Судмедэксперт Новиков

С

Сюжет о бренности бытия

Сколько мёртвых тел после покинувших их душ для полёта вверх, к святому Петру, ожидающему у Жемчужных Ворот, судмедэксперт Виктор Иванович Новиков, беззаветно отдавший сорок лет судебной медицине, вскрыл? Тысячи. От младенцев до глубоких стариков.

Судебно-медицинский эксперт Новиков — посредник между телом и Богом, покруче священника. Только, в отличие от попа, Виктор Иванович не занимается чушью – не поёт мантры. Он занимается делом, на которое способен далеко не каждый. Вскрывая тела бренные каждый божий день, думаю, Виктор Иванович сам вряд ли в существование Бога верит – слишком уж откровенно в его работе всё.

Вонзая скальпель в очередное мёртвое тело, Виктор Иванович вряд ли задумывается о том, куда попадет гостившая ещё вчера и даже ещё сегодня в том теле душа — в Рай, или в Ад. Ему это безразлично. Его гораздо больше заботит, заплатят ли ему сверхурочные за работу в выходные, и кто победит в финале: Спартак или Зенит.

Куда попадёт сам Виктор Иванович после того, как однажды другой судмедэксперт наклонится над его бездыханным телом? В Рай, наверное, поскольку Виктор Иванович является необходимым звеном процесса, в ходе которого грешнику предстоит понести суровое, но справедливое наказание за нарушение Божьей заповеди «Не убий!».

Дородный бородатый мужчина лет сорока в то время, с умным выражением лица, всегда спокойный, как удав, постоянно с потёртым саквояжем он всегда являлся «на труп» по вызову мгновенно. И не всегда трезвым. Если дело было вечером, то, как правило, нетрезвым. На такой работёнке трезвому мужчине абсолютно не место. Благо медицинский спирт для медицинских целей отпускался ему в неограниченных количествах.

Давно это было. Только начал работать в прокуратуре. Как-то получаю под вечер звонок из дежурной части:

— Вадим Васильевич, труп, вроде. Адрес такой-то дом такой-то, квартира такая-то.
— Новикову звонили?
— Да, прибудет.

Сажусь в любезно подогнанный дежурным ментовский УАЗик, еду по указанному адресу. У подъезда уже ждёт пара ментов.

— Новиков здесь?
— Будет с минуты на минуту.
— Пошли посмотрим, что там.

Поднимаемся на этаж, звоним. Открывает изнурённая жизнью женщина лет пятидесяти в цветастом застиранном халате. Заходим.

— Что случилось?
— Муж у меня там, заперто изнутри.
— И что?
— Третий день телевизор орёт, а он не выходит, вот я и позвонила.
— А Вы стучались?
— Да, не отвечает.
— А почему заперся?
— Мы с ним давно не живём вместе, не общаемся, живем как соседи в коммуналке.

Понятно. Одна из многих миллионов российских семей, живущих вот так, как чужие люди, в двухкомнатных изношенных хрущовках. Куда всё подевалось с годами — чувства, объятия и поцелуи при луне, клятвы в любви, радужные планы на светлое будущее… Ничто так не убивает изначально добрые отношения двоих молодых людей и ничто так не превращает их во врагов, как неустроенный быт. Странно, что Данте Алигьери не описал советский, а впоследствии российский быт, в котором в тесной квартирке вынуждены до конца жизни проживать в тоске двое, а то и трое врагов, как первый круг Ада.

Эта мысль крутилась в моей голове, пока один из ментов отжимал стамеской дверь в комнату.

И вот дверь отжата. Заходим. На облезлой тахте на спине лежит мужик за пятьдесят, посиневший. Из одежды только затасканные треники. Огромное пивное пузо. Громко звучит телевизор, на экране Горбачёв что-то плетёт про перестройку. На полу валяются опустошённые бутылки. Стоит тошнотворный запах перегара и начавшего разлагаться тела.

И тут заходит нетрезвый Виктор Иванович, громко сопит. Посмотрев на посиневшее тело, даже не притрагиваясь к нему, бормочет:

— Сейчас опишем и в отказняк его нахер.

Это означает, что признаков преступления Виктор Иванович не обнаружил.

Затем, вызвав труповозку, все участники осмотра разъехались по домам, оставив вдову то ли в горе, то ли в радости.

Назавтра Виктор Иванович в морге тело вскроет, посмотрит, что у него внутри, и выяснит, что стало причиной смерти. Наверное – обыкновенный инфаркт, вызванный многодневным, или многолетним перепоем …

… В славный период позднего совка и всеобщего дефицита корявой, но любимой шуточкой ментов, приходивших к Новикову за результатами судмедэкспертиз, было — с порога морга крикнуть:

— Виктор Иванович! Печёночки нет ли?

