Не люблю участвовать в уголовном деле на стороне потерпевшего. Нет, не потому, что я поборник зла, а, что называется, по техническим причинам.
Когда защитником обвиняемого я, засучив рукава, по локоть влезаю в уголовное дело и начинаю там самостоятельно «шуровать», представителем потерпевшего я единственное, что могу, это пихать в зад следователей и иже с ними, чтобы они уже что-то начинали делать. Да не так, как им нравится, или как они привыкли, а как нужно мне. Чтоб, будь я на месте защитника, не смог построенное ими развалить.
В общем, тяжело работать на стороне потерпевшего и нудно. И руки коротки, и полномочий мало. А перед клиентом отвечать нужно, и ему не объяснишь, что следователи не хотят работать, и дело «валится» из-за их головотяпства. Клиент полон негодования — сначала он пострадал от преступников, а теперь страдает от следователей, а адвокат только жалобы строчит, от которых толку не видно...
Вот с такими примерно мыслями я лет 7 назад все же взялся защищать интересы девочки, пострадавшей от сексуального насилия отчима. Об этом деле на Праворубе я не рассказывал, потому что оно достаточно рядовое: да, пришлось не раз заставлять следователей исправлять ошибки, но в результате дело сложилось, и в суде присяжных обвиняемый свои 14 лет получил.
Однако, был в нем интересный эпизод. Осознавая сложность пихания следователей в зад, свою работу по делу я начал с того, что во все инстанции раскидал «грозные письма»: «взять на контроль...», «обратить внимание...», «с целью недопущения...» и т. п. Артподготовка, в общем. Чтоб земля под ногами горела. Но не учел политический момент, а именно — объявленную Бастрыкиным А. И. накануне войну педофилам. Со всеми вытекающими в виде изменений в Уголовный кодекс РФ, усиливающих наказание и усложняющих от него освобождение.
И однажды мне позвонили. И приятным женским голосом пригласили пообщаться с руководителем Главного следственного управления Следственного комитета РФ по Московской области (дело было в Подмосковье).
Ну, нарядился, пришел. Любопытно, ведь, с чего это такое внимание к моей скромной персоне. Приятная женщина по красной ковровой дорожке, как дорогого гостя, препроводила меня прямо в кабинет к генерал-лейтенанту Маркову А. Г., где он меня со всеми почестями усадил за стол, да зама своего позвал, чтоб тот, значит, доложил о ходе расследования уголовного дела. Кино, одним словом...
Тут политический контекст до меня, конечно, дошел. Бастрыкин А. И. как человек горячий и искренний, объявляя войну педофилам, вменил в обязанности своим подчиненным такие личные встречи и контроль за расследованием на самом высоком уровне. Следователи мне потом жаловались, что замучились отписываться по моим «грозным письмам», раскиданным в ходе «артподготовки».
И вот сидим мы втроем, друг другу ненужные, у каждого своих дел полно — я, генерал и его зам — и хлопаем друг на друга глазами. Но посидеть надо. Чтоб протокольчик проведенного совещания был. Потом полегче пошло, когда я рассказал, что в прошлом работал в прокуратуре Московской области, где генерал сам с младых ногтей служил до создания СК России.
Ну и он тоже в воспоминания ударился в контексте предмета нашей встречи. И монолог его был примерно такой:
Да я сам не понимаю, зачем к этим делам такое пристальное внимание. Да когда мы следователями были, у нас ребята молодые с таких дел и начинали. Пара месяцев расследования, и — в суд. А там быстренько выпишут года 3 колонии, и вся недолга! А сейчас?! А сейчас, я посмотрел в Уголовный кодекс РФ, за 20 лет наказание по так называемым сексуальным преступлениям против несовершеннолетних было усилено на 25-35% (ст. 131 УК РФ, ст. 132 УК РФ), а иногда и (!) в несколько раз (ст. 133 УК РФ, ст. 134 УК РФ, ст. 135 УК РФ).
Плюс, в правоприменительной практике получили широкое распространение дела о ранее считавшихся экзотическими так называемых преступлениях против общественной нравственности, связанных с проституцией и порнографией (ст. 240 УК РФ, ст. 240.1 УК РФ, ст. 241 УК РФ, ст. 242 УК РФ, ст. 242.1 УК РФ, ст. 242.2 УК РФ). И также с усилением ответственности. Особенно за преступления в отношении несовершеннолетних. А ведь еще лет 10 назад мой друг, взявшись писать диссертацию о проституции, приговоры собирал с миру по нитке на территории всей страны.
Плюс, был введен особый, более строгий, порядок освобождения от наказания осужденных за преступления против половой неприкосновенности несовершеннолетних, что, на мой взгляд, вовсе дискриминация. Разве было недостаточно уже имевшихся в уголовном законе инструментов дифференциации ответственности в зависимости от характера совершенных преступлений?
На практике же особый интерес правоохранителей к этой теме принял вовсе фантасмагорические формы. К адвокатам спешат перепуганные пользователи соцсетей, допустившие фривольность в переписке, и даже те, к кому порнографическое изображение случайно прилетело на компьютер вместе с другим контентом. А в одном из регионов на областном уровне с командировками в Москву расследуется уголовное дело о телефонных звонках в глухую деревню, от которых, насколько мне известно, никто не пострадал.
Странно все это. Популизм или просто глупость? Ведь именно в период создания правовых основ этого шабаша Госдуму прозвали «бешеным принтером» за то, что превратила законодательство в лоскутное одеяло, сиюминутно латая дыры сегодняшнего дня наскоро слепленными заплатами. И перечеркивая тем самым труд авторов Уголовного кодекса РФ, да и всех предыдущих поколений представителей науки уголовного права.
А ведь эта наука очень старая, традиционная и консервативная. И если в нашей экономической действительности за последние несколько десятилетий много чего изменилось, то что поменялось в сфере секса, который по своей древности и традиционности переплюнет даже уголовное право?
Сдается мне, что к кому-то наверху просто дедушка Фрейд постучался. Что думаете, коллеги?