46.
Власть и познание – соотношение необходимости присутствия.
Наш субъект всегда сталкивается с соблазном организации движения самое себя к власти. Он необходимо находит удовлетворение в мысли отсутствия необходимости доказывания. Данное желание вполне естественно, так как именно его познание обретает себя вне сферы доказывания чего – бы то ни было, он есть очевидность понимания, и он же есть в данном отношении полное тождество своему пониманию окружающего в отношении самое себя как результата своего творчества. Он пронес истину через все, через отречения и гонения, ради нее он пошел на самые большие жертвы, предельность которых не доступна представлению большинства, тех, кто называет себя «мыслящими индивидуумами », и, конечно, именно поэтому у него возникает желание обладать орудием, способным к перемещению его истины в сознание и бытие в действительностинеперсонифицированного круга лиц, составляющего большинство субъектов возможного в познании. Но, увы, это по своей природе невозможно. Наш субъект начисто лишен принципа возможности властвовать над самим собой, он выступает заложником того, что есть в нем и в силу этой причины власть публичной формы, власть, связанная в своем содержании коллективными мотивами, убиенная коллективом как основной результирующей своего бытия, недоступна ему априорно. И именно поэтому властное движение, сам властный рефлекс во многом атрофирован и забыт у большинства субъектов того уровня, о котором мы говорим.
Но остается понимание власти в отношении форм бытия в действительности в той степени, в которой данные формы оправдывают самое себя как часть движущей причины, как то, что есть движущая причина по отношению к общей целевой, к тому, что есть целевая как форма объективного в действительности.
Поэтому мы опять же можем ошибиться, но отметим тот факт, что данность познания уже сама по себе является властной функцией, реализующейся в отношении нашего субъекта с тем расчетом, что для него как объекта властного соподчинения сам субъект власти скрыт и полностью авторизован по отношениям, как к самое себя, так и к внешней действительности бытия в возможности.
Что является организующим началом нашего индивидуума и как возможно избежать хаотичности в организации его бытия в действительности, при том, что вся его жизнь со стороны любого субъекта общественного бытия в возможности является полным хаосом и кошмаром? Данный вопрос также актуален для нашего субъекта в силу того, что для него это есть вопрос, собственно говоря, профессиональный – многократность воспроизведения бытия в возможности на определенном этапе создает для него уверенность в том, что он является своего рода производителем данного бытия в возможности, а, следовательно, может выносить свои суждения в отношении него, при том, что он, допустим, к тому же еще и является полярным в отношении тех или иных форм разумности в области распоряжения и толкования, которое присуще только властному субъекту организации материи.
Вопрос в принципиальности своей имеет единственный ответ – это, конечно же, бытие в возможности, которое в принципе всегда реализует человека для самое себя, и сам человек удивляется тому, какие сюрпризы приносит ему его детище, форма, в которой будет первично представлено его бытие в возможности, — в парадигме « личное бытие в возможности – общественное бытие в возможности». Соответственно, вопрос властности всегда ставится не между человеком и тем, что владеет им, а между человеком и обществом. И это вопрос истинной власти, вне институтов управления общественным. Общественное всегда стремится свести форму власти к форме управления, к форме реализации той или иной социальной функции, при том, что конечно же сам субъект, стремящийся к власти, воспринимает данную социальную функцию как необходимую часть своей природы, не мысля себя вне власти, а, следовательно, и вне формы реагирования на уровне власти. Именно это и является в большинстве случаев формами властного отношения в рамках «общество — общественное», где, с одной стороны, индивидуум с общественным сознанием, а, с другой стороны, общество с формами восприятия именно такого индивидуума и соответствующим сигнальным аппаратом (понятие девиации поведения в рамках поведения самого индивидуума на основе восприятия сигналов о девиации в отношении общественного бытия в возможности), или же с аппаратом так называемого сопротивления, то есть коррекция девиации уже реализованной в действительности.
С этой точки зрения взращивания сильных мира сего, мы могли бы с полной уверенностью сказать, что общественное боится всякого личного фактора познания, всякого личного фактора судьбы. Общественные механизмы познания здесь срабатывают всегда весьма жестко и точно – наш объект опознается как враг, как чуждый элемент для общественного организма, в дальнейшем «подыскиваются» только соответствующие мотивы, и все – исключение субъекта является автоматическим продолжением реакции общественного.
