В любом случае мы должны понимать, что данный процесс носит не только технический характер, но и оправдан с точки зрения преемственности и замены тех или иных властных функций организации. Мы не можем точно определить сферу, в которой должна развиваться власть и тем более не можем определить целесообразность власти вне самой власти, ибо власть сама определяет меру целесообразности по отношению к самое себя и тем конгломератам парадигм, которые она опосредует. Особенно не просто говорить о моделировании прихода к власти и тем более о том, чтобы изменить содержание властеотношений, в качественном понимании это всегда остается вопросом для уже властьпридержащих субъектов. Власть как таковая форма организации остается целым и неделимым объектом, вожделенной для субъектов таковой властью не обладающих. Власть это всегда некоторая гарантия реализации БВВ. Как правило, власть в социуме связывается с гарантированностью реализации в отношении содержания воли других лиц, но она связывается так же с необходимостью бытия в возможности тех, кто вынесен за пределы мышления властного субъекта. Этому предшествует, как мы уже говорили, либо формирование собственного сознания адекватно качественности властных форм, либо формирование властных форм адекватно собственности сознания. В любом случае справедливо сказано, что для того, чтобы властвовать над другими необходимо властвовать над самим собой.
В итоге мы можем говорить в данном ракурсе о мета- формах властной организации. Так сказать о пустотелых парадигмах властвования. То есть о таких, в которых властное содержание как таковое пусто и неадекватно значению. При этом появление нового значения, сама структура организации властных субъектов (движущая причина властности), является формой обслуживающей властное содержание и соответственно не может быть расценена как то, что является предметом замены. Структура изменяется, но не меняется само по себе содержание структуры в соответствии с общей направленностью качества целевой причины. Таким образом, можно отметить, что данность познания выступает как форма отношений, с одной стороны подверженных необходимости познания, а с другой стороны пребывающих в отношениях антагонистичности. Каждое из наших суждений может быть подвержено строгой критике, как минимум, с точки зрения причастности к тем или иным формам организации властности, властность предстает для нас как форма недосягаемости и поэтому наши все суждения о ней ничего не стоят в рамках здесь и сейчас, с точки зрения необходимости данной властности. Это касается предметно конкретных форм организации власти. С другой стороны, наши суждения могут определять содержание властности, если они продуманы в отношении обоих моментов (структурного формообразования), и соответственно представлены как форма необходимости познания в отношении неопределенно долгого периода времени. Но при этом нет необходимости полагать их несвоевременными содержанию власти, ибо последнее есть настоящая абсолютизация позитивизма. Власть не имеет значения отношения самое себя в оторванном виде от конкретики настоящего. Она не может выносить суждения о самое себя, суждения которые разрешают некоторую проблемность таким образом, что данное решение является готовой инструкцией к воплощению в области действительного. Таково свойство общих форм организации властного бытия в возможности применительно к действительному. Именно поэтому власть всегда целесообразна с точки зрения бытия самое себя для чего либо, но она не несет в себе смыслового содержания, так как последнее не является имманентно присущим власти, оно есть само власть в энтелехии перехода бытия в возможности в действительность и, следовательно, формообразуемо таким образом, что становится формой независимой в отношении перцепции любого субъекта не имеющего никакого отношения к власти.
Значение, которое реализует властная функция является формальным признаком, оно не влияет на то можем ли мы констатировать властную организацию, или нет; данность этого значения является формой необходимости для властного элемента и этого вполне достаточно для анализа властных элементов.
В области классификации властности существуют другие основания для классификации по бытию в возможности и действительности, данные формы классификации являются весьма интересными, как с точки зрения перспективности их моделирования (сложение и вычитание), так и с точки зрения познания самой сущности властной организации.
