Опсос не врет

ОпСоС (сленг) — это оператор сотовой связи. И важное его качество — это достоверность его сведений. Суд ее под сомнение не ставит и может при необходимости легко проверить. 

В суде все врут. Врут свидетели и потерпевшие. Подсудимый, понятно, только и делает, что врет. Также как и его защитник. Эксперты… лукавят. Даже прокурор, чего уж греха таить… И только опсос не врет. Потому что робот. И ему суд верит. А рассказать он может гораздо больше, чем от него хотели бы услышать. 

Следователь всегда упрощает описываемое происшествие. Выкидывая не имеющие, как ему кажется, значения обстоятельства, он может изменить событие до неузнаваемости, выплеснув вместе с водой и ребенка. Сотовая компания поможет и воду, и ребенка вернуть обратно.

А иногда следователь может и вовсе завраться, и опровергнуть его вранье сможет только мобильный оператор. Потому что только ему поверят. Подтверждение тому — 2 случая из реальных уголовных дел.

Звонки, которых не было

Об этом деле я уже рассказывал. Мой подзащитный обвинялся в заведомо ложном доносе, сделанном по телефону.

По версии обвинения, он шел к сожителю своей матери, чтобы сурово поговорить с ним. По телефону он об этом сообщил матери, а та в свою очередь также по телефону предупредила сожителя, чтобы тот дома не появлялся. Не найдя его, мой подзащитный, по версии следствия, позвонил в полицию и обвинил его в совершении преступления.

Запрошенными судом по ходатайству защиты сведениями сотового оператора факт совершения этих звонков был опровергнут. Тем самым были опровергнуты и показания главного свидетеля обвинения — начальника уголовного розыска, сфабриковавшего это уголовное дело, и зарегистрированный в КУСП рапорт о звонке обвиняемого в полицию, тоже оказавшийся фальшивкой. 

В этом деле сведения оператора сотовой связи стали хоть и не главными, но очень существенными доказательствами невиновности подсудимого. В другом же деле сведения мобильного оператора составили алиби моего подзащитного. 

Алиби

В 2002 году алиби было определено в уголовно-процессуальном законе как нахождение обвиняемого в момент совершения преступления в другом месте. Впоследствии это понятие из закона было изъято, но смысла своего не потеряло.

Мой подзащитный обвинялся в подбросе наркотика задержанному. Вернее, сам он наркотик не подбрасывал и даже не присутствовал при этом. Потерпевший указал на его подчиненного — оперативника, а уж следователи решили «дорисовать» к тому организованную преступную группу, возглавляемую моим подзащитным.

Он, естественно, свою причастность к преступлению отрицал. Оперативник также 2 года не признавался, а потом вдруг сознался. Мало того, начал давать показания на моего подзащитного. Видимо, его уговорили, обещая серьезные скидки при назначении наказания. Забегая вперед, скажу, что получил он в итоге в особом порядке 4 года лишения свободы.

Так вот. Что говорил оперативник. Он говорил, что за 2 дня до подброса наркотика мой подзащитный вызвал его к себе в кабинет, где и поставил ему эту задачу, а также передал для ее выполнения наркотик. То есть, время и место совершения преступления в обвинении, предъявленном моему подзащитному, были определены достаточно конкретно.

Ознакомление с делом нами проводилось перед Новым Годом. Это всегда спешка. Следователь всегда хочет до праздника отправить дело в суд (палочная система, куда деваться).

Сведения, полученные им у сотовых операторов, до того без надобности валявшиеся в сейфе, он также оформлял спешно. Из полученной информации он понадергал себе и отразил в материалах дела только то, что ему было интересно — соединения телефонов моего подзащитного и оперативника в день задержания потерпевшего и подброса ему наркотика. Хотя, казалось бы, что интересного в самом факте общения начальника и подчиненного во время работы?

О том, что было за 2 дня до этого, когда, якобы, мой подзащитный передал наркотик оперативнику и отправил его на преступление, следователь то ли не поинтересовался, то ли сознательно умолчал. В материалах дела этих сведений не было.

Пришлось в этом копаться мне, благо следователь (а Новый Год уже скоро) по «электронке» скинул мне все, что дали ему мобильные операторы. А там ведь не только звонки и СМС-ки. Там ведь сведения о месте расположения приемопередающих базовых станций, к которым подключался телефон. А это уже позволяет отследить все его перемещения.

И то, что я увидел, полностью подтверждало версию защиты. И потому сначала — об этой версии. 

Мой подзащитный не передавал оперативнику наркотик. Но как это опровергнуть? Указанный день он вспомнить не мог, ведь прошло несколько лет. Где был? Что делал?

По документам удалось с достаточно высокой степенью вероятности установить, что накануне он был на суточном дежурстве. То есть, в указанный оперативником день передачи наркотика он не должен был находиться на рабочем месте — он должен был отдыхать. Это и было версией защиты. 

И вот что «рассказали» базовые станции оператора сотовой связи, прокомментированные обвиняемым. Где-то с 8 до 9 часов он находился у себя в отделе — заканчивал дежурство, принимал доклады подчиненных. Затем он отправился к своему руководству с докладом и находился там примерно до 11 часов. А затем он, как и положено, отправился домой. А это за пределами города, несколько десятков километров. И находился там до следующего утра, лишь однажды отлучившись в соседний поселок. 

Таким образом, в указанное оперативником время совершения преступления (примерно в 15 часов) моего подзащитного в его рабочем кабинете не было. Это алиби. Прокуратура отказалась пропускать такое дело в суд, уголовное преследование по этому эпизоду было прекращено.

Специалисты напомнят мне, что есть такое понятие «выгуливать трубку». Это когда алиби создается искусственно — преступник свой телефон отдает сообщнику, и тот гуляет с ним за сколько-то километров от места преступления. Есть такое. Но это не наш случай, в чем я абсолютно уверен по множеству причин, привести которые не позволяют ни размер, ни формат публикации. 

В нашем же случае был грубо сляпанный оговор. Информация мобильного оператора, повторюсь, валялась в сейфе следователя, и он не придавал ей значения. Кто и как в СИЗО «расколол» оперативника, я не знаю, хотя догадываюсь. Они были еще примитивнее. У них была поставленная задача и сроки ее выполнения. В эти сроки они отрапортовали о достижении результата. Все. О деталях они не думали. 

Кстати, перед своими признаниями оперативник отказался от своего адвоката по соглашению, и к нему был приставлен «адвокат по 51-й». Он меня однажды подкараулил в канцелярии следственного органа, откуда предварительно все почему-то вышли, и стал делать различные неприличные денежные предложения. Я их вежливо выслушал (интересно же), но больше мы с этим провокатором не общались. 

Да и кто же будет платить деньги, имея алиби? 

P. S. Еще пару слов про этого адвоката-провокатора. По случаю я рассказал о нем одной нашей известной и титулованной коллеге. Она мне сказала, что я должен был обрушить на него весь гнев своего негодования, чтобы оно недвусмысленно отразилось на записи, которая, наверняка, велась. А потом она показала мне, как это делается. Я невольно вжался в кресло, а про себя подумал, что у меня так все равно не получится — ведь нет у меня, как у нее, актерского образования. А еще она взялась поговорить о таких адвокатах с Г. М. Резником. «А что мы можем, если никто не жалуется?» — пожал плечами патриарх адвокатуры.