Свобода вместо 12 лет за сбыт наркотиков (часть 2: суд)

 Это продолжение истории про Ваню и Мирэй. В ходе следствия, напомню, уголовное преследование по одному из трех эпизодов было прекращено (по факту обнаружения метадона у Вани дома). Уголовное дело поступило в суд с двумя эпизодами:

1) о том, как 9 июля Мирэй приобрела у Вани пакетик с метадоном, но тут же была задержана, выдала наркотик, согласилась сотрудничать (п. «б» ч.3 ст. 228.1 УК РФ),

2) о том, как на следующий день 10 июля Мирэй уже по заданию наркоконтроля с видеокамерой в сумочке вновь пришла к Ване и приобрела еще пакетик с метадоном (ч.1 ст. 228.1 УК РФ).

Предварительное слушание

Защита просила вернуть дело прокурору в связи с допущенными в ходе следствия грубыми нарушениями уголовно-процессуального закона.

Во-первых, незаконно дело было передано из наркоконтроля в полицию. Такое решение вправе был принять только прокурор, однако в данном случае обошлись без его помощи — просто передали из рук в руки.

В том, что это незаконно, защита была абсолютно уверена, потому что опыт разоблачения подобных фокусов у нее имелся. Опыт, чреватый для правоохранительных органов.

Во-вторых, чуть раньше следователь наркоконтроля просто забыл принять дело к своему производству. Мало того, что это влекло незаконность его дальнейших действий, это говорило о незаконности всего дальнейшего расследования по следующим причинам.

Следователь получил дело после возвращения его прокурором на дополнительное следствие, а в этих случаях руководитель следственного органа устанавливает срок следствия, который начинает течь с момента поступления дела к следователю (с момента принятия его следователем к производству).

Раз следователь дело к производству не принял, значит течение сроков следствия не началось, а без них расследование незаконно. 

В общем, у защиты была железобетонно-победоносная позиция. Которую суд не менее победоносно проигнорировал, отвергнув все доводы, просто потому что...

Для утешения несчастного защитника до него довели месседж: «Парень, ты во всем абсолютно прав. Но сверху (взгляд устремляется к люстре) сказали, чтоб никаких доследований! Потому что человек больше года сидит под стражей. Его судьбу надо решать. Идем на приговор!»

Судебное следствие

Надо отдать должное суду — работать не мешал. Все необходимые обстоятельства были исследованы. Спокойно, кропотливо, заботливо о соблюдении прав участников процесса.

Первый подарок

В первый же день допроса свидетелей — неожиданный приятный сюрприз.

В качестве понятых в обоих эпизодах — и 9-го, и 10-го июля — участвовали две барышни. Согласно протоколов их допросов они независимо друг от друга 9 июля прогуливались около наркоконтроля, когда были приглашены туда прекрасным наркополицейским принцем для выполнения своего гражданского долга.

Однако, изучение мною соцсетей показало, что барышни были подружками и вместе учились на юрфаке. Разведка показала, что в наркоконтроле они проходили практику.

В суде первая из барышень оказалась достаточно сообразительной, чтобы не валять дурака и вовремя «расколоться». Да, она призналась, что нигде не прогуливалась, а в наркоконтроль пришла с подружкой по просьбе одного из сотрудников.

А теперь тот самый сюрприз: она абсолютно уверенно заявила, что было это только 10 июля. А 9 июля они в наркоконтроле не были!  

Обрадованная этому подарку защита вновь и вновь с разных сторон задавала вопросы об этом обстоятельстве, закрепляя показания понятой. Та уверенно стояла на своем: в наркоконтроле были только 10 июля, тогда же впервые увидели Мирэй, все хорошо помню, 9 июля я была в другом месте...

Вторая понятая позднее дала аналогичные показания. 

Уффф… Эпизод 9 июля вылетает. Фальшивка. Девчонки задним числом подписали подсунутые им «бумажки». Уже легче.

Второй подарок

Мирэй — главный свидетель обвинения — скрывалась. Сразу после того самого «сотрудничества» с наркоконтролем 9-10 июля она и подалась в бега. На нее была парочка уголовных дел, ее искали (или делали вид, что искали).

Главное — в суд она не являлась. Надвигалась угроза оглашения ее показаний, данных на следствии. Суд держался, не оглашал. Защита думала: сколько же он продержится?

Почти полгода продержался. А потом огласил. Защита, разумеется, возражала. И руками, и ногами цеплялась за положения закона, запрещающие оглашать показания неявившегося свидетеля, за разъяснения Пленума Верховного Суда РФ, за нормы международного права...

Мимо. Все мимо. Показания оглашены и, какие бы они ни были (а противоречий в них было — гора и маленькая тележка) лягут в основу приговора.

И тут — спасительная соломинка. Обнаружилось, что протокол допроса Мирэй от 11 июля (сразу после «сотрудничества») на 5 листах составлен в ходе допроса, длившегося 20 минут. За 5 минут до него — возбуждение уголовного дела, через 5 минут после — задержание подозреваемого. Рамки. Не выскочишь.

Протокол — явная фальшивка. За 20 минут невозможно допросить человека с соблюдением всех необходимых процедур и печатанием протокола на 5 листах. Я  это точно знал, но кроме этого знания, основанного на личном опыте, аргументов у меня не было. А они нужны. 

Я вынес проблему на обсуждение коллективного праворубовского разума. И разум помог (всем участникам огромное спасибо). Коллега Журов А. В. рассказал мне, не занимающемуся трудовым правом, о том, что существует нормирование труда, где все трудозатраты посчитаны и возведены в форму нормативов. И в том числе существуют нормативы скорости печатания документов. И согласно этим нормативам 5-листовый протокол следователь за 20 минут напечатать не мог, не обладая сверхчеловеческими способностями. 

А ведь нужно было еще удостовериться в личности Мирэй, разъяснить ей права, выслушать ее свободный рассказ, задать вопросы...

Получалось, что протокол был составлен явно без ее участия. Об этом же свидетельствовали казенно-штампованные фразы в ее показаниях, которыми люди не разговаривают. Такими «квадратными» формулировками опера пишут свои рапорты. Понятно, откуда ноги растут... 

Но был еще один протокол допроса Мирэй, составленный через полгода после происшествия. С ним-то что делать?

А с ним еще интереснее. Здесь помогли материалы уголовного дела Мирэй, приобщенные следователем по ходатайству защиты. И оказалось, что за день до этого второго допроса Мирэй родила ребенка. Это вообще детективная история, которую нельзя не рассказать.

Итак, после происшествия в июле она бросилась в бега. Нашли ее в феврале в роддоме, выволокли оттуда. Один допрос в одном отделе. Еще допрос в другом отделе. Затем — СИЗО, где она через несколько дней оказалась в тюремной больнице в крайне тяжелом состоянии. Представляете, как на этом фоне смотрится протокол допроса? К тому же в нем много нарушений закона...

Минут 40 я выступал перед судом с ходатайством об исключении этих протоколов допросов. Прокурор для подготовки возражений взял паузу, а затем попросил перерыв для вызова и допроса бывшего следователя уже ликвидированного к тому времени наркоконтроля. Я надеялся, что его не найдут.

Его нашли. Но за трибункой в суде он откровенно «плавал». Признал отсутствие у себя сверхчеловеческих способностей и пытался донести до суда плохо сформулированную мысль о том, что у него… как у следователя на основе его прежнего опыта… имеются «заготовки» для протокола допроса… А самое главное, он сказал, что и в июле, и затем в феврале Мирэй сама пришла к нему на допрос и сама от него ушла. И суду это не понравилось.

Третий подарок

А еще в обвинении, которое рассматривалось судом, неправильно был указан адрес места происшествия. Указали то, что было на заборе написано. Однако, если быть точным, в момент происшествия адреса у этого места не было. 

Этот вопрос в вялотекущем режиме затрагивали в течение судебного следствия все полгода.

В самом начале защита заявила, что деревня та, улица та, а дом — не тот. Потому что у дома в тот момент номера не было. 