Власть, как мы уже и говорили, не оставляет выбора на уровне понимания своей возможности как властности в отношении того или иного круга бытия в действительности. Власть относится к числу универсальных форм реагирования. Но в отличие от познания она не является абсолютизирующей парадигмой. Власть всегда детализированна в отношениях места и пространства, а равно и качественности субъектов отношений. При этом с нашей стороны было бы большой ошибкой анализировать власть как свойственность энтелехии одного человека, или закрепленность сознательно качественного отношения за одним человеком. Власть это всегда форма отношений между нескольким, как минимум, людьми, которая выступает реализацией целого комплекса бытия в возможности в отношении данных индивидуумов. С одной стороны, власть есть форма действительного, нет никакой власти без действительности ощущений, действительности соответствующей динамике качественного, с другой стороны, власть невозможна с нуля, и властвующий и подчиняющийся должны обладать комплексом взаимоподобных представлений относительно самое себя в целостной парадигме властности, чтобы сама реализация бытия в возможности в действительность носила форму гармонии согласия, либо гармонию острейшей борьбы.
В целом следует отрицать качественность изменения, если она непосредственно обнаруживается в поле бытия в возможности одной стороны, при изменении ее качественности в области другой. Власть всегда есть форма, которой безразлично качественное содержание парадигм. Форма, обретающая самое себя в пост — качественных оценках. Не может считаться качественной оценка, даваемая в рамках противоречия, как по бытию в возможности, так и по бытию в действительности.
Жажда власти всепоглощающа и качественность парадигмы индивидуального из случайной всегда трансформируется в общественный тип, в хорошо продуманный адекватный тип. При этом не может быть и речи и о том, чтобы личность превзошла общественные формы взаимодействия в отношении того или иного конгломерата представлений, или устоявшихся форм организации. … если речь не идет об обратной схеме формирования власти, когда личные формы противоречий, как по бытию в возможности, так и по бытию в действительности, которые ранее составляли всего лишь случайность проявлений, не стабилизируются личностью как необходимость и не навязываются необходимому кругу субъектов организации. При таком отношении можно говорить о том, что сформирован тип властвования. Тип, при котором личные формы организации, навязываются общественному для личности. При такой схеме необходимо уже говорить о методах властвования. При том, что в первом случае сама личность становится инструментом власти общественного бытия в возможности, она становится механизмом в отношении проведения в чувственного общественного бытия в возможности; в нашем случае наоборот личное бытие в возможности проводится в общественную среду таким образом, что подчиняет себе общественное, становится для него необходимостью и поэтому становится его основной и необходимой частью. Но каков алгоритм такой властной победы, формирование такого уровня власти и возможно ли это вообще в отношении исторического, в отношении хоть сколько ни будь заметного отношения перспективы развития на сотни лет, при качественной однородности одного дня?
Думается, что многие данные вопросы мы могли бы с успехом решить в ходе множеств исследований различного характера, но неизменным для нас остается вопрос качественно – нового уровня, — метод познания власти и эффективность данного познания для приобретения действительно властных рычагов.
Первичность материи при отношениях различной формы и, наконец, вторичность сознания, веры в то, что это действительно случилось, и что это действительно получилось. Можем ли мы сказать, что существует реальная возможность построения таких схем, реализация которых принесет нам пользу в отношении инжиниринга того или иного уровня социальной материи?
Состояние власти, состояние субъекта власти подобно эффекту личного момента в познании, когда все исполняется само собой, когда между мыслью и действием воплощающим эту мысль в действительность, нет никаких собственно личных действий, есть лишь только форма уверенности, есть лишь значение, есть только умение сформулировать задачу и преобразовать ей материю. И без этого не может быть никакой речи о том, чтобы не решить вопрос для самое себя, своего представления в отношении властности в отношении властного субъекта. Соответственно, вопрос о том, что есть властный субъект, это не вопрос личного плана, не может быть личности там где, есть власть – это необходимо запомнить, тем более там, где есть государственная власть. Есть движущая причина, которая окрашена и сформирована качественно таким образом, что может быть формой проводника бытия в возможности в действительность на том или ином уровне его распространения в отношении реализации в действительность.
