17.1.2.
Амплитуда колебаний научной мысли относительно понимания игры складывалась неоднозначно на протяжении развития философии, культурологи. Нам ближе всего позиция Шеллинга —человек жив до тех пор, пока он играет — своего рода Ludoergosum. В целом же, игра понимается как составляющая культуры человека, как то, что имманентно включено в понятие человеческого, то, в чем обретает себя традиция человеческого. Примеров в обоснование данной позиции множество, начиная от тотемности, как формы рождения культуры (ритуальность, символизм, зачатки письменности) и заканчивая герменевтическими исследованиями Импре Лакатоса и Бертрана Рассела, которые свели все заблуждения философии к игре языка. Обширнейшее распространение теория игры как концепта культуры получила в трудах Плеханова, Фробениуса. Эрик Берн фундаментально классифицировал человека с точки зрения того, что он понимал под игрою («Люди, которые играют в игры, игры в которые играют люди»). Чтобы представить себе разброс знания об игре и форм ее понимания дадим небольшую сводку теорий (классификация условна и отражает академические представления): 1) теория избытка нервных сил (Г. Спенсер, Г. Шурц);
2) теория инстинктивности, функции упражнения (К. Гросс, В. Штерн, Ф. Бейтендейк и др.)
3) теория рекапитуляции и антиципации (Э. Геккель, Г. Холл, А. Валлон, Вуарен, Аллин);
4) теория функционального удовольствия, реализация врожденных влечений ( К. Бюлер, З. Фрейд, А. Адлер);
5) теория религиозного начала (Хёйзинга, Всеволодский-Гернгросс, М.М. Бахтин, Соколов и др.);
6) теория отдыха в игре (Штейнталь, Патрик, Лацарус, Валлон);
7) теория духовного развития ребенка в игре (Ушинский, Пиаже, А.С.Макаренко, Левин, Л.С. Выготский, В.А. Сухомлинский, Д. Б. Эльконин);
8) теория воздействия на мир через игру (С.Л. Рубинштейн, А.Н. Леонтьев, Узнадзе);
9) связь игры с искусством и эстетической культурой (Платон, Шиллер, Фребель, Спенсер, Рид и др.);
10) труд как источник появления игры (Вундт, Плеханов, Лавров, Лафарг, Мазаев);
11) теория абсолютизации культурного значения игры (Хёйзинга, Ортега-и-Гассет, Гессе, Лем).
Помимо этого, практически не обходится и года без того, чтобы в той или иной гуманитарной дисциплине не прошла защита кандидатской или докторской диссертации на тему игры, ее влияния, использования и перспектив методологии применительно к контексту той или иной дисциплины.
Практически нет области гуманитарного знания, в которой бы тот или иной ученый вдруг не обнаружил, что это все является игрой, и понимание этого открывает новые перспективы познания. Доля иронии здесь уместна, но не совсем конструктивна. Игра включена в предметность познания на протяжении всего периода развития средневековой науки, ее по — разному исследуют, то, как забаву и праздность перед лицом Бога, то, как войну через призмунастольных игр, то, как любовь и прочее. Везде лейтмотив игры. Ну, а исследования природы музыки? Кто из философов, социологов, структуралистов не обращался к музыке как полигону для своей методологии познания игры?..
При этом игре приписывают самые разнообразные признаки, начиная от добровольности, свободы, самоценности, детальности детализации и заканчивая способностью структурирования пространства и времени, персонификации человека, структурирования качеств самого человека. Легче сказать, что игрою не является, чем, что игрою является. При этом игра понимается в методологической традиции рассуждениякак эмпирически заданное основание для анализа, доступное в момент рассуждения о нем.