И вот в очередной раз к степенному Виктору Ивановичу ввалился очередной милиционер. Виктор Иванович как раз вскрывал очередное тело.

Бодренький розовощекий упитанный участковый, радостно в предвкушении шутки скалясь, снял фуражку, положил ее на стол по соседству со столом, на котором творил свой служебный долг Виктор Иванович, и бодро произнёс:

— Ну что, Виктор Иванович, печёночкой не угостишь?

То ли настроение у Виктора Ивановича было в тот день не очень, то ли задолбали его неуклюжие  ментовские приколы про печёнку, но он одним взмахом скальпеля отсек приличный кусок печени своего пациента и ловким движением забросил его в милицейскую фуражку, произнеся:

— На, угощайся!!!!

Бедного участкового чуть не вывернуло наизнанку.

— Да ты что, Виктор Иванович!, — в панике взвыл он.
 
— Просил – получи, — хладнокровно ответил судмедэксперт Новиков.

С тех пор милиционеры перестали, едва переступив порог морга, просить у Виктора Ивановича печёночки.

… Однажды, дело было в марте ранним утром в выходной, позвонил шеф – районный прокурор:

— Вадим Василич, тебе не скучно?
— Скучно, Александр Владимирович, хотите меня в кино пригласить?
— Хе-хе. Нет. Я сейчас на лыжную прогулку, а ты лети в морг, к Новикову. Ему помочь надо. Акт освидетельствования напишешь под его диктовку. Набери меня, как закончишь.
— Понял, — угрюмо ответил я, — а что там?
— Девушку нашли в лесополосе рядом с автостанцией.

Прибыв в морг, постучал в чёрную металлическую дверь. Открыл Виктор Иванович, совсем слегка подшофе, в коричневого цвета дерматиновом фартуке с бурыми пятнами крови.

— Заходи, будь как дома.
— Да типун Вам на язык, Виктор Иванович! Ну Вы чо!
— Да ладно, пошутил я.

Повёл по длинному тёмному коридору куда-то вглубь. В ноздри ударил мерзопакостный запах формалина. Понимая, какое зрелище меня ждёт, я уныло и обречённо плёлся за ним, горестно думая о потерянных выходных и о том, смогу ли сегодня ночью заснуть.

И – вот она, мертвецкая.

На двух лежанках с колесиками лежат накрытые простынями тела, из-под простыней  виднеются голые ступни с бирками, как в кино привязанными к большим пальцам. На третьем столе лежит на спине совсем юная обнажённая девушка. Под столом стоит цинковое ведро.

Как передать моё состояние? Первый раз на вскрытии. Крайняя степень сосредоточенности, страх, обречённость, чёткое осознание бренности бытия и неизбежности такого же исхода в будущем.

Виктор Иванович тем временем, пока я стоял оцепеневши, глядя на юное мёртвое девичье тело, что-то напевая и шумно сопя, не торопясь стал точить об оселок большой черного цвета скальпель.

— Ну, готов, прокурор, мать твою?
— Да, — прохрипел я.

«И неимущим, и богатым
Мы одинаково нужны -
Сказал патологоанатом
И вытер скальпель о штаны», — пронеслось в голове.

— Держи бумагу и ручку, донеслось откуда-то издалека, — садись, пиши. Девушка около семнадцати лет, телосложение правильное, волосяной покров на голове правильной формы, волосяной покров на половых органах по женскому типу, анус сомкнут (слегка раздвинув ноги и пальцами – ягодицы), следов изнасилования нет. Смерть наступила от переохлаждения не ранее восьми часов назад … ты успеваешь за мной?
— Да, просипел я, стараясь не смотреть на юное мёртвое тело.
— Тэк-с, посмотрим, чем она вчера закусывала и что пила.

Тут Виктор Иванович вонзил в гортань девушки скальпель и протянул до лобка. Девичьи груди расползлись и сползли на стол. Обнажились рёбра и внутренности. Кровь из разверстого тела через отверстие в столе стекала в ведро под столом. Виктор Иванович с усилием скальпелем разрезал грудину и руками в резиновых перчатках полез вовнутрь, что -то окровавленное оттуда достал.

— Глянь, это желудок. А ты чего такой бледный? Тэк – с, посмотрим.

Виктор Иванович разрезал кусок мяса, который он назвал желудком. В нос ударил запах алкоголя.

