественного на индивидуальное, у которого от общественного остались лишь формы корреспондирования (язык) и формы соответствия (одежда круг общения работа и деньги и прочее). Здесь нет выбора, здесь есть только реализация внутреннего содержания, данная реализация и воспринимается как преступление. Если внутреннее содержание и его реализация носит системный и стабилизированный характер во времени и пространстве, то можно говорить о новой социальной действительности в рамках БВД отдельно взятой личности и т.д. здесь выбора вообще нет, действует принцип того что « возможность» всегда реализуется в действительность.
Теоретики уголовного права обычно оценивают данную форму бытия индивидуума как «социально опасное состояние», о причинно – следственной связи тоже было много слухов, начиная от теории Чезаре Ломброзо и завершая коммунистическими теория бытие- определят сознание (зеркально перевернутая причинно – следственная связь).
Так же нет выбора о блатной среды, у так называемой социально- наследственной преступности. Данная форма индивидуумов представляет собой хотя и не индивидуальную форму организации сознания, но во многом поститулируемо самим обществом (тюрьмы, судимость, кинематограф, телевидение и прочее). Здесь в принципе срабатывает точный и верный сценарий, к которому общественное готово. Это и есть традиционные преступники, сформированные самой правоохранительной и пенитенциарной системой. Для них преступление - форма работы, форма жизни. Как правило, формы их поведение уже криминализовано уголовным законом, исключение составляет – организованная преступность в части своей легализованности.
О выборе можно говорить только в том случае когда речь идет о субъекте полностью персонифицированном общественным, который реализует в поведенческом плане все хоть сколько – нибудь воспринимаемые им как лично- собственные установки ОБВВ, но в определенный период времени сталкивается с ситуацией которая выходит за рамки его сознания, и которую он решает на уровне личного знания, непревнесенного в него самим общественным. Таким образом, ломается его представление о том какое БВВ и в каких формах должно быть реализовано в действительности. Получается ситуация, при которой сознание дает право поступать в соответствии с представлением о том, что есть преступление. Преступление выступает альтернативной формой решения той или иной ситуации, и при этом оно же снимает внутренние противоречия сознания такого обычного человека. Следует отметить, что отсутствие возможности творческого глубинного анализа ситуации является основой того, что преступная форма взаимодействия с материей снимает противоречия по бытию в возможности отдельного индивидуума. Когда общественное сознание аристократии осознало, что большинство индивидуумов именно таким образом становится на путь преступления- от слабости собственного интеллекта- появилась религия снятия противоречий для особо одаренных- религия всепрощения, христианство. Именно данная религия сняла и легализовала форму реакции на жизненные трудности - терпение и прощение.
Что же приходится выбирать нашему субъекту? Выбор осуществляется между известным и привычным, но доказано неправильным, потому что именно данная форма привела его к тому, что он оказался в безвыходном положении, и неизвестным в области чувственного, но известного индивидууму. Каким же образом известно преступление нашему субъекту? Прежде всего, государство заботится о том, чтобы преступление осознавалось как негативная форма- общая превенция, публичные наказания в прошлом, понятие неотвратимости наказания и так далее. Но наш индивидуум опять же выбирает между бракованной собственной чувственностью, реальным выходом (преступлением) и чуждыми чувственному формами отношения к тем, кто совершил преступление со стороны государства, при том, что государство заботится о последнем. Почему же индивидуум выбирает именно преступление как форму поведения? Под влиянием психологических причин и прочее. Есть ли здесь определенная доля индивидуальной воли, или же само общественное сознание запрограммированно таким образом, что воля, так называемая общественная воля, персонифицированная в индивидууме является всего лишь катализатором совершения преступления? Решение данной проблемы должно быть максимально четким, так как доказывая безрезультатность преступного пути развития, можно в перспективе вообще исключить понимание преступления как формы решения проблем социального плана в той или иной области социума. Необходимо создать аналог религии, форму снятия противоречий которая реализовала бы прежде всего убеждение, а не принуждение. Так же очевидно, что социальные институты регулирования противоречий, реализованных в действительности ( суд, и прочие органы разрешения конфликтов) явно скомпрометировали себя. Сама религиозная форма снятия противоречий предполагала наказуемость самого намерения, наказуемость мысли, — эта система наиболее эффективна и по сей день,- наше 50 летние прошлое как нельзя лучше доказывает это.
И так же необходимо помнить, что, когда мы говорим о преступлении, мы, прежде всего, говорим о безопасности государства, в том понимании что государство это бытие в действительности права, в то время как право – исчерпывающее бытие в возможности государства. О безопасности власти вопрос в правовом государстве не ставится. Безопасность власти от уровня преступности в принципе не зависит, скорее наоборот власть заинтересована в преступлениях, как в части элементов исполнительной власти (правоохранительные органы), так и в части структурообразующего начала – политика в части избирательного процесса.
Выбор между возможностью и забракованными парадигмами перехода возможного в действительное. Почему выбор совершается в пользу преступления? и почему это естественно для человека, как он потом скажет у меня не было другого выхода, у меня не было выбора? Отбрасывая формы так называемого аффективного поведения, когда мы не вольны «в первых порывах наших чувств» (Дон Кихот Ламанческий).
Ответ прост. Весь путь воли человека от рождения и до смерти состоит из простого механизма- «возможность — действительное». В той степени, в какой действительное подтверждает возможностью последняя существует для человека. Навык быть человеком состоит в непреодолимом стремлении к чувственному, к тому, чтобы возможность была познана эмпирически. Первый шаг навстречу чувственному всегда прост и естественен для человека, не сталкивавшегося с возможностью до этого в ее чувственном проявлении. Это и есть ценность. Ценообразование человеческого состоит в том, чтобы определять и идентифицировать себя в окружающих формах перехода возможного в действительное. Узнавая новую социальную действительность, порожденную реализованной возможностью, человек не опирается на опять же новую возможность, он начинает детализировать в чувственном новое бытие в возможности, начинается процесс притирки, и здесь от чувственного, и только от чувственного восприятия зависит каково будет его отношение к новой роли. Для наркотиков это первый и конечный шаг, для преступления не все так однозначно, возможны альтернативные варианты. Все зависит от ступенчатости выбора.
Первая ступень – это снятие противоречия в самом бытии в возможности, то есть приятие решения, вторая – начало реализации при сопутствующем сохранении намерения. Воля в любом случае всегда нацелена на реализацию, при отсутствии опыта по реализации того или иного бытия в возможности каждая форма реализованного бытия возможности воспринимается как положительный результат.
Сама природа человека такова, что все формы действительного окутывают нас в соответствии с нашими представлениями о возможном. Человек подобен жемчужине. Он продукт изъятия, устранения от боли познания, от всего того, что он есть на самом деле. Возникая однажды как форма согласия с миром он пытается сохранить эту форму до конца дней.
Преступление уже потому для него преступление, что его нельзя оправдать с точки зрения не его самого, но вполне возможно оправдать самой средою из – за, и вопреки, которой совершается преступление. Это не выбор между собой как личностью и чем- то противопоставленным самое себя – это следование тому продуктом чего являешься. Некоторого рода шоппинг. Само общество создает его и усиливает. В конце концов, жизнь человека сегодня стоит не больше пожизненного лишения свободы.
Возлагать за это морализированную ответственность, как минимум, глупо и неэффективно.
