Три недели назад довелось побывать в немецкой тюрьме.
Город Оффенбург.
Исправительное учреждение на 340 мест открылось в 2009 году и претендует на самое современное. 20 процентов заключенных — русскоязычные. Самое распространенное преступление — хищение.
Здесь содержатся от нескольких дней до пожизненного заключения.
На двоих заключенных один надзиратель.
Перед проходом мы оставили мобильные телефоны и сумки в специальной ячейках. Чтобы не вышло недоразумения, у нас собрали паспорта. И мы пошли удивляться. И было чему.
Здесь нет обветшалых стен и запаха тухлой капусты. Здесь вообще ничем не пахнет. И полная тишина. Ничего не звякает и не брякает, не орёт и не шепчет. Полная звукоизоляция.
Внутреннее убранство покруче некоторых офисов класса А.
Ощущение неволи появляется только при виде решеток на окнах.
Широкие коридоры с белыми стенами и разноцветными полами. Оранжевые, зеленые, синие и ярко желтые.
— А для чего такой весёлый ремонт?
— Для ориентации заключённых.
Можете себе представить в наших реалиях? Чтобы, оставленные без присмотра заключенные, слонялись по следственному изолятору.
Камеры напоминают номера дешевых отелей.
Норма — пять квадратных метров на человека.
На дверях камер таблички с номерами диеты.
Можно взять в аренду телевизор. В камере отделенный санузел и умывальник.
Душевые кабинки на этаже.
Дважды в месяц можно воспользоваться магазином.
Есть школа.
Обучают и немецкому языку.
За тягу к знаниям платят.
Да-да, платят заключенным.
Подъём в 5.45.
Все осужденные обязаны работать.
Содержащиеся до суда трудятся по желанию.
Рабочий день длится семь часов.
Заработок 500-800 евро, но траты ограничены двумя евро в день.
Это гарантия выхода на свободу финансово обеспеченным.
Копят будущие блага.
Производственные секции.
Здесь изготавливают доски, двери, замки.
Спешу вас успокоить: роботов мы не увидели.
И, хотя, я не эстет-фрезеровщик, но стройные ряды станков поразили моё воображение.
Жаль, что режим этого предприятия не позволяет сделать селфи на фоне этой производственной красоты.
Придется довольствоваться моими словами, коих я для вас, дорогие читатели, не экономлю.
Но, ввиду отсутствия специальных познаний, не смогу описать все нюансы производства.
Трудовые подвиги на УДО не влияют.
Имеет значение только поведение в социуме.
Сотрудники учреждения проводят специальную экспертизу, определяя готов ли узник к освобождению.
Еду готовят четыре повара и двенадцать заключенных.
Питаются все в камерах. А можно готовить на общей кухне.
Клубничное варенье и сардины с клюквой можно поставить в холодильник с запирающимися на ключ отдельными ячейками.
Любой житель коммунальной квартиры позеленел бы от зависти.
В свободное от учебы и работы время заключенные могут передвигаться вне камер. Ходить друг к другу в гости.
Есть библиотека. Церковь одна для всех конфессий.
Служба для них идет в разное время.
В комнате для бесед с адвокатом не только ничего не спрятать, но и помыслы не утаить.
Стеклянный стол, пластиковые ярко оранжевые стулья с мягкими подушками.
Ещё одна комната для коротких встреч, разделенная стеклянной перегородкой, за которой наблюдающие сотрудники. А в комнате то стеклянная дверь на волю.
— А вот если побегут?
— Еще чего не хватало,- возмутился наш сопровождающий, — только зря головой об стекло ударятся. А самых отчаянных тут же застрелят.
Свидания с родственниками не более трёх часов и не чаще двух раз в месяц. В помещении кожаный диван, стол, четыре стула, чайник, чай. В углу — детские игрушки. И только плотные решётки на окнах напоминают, что это не отель.
Сведующие люди рассказывали, что «жучки» могут быть вмонтированы даже в самовар. Интересно, не напичкан ли чайник?
И так нам всё это понравилось, что мы захотели остаться. Но, нас устыдили, напомнив, что тюрьма призвана служить общественной безопасности, а не нашим спонтанным желаниям.
Выйдя за ворота учреждения, захотелось свериться с календарем, чтобы убедиться, что на дворе XXI век, а не какой-то там XXV.