Как бы не любили Артура Шопенгауэра, но он поразительно наглядно и точно сформулировал проблему «предмета и метода» познания. Предмет не уясняется без метода, но метод тем более не доступен познанию, как недоступен глаз для видящего этим глазом. Только изучив определенный предмет с помощью методологии (перенеся в область материальной причины содержание целевой), завершив процесс реализации бытия в возможности, можно установить методологию, благодаря которой происходило познание. Предмет, сформированный, изученный методом, это своего рода зеркало для глаза. Каждый философ думает, что создает систему, не подозревая, что он этой системой и является; человек экстраверт, так устроено общество (хотя и Сократ, и оракул в Дельфах пытались добиться обратного).
Игра как предмет познания не стала исключением. Анализ игры всегда вьется в основе двух моментов – игры животных и игры человека. Если отбросить предметную сторону энтелехии (игровую атрибутику человеческого), то большинство методологов склонны видеть тождественность в природной способности играть человека и животного. На наш взгляд такой подход (изучение игр, животных, затем мониторинг игр человека, определение сходства и различия, выводная часть) представляется ошибочным. Человеку свойственно приписывать качественность самое себя всему, по сути это отлично описанныйи доказанный в психоанализе механизм перцепций. В отношении игры, прежде всего, следует установить, что это процесс, во времени и пространстве. Такие выражения как игры разума, игра воображения и прочее — не более, чем фигура речи. Игра всегда задана в области действительного, бытия в действительности. Невозможно, например, в уме поиграть в покер, шахматы и прочее (при том, что играют двое), для самого шахматиста, игрока, это не игра, а бытие в возможности, которое реализовывается в рамках процесса мыслительной деятельности (бытие в действительности представлено надлежащими образами, соответствующими каким-то определенным формам игр, наличествующим в области действительного).
Самое простое для методолога в нашей ситуации было бы сказать, что игра — это форма бытия энтелехии. Но тогда мы бы получили не методологию, а идеологию. Игра для людолога — не более, чем точка опоры. Ошибка и бессмыслица утверждать, что все игра, любая деятельность является игрою. Этот тезис можно с успехом доказать, но от этого истинность не подвинется.
Точнее, любая социальная деятельностьможет быть игрою, любой человек проходит через игру в стремлении к любой социальной деятельности. Игра задана в бытии любого человека, является имманентностью человека.
Забегая чуть вперед, объяснимся в отношенииалеантности (alea— игральная кость, жребий, в людологии — эмоциональное напряжение деятельности, азартность). Если брать мир в изоляции познания, создавая из мира предмет познания на момент рассуждения, то есть, отсекая все параллельное и неизвестное на момент суждения, отказываясь от возможно неизвестного прошлого и отрекаясь от будущего, представляя человека со всеми его знаниями как универсум отражения мира, а его самого как единственного носителя знания о мире (прием «универсализации мышления»), то любая деятельность являлась игрой для такого субъекта. При этом разница между игрой и не игрой лишь в степени алеантности рассматриваемого процесса. Так, любая новая деятельность требует от человека приобщения к себе через подражание, через включение в систему правил и форм поведения, от того, насколько человек умеет подражать и воспринимать зависит его успешность, то, насколько он будет встречен и подобен новой системе. То, что человек развивается в системе игр — факт, не требующий доказывания (дети). Постепенно бытие в возможности переходит в человека, система его реализации оттачивается, противоречие между идеальным и реальным снимается и происходит уравновешивание идеального и реального. С этого момента степень алеантности в деятельности начинает падать, игра превращается в форму устойчивой деятельности, становится деятельностью. В зависимости от степени алеантности можно классифицировать деятельность человека, начиная от игры и заканчивая всем тем, что игрою назвать нельзя, ни с точки зрения ощущений нашего универсализированного субъекта, ни с точки зрения здравого смысла. Игра возникает как форма снятия противоречия между реальным и идеальным, и чем острее данное противоречие, тем алеантнее игра. Что было бы, если бы не было игр? Как происходило бы общение между людьми, как выглядило бы общество? Как механизм вечного несоответствия, вечного противоборства и недопонимания. Умение играть — где-то не замечать неприятного, где-то проявить заинтересованность, где-то приукрасить, где-то прикинуться, и т. д., позволяет людям влюбляться, творить, работать, дружить и прочее и прочее. Игры как игры, которые может проанализировать каждый, и к которым каждый может прибегнуть — обеспечивают совместимость и общежитие людей (право, государство с его институтами, униформами, мантиями и громогласными заявлениями, избирательной системой — первое тому доказательство). Именно они обеспечивают преемственностьво времени содержания действительного, иногда поражая нас причудой традиций прошлого. Кто знает сегодня, что выражение «из него песок сыпется» произошло от того, что мужчины в преклонном возрасте подкладывали в панталоны мешки с песочком, чтобы визуально увеличить размер своих гениталий? Историю, наверное, потому и называют шутницей, что многое из прошлого в настоящем представляется как шутка.