Зеркальность энтелехии бытия в возможности в действительность не может быть спрогнозирована таким образом, чтобы могло быть реализовано, все бытие в возможности, может быть только та ситуация, при которой реализуется уже реализованное бытие в возможности, так сказать «обкатанное» бытие в возможности, а, следовательно, удобное для реализации (воспроизводство).
Привычка к власти всегда сопряжена с изменением ощущений не только чувственного, но так же и внечувственного плана. Меняются методы и формы структурирования бытия в возможности, меняется сама форма рассуждения, есть некоторые провалы в автоматизме понимания тех или иных элементов. Сознание постепенно акцентируется (та динамическая его часть, которая сосредоточена на обрабатывании БВВ) на тех элементах, которые составляют предмет опосредования материальной причины и вне данных элементов уже в достаточной степени сложно понять форму и содержание бытия в возможности. Приходится акцентировать самое себя в общей сложности на тех элементах, которые оставляют желать лучшего в отношении неперсонифицированного круга лиц, иногда и их приходится вычеркивать за ненадобностью для властного элемента познания. В любом случае налицо некоторая странность содержания в отношении формы. Оставаясь по – прежнему той ли иной формой подчинения ( а ведь мы говорим о человеке, который становится всем из ничего) остается совершенно неприемлемым процесс, протекающий в сознании, данность этих процессов ведет к тому, что они совершенно утрачивают связь с реальностью, с тем, что есть реальность в рамках познания «здесь и сейчас», перестают быть формой отношения рацио, они становятся отношениями внепланового внечувственного мышления отношения, которые должно превзойти и отношениями, которые необходимо осмыслить в крайности их проявления.
Именно это в конечном счете вызывает ситуацию, становится полной и точной формой уверенности, именно это становится необходимостью данности опознавания и именно поэтому мы не можем говорить о долженствовании себя, пока сами себе не доказали для самое себя что мы есть. И только после того, как мы получили для себя и в самое себя моральность права властвования мы навязываем его другим и для других.
Поэтому мы ненавидим шарлатанов, тех, в чьих руках власть трясется и дрожит, опережая свое падение чваканьем о его предупреждении. Можно, наверное, сказать, что мы выигрываем чисто психологически, что мы можем делать только благодаря тому, что наличествует во время и точно смотреть в глаза смертельности и опасности бытия самое себя… но при этом необходимо отметить, что данность этого познания есть данность познания классового отношения, данность этого классового отношения и есть необходимость удостоверения в отношениях собственного характера. И может быть мы и не можем отнестись к властности образом более достойным, чем может показаться некоторым либералам от сегодняшнего мироустройства, но именно так и должны мы относится к ней. Как еще может происходить познание? Неужели оно не есть форма отношения к самое себя? Именно поэтому нам может быть всегда мало того, что мы имеем, и то, что мы имеем всегда мало для того, чем мы желаем быть.
Приобретение Властного элемента сознания это всегда изменение косвенно качественной характеристики по бытию в возможности и в действительности. Именно поэтому мы не можем говорить о субъекте властности как о форме бытия подобной в своей организации «остальным», тем, кто властвующим субъектом, как таковым не является. Это было бы неверно с любой точки зрения и, конечно же, это неверно с точки зрения теории власти. Человек, который стоит у опосредования бытия в возможности неперсонифицированного круга лиц. Человек, работающий с формами общественного бытия в возможности, не может соответственно быть формой подобия и встречности в отношении того, для кого он есть властность и для кого он есть власть. Гарант власти. Все это демократические шуточки в отношении равенства перед законом и судом, следует оставить эти формы жульничества с населением. Все те конструкции, которые были изобретены Великими Просветителями и которые положены в основу развития современности являются жульничеством чистейшей воды. Мы не можем говорить о равенстве, что бы под этим не подразумевалось. Это есть, прежде всего, отношения идиотизма. Ни формально –юридического, ни тем более фактического равенства быть не может, ибо в современном мире процесс формообразования власти является, прежде всего, процессом ее же изменения, процессом уже не равным в своей основе.
Равенство возникает как форма отношения между равноудаленными или равнодействующими формами, как по передаче бытия в возможности, так и по его обработке. Но на сегодняшний день мы можем с успехом констатировать тот факт, что множественность общественных вопросов опять же находится во множественности голов общественного. Все наши представления о свободе, о равенстве, о том, как должен ощущать себя индивидуум в области бытия в возможности и бытия в действительности все эти формы полагания существуют только в области мышления о них на основе государственных форм познания материи (права и свободы человека и прочее, все в рамках права.)
Причинно -следственные связи явления социального плана всегда ограничены собственно чувственностью субъекта суждения, тем кругом познания, который привык учитывать собственность судьбы. Поэтому во многом сложно отвечать по обязательствам прошлого перед необходимостью принимать решения в настоящем. Эта проблема бытового плана во многом определяет и стоицизм власти, но насколько она готова пожертвовать настоящим в угоду того, что принято считать в данном настоящем прошлым? Нам необходимо понимать предметность нашего исследования именно как то, благодаря чему вообще возможно властвование, при этом само понимание власти, как заметил наш читатель, рождается нами через методологию в достаточной степени отдаленную от форм уверенности властного типа и неподверженную доказательственной базе насилия. Вообще и сама методология рождается как нечто устраненное от предметности уже по определению как то, что должно противостоять предметности и поэтому должно быть присуще по определению как нечто из вне. Во многом казалось, что этим из вне может быть думающая прослойка общественного того, что принято называть интеллигенцией, пока решительные формы взаимодействия не расставили все по своим местам- сначала интеллигент, который отказывается от всего ради власти, потом власть которая ни перед чем не откажется от возможности объективирования самое себя в реальности. Различие форм и метода циркулирования информации и реализации материи в форму точно показала, что методом познания власти не может служить множественность мнений представлений аристократии рассудка и уже конечно толпы. Демократия и выборы как прямое познание дискредитировали себя и поэтому уже готовятся заснуть в реквизитнице истории. Нам необходима методология, определяющая века, методология аристократического толка, методология познания вне частного поля познания. До нашего времени власть могла быть познана только с позиции субъективного познания, познания обремененного чувственностью и опять же в чувственном. Поэтому сами обрывки бытия в возможности представлены весьма хаотично, если прибавить к этому хаотичность форм воспроизведения власти, то неудивительно, что само понимание власти сводилось именно к пониманию субъектов власти, носителей власти (элементы этого есть и сейчас — теория суверенитета) и определялось по ним. Органы власти, чья власть, форма властных полномочий и все прочее. Власть всегда привязывалась в парадигме к движущей причине и уже затем через данную движущую причину к признакам формальной и материальной. На самом деле данное мнение глубоко ошибочно. Власть, являясь имманентностью бытия в возможности никоим образом не принадлежит ее носителям, более того она совершенно независима от них, и этот факт может быть признан на основе многочисленных факторов обобщения по принципу тех или иных проекций (невозможность решения властью, конкретными субъектами тех или иных вопросов и проблем, невозможность понимания властного элемента в сфере тех или иных отношений). Мы можем с уверенностью сказать, что власть на сегодняшний момент, если и проявляет свою бессильность то только благодаря тому, что познание власти не носило универсального правильного характера, не было продиктовано стабильностью отношений познания.
Может быть, именно поэтому власть и представляет собой сегодня одну из форм первобытного отношения познания. Познания, которое обязательно стремится к чувственному опознаванию предмета познания. Данная форма отношения стремится непосредственно к власти, чтобы наконец уяснить себе, что это такое и каким образом оно может повлиять на сумму форм отношения по бытию в возможности. Именно поэтому построение четкой когнитивной системы может сыграть функцию не только гносеологическую, но так же и весьма стратегическую в отношении усечения «лишних людей власти», тех, кому в принципе не нужно познание как чувственная форма отношений.Умозрение как форма познания власти для всех и в равных формах убеждения. Может быть мы и можем объявить себе некоторую форму неуверенности или же наоборот уверенности в том, что наша задача так и останется иллюзией, но при этом не имеет смысла убеждать себя в обратном и говорить себе, что не стоит за нее браться только потому, что решение все равно лежит за гранью понимания метода опознавания данного решения в дальнейшем.
Нельзя познавать, не удивляясь тому как познаешь и в особенности благодаря тому, что познаешь. В этом сказывается непредсказуемость бытия в возможности, того, что обычно рядят в одежду истинности, при том, что и сама истинность, истина, выступает как конечная форма отношения после уяснение смысла, является своего рода чувственной категорией внечувственного субъекта познания, носителя бытия в возможности.
Можем ли мы сказать, что власть может быть познана, именно познана как явление без соприкосновения с властью, без того, чтобы быть во власти, пользоваться властью, которая признается тобою самим и теми, кто подобен тебе (а в случае с государственной властью вообще всеми, вне зависимости от встречности и подобия)?
Не является ли данная задача познания по своему образу тем, что должно быть прочувствовано и без чего не может быть вообще никакого познания? Этот вопрос в достаточной степени сложный, но в то же время весьма серьезный с точки зрения диверсификации в реальности всякого рода сомнений.
Парадигма власти совершенно универсальна отсюда проистекает возможность ее исследования не с помощью эмпирической чувственности (столь методологически универсальный метод и настолько же закрытый для доступа всех в отношении содержательности результативности познания), а на основе методов познания внечувственного плана, универсальных методов когнитивного порядка.
Именно поэтому можно точно выразить уверенность в том, что данность познания в отношении результативности власти является необходимостью на пути усовершенствования власти в части ее функциональных признаков.
Сама властная парадигма препарируется с достаточной легкостью на множественность оснований, устойчивость формальных причин позволяет производить довольно сносную классификацию последних. Здесь же предостережем от вечной ошибки, которую совершают исследователи, — формулируя и называя ту или иную группу признаков предметности, мы нисколько не говорим о том, что данность познания является необходимостью для тех, кто познает результаты нашего познания, наоборот мы заинтересованы в том, чтобы передавать именно методологические основы, на базисе которых стало возможным так же объективирование бытия в возможности, но получается почему – то именно наоборот - признаки тем или иным образом структурируемые методом и тем самым ему инкриминированные становятся формой познания данного предмета, совершенно устраняя саму форму методологии, сводя последнюю к чему - то техническому, вовсе необязательному, а потому лишенному внимания. Мы считаем данную ситуацию недопустимой ни с какой точки зрения.
Власть не относится к тем парадигмам, знание о которых ( пусть даже унифицировано сформированное на уровне математики бытия в возможности), можно положить на полку временного анализа и забыть о нем. Это оборачивается, как мы можем, к несчастью, сегодня наблюдать, такими негативными явлениями как организованная преступность.
Совершенно неадекватно с другой стороны делать власть особым объектом познания, доступным ограниченному кругу наук, или даже одной науке. Это вообще ведет только к тому, что методология превращается в лопату, которой роется могила познания предмета исследования.
Метод не должен быть могильной лопатой для предмета исследования.
В вопросе отношений познания с массами субъектов познания можно было бы ограничиться фразой «да будет так как оно будет», веруя в чистоту и непогрешимость случайности в форме исторической необходимости, вполне в духе гениальности, но при той методологии, которому мы используем, и при том предмете который исследуем, это кажется маловероятным в части результативности. Гениальным примером того, что может сделать мысль в достаточно короткий промежуток времени с неограниченным и неперсонифицированым кругом лиц является Владимир Ленин. Именно его работы, именно его борьба связанная с тем, что мыслилось и с тем, что должно быть, привели к простейшему результату — приобретению властью положительнейшего момента- формы усечения противоречий в отношении самое себя как когнитивной системы воспроизведения значений.
Именно это должны мы добиваться в отношениях властного уровня, в отношениях властного порядка таким образом, как это можно пожелать при минимальности познания в отношении неперсонифицированности истинности.
Дробление властной функции нецелесообразно, но необходимо в развитии ее реализации. Пресловутое разделение труда тому лучшее подтверждение. Парадигме организации власти присуще самостоятельное времяструктурирование относительно личности, вовлеченной, персонифицированной в данной властной парадигме. Когда сама структура организации человека коренным образом отличается в части формальной причины от той или иной конкретной парадигмы (так сказать технически) и человек не может принять в отношении себя форм и методов, которыми достигается реализация бытия в возможности в действительность, тогда налицо понимание того, что время делится в плоскости «будущее – настоящее — прошлое» по отношению к парадигме. Для выполнения того минимума властного начала, который заложен в отношении того, чтобы можно было констатировать наличие той или иной формы бытия, если данная форма бытия присутствует в области познания, то, следовательно, мы можем говорить о том, что область познания ограничена собственно — познанием властного субъекта, либо субъекта, стремящегося к данной властной функции. Соответственно следует отметить тот факт, что данность для познания опять же выделена по субъектному составу.
Власть как социальное явление доступное для непосредственного восприятия любого. В том числе и не только для восприятия, является объектом многочисленных спекуляций в области свободного духа бедной философии. Так, многим формам организации социальной материи пытаются приписать функциональность власти ее атрибутику и, наконец, саму сущность властного.
Одной из таких форм является и трактование власти мысли, именно как формы бытия в возможности, применительно к последнему как носителю собственно тому, что содержит в самое себя власть. Это ошибочное мнение. Мысль сама по себе не содержит никакой властной формы организации, она так же не является продуктом властного отношения реализации самое себя по отношению к той или иной группе субъектов. Только, когда сама форма реализации бытия в возможности проходит в форме унифицированного алгоритма через массовость сознания можно говорить о том, что создается основа для бытия той или иной группы властных парадигм. Это связано отнюдь не с влиянием массовости сознания, «эффектом толпы» и так далее. Это есть формообразование движущей причины. Массовость всегда являет собой некоторую форму унифицированности уже по определению самого массового, здесь действуют формы первичности и формы реагирования, которые являются первыми и последними в круге возможного восприятия по отношению к самой ситуации массовости. Иными словами – толпа. Масса- это сфера унифицированных форм обмена и реализации бытия в возможности. Именно в данных рамках определяется преемственность общности понятий, форм реагирования на тот или иной объект, именно здесь принципы встречности и подобия сведены к отношению невозможности познания, по отношению к ограниченности массовости, и поэтому не могут быть расценены как форма объективирования в отношении властности, но здесь же источник носитель власти, ее основы; масса не способна в силу элементов движущей причины выступать носителем того или иного бытия в возможности, точная и полная реализация которого в отношении отсутствия противоречий может быть идентифицирована как ситуация присутствия власти. Именно поэтому говорить о властности с точки зрения массовости, с точки зрения именно массы, тем более с точки зрения неперсонифицированного куга лиц — есть абсурд, который хорош только в цирке демократии.
Власть всегда является производной от целостного представлений о том, что должно быть, как должно быть. И с этой точки зрения она, конечно, связана в своем развитии преобразованиями социального плана. Так как первое представление о том, как должно быть возникает именно вследствие разрушения того состояния чувственного и осознанного бытия, которое и составляет предметность того, что должно быть. Именно то, что данность для анализа утрачена может появиться голое представление о ней. Так рождается время и неудивительно, что, чем быстрее происходят социальные преобразования во всех сферах универсальности деятельности человека, тем тверже наши требования к возможности формирования точности отсчета времени.
Именно таким образом может возникать форма причастности к познанию, именно таким образом, может быть, должен развиваться человек — через отрицание самое себя в короткие промежутки времени познания самого себя через некоторую данность воспоминания о себе. И не является ли сумма воспоминаний – первичной ступенью к мышлению в той или иной степени комбинированности познания.
