В первый раз мы встретились в маленьком закутке сине-белого больничного коридора с одинокой усталой лавочкой, по центру которой в максимальном напряжении была натянута тетива, местами переходящая в девочку. По бокам ласковый конвой – две медсестры.
Они не возражают оставить нас одних, но предупреждают о системе «Пост сдал – пост принял» и просят не оставлять свою подопечную одну.
– Боитесь, что заблудится? – пытаюсь шутить с медперсоналом и немного снять висящее в воздухе напряжение. Моя шутка застревает в текстурах официоза, как ледяной топор.
– Мы должны проводить пациента до палаты и закрыть дверь. У нас здесь свои правила.
– Тебя на ключ что ли закрывают?
Девочка-тетива в ответ лишь усмехается, приподнимает левую бровь и разводит руки в недоумевающем жесте. Мы молча рассматриваем друг друга и слушаем удаляющиеся по коридору шаги.
***
Мне сказали, что ей уже тринадцать, но на вид не старше десяти. Маленькая, по-восточному компактная, юркая и извилистая, как тюркский лук. Два часа назад я даже не подозревала о ее существовании, а потом тревожный звонок, сбивчивый рассказ на плохом русском о сестре, которую переводят из больницы в приют, срочная консультация и вот мы здесь.
Со мной старший брат девочки-тетивы. Тот кто отсутствовал и не мог помочь в то время когда семья безучастно отнеслась к передаче ребенка под опеку. И единственный из всей семьи кому она позвонила, узнав, что завтра ее собираются передать в приют.
Пока мы ехали, я искала правильные слова и прокручивала в голове возможные диалоги. Думала, как расположить незнакомого ребенка к себе и получить доверие человека, которого неоднократно предавали взрослые.
– Меня шесть раз возвращали в приют, — это она расскажет уже потом.
А пока я знаю лишь непонятную историю о девочке, каким-то мутным образом попавшую в семью русского опекуна, при живой матери и родственниках, своим бездействием отказавшихся от нее. А она гордо отказалась в ответ и от родственников, и от диаспоры, дополнительно сообщив, что считает себя русской, раз уж никому из «своих» оказалась не нужна.
Заодно выбрала себе новое имя и перестала откликаться на прежнее, нежное и восточное. И все было хорошо в ее жизни целых пять лет, а потом опекун умер.
***
Черные глаза-пуговки внимательно наблюдают за мной, мы слишком долго молчим, все заранее выстроенные диалоги кажутся бессмысленными, я сокращаю дистанцию, делаю шаг навстречу и одновременно говорю на выдохе:
– Привет, Соня, я тоже Соня и я твой адвокат.
Сколько потом не пыталась вспомнить, так и не поняла, как это произошло. Спустя мгновение в моих руках обнаружилась девочка Соня, которая уткнулась в меня мокрым носом, обхватила руками за шею и плакала навзрыд. В ответ я качала ее как маленькую и говорила что-то утешительное и успокаивающее, рассматривая поверх ее головы сурового восточного мужчину, который наблюдал за происходящим, сильно нервничал и не понимал что происходит, задавая одни и те же вопросы: «Почему она плачет? Что случилось?»
Зря он это спросил. Все многолетние внутренние диалоги, которые накопились в этой маленькой и сильной девочке, все вопросы остававшиеся без ответа долгих восемь лет, вся боль жизни с чужими людьми, скитаний по больницам, приютам, постоянный надзор государства, в лице органов опеки и психологов, наконец-то вырвались наружу.
Как же она на него орала. Суровый восточный мужчина получил по полной и сразу за всех. И причастных, и равнодушных, и тех кто мог помочь, но не стал брать на себя ответственность. Он слушал молча, неловко улыбаясь от услышанного и был явно растерян от напора маленькой фурии, припечатывающей его словами, как заправский лучник, стрелами.
Что уж говорить, она была хороша, отлично владела русской устной речью, была последовательна и логична в своих выводах, и попадала без промаха. Ярости ей хватило минут на десять, запас стрел не то чтобы иссяк, но по накалу было ощущение, что она перешла со взрослого лука на детский и перестала наносить урон.
Суровый восточный мужчина момент прочувствовал сразу и скомандовал сестре:
Собирайся, поехали домой.
Соня заинтересовалась и вопросительно посмотрела на меня, обнадежить ее было нечем:
Сегодня не получится, у нас нет документов.
У нас действительно не было документов. Ни у кого из близких родственников, могущих претендовать на временную опеку над несовершеннолетним – не было необходимого пакета документов. У них были судимости и изъятые паспорта, но не было официального трудоустройства и подтвержденного дохода. Они привыкли жить полулегально и не стремились это изменить, решая острые вопросы в моменте, привычным для них способом:
Пятьсот тысяч даю, уводим ее, коридор свободен.
Почему-то представились газетные заголовки: «Адвокат Матлис похитила ребенка находящегося под опекой государства». Следом представился старенький, грустный папа с туеском, в очереди на передачу в СИЗО, трясущимися руками разворачивающий фантики от конфет и ломающий фильтры дешевых сигарет. И мои дети, которых больше не придется воспитывать самой.
На фоне всего этого, предложенные деньги выглядели мелкой купюрой, поэтому я сказала нет. Мы немного потолкались локтями и плечами возле дверного проема, превысив допустимый уровень шума, чем наконец-то привлекли к себе внимание медперсонала, который все понял сразу и без слов.
Соню, напоследок бросившую брату через плечо пренебрежительное: «Ты опять меня обманул», увели в палату. Я успела сказать в удаляющуюся напряженную спину: «Нам нужна неделя. Через неделю ты будешь дома». Она услышала, но ушла без эмоций, молча.
Мы тоже молчали. Суровый восточный мужчина был недоволен, план похищения, в который меня изначально не посвящали, был сорван, иных способов забрать сестру домой он на тот момент не знал. При всем нашем недопонимании друг друга, он оказался способен к диалогу и реализации предложенной мной стратегии.
Не особо веря в успех, он очень четко выполнял все задания этого квеста, замешанного на синтезе западной и восточной культуры. Стараясь окончательно не утратить доверие сестры, ежедневно по вечерам приезжал в приют и рассказывал, как мы собираем документы, где бываем, с кем общаемся и кто будет временным опекуном.
Как итог, слово мы свое сдержали. Через шесть дней, на абсолютно законных основаниях, девочка-тетива вернулась домой. Забегая вперед, скажу – с приютами в жизни этого ребенка было покончено навсегда. Впереди нас ждал долгий путь – Школа приемных родителей (ШПР), документирование паспортом РФ матери и восстановление в родительских правах.
* * *
Необходимость в установлении предварительной (временной) опеки над несовершеннолетним, возникает в случаях, когда ребенок в силу непреодолимых обстоятельств остался без попечения родителей (смерть обоих родителей или единственного родителя, арест единственного родителя, лишение/ограничение в родительских правах, отказ от ребенка при родах).
Оформление документов для усыновления либо оформления постоянной опеки и регулируется нормами Федерального закона от 24.04.2008 г. N 48-ФЗ «Об опеке и попечительстве».
К личности опекуна несовершеннолетнего законодателем установлены следующие требования: опекуном или попечителем может быть назначен только совершеннолетний дееспособный гражданин, предъявивший документ удостоверяющий личность. Условия его жизни должны быть обследованы органом опеки и попечительства. Проведение предварительной проверки личности опекун в соответствии с частями 1 и 2 статьи 10 ФЗ № 48-ФЗ – не требуется.
Предварительные опека или попечительство прекращаются, если до истечения шести месяцев со дня принятия акта о временном назначении опекуна или попечителя временно назначенные опекун или попечитель не будут назначены опекуном или попечителем в общем порядке.
Продолжение следует.
***
С уважением, адвокат С.А. Матлис, г. Ростов-на-Дону.
Реестровый № 61/4813.
+79185401580