Но, к сожалению, использовать подобный прием универсализации мышления означает быть философом, раскладывая жизнь на ступенчатость вот таких форм универсализации. Задача методологии людологии несколько иная.
Анализ игры, таким образом, преобразуется в анализ процесса и субъекта (все существует в этом мире относительно человека).
17.1.2.1.
В людологической традиции игра выступает, как то, благодаря чему бытие в возможности переводится в действительность. Алеантность изначально берет свое начало в противоречивости бытия в возможности (экзистенциальные, и атрибутивные противоречия). Трансформация этих противоречий может быть внешней, когда в действительность реализовываются два и более противоречий БВ, которые затем снимаются в области действительности самым, что ни есть агональным способом (поединок, преступление, война и прочее в случае экзистенциальности, конкуренция — в случае атрибутивности). Внутренняя трансформация представляет собой сомнение субъекта реализации относительно результата реализации (включенности в реализацию) бытия в возможности (получится — не получится для экзистенциальных, и качественность для атрибутивных, хотя выделение последних не вполне оправданно). Следует отметить, что субъект, не сопоставленный целевой причине, людологией относится к предметной стороне энтелехии (классический пример исполнителя, который отвечает только за свой участок работы, и держится правил исполнения, как слепой стены). Алеантность прямо убывает при количестве повторений реализации бытия в возможности в действительность. Первая попытка уникальная и структурообразующая; вторая и третья — закрепляющие и отшлифовывающие; дальнейшие представляют форму деятельности, вплоть до образования навыка, или привычки (сравнения в формулах не представлены).
В области действительного игра есть то, что формообразует материю. Под материей, исходя из того, что это хаос, мы понимаем бытие в возможности. В парадигме игра обеспечивает бытие формальной и движущей причины (субъекта). Формальность творит игровая атрибутика (даже раздетые и изолированные люди различаются и занимают соответствующее им место в соответствии с тем, как они говорят, как выглядят, ведут себя), в нормальных условиях игровая атрибутика имеет определяющее значение, с этой точки зрения разница между взрослым и ребенком — только в стоимости игрушек. С точки зрения движущей причины игра персонифицирует субъекта, заставляет его желать результата, ставит его состояние самооценки, самосознания в зависимостьот достижения результата реализации. В парадигме бытия игра либо есть все, вместо парадигмы, когда не представилось возможным реализовать БВ, или же когда рациональность БВ утрачена и та или иная форма деятельности превращена в ритуальность (игра как игра), либо соединяет в себе, соответственно, формальную и движущую причину (удачная реализация).
Игра вовсе не абсолютизируется людологией как альфа и омега деятельности человека. Определение степени игрового зависит от конкретики анализа. Следует понимать, что во времена Стагирита все было игрой, то, что мы сегодня принимаем за эллинизм было молодостью человеческого, первой любовью человека с рациональностью в Западном мире, всего того удивительного, что впервые возникло как город, как особая магическая сфера единобытия сообщества людей (Ортега-и-Гассет «Восстание масс»). Серьезное возникает как результат перцепции игрового, либо высоко алеантной деятельности, субъектом, не участвующим в игре, не сопоставленным реализации БВ по времени и пространству.
Понимание игры как того, что формообразует социальную материю, позволяет объяснить изменчивость, эволюционность социального. Это первое основание выделения людологии как самостоятельной когнитивной системы. Второе основание — это понимание того, что общество не существует в каком либо виде помимо человеков. Как справедливо было сказано, нет истории, есть только биографии (особенно хорошо это понимается на войне). Все вокруг нас — продукт деятельности человека. Каждое новое достижение, каждый новый шаг за «круг человека» — это реализации индивидуального, преобразованного общественного бытия в возможности, акт творческой воли. Реализация творческого, акт творческого, является игрой. Необходимо понимать, что как бы крепка не была система общественных отношений, как бы стабильны не были формы структурирования социума, все может быть уничтожено, преобразовано какой-нибудь, в сущности, с точки зрения старой системы, безделицей, пустячком, игрушкой, игрою. Преобразование социума — практика людологической методологии.
Игра – ключ к изменению социального, преобразованию чувственного, действительного. В игре и как игра создается все новое в этом мире.изменению социального, преобразованию чувственного, действительного. При этом, игра способна сотворить и новое прошлое, вспомним хотя бы историю Второй Мировой Войны, написанную в СССР.
Умение отличить соответствие бытия в возможности к действительности – умение установить истину. В наше время именно людология должна стать формой познания для неперсонифицированного круга лиц, тем, что позволит отличать ложь от правды, извлекать сухой остаток бытия, не погрязая в конкретике фактологии.
Выше изложена краткая формула людологической методологии. По существу, новация заключается лишь в том, что игра понимается как метод познания, а не предмет исследования. Основ бытийности, описанных свыше 2-х тысяч лет назад людология не изменяет. Еще раз повторимся, что людология понимает игру только в области действительного, только как элемент энтелехии, как то, что структурирует, формообразовывает БВ (социальную материю).
Далее мы раскроем некоторые детали метода людологии.
17.2.
Предметом универсального людологического анализа оснований классификации выступают конгломераты явлений (в форме, как правило, процессов), сведенных в следующие общие и полярные парадигмы:
1. «Мир» как сумма переходов БВ в БД различного уровня сложности. Универсум, подтвержденный (реализованный, реализовываемый) множественностью действительного (сумма субъектов).
При анализе классификации явлений, попадающих в парадигму «Мир», необходимо учитывать следующиеуниверсальные особенности (трудности) классификации:
1. Общая целостность (гипотетическое). Мир не задан эмпирически, и геометрия, и география, и астрономия, и прочие естественные науки — толковательское объяснение мира, которое необходимо анализировать, к слову сказать, тщательнейшим образом.
2. Способное быть воспринятым (с точки зрения предела познавательной способности субъекта). Адекватное по степени встречности и подобия при сопоставленностиавтоматизированного бытия в возможности формальной причины.
3. Неспособное быть воспринимаемым вообще. У Иммануила Канта, например, «вещь в себе», но на самом деле простое не совпадение субъекта как суммы перехода, БВ, БД и энтелехии конкретно предметным формам исследования, а не мира в целом. Это присуще всем, отличительной чертой здесь является то, что при этом суждение о конкретно-частном на основе параллелизма с общим гипотетическим суждением — невозможно по качественной оценке.
2.«Исследователь», противопоставляющий себя миру (активный субъект познания). Универсум, подтвержденный (реализованный, реализовываемый) в отношении персонифицированного количества субъектов (сам «исследователь», его последователи).
Разница здесь только в количестве участниковвновь созданного «исследователем» БВ. Когда оно станет общественным бытием в возможности, то есть бытием в возможности присущим всем, кто идентифицирует себя с понятием человеческого, это уже будет «Миром» — новой формой организации социальной материи. Не универсальные формы мира не рассматриваются как самостоятельный предмет анализа, так как они носят технический характер.
<span style=«font-size: 10.0pt; font-family: Aria
Амплитуда колебаний научной мысли относительно понимания игры складывалась неоднозначно на протяжении развития философии, культурологи. Нам ближе всего позиция Шеллинга —человек жив до тех пор, пока он играет — своего рода Ludoergosum. В целом же, игра понимается как составляющая культуры человека, как то, что имманентно включено в понятие человеческого, то, в чем обретает себя традиция человеческого. Примеров в обоснование данной позиции множество, начиная от тотемности, как формы рождения культуры (ритуальность, символизм, зачатки письменности) и заканчивая герменевтическими исследованиями Импре Лакатоса и Бертрана Рассела, которые свели все заблуждения философии к игре языка. Обширнейшее распространение теория игры как концепта культуры получила в трудах Плеханова, Фробениуса. Эрик Берн фундаментально классифицировал человека с точки зрения того, что он понимал под игрою («Люди, которые играют в игры, игры в которые играют люди»). Чтобы представить себе разброс знания об игре и форм ее понимания дадим небольшую сводку теорий (классификация условна и отражает академические представления): 1) теория избытка нервных сил (Г. Спенсер, Г. Шурц);
2) теория инстинктивности, функции упражнения (К. Гросс, В. Штерн, Ф. Бейтендейк и др.)
3) теория рекапитуляции и антиципации (Э. Геккель, Г. Холл, А. Валлон, Вуарен, Аллин);
4) теория функционального удовольствия, реализация врожденных влечений ( К. Бюлер, З. Фрейд, А. Адлер);
5) теория религиозного начала (Хёйзинга, Всеволодский-Гернгросс, М.М. Бахтин, Соколов и др.);
6) теория отдыха в игре (Штейнталь, Патрик, Лацарус, Валлон);
7) теория духовного развития ребенка в игре (Ушинский, Пиаже, А.С.Макаренко, Левин, Л.С. Выготский, В.А. Сухомлинский, Д. Б. Эльконин);
8) теория воздействия на мир через игру (С.Л. Рубинштейн, А.Н. Леонтьев, Узнадзе);
9) связь игры с искусством и эстетической культурой (Платон, Шиллер, Фребель, Спенсер, Рид и др.);
10) труд как источник появления игры (Вундт, Плеханов, Лавров, Лафарг, Мазаев);
11) теория абсолютизации культурного значения игры (Хёйзинга, Ортега-и-Гассет, Гессе, Лем).
Помимо этого, практически не обходится и года без того, чтобы в той или иной гуманитарной дисциплине не прошла защита кандидатской или докторской диссертации на тему игры, ее влияния, использования и перспектив методологии применительно к контексту той или иной дисциплины.
Практически нет области гуманитарного знания, в которой бы тот или иной ученый вдруг не обнаружил, что это все является игрой, и понимание этого открывает новые перспективы познания. Доля иронии здесь уместна, но не совсем конструктивна. Игра включена в предметность познания на протяжении всего периода развития средневековой науки, ее по — разному исследуют, то, как забаву и праздность перед лицом Бога, то, как войну через призмунастольных игр, то, как любовь и прочее. Везде лейтмотив игры. Ну, а исследования природы музыки? Кто из философов, социологов, структуралистов не обращался к музыке как полигону для своей методологии познания игры?..
При этом игре приписывают самые разнообразные признаки, начиная от добровольности, свободы, самоценности, детальности детализации и заканчивая способностью структурирования пространства и времени, персонификации человека, структурирования качеств самого человека. Легче сказать, что игрою не является, чем, что игрою является. При этом игра понимается в методологической традиции рассуждениякак эмпирически заданное основание для анализа, доступное в момент рассуждения о нем.
Как бы не любили Артура Шопенгауэра, но он поразительно наглядно и точно сформулировал проблему «предмета и метода» познания. Предмет не уясняется без метода, но метод тем более не доступен познанию, как недоступен глаз для видящего этим глазом. Только изучив определенный предмет с помощью методологии (перенеся в область материальной причины содержание целевой), завершив процесс реализации бытия в возможности, можно установить методологию, благодаря которой происходило познание. Предмет, сформированный, изученный методом, это своего рода зеркало для глаза. Каждый философ думает, что создает систему, не подозревая, что он этой системой и является; человек экстраверт, так устроено общество (хотя и Сократ, и оракул в Дельфах пытались добиться обратного).
Игра как предмет познания не стала исключением. Анализ игры всегда вьется в основе двух моментов – игры животных и игры человека. Если отбросить предметную сторону энтелехии (игровую атрибутику человеческого), то большинство методологов склонны видеть тождественность в природной способности играть человека и животного. На наш взгляд такой подход (изучение игр, животных, затем мониторинг игр человека, определение сходства и различия, выводная часть) представляется ошибочным. Человеку свойственно приписывать качественность самое себя всему, по сути это отлично описанныйи доказанный в психоанализе механизм перцепций. В отношении игры, прежде всего, следует установить, что это процесс, во времени и пространстве. Такие выражения как игры разума, игра воображения и прочее — не более, чем фигура речи. Игра всегда задана в области действительного, бытия в действительности. Невозможно, например, в уме поиграть в покер, шахматы и прочее (при том, что играют двое), для самого шахматиста, игрока, это не игра, а бытие в возможности, которое реализовывается в рамках процесса мыслительной деятельности (бытие в действительности представлено надлежащими образами, соответствующими каким-то определенным формам игр, наличествующим в области действительного).
Самое простое для методолога в нашей ситуации было бы сказать, что игра — это форма бытия энтелехии. Но тогда мы бы получили не методологию, а идеологию. Игра для людолога — не более, чем точка опоры. Ошибка и бессмыслица утверждать, что все игра, любая деятельность является игрою. Этот тезис можно с успехом доказать, но от этого истинность не подвинется.
Точнее, любая социальная деятельностьможет быть игрою, любой человек проходит через игру в стремлении к любой социальной деятельности. Игра задана в бытии любого человека, является имманентностью человека.
Забегая чуть вперед, объяснимся в отношенииалеантности (alea— игральная кость, жребий, в людологии — эмоциональное напряжение деятельности, азартность). Если брать мир в изоляции познания, создавая из мира предмет познания на момент рассуждения, то есть, отсекая все параллельное и неизвестное на момент суждения, отказываясь от возможно неизвестного прошлого и отрекаясь от будущего, представляя человека со всеми его знаниями как универсум отражения мира, а его самого как единственного носителя знания о мире (прием «универсализации мышления»), то любая деятельность являлась игрой для такого субъекта. При этом разница между игрой и не игрой лишь в степени алеантности рассматриваемого процесса. Так, любая новая деятельность требует от человека приобщения к себе через подражание, через включение в систему правил и форм поведения, от того, насколько человек умеет подражать и воспринимать зависит его успешность, то, насколько он будет встречен и подобен новой системе. То, что человек развивается в системе игр — факт, не требующий доказывания (дети). Постепенно бытие в возможности переходит в человека, система его реализации оттачивается, противоречие между идеальным и реальным снимается и происходит уравновешивание идеального и реального. С этого момента степень алеантности в деятельности начинает падать, игра превращается в форму устойчивой деятельности, становится деятельностью. В зависимости от степени алеантности можно классифицировать деятельность человека, начиная от игры и заканчивая всем тем, что игрою назвать нельзя, ни с точки зрения ощущений нашего универсализированного субъекта, ни с точки зрения здравого смысла. Игра возникает как форма снятия противоречия между реальным и идеальным, и чем острее данное противоречие, тем алеантнее игра. Что было бы, если бы не было игр? Как происходило бы общение между людьми, как выглядило бы общество? Как механизм вечного несоответствия, вечного противоборства и недопонимания. Умение играть — где-то не замечать неприятного, где-то проявить заинтересованность, где-то приукрасить, где-то прикинуться, и т. д., позволяет людям влюбляться, творить, работать, дружить и прочее и прочее. Игры как игры, которые может проанализировать каждый, и к которым каждый может прибегнуть — обеспечивают совместимость и общежитие людей (право, государство с его институтами, униформами, мантиями и громогласными заявлениями, избирательной системой — первое тому доказательство). Именно они обеспечивают преемственностьво времени содержания действительного, иногда поражая нас причудой традиций прошлого. Кто знает сегодня, что выражение «из него песок сыпется» произошло от того, что мужчины в преклонном возрасте подкладывали в панталоны мешки с песочком, чтобы визуально увеличить размер своих гениталий? Историю, наверное, потому и называют шутницей, что многое из прошлого в настоящем представляется как шутка.
Но, к сожалению, использовать подобный прием универсализации мышления означает быть философом, раскладывая жизнь на ступенчатость вот таких форм универсализации. Задача методологии людологии несколько иная.
Анализ игры, таким образом, преобразуется в анализ процесса и субъекта (все существует в этом мире относительно человека).
17.1.2.1.
В людологической традиции игра выступает, как то, благодаря чему бытие в возможности переводится в действительность. Алеантность изначально берет свое начало в противоречивости бытия в возможности (экзистенциальные, и атрибутивные противоречия). Трансформация этих противоречий может быть внешней, когда в действительность реализовываются два и более противоречий БВ, которые затем снимаются в области действительности самым, что ни есть агональным способом (поединок, преступление, война и прочее в случае экзистенциальности, конкуренция — в случае атрибутивности). Внутренняя трансформация представляет собой сомнение субъекта реализации относительно результата реализации (включенности в реализацию) бытия в возможности (получится — не получится для экзистенциальных, и качественность для атрибутивных, хотя выделение последних не вполне оправданно). Следует отметить, что субъект, не сопоставленный целевой причине, людологией относится к предметной стороне энтелехии (классический пример исполнителя, который отвечает только за свой участок работы, и держится правил исполнения, как слепой стены). Алеантность прямо убывает при количестве повторений реализации бытия в возможности в действительность. Первая попытка уникальная и структурообразующая; вторая и третья — закрепляющие и отшлифовывающие; дальнейшие представляют форму деятельности, вплоть до образования навыка, или привычки (сравнения в формулах не представлены).
В области действительного игра есть то, что формообразует материю. Под материей, исходя из того, что это хаос, мы понимаем бытие в возможности. В парадигме игра обеспечивает бытие формальной и движущей причины (субъекта). Формальность творит игровая атрибутика (даже раздетые и изолированные люди различаются и занимают соответствующее им место в соответствии с тем, как они говорят, как выглядят, ведут себя), в нормальных условиях игровая атрибутика имеет определяющее значение, с этой точки зрения разница между взрослым и ребенком — только в стоимости игрушек. С точки зрения движущей причины игра персонифицирует субъекта, заставляет его желать результата, ставит его состояние самооценки, самосознания в зависимостьот достижения результата реализации. В парадигме бытия игра либо есть все, вместо парадигмы, когда не представилось возможным реализовать БВ, или же когда рациональность БВ утрачена и та или иная форма деятельности превращена в ритуальность (игра как игра), либо соединяет в себе, соответственно, формальную и движущую причину (удачная реализация).
Игра вовсе не абсолютизируется людологией как альфа и омега деятельности человека. Определение степени игрового зависит от конкретики анализа. Следует понимать, что во времена Стагирита все было игрой, то, что мы сегодня принимаем за эллинизм было молодостью человеческого, первой любовью человека с рациональностью в Западном мире, всего того удивительного, что впервые возникло как город, как особая магическая сфера единобытия сообщества людей (Ортега-и-Гассет «Восстание масс»). Серьезное возникает как результат перцепции игрового, либо высоко алеантной деятельности, субъектом, не участвующим в игре, не сопоставленным реализации БВ по времени и пространству.
Понимание игры как того, что формообразует социальную материю, позволяет объяснить изменчивость, эволюционность социального. Это первое основание выделения людологии как самостоятельной когнитивной системы. Второе основание — это понимание того, что общество не существует в каком либо виде помимо человеков. Как справедливо было сказано, нет истории, есть только биографии (особенно хорошо это понимается на войне). Все вокруг нас — продукт деятельности человека. Каждое новое достижение, каждый новый шаг за «круг человека» — это реализации индивидуального, преобразованного общественного бытия в возможности, акт творческой воли. Реализация творческого, акт творческого, является игрой. Необходимо понимать, что как бы крепка не была система общественных отношений, как бы стабильны не были формы структурирования социума, все может быть уничтожено, преобразовано какой-нибудь, в сущности, с точки зрения старой системы, безделицей, пустячком, игрушкой, игрою. Преобразование социума — практика людологической методологии.
Игра – ключ к изменению социального, преобразованию чувственного, действительного. В игре и как игра создается все новое в этом мире.изменению социального, преобразованию чувственного, действительного. При этом, игра способна сотворить и новое прошлое, вспомним хотя бы историю Второй Мировой Войны, написанную в СССР.
Умение отличить соответствие бытия в возможности к действительности – умение установить истину. В наше время именно людология должна стать формой познания для неперсонифицированного круга лиц, тем, что позволит отличать ложь от правды, извлекать сухой остаток бытия, не погрязая в конкретике фактологии.
Выше изложена краткая формула людологической методологии. По существу, новация заключается лишь в том, что игра понимается как метод познания, а не предмет исследования. Основ бытийности, описанных свыше 2-х тысяч лет назад людология не изменяет. Еще раз повторимся, что людология понимает игру только в области действительного, только как элемент энтелехии, как то, что структурирует, формообразовывает БВ (социальную материю).
Далее мы раскроем некоторые детали метода людологии.
17.2.
Предметом универсального людологического анализа оснований классификации выступают конгломераты явлений (в форме, как правило, процессов), сведенных в следующие общие и полярные парадигмы:
1. «Мир» как сумма переходов БВ в БД различного уровня сложности. Универсум, подтвержденный (реализованный, реализовываемый) множественностью действительного (сумма субъектов).
При анализе классификации явлений, попадающих в парадигму «Мир», необходимо учитывать следующиеуниверсальные особенности (трудности) классификации:
1. Общая целостность (гипотетическое). Мир не задан эмпирически, и геометрия, и география, и астрономия, и прочие естественные науки — толковательское объяснение мира, которое необходимо анализировать, к слову сказать, тщательнейшим образом.
2. Способное быть воспринятым (с точки зрения предела познавательной способности субъекта). Адекватное по степени встречности и подобия при сопоставленностиавтоматизированного бытия в возможности формальной причины.
3. Неспособное быть воспринимаемым вообще. У Иммануила Канта, например, «вещь в себе», но на самом деле простое не совпадение субъекта как суммы перехода, БВ, БД и энтелехии конкретно предметным формам исследования, а не мира в целом. Это присуще всем, отличительной чертой здесь является то, что при этом суждение о конкретно-частном на основе параллелизма с общим гипотетическим суждением — невозможно по качественной оценке.
2.«Исследователь», противопоставляющий себя миру (активный субъект познания). Универсум, подтвержденный (реализованный, реализовываемый) в отношении персонифицированного количества субъектов (сам «исследователь», его последователи).
Разница здесь только в количестве участниковвновь созданного «исследователем» БВ. Когда оно станет общественным бытием в возможности, то есть бытием в возможности присущим всем, кто идентифицирует себя с понятием человеческого, это уже будет «Миром» — новой формой организации социальной материи. Не универсальные формы мира не рассматриваются как самостоятельный предмет анализа, так как они носят технический характер.
<span style=«font-size: 10.0pt; font-family: Aria