— О, грибочками она вчера вечером закусывала! Мило. Давай- ка перекурим.

Не снимая перчаток, просто вытерев их о фартук, Виктор Иванович взял с соседнего стола пачку сигарет, открыл, достал губами сигарету и поджёг зажигалкой.

Судорожно затянулся и я в попытке перебить смесь из запаха формалина, мертвых тел и алкоголя, исходившего то ли от Виктора Ивановича, то ли от мёртвой девушки.

Виктор Иваныч – мужчина обстоятельный. Лишнего себе не позволит. Но вот однажды рассказывал он про патологоанатома со звучащей фамилией Колбасов. Так вот тот, набуздавшись изрядно в мертвецкой спирта, не помня себя, взял, да и закусил содержимым чьего-то желудка, достав из холодильника. Отравился трупным ядом конечно. Долго лечился. Выжил и продолжил практиковать прикладную медицину.

Неспешно покурив, мурлыкая что-то под нос, Виктор Иванович открыл холодильник, где я краем глаза увидел пробирки с темно-вишнёвого цвета жидкостями в них, достал реторту с прозрачной жидкостью, зубами вынул пробку и налил в стакан.

— Будешь?
— Нееееет, — подавляя идущий из живота спазм, сипло выдавил из себя я.

Виктор Иванович выпил залпом стакан, занюхал рукавом, одобрительно крякнул.

— Спирт! Ректификат!
— Господи, скорее бы это всё закончилось! – кругами носилось в голове.

— Как я понимаю его, — подумалось мне, — трезво делать это просто немыслимо. Это ж можно с ума сойти!

Тем временем Виктор Иванович виртуозными движениями скальпеля вырезал что-то на шее тела и выдернул язык, на котором болталась гортань и лёгкие, с которых капала кровь.

— Гусак называется, — довольно пробормотал Виктор Иванович, тут всё в норме.

Мне казалось, что он намеренно испытывал меня на то, случится ли со мной обморок, или я заблюю всё вокруг.

Я держался из последних сил. Хотелось одновременно и в обморок упасть и заблевать там всё, включая Виктора Ивановича.

Приняв стакан ректификата, он порозовел, подобрел и разошёлся не на шутку.

Сняв скальпелем с головы девушки скальп и накрыв им её лицо, он взял в руки ножовку и распилил череп по кругу в форме тонзуры или кипы.

Взяв в руки какое-то зубило, поддел им крышку черепа, подстучал молотком и снял. Обнажился мозг. Покопавшись в нём, Виктор Иванович сунул вовнутрь пинцет и выдернул наружу какую-то круглую штучку, после чего небрежно сунул её в банку, где плавало много таких штучек.

— Это гипофиз! – радостно поведал он.
— Зачем это Вам, — выдавил я из себя.
— Инструкция у нас гипофизы собирать. Лекарства делать будут. 
— Блин, — подумалось мне, — не доводилось ли мне пить таблетки с такими вот гипофизами в них.

Записав за Виктором Ивановичем все его мудрёные слова, заторопился наружу. Вдогонку донеслось:

— Передай Александру Владимировичу, что любимый город может спать спокойно! Преступления нет. Перепила и замёрзла нах!

Выскочив наружу, набрал полные лёгкие чистого воздуха, отдышался. Вот оно – солнце! Бог ты мой, какое это счастье – просто видеть солнце.

Забавная штука жизнь. Мы приходим в этот мир непонятно откуда. Нет, понятно, конечно, откуда выходят в этот мир наши тела, но вот разум, мысли, душа … И вот живём мы, душевные, под этим солнцем – поживаем. Думаем, чувствуем, мыслим, радуемся, огорчаемся, влюбляемся, сношаемся, заводим детей, пьём, едим, отправляем естественные потребности.  Мы наивно полагаем, что это никогда не закончится, но потом бац – и однажды нас вперёд ногами привозят на каталке к Большому Философу, повелителю наших тел Виктору Ивановичу Новикову, который нас видит, не побоюсь этого слова, насквозь и потрошит нас как кур, после чего забрасывает наши никчёмные органы, кроме гипофиза, обратно в живот и зашивает нас от низа до подбородка чёрной суровой ниткой.

Ночью того дня мне приснился Виктор Иванович. В окровавленном дерматиновом фартуке со скальпелем в одной руке и стаканом, полным крови, в другой. Он хитровато улыбался, протягивал мне стакан и спрашивал:

— Будешь?
 
P.S. На днях звонил Виктору Ивановичу. Ему уже 70 лет, а он всё ещё огурцом. До сих пор практикует судебную медицину.