
Все мы привыкли к тому, что адвокатская тайна в современной России есть, и она охраняется законом. Владея этой тайной, мы совершенно не видим проблемы в том, чтобы обладая полной информацией о действительных обстоятельствах произошедшего, предлагать следствию и суду любые возможные и невозможные версии, лишь бы доверителю на пользу, для нас это часть привычной работы, мы не расцениваем это, как результат «демократических завоеваний».
Бывают конечно отдельные случаи нарушения сохранения адвокатской тайны в виде обследования помещений адвокатских образований, изъятия адвокатских досье, но это в конце концов бумажки, которые трудно будет легализовать в любом уголовном деле, при должной осмотрительности (создание запароленных электронных архивов и др.) адвокат может с большой долей вероятности практически полностью обезопасить себя.
Другое дело, что заставить адвоката разгласить эту тайну не может никто, и это принято считать одним из демократических завоеваний современной России. И вот вчера попалась мне на глаза монография профессора СЮИ-СГАП Цыпкина А. Л. по теории адвокатуры, изданная Саратовским государственным юридическим институтом им. Д. И. Курского в далеком 1947 году, в которой дан анализ адвокатской тайны, как правового института, с отсылками к дореволюционному и зарубежному опыту.
Монография оставила о себе двойственное впечатление.
С одной стороны адвокатская тайна в сталинском СССР не только существовала, но и защищалась законом, советское законодательство того времени обеспечивало адвокатскую тайну путем запрета допроса: если бы защитник пожелал дать показания, закон запрещал принимать такие показания.Разумеется, этот запрет распространялся на те факты и обстоятельства, которые адвокат узнал в качестве защитника.
Если возникала необходимость допроса адвоката о тех фактах, которые ему известны не как защитнику обвиняемого и которые не укладывались в понятие адвокатской тайны, то такой адвокат должен быть допрошен в качестве свидетеля и при этом, понятно, не мог в дальнейшем участвовать в деле в качестве защитника.Несмотря на отсутствие в законодательстве конкретизации в вопросе о содержании, о предмете тайны, о том, что именно входит в понятие тайны (не было также также указания о сроке действия запрета по оглашению тайны), по УПК РСФСР не мог допрашиваться в качестве свидетеля защитник по делу, по которому он выполнял таковые обязанности.
Понятие выполнения обязанностей могло быть истолковано очень широко. Когда лицо, привлеченное к следствию, обратится за юридической помощью к адвокату, за консультацией, сопровождая это обращение просьбой выступить защитником в будущем процессе, то это могло быть истолковано, как исполнение обязанностей защитника по делу, ибо закон не делал специальных оговорок о том, что адвокат должен быть признан защитником по делу с того момента, как он допущен или назначен защитником по делу.
С другой стороны, автор монографии предлагал адвокатам совершенно чудовищные по сегодняшним меркам действия: делать различия между защитой, проводимой обычно, и защитой, «осложненной наличием профессиональной тайны». Защитник, зная от доверителя о его причастности к преступлению, не должен был указывать на недостаточность доказательств и добиваться оправдательного приговора, поскольку тем самым он заведомо потворствовал обману.
Автор утверждал, что
“невозможно остаться правдивым и требовать оправдания там, где бесспорна виновность, невозможно остаться правдивым и доказывать сомнительность доказательств виновности там, где несомненность их для защитника бесспорна. Совместить это невозможно, как невозможно, выражаясь словами Козьмы Пруткова, «обнять необъятное».“Выход” здесь автор видел в другом:
“когда в деле нет достаточных доказательств, изобличающих обвиняемого, но защитнику его виновность точно, и несомненно известна из признания обвиняемого, — он не может просить об оправдании. Он может указать на смягчающие вину обстоятельства, он может спорить против квалификации, указывать на всё то, что может пойти на пользу обвиняемому. Единственное чего он не может делать — это требовать оправдания”.Утешением и опорой адвокату должно было стать сознание того, что он был прав и поступил правильно.
“Он не пошел против своей совести и своего адвокатского долга, он сделал все возможное в отношении своего подзащитного в смысле защиты его прав и законных интересов, но он удержался от соблазна и не встал на путь заведомого противодействия правосудию, он отверг метод лжи и обмана, метод, недопустимый в деятельности адвоката. Иное решение вопроса означало бы забвение общественного долга, лежащего на адвокате, игнорирование того места, которое отведено защитнику в деле осуществления правосудия, означало бы непонимание того, что «Советскому суду поручена ответственнейшая обязанность — осуществление социалистического правосудия, в соответствии с принципами социализма, в соответствии с законами социалистического государства».
Вот и получается, что в те далекие 40-е годы ХХ века ни о каких отношениях, основанных на доверии, между адвокатом и доверителем не могло быть и речи. Довериться адвокату — прямой путь в тюрьму, а вот если не довериться, может и удастся «соскочить»...
Вот такая петрушка, сижу теперь и думаю, может не так уж и плохо нам, современным адвокатам, работается?