Прокурор приносил какие-то документы. Защита эти документы оспаривала, потому что или они были датированы после происшествия, или вообще касались другого дома. 

В конце концов на последнем заседании защита объяснила, что по закону адрес — это не географические координаты. Адрес присваивается решением органа местного самоуправления. Суду защита представила постановление местной администрации о присвоении адреса дому Вани, однако обратила внимание на дату постановления — в это время Ваня уже сидел в СИЗО.

То есть, на момент описанных в обвинении событий его дом адреса еще не имел. И адрес, фигурирующий в обвинении — неправильный. И такое обвинение существенно нарушает уголовно-процессуальный закон. 

Прения

Прокурор был, как обычно, лаконичен: все доказано (перечисляются упомянутые в обвинительном заключении доказательства), прошу назначить 12 лет лишения свободы. 

Мне пришлось разговаривать долго. В подробностях я пересказал все описанное выше, начиная с того, что обсуждалось на предварительном слушании, и заканчивая местом происшествия. 

А еще я рассказал суду картину самого происшествия, как она была установлена с помощью исследованных судом доказательств. Эта картина оказалась очень интересной, достаточно подробной и вполне достоверной. Потому что пазлами, из которых она была сложена, были документы оперативно-розыскной деятельности, результаты прослушивания телефонных переговоров и сведения, полученные от сотовых операторов, в любви к которым я уже признавался. 

Итак, картина. 

9 июля

Полдень. Дом Вани на окраине деревни, сзади него — поле. Мирэй, предварительно договорившись с ним о встрече, идет к его дому. Одновременно оперативники ведут за этим домом наблюдение, о чем она, разумеется, не знает.

Не доходя до его дома, она видит черную машину. Ее это настораживает. Она звонит Ване и говорит, что боится подойти к его дому, сообщает о черной машине. После этого она в течение получаса ходит вокруг его дома, не решаясь подойти. Он предлагает ей, раз она боится, не ходить… Она просит его выехать к ней навстречу...

Наконец, она попадает в поле зрения оперативников. Они видят ее, а она их — нет. Ваня — дома, его не видит никто. Последний звонок: «Ну ты где? — Я иду по полю сзади дома — Я тебя не вижу». Задержание. Ее на машине увозят в город, в отдел. Она до Вани так и не дошла. Фальстарт.

Ваня в течение 10 минут звонит ей на все ее телефоны. Ответа нет. И он «ложится на дно». Как назло, разные люди начинают названивать ему с просьбами о встрече. Он им врет, что… его нет… он уехал и не знает, когда вернется… к нему приехала теща… и вообще у него проблемы...

Мирэй позвонила вечером. Голос — как ни в чем не бывало. У нее все хорошо. Она просто ушла. А сейчас ей нужно, очень нужно, очень-очень нужно встретиться, а то завтра ей уезжать...

Ваня не верит. Обещает перезвонить ей завтра. До завтра она остается в плену в наркоконтроле, откуда ему и звонила, о чем нам поведали вышки сотовых операторов.

10 июля

Полдень. Ваня продолжает «лежать на дне». Мирэй он не звонит. То есть, если и были у него какие преступные намерения, он от них добровольно отказался. 

Мирэй, между тем, готовят к закупке. И это при том, что Ваня ничего сбывать не собирается. Что остается делать? Провоцировать его! 

Мирэй по требованию оперативников (это видели понятые) вновь и вновь звонит ему. В 10-й раз уверяет, что у нее все в порядке. Говорит, что хочет передать ему обещанную двумя днями назад сим-карту, которую ему купила, но вчера не передала. 

Наконец, он соглашается. Ее везут в деревню. С видеорегистратором в сумочке она идет к Ване. Он встречает ее у ворот. Она передает ему сим-карту, после чего некоторое время они разговаривают о вчерашнем происшествии — о черной машине. В очередной раз она заверяет его, что у нее все в порядке. 

Неожиданно, как чертик из табакерки, появляется женщина, начинающая активно предлагать Ване услуги интернет-провайдера, совать ему какие-то «бумажки». В измученной голове Мирэй происходит «разрыв шаблона», и когда Ваня с «бумажками» уходит в дом, она, стоя во дворе, начинает снимать не дом и Ваню, а ворота, ожидая, наверное, штурма и «маски-шоу».  

Вышедший из дома Ваня провожает ее за ворота, где они договариваются о встрече через 2 часа. 

На видеозаписи нет ни передачи денег, ни передачи наркотика, ни разговоров об этом. Однако, вернувшись в автомобиль к оперативникам, Мирэй по их просьбе демонстрирует сидящим на заднем сиденье барышням-понятым маленький сверток на ладошке. Откуда она его достала, они позднее пояснить не смогли. 

И что же дальше? Если Мирэй только что приобрела у Вани наркотик, передав ему деньги, которые получила от оперативников, эти деньги сейчас лежат у Вани в доме. И он может сходить с ними в магазин. И такие важные доказательства будут утрачены. Что нужно делать оперативникам? Конечно же врываться в дом и обнаруживать эти деньги как доказательство преступления!

Ничуть не бывало. Вместе с Мирэй и понятыми они возвращаются в отдел. Не было денег? Не было закупки?

А через 2 часа, как и договаривались, оперативники вновь везут Мирэй в деревню к Ване. В документах об этом не говорится, но об этом нам опять поведали вышки сотовой связи.

Но к Ване Мирэй так и не пошла. Оперативники просто совершили налет на дом, с описания которого я и начал свое повествование в предыдущей публикации.

То есть, закупка планировалась на вечер? А днем Мирэй встречалась с Ваней только чтобы договориться? Почему же вечером закупка не произошла? Быть может решили не заморачиваться и просто «нарисовать» доказательства.

Вот обо всем этом я старательно рассказывал суду в прениях. И еще много о чем, что просто не помещается в эту и без того длинную публикацию, но что можно посмотреть в приложенном документе.

Выслушав все это, суд последнее слово подсудимого перенес на следующий день. Однако, на следующий день гособвинитель попросил возобновить судебное следствие и сразу же заявил ходатайство о возвращении дела прокурору, которое суд с легким сердцем удовлетворил. Ведь место преступления указано неправильно...

Снова следствие и опять суд

Следствие сдалось и предложило нам «сделку»:

• они прекращают оба эпизода, которые не смогли «протащить» через суд, но «воскрешают» ранее прекращенный эпизод о метадоне, обнаруженном у Вани в доме (ч.1 ст. 228 УК РФ), мера пресечения при этом изменяется на подписку о невыезде;
• мы идем в особом порядке в суд, где Ване в таком случае грозит не более 2 лет лишения свободы, которые он уже почти отсидел.

Мой подзащитный согласился — он хотел домой, его там ждали жена и сын. Я согласиться не мог, потому что эпизод, который следователь намеревался вменить, был незаконным, и я еще год назад сделал все, чтобы его исключили из обвинения, и добился этого. Как я мог согласиться теперь с таким обвинением? Но и желание подзащитного пойти на компромисс я очень даже понимал и не собирался ему препятствовать. 

Мы договорились, что я из дела выхожу и в этом безобразии принимать участие не буду. Я буду запасным игроком. Если моего подзащитного кто-то решит «кинуть» и не выполнит условия «сделки» (например, сорвет особый порядок, что повлечет наказание до 3 лет лишения свободы), я вернусь в дело и продолжу его разрушение, благо оснований для этого предостаточно. 

«Сделка» состоялась. «Обнимашки» только что вышедшего на свободу подзащитного с близкими — бальзам на адвокатские раны от меча незрячей Фемиды. Дальнейшая моя роль — зритель. 

В суде все прошло гладко. Суд с учетом всех смягчающих обстоятельств назначил наказание в 1 год 3 месяца лишения свободы, в срок отбытия которого зачел содержание под стражей в течении 1 года и почти 10 месяцев.

— Это что же, я «пересидел» что ли? — спросил меня подзащитный, покидая зал судебных заседаний.
— Получается, что так.