Для нашего же субъекта необходима власть, он не может быть заложником своего сознания, милости своего врага, и тем более при задаче максимума изменения своего врага вопросы того, каким образом необходимо построение взаимодействия становятся для него весьма сложными и вполне абсурдными, как с точки зрения построения стратегии личной судьбы, так и с точки зрения ожиданий в отношении творческого.
Понимание того, что его творчество является только его формой бытия в возможности, которая чужда как форма реализации личного любому другому. Субъект наталкивается опять же на остатки общественного сознания в субъектах, которые вполне логично подводят его к выводу об универсальной причинно – следственной связи явления окружающего к тому, что ничего не остается и бесследно. Это вселяет вполне унылую, но точно объективированную надежду в гарантированности творческого признания, творческого наследования, что в свою очередь чревато расслоением форм восприятия отношения к основной группе наработанных операций, и, следовательно, крахом в итоге развития всей системы.
Для того чтобы избежать этого, необходимо формирование вполне здравой и успешной стратегии взаимодействия с окружающим миром, с тем или иным большинством элементов организации парадигм общественного бытия в возможности.
При этом так же необходимо формирование системы, которая позволит выявлять основания для пересмотра личного алгоритма познания, взаимодействия с общественным. Конечно же, эти основания должны бытья основанием реализации системы познания, которая в свою очередь уже верифицированна на том или ином экспериментальном поле подобными ему субъектами познания. Построить данную систему в рамках какого - либо общественного алгоритма познания просто-напросто невозможно, но и зациклить ее на тот или иной круг универсального так же не целесообразно, так как в данном отношении это является невозможным с точки зрения общественного представления о результативности. И использование такой системы приведет лишь к продуцированию ожидания на реакцию результата (созданного в понимании личности) при том, что данный результат в соответствии с общественными формами организации бытия в возможности и в действительности, таковым не является.
Соответственно, вопросы властности и тем более вопросы технократического использования общественных институтов для достижения общественных целей, в рамках их поддержания личного момента в познании, должны быть стратегически продуманы личностью. Должны быть опосредованы ею как с точки зрения бытия в возможности в отношении личного момента в познании, так и в отношении общественного бытия в действительности на основе данного бытия в возможности.
При этом для личности здесь существует весьма серьезная опасность потери целесообразности вообще как таковой. Она внезапно осознает, что все, чем она занимается, является абсолютно бесценным, как в отношении нее самой, так и в отношении общественных форм бытия. Более того, она понимает, что именно общественные формы познания являются ее хозяевами, той формой в которой возможно найдет себя часть того содержания, которое корреспондируется данной личностью в социум. При этом общественное именно как хозяин выбирает то, что приемлемо для понимания неперсонифицированным кругом лиц и то, что может быть вовсе отринуто и, соответственно, определяет не только форму, но в большей степени и части – содержание того бытия в возможности, которое будет представлять личный момент познания по прошествии того или иного периода времени. Личность же, в своем стремлении к независимости от общественного, в своем презрении к общественным формам бытия в возможности и действительности, в конечном счете, является именно формой общественного, при этом она еще тратит всю свою жизнь на то, чтобы удостоиться чести быть приближенной к данным формам организации материи. Соответственно, целесообразность может быть только рабской и только рабская мораль может присутствовать в отношении прогнозирования самое себя как будущей части общественного. Оставаться в гордом одиночестве невозможно в силу того, что предполагается процесс конечности реализации будущего (индивидуальная парадигма времени), таким образом жизнь не только проходит впустую с точки зрения общественного бытия в возможности, общественных форм взаимодействия человека и мира, но и с точки зрения самого субъекта в отношении его бытия в возможности как конечности его жизни и начала самостоятельного существования самого по себе бытия в возможности. Она представляется как необходимость, которой можно подчиняться и необходимо подчиниться, но не как форма собственно прожитой жизни- того архетипа познания, который присущ всем формам общественных животных.
И именно в данных условиях возникает соблазн властности, вначале как форма абсолютизации самое себя, затем только как форма покупки независимости в отношении самое себя, для себя как формы внеличного познания.
Наслаждение властью, наслаждение властной функцией и, соответственно, некоторая степень мщения всегда присутствует у нашего субъекта, если он случайно наделяется властностью. Тирания правления во многом - безысходность именно личного момента познания. Кроме власти нашему субъекту просто не остается никаких удовольствий в отношении общественного миропорядка.
Власть и познание – соотношение необходимости присутствия.
Наш субъект всегда сталкивается с соблазном организации движения самое себя к власти. Он необходимо находит удовлетворение в мысли отсутствия необходимости доказывания. Данное желание вполне естественно, так как именно его познание обретает себя вне сферы доказывания чего – бы то ни было, он есть очевидность понимания, и он же есть в данном отношении полное тождество своему пониманию окружающего в отношении самое себя как результата своего творчества. Он пронес истину через все, через отречения и гонения, ради нее он пошел на самые большие жертвы, предельность которых не доступна представлению большинства, тех, кто называет себя «мыслящими индивидуумами », и, конечно, именно поэтому у него возникает желание обладать орудием, способным к перемещению его истины в сознание и бытие в действительностинеперсонифицированного круга лиц, составляющего большинство субъектов возможного в познании. Но, увы, это по своей природе невозможно. Наш субъект начисто лишен принципа возможности властвовать над самим собой, он выступает заложником того, что есть в нем и в силу этой причины власть публичной формы, власть, связанная в своем содержании коллективными мотивами, убиенная коллективом как основной результирующей своего бытия, недоступна ему априорно. И именно поэтому властное движение, сам властный рефлекс во многом атрофирован и забыт у большинства субъектов того уровня, о котором мы говорим.
Но остается понимание власти в отношении форм бытия в действительности в той степени, в которой данные формы оправдывают самое себя как часть движущей причины, как то, что есть движущая причина по отношению к общей целевой, к тому, что есть целевая как форма объективного в действительности.
Поэтому мы опять же можем ошибиться, но отметим тот факт, что данность познания уже сама по себе является властной функцией, реализующейся в отношении нашего субъекта с тем расчетом, что для него как объекта властного соподчинения сам субъект власти скрыт и полностью авторизован по отношениям, как к самое себя, так и к внешней действительности бытия в возможности.
Что является организующим началом нашего индивидуума и как возможно избежать хаотичности в организации его бытия в действительности, при том, что вся его жизнь со стороны любого субъекта общественного бытия в возможности является полным хаосом и кошмаром? Данный вопрос также актуален для нашего субъекта в силу того, что для него это есть вопрос, собственно говоря, профессиональный – многократность воспроизведения бытия в возможности на определенном этапе создает для него уверенность в том, что он является своего рода производителем данного бытия в возможности, а, следовательно, может выносить свои суждения в отношении него, при том, что он, допустим, к тому же еще и является полярным в отношении тех или иных форм разумности в области распоряжения и толкования, которое присуще только властному субъекту организации материи.
Вопрос в принципиальности своей имеет единственный ответ – это, конечно же, бытие в возможности, которое в принципе всегда реализует человека для самое себя, и сам человек удивляется тому, какие сюрпризы приносит ему его детище, форма, в которой будет первично представлено его бытие в возможности, — в парадигме « личное бытие в возможности – общественное бытие в возможности». Соответственно, вопрос властности всегда ставится не между человеком и тем, что владеет им, а между человеком и обществом. И это вопрос истинной власти, вне институтов управления общественным. Общественное всегда стремится свести форму власти к форме управления, к форме реализации той или иной социальной функции, при том, что конечно же сам субъект, стремящийся к власти, воспринимает данную социальную функцию как необходимую часть своей природы, не мысля себя вне власти, а, следовательно, и вне формы реагирования на уровне власти. Именно это и является в большинстве случаев формами властного отношения в рамках «общество — общественное», где, с одной стороны, индивидуум с общественным сознанием, а, с другой стороны, общество с формами восприятия именно такого индивидуума и соответствующим сигнальным аппаратом (понятие девиации поведения в рамках поведения самого индивидуума на основе восприятия сигналов о девиации в отношении общественного бытия в возможности), или же с аппаратом так называемого сопротивления, то есть коррекция девиации уже реализованной в действительности.
С этой точки зрения взращивания сильных мира сего, мы могли бы с полной уверенностью сказать, что общественное боится всякого личного фактора познания, всякого личного фактора судьбы. Общественные механизмы познания здесь срабатывают всегда весьма жестко и точно – наш объект опознается как враг, как чуждый элемент для общественного организма, в дальнейшем «подыскиваются» только соответствующие мотивы, и все – исключение субъекта является автоматическим продолжением реакции общественного.
Для нашего же субъекта необходима власть, он не может быть заложником своего сознания, милости своего врага, и тем более при задаче максимума изменения своего врага вопросы того, каким образом необходимо построение взаимодействия становятся для него весьма сложными и вполне абсурдными, как с точки зрения построения стратегии личной судьбы, так и с точки зрения ожиданий в отношении творческого.
Понимание того, что его творчество является только его формой бытия в возможности, которая чужда как форма реализации личного любому другому. Субъект наталкивается опять же на остатки общественного сознания в субъектах, которые вполне логично подводят его к выводу об универсальной причинно – следственной связи явления окружающего к тому, что ничего не остается и бесследно. Это вселяет вполне унылую, но точно объективированную надежду в гарантированности творческого признания, творческого наследования, что в свою очередь чревато расслоением форм восприятия отношения к основной группе наработанных операций, и, следовательно, крахом в итоге развития всей системы.
Для того чтобы избежать этого, необходимо формирование вполне здравой и успешной стратегии взаимодействия с окружающим миром, с тем или иным большинством элементов организации парадигм общественного бытия в возможности.
При этом так же необходимо формирование системы, которая позволит выявлять основания для пересмотра личного алгоритма познания, взаимодействия с общественным. Конечно же, эти основания должны бытья основанием реализации системы познания, которая в свою очередь уже верифицированна на том или ином экспериментальном поле подобными ему субъектами познания. Построить данную систему в рамках какого - либо общественного алгоритма познания просто-напросто невозможно, но и зациклить ее на тот или иной круг универсального так же не целесообразно, так как в данном отношении это является невозможным с точки зрения общественного представления о результативности. И использование такой системы приведет лишь к продуцированию ожидания на реакцию результата (созданного в понимании личности) при том, что данный результат в соответствии с общественными формами организации бытия в возможности и в действительности, таковым не является.
Соответственно, вопросы властности и тем более вопросы технократического использования общественных институтов для достижения общественных целей, в рамках их поддержания личного момента в познании, должны быть стратегически продуманы личностью. Должны быть опосредованы ею как с точки зрения бытия в возможности в отношении личного момента в познании, так и в отношении общественного бытия в действительности на основе данного бытия в возможности.
При этом для личности здесь существует весьма серьезная опасность потери целесообразности вообще как таковой. Она внезапно осознает, что все, чем она занимается, является абсолютно бесценным, как в отношении нее самой, так и в отношении общественных форм бытия. Более того, она понимает, что именно общественные формы познания являются ее хозяевами, той формой в которой возможно найдет себя часть того содержания, которое корреспондируется данной личностью в социум. При этом общественное именно как хозяин выбирает то, что приемлемо для понимания неперсонифицированным кругом лиц и то, что может быть вовсе отринуто и, соответственно, определяет не только форму, но в большей степени и части – содержание того бытия в возможности, которое будет представлять личный момент познания по прошествии того или иного периода времени. Личность же, в своем стремлении к независимости от общественного, в своем презрении к общественным формам бытия в возможности и действительности, в конечном счете, является именно формой общественного, при этом она еще тратит всю свою жизнь на то, чтобы удостоиться чести быть приближенной к данным формам организации материи. Соответственно, целесообразность может быть только рабской и только рабская мораль может присутствовать в отношении прогнозирования самое себя как будущей части общественного. Оставаться в гордом одиночестве невозможно в силу того, что предполагается процесс конечности реализации будущего (индивидуальная парадигма времени), таким образом жизнь не только проходит впустую с точки зрения общественного бытия в возможности, общественных форм взаимодействия человека и мира, но и с точки зрения самого субъекта в отношении его бытия в возможности как конечности его жизни и начала самостоятельного существования самого по себе бытия в возможности. Она представляется как необходимость, которой можно подчиняться и необходимо подчиниться, но не как форма собственно прожитой жизни- того архетипа познания, который присущ всем формам общественных животных.
И именно в данных условиях возникает соблазн властности, вначале как форма абсолютизации самое себя, затем только как форма покупки независимости в отношении самое себя, для себя как формы внеличного познания.
Наслаждение властью, наслаждение властной функцией и, соответственно, некоторая степень мщения всегда присутствует у нашего субъекта, если он случайно наделяется властностью. Тирания правления во многом - безысходность именно личного момента познания. Кроме власти нашему субъекту просто не остается никаких удовольствий в отношении общественного миропорядка.
По-моему стремление индивида к власти — это инстинкт. Если не основной))), то тесно связан с борьбой за выживание.