Вся данность возможности вопросов в этом отношении исчерпывается универсальностью методологии познания, но при этом остается неразрешенной для того, кто призван пользоваться плодами данной универсальности- человека, включенного в орбиту именно истинных в плане чувственного представлений о бытии. Именно поэтому в отношении понятия властности, нам придется понять одну аксиому- познание феномена власти всегда образ «от человека к самой властности, для власти», необходимо понимать, как власть должна представиться тем, что она есть, а не тем, что в ней было бы удобно видеть окружающим ее объектам управления. И именно поэтому данность власти всегда должна опираться на суммарную стоимость познания самое себя, вне этого не может быть властвования, как формы перехода бытия в возможности в бытие в действительности, это путь вечных компромиссов и размывания, целевой причины в части ее представленности в материальной. Именно поэтому методология нашего познания должна быть пронизана веками анализа с одной стороны, а с другой — должна быть по возможности универсальной в отношении «любого настоящего» властности, того настоящего, которое само формируется для самое себя в отношении самое себя.
Зададимся вопросом в отношении того, благодаря чему вообще возможно властвование. Именно благодаря унифицированным формам опосредования и структурирования бытия. Что понимается по этими формами? Такое свойство материи, при котором ее содержание в части опознания конечного продукта объективации остается неизменным и приобретает форму точной и верной уверенности в отношении неперсонифицированности и неограниченности круга возможных субъектов познания. Именно таким, как нам кажется, видится возможность первичного анализа того, что является вечным признаком властности- символизма властности, символизма власти.
Именно мифологическое начало любой власти составляет предмет ее анализа непрерывным образом как в форме чисто внечувственной перцепции, так и именно в чувственной. Именно благодаря возможности символичного отражения времени возникла власть, по этой же причине стало возможными задавать параметров того, что есть власть в отношении к ее обязанностям, благодаря тому, что из власти было в свое время сделано мерило ее эффективности, применительно к понятию прав и обязанностей (права человека) — спасибо Великим Просветителям.
Наконец именно атрибутика власти позволяет нам идентифицировать власть как таковую в ее формах персонифицированного и деперсонифицированного отражения. Можно конечно пойти по метафизическому пути и выделить в отношении власти тот или иной круг форм определения — как то: место и время как составляющие движущей причины, проанализировать как они переходят в реальность, сформировать материальную причину в ее структуре парадигмы, наконец, выделить формальную и, конечно же, движущую, — это будет описательная парадигма бытия, которая сможет сыграть весьма неплохую службу в отношении понимания власти как феномена вообще, но ничего не скажет нам о возможности структурирования власти как того, что приводит в жизнь мертвую материю. Иными словами, нам необходимо описать власть как свойственность энтелехии, как энтелехию собственного рода, при том так, чтобы не скатиться на уровень описания именно игры и, соответственно, не вернуться к методологическим началам и основам. Напомним, с полной уверенностью можно сказать, что людология аксиоматичная наука, так как первое, что она делает в области методологии это доказывает, что мир познаваем с помощью игры и может быть узнан на основе понимания той или иной парадигмы в переходе реализации как комплексного образования игривого. Но при этом мы универсальны и изучаем целостность явления и поэтому здесь в этой работе менее всего мы будем акцентировать внимание именно на власти с точки зрения ее 4-х причин и так далее. Но это анализ, который есть только результативность нашей методологии, который как мы надеемся в дальнейшем будет формой автоматического формирования того или иного явления.
Вопросы, попадающие в круг проблемы «человек власть» решаются методологически на уровне современности того или иного этапа развития. Именно поэтому может быть современность показала, что данность этих вопросов не всегда является полностью и целостно объективированна в лучших методологических школах того или иного поколения времени. Как правило, удобно думать, что решение приходит от той группы познавательных элементов, