На примере эффекта схлопывания для наглядности можно пояснить, обратившись к классическому примеру скульптора, ваяющего статую из глыбы мрамора. Это частный пример общественной парадигмы. Участники: скульптор, зритель, общество (как представление, оплаченное жизнью других скульпторов и зрителей, сопоставленное в одинаковой степени и скульптору и зрителю).
Итак, мрамор — предмет материального мира, не схваченный в своей бытийностипредставлением о нем. Он существует как предмет и является предметом перцепции в однородном ряду себе подобных предметов. Для зрителя он в одинаковой степени существует, и как предмет материального мира в ряду других однородных предметов, и как возможная скульптура. Зритель не может сделать из мрамора скульптуру, поэтому степень возможности для него полярна и безразлична по отношению к его восприятию. Он не может определить, получится из этого куска мрамора скульптура или нет, он в одинаковой степени уравновешен относительно своих противоречий и потому безразличен к каждой из противоположностей. Для скульптора же мрамор существует прежде всего и больше всего как материя, которая может быть воплощена в форму, для него решения противоречия — получится или не получится из этого куска мрамора скульптура — имеет экзистенциальное значения для бытия мрамора или как предмета вещного мира, или как материи, которой предстоит стать формой (скульптурой). И здесь бытие в возможности, носителем которого является скульптор начинает играться с ним, реализовываться в нем непосредственно в форме анализа и оценки: получится — не получится скульптура. В этом отношении мрамор уже существует в зависимости от бытия в возможности скульптора — или, как материя, или, как просто камень. Итак, скульптор в момент принятия решения о мраморе реализует и формирует одновременно целевую причину, цель, то ради чего ему нужен данный мрамор. Он формирует образ статуи, которая будет. То есть первое противоречие по бытию в возможности для него снято — он выбрал мрамор. Так завершается первая парадигма бытия. Она сопряжена с поисками мрамора, в нее могут быть включены другие люди (добывающие мрамор, доставляющие его, заказывающие — целый коллектив и так далее), но все это обретает себя только в рамках парадигмы по выбору подходящего мрамора. Надо ли говорить, что не все участники этого процесса сопоставлены бытию в возможности скульптора в части образа скульптуры?
Процесс ваяния, работы по камню является формальной причиной. Формальная причина обретает себя в действии (бездействии), месте, времени, способах, орудиях, всем том, что является пособничеством воплощения. Шаг за шагом здесь из материи как хаоса уравненных между собой возможностей — суммы сомнений в отношении того, каким будет процесс, получится ли вообще скульптура, доживет ли скульптор до ее создания, и прочее, появляется форма, упорядочивающая многообразие возможностей. На всем протяжении формальной причины главенствует целевая, подчиненность цели, образу, если этого нет, то процесс не будет удачно завершен и начнется заново. Главенствование обеспечивается тем, что целевая причина размещена в движущей (скульпторе), которая и определяет формальную. Соответственно, движущая — благодаря чему, формальная — как, каким образом. И вот здесь важный момент, который и иллюстрирует эффект схлопывания парадигмы. Материальная причина достигается только тогда, когда появляется соответствиецелевой причины материальной, когда образ исчерпан и представлен в камне полностью. Этот момент в данном случае решает только сама движущая причина, обладающая целевой всецело. Зритель может считать, что недостаточно, или что уже достаточно сделано, но момент, когда происходит становление, определяется тем, кто владеет целевой причиной и только (в данном случае скульптором). В момент, когда скульптор говорит «готово», в актуально сущем перестает существовать формальная причина, целевая, движущая. Скульптор как движущая причина уже ничего не делает, он все сделал, целевая причина уже покинула его, она воплощена в статуе. Парадигма бытия от 4-х причин схлопывается до 2-х причин — целевой и материальной, но поскольку их всего две, то они и есть бытие в возможности (целевая) и бытие в действительности (материальная). Парадигма бытия завершена, бытие (статуи) создано. Через сопряженность образов бытие в возможности статуи доступно для восприятия зрителям, задано им в наличности перцепции. Сущностная характеристика эффекта схлопывания состоит в том, что зрителям не доступна изначально ни целевая причина (мы можем только предполагать, что она соответствует тому бытию в возможности, которое получено в результате энтелехии), ни формальная. Разница между процессом энтелехии и реализацией в том, что энтелехия — это реализация, включающая в себя успешный результат — парадигму бытия, а реализация — это процесс осуществления в форме игры, имеющий, в зависимости от тех или иных условий различную степень алеантности. Надо ли говорить, что в людях в качестве воспоминаний живет только то, к чему они были сопричастны? У скульптора будет жить и целевая и формальная причина в памяти, они будут составлять его опыт и знания, пока он не умрет, до тех же кто не присутствовал при реализации, дойдет лишь парадигма бытия (статуя), бытие в возможности которой будет меняться от уровня восприятия субъекта.
Вернемся к нашему «творческому гению» и «волевому человеку». Все тоже самое, только вместо мрамора — черта за гранью человеческого, хаос, который человеческому не удалось стабилизировать, у одного в области мысли, у другого — в области действительности. Для любого другого — среда совершенно враждебная, не пригодная к жизни, вызывающая только одну реакцию — бежать, держаться подальше. Формальная причина благодаря организации движущей — длиной в жизнь. Сопоставленных субъектов нет; завершенности, чувства удовлетворенности, от того, что удалось что-то сделать, нет; поддержки со стороны зрителей, хотя бы в части того, что ты хоть как-то адекватен, нет.
Каково восприятие реальности «волевым человеком»? Правда, он безжалостен, так как не может сопереживать людям, как и они не могут сопереживать ему. Он не человек, так как человек в нем давно умер, не средний человек, который живет в нас всех, он уже давно по ту сторону.
Почему это ловушка, а не надлежащий modusvivendiдля проектировщика социальных систем? Это нельзя приобрести, надо обладать определенным типом организации, чтобы мир сбрасывал на тебя все несчастья, преодоление которых рано или поздно сформирует в тебе «волевого человека». Все проектировщики социальных систем испытывали искусственным образом отношение Бога к себе, чтобы проверить свою избранность, но это — форма диалога с Богом в себе, с миром, как с его творением, уже на стадии начала реализации собственной социальной системы. «Волевой человек» — это не развивающаяся форма источника социальной радиации, субъект застывает в преодолении несчастий мира, но не избегает их, не умеет этого делать, и поэтому становится все сильнее и сильнее, и все, что его не убивает, делает сильнее. Но он не высвобождает свою силу в создании нового мира, он преодолевает существующий, полагая, что пройдя очередной рубеж, ему полегчает, но становится все хуже, так как с ростом его силы усиливается в нем и то, благодаря чему мир нападает на него. Все больше и больше войн ему приходится вести, все больше и больше страданий он испытывает. Как бы ни старался он получить право на спокойствие — все и вся вокруг него дышит враждебностью. Со временем он совершенно изживает в себе человека, все те образы человеческого, которые отвечают за множественность сцепления тысяч парадигм бытия. Он становится лютым волком жизни. Его парадигма бытия, его социальная система — это его и только его жизнь, основанная только на его воле, вся его жизнь — вечный поход воли. За ним никто не идет, так как некуда идти, только он может проходить сквозь огонь и стены, его никто не может полюбить, так как он не может любить все то, что он уже пережил в обычном человеке. Его форма диалога с любым человеком — поединок, вызов, война, единственное его действие — убийство, чтобы выжить, ему приходилось убивать все, что нападало на него. Он как акула, которая, лишенная рук, вынуждена все ощупывать зубами, но люди, видя это, думают, что акула на них нападает. Даже если он встречает подобного себе, он не может узнать его и понять, потому что не знает и не понимает себя. Знание и понимание себя — это уже «творческий гений». «Волевой человек» тяготится жизнью, он живет лишь в борьбе и переживает только победы. Еще пятьсот лет назад мне бы не пришлось так подробно объяснять это, я бы просто сказал, что он воин, но сегодня уже нет воинов, но, если и описывать «волевого человека» — то это воин, машина смерти. Сама его жизнь в перцепции других — уже социальная система. Наиболее близко это к Ахиллесу, но такому герою еще необходимо найти своего Гомера.
И еще одно. Не дай Бог «Волевого человека» посетит грех трусости — умереть при жизни для него самое страшное, изменить себе, при том, что ты даже не знаешь, кто ты, и почему все так ужасно устроено вокруг. Данная ловушка может обрастать дополнительными капканами в виде власти, прогрессивной шкалы статусов и так далее. Цикл вечного возвращения к надежде обрести покой и понять самого себя. Вечное разочарование в окружающем, окружающих, поиск своих, своего мира, вечное одиночество без знания вечности, вечное сожаление об утраченном, не удавшемся, вечное терзание не сделанным, не исполненным, вечность повседневности как проклятие, как форма кары и наказания без вины. Желание воплотиться в материальных ценностях этого мира, как продукт того, что мир в свое время ставил твою жизнь в зависимость от них, желание понять мир через его идола (деньги) и сплошные разочарования, разочарования, тоска и скорбь. Но именно такие люди в системе общественных отношений могут реализовать то бытие в возможности, которое спроектировали другие. Именно они могут увидеть в новой системе спасение для себя, ошибочно полагая, что это наверняка спасение и для других, именно они видят в новых социальных системах основание для приведения себя в соответствие с миром. Именно им все равно, так как то, что творческий гений считает препятствием, они даже не заметят. Почему же это ловушка, разве нельзя быть проектировщиком и волевым человеком одновременно? Нет. Волевой человек только потому и волевой, что он готов к смерти, он ее ищет осознанно или подсознательно, это энтелехия, которая завершается смертью, как и у творческого гения. Задача проектировщика другая. Прежде, чем мы продолжим о ловушках (кстати я не буду писать о традиционных «отвлечениях», с ними можно ознакомиться в рамках теории ЖСТЛ), я хотел бы сделать небольшое методологическое отступление длиной в главу. Это нам поможет в дальнейшем. Глава почти полностью копирует ранее изданную брошюру «Ludi& Люди. Краткий курс людологии»[1], кто знаком с ней, может главу не читать.
[1]Р.П. Чернов «Ludi & Люди. Краткий курс людологии»- изд. «Лигал Эксперт», Москва 2007г.
Итак, мрамор — предмет материального мира, не схваченный в своей бытийностипредставлением о нем. Он существует как предмет и является предметом перцепции в однородном ряду себе подобных предметов. Для зрителя он в одинаковой степени существует, и как предмет материального мира в ряду других однородных предметов, и как возможная скульптура. Зритель не может сделать из мрамора скульптуру, поэтому степень возможности для него полярна и безразлична по отношению к его восприятию. Он не может определить, получится из этого куска мрамора скульптура или нет, он в одинаковой степени уравновешен относительно своих противоречий и потому безразличен к каждой из противоположностей. Для скульптора же мрамор существует прежде всего и больше всего как материя, которая может быть воплощена в форму, для него решения противоречия — получится или не получится из этого куска мрамора скульптура — имеет экзистенциальное значения для бытия мрамора или как предмета вещного мира, или как материи, которой предстоит стать формой (скульптурой). И здесь бытие в возможности, носителем которого является скульптор начинает играться с ним, реализовываться в нем непосредственно в форме анализа и оценки: получится — не получится скульптура. В этом отношении мрамор уже существует в зависимости от бытия в возможности скульптора — или, как материя, или, как просто камень. Итак, скульптор в момент принятия решения о мраморе реализует и формирует одновременно целевую причину, цель, то ради чего ему нужен данный мрамор. Он формирует образ статуи, которая будет. То есть первое противоречие по бытию в возможности для него снято — он выбрал мрамор. Так завершается первая парадигма бытия. Она сопряжена с поисками мрамора, в нее могут быть включены другие люди (добывающие мрамор, доставляющие его, заказывающие — целый коллектив и так далее), но все это обретает себя только в рамках парадигмы по выбору подходящего мрамора. Надо ли говорить, что не все участники этого процесса сопоставлены бытию в возможности скульптора в части образа скульптуры?
Процесс ваяния, работы по камню является формальной причиной. Формальная причина обретает себя в действии (бездействии), месте, времени, способах, орудиях, всем том, что является пособничеством воплощения. Шаг за шагом здесь из материи как хаоса уравненных между собой возможностей — суммы сомнений в отношении того, каким будет процесс, получится ли вообще скульптура, доживет ли скульптор до ее создания, и прочее, появляется форма, упорядочивающая многообразие возможностей. На всем протяжении формальной причины главенствует целевая, подчиненность цели, образу, если этого нет, то процесс не будет удачно завершен и начнется заново. Главенствование обеспечивается тем, что целевая причина размещена в движущей (скульпторе), которая и определяет формальную. Соответственно, движущая — благодаря чему, формальная — как, каким образом. И вот здесь важный момент, который и иллюстрирует эффект схлопывания парадигмы. Материальная причина достигается только тогда, когда появляется соответствиецелевой причины материальной, когда образ исчерпан и представлен в камне полностью. Этот момент в данном случае решает только сама движущая причина, обладающая целевой всецело. Зритель может считать, что недостаточно, или что уже достаточно сделано, но момент, когда происходит становление, определяется тем, кто владеет целевой причиной и только (в данном случае скульптором). В момент, когда скульптор говорит «готово», в актуально сущем перестает существовать формальная причина, целевая, движущая. Скульптор как движущая причина уже ничего не делает, он все сделал, целевая причина уже покинула его, она воплощена в статуе. Парадигма бытия от 4-х причин схлопывается до 2-х причин — целевой и материальной, но поскольку их всего две, то они и есть бытие в возможности (целевая) и бытие в действительности (материальная). Парадигма бытия завершена, бытие (статуи) создано. Через сопряженность образов бытие в возможности статуи доступно для восприятия зрителям, задано им в наличности перцепции. Сущностная характеристика эффекта схлопывания состоит в том, что зрителям не доступна изначально ни целевая причина (мы можем только предполагать, что она соответствует тому бытию в возможности, которое получено в результате энтелехии), ни формальная. Разница между процессом энтелехии и реализацией в том, что энтелехия — это реализация, включающая в себя успешный результат — парадигму бытия, а реализация — это процесс осуществления в форме игры, имеющий, в зависимости от тех или иных условий различную степень алеантности. Надо ли говорить, что в людях в качестве воспоминаний живет только то, к чему они были сопричастны? У скульптора будет жить и целевая и формальная причина в памяти, они будут составлять его опыт и знания, пока он не умрет, до тех же кто не присутствовал при реализации, дойдет лишь парадигма бытия (статуя), бытие в возможности которой будет меняться от уровня восприятия субъекта.
Вернемся к нашему «творческому гению» и «волевому человеку». Все тоже самое, только вместо мрамора — черта за гранью человеческого, хаос, который человеческому не удалось стабилизировать, у одного в области мысли, у другого — в области действительности. Для любого другого — среда совершенно враждебная, не пригодная к жизни, вызывающая только одну реакцию — бежать, держаться подальше. Формальная причина благодаря организации движущей — длиной в жизнь. Сопоставленных субъектов нет; завершенности, чувства удовлетворенности, от того, что удалось что-то сделать, нет; поддержки со стороны зрителей, хотя бы в части того, что ты хоть как-то адекватен, нет.
Каково восприятие реальности «волевым человеком»? Правда, он безжалостен, так как не может сопереживать людям, как и они не могут сопереживать ему. Он не человек, так как человек в нем давно умер, не средний человек, который живет в нас всех, он уже давно по ту сторону.
Почему это ловушка, а не надлежащий modusvivendiдля проектировщика социальных систем? Это нельзя приобрести, надо обладать определенным типом организации, чтобы мир сбрасывал на тебя все несчастья, преодоление которых рано или поздно сформирует в тебе «волевого человека». Все проектировщики социальных систем испытывали искусственным образом отношение Бога к себе, чтобы проверить свою избранность, но это — форма диалога с Богом в себе, с миром, как с его творением, уже на стадии начала реализации собственной социальной системы. «Волевой человек» — это не развивающаяся форма источника социальной радиации, субъект застывает в преодолении несчастий мира, но не избегает их, не умеет этого делать, и поэтому становится все сильнее и сильнее, и все, что его не убивает, делает сильнее. Но он не высвобождает свою силу в создании нового мира, он преодолевает существующий, полагая, что пройдя очередной рубеж, ему полегчает, но становится все хуже, так как с ростом его силы усиливается в нем и то, благодаря чему мир нападает на него. Все больше и больше войн ему приходится вести, все больше и больше страданий он испытывает. Как бы ни старался он получить право на спокойствие — все и вся вокруг него дышит враждебностью. Со временем он совершенно изживает в себе человека, все те образы человеческого, которые отвечают за множественность сцепления тысяч парадигм бытия. Он становится лютым волком жизни. Его парадигма бытия, его социальная система — это его и только его жизнь, основанная только на его воле, вся его жизнь — вечный поход воли. За ним никто не идет, так как некуда идти, только он может проходить сквозь огонь и стены, его никто не может полюбить, так как он не может любить все то, что он уже пережил в обычном человеке. Его форма диалога с любым человеком — поединок, вызов, война, единственное его действие — убийство, чтобы выжить, ему приходилось убивать все, что нападало на него. Он как акула, которая, лишенная рук, вынуждена все ощупывать зубами, но люди, видя это, думают, что акула на них нападает. Даже если он встречает подобного себе, он не может узнать его и понять, потому что не знает и не понимает себя. Знание и понимание себя — это уже «творческий гений». «Волевой человек» тяготится жизнью, он живет лишь в борьбе и переживает только победы. Еще пятьсот лет назад мне бы не пришлось так подробно объяснять это, я бы просто сказал, что он воин, но сегодня уже нет воинов, но, если и описывать «волевого человека» — то это воин, машина смерти. Сама его жизнь в перцепции других — уже социальная система. Наиболее близко это к Ахиллесу, но такому герою еще необходимо найти своего Гомера.
И еще одно. Не дай Бог «Волевого человека» посетит грех трусости — умереть при жизни для него самое страшное, изменить себе, при том, что ты даже не знаешь, кто ты, и почему все так ужасно устроено вокруг. Данная ловушка может обрастать дополнительными капканами в виде власти, прогрессивной шкалы статусов и так далее. Цикл вечного возвращения к надежде обрести покой и понять самого себя. Вечное разочарование в окружающем, окружающих, поиск своих, своего мира, вечное одиночество без знания вечности, вечное сожаление об утраченном, не удавшемся, вечное терзание не сделанным, не исполненным, вечность повседневности как проклятие, как форма кары и наказания без вины. Желание воплотиться в материальных ценностях этого мира, как продукт того, что мир в свое время ставил твою жизнь в зависимость от них, желание понять мир через его идола (деньги) и сплошные разочарования, разочарования, тоска и скорбь. Но именно такие люди в системе общественных отношений могут реализовать то бытие в возможности, которое спроектировали другие. Именно они могут увидеть в новой системе спасение для себя, ошибочно полагая, что это наверняка спасение и для других, именно они видят в новых социальных системах основание для приведения себя в соответствие с миром. Именно им все равно, так как то, что творческий гений считает препятствием, они даже не заметят. Почему же это ловушка, разве нельзя быть проектировщиком и волевым человеком одновременно? Нет. Волевой человек только потому и волевой, что он готов к смерти, он ее ищет осознанно или подсознательно, это энтелехия, которая завершается смертью, как и у творческого гения. Задача проектировщика другая. Прежде, чем мы продолжим о ловушках (кстати я не буду писать о традиционных «отвлечениях», с ними можно ознакомиться в рамках теории ЖСТЛ), я хотел бы сделать небольшое методологическое отступление длиной в главу. Это нам поможет в дальнейшем. Глава почти полностью копирует ранее изданную брошюру «Ludi& Люди. Краткий курс людологии»[1], кто знаком с ней, может главу не читать.
[1]Р.П. Чернов «Ludi & Люди. Краткий курс людологии»- изд. «Лигал Эксперт», Москва 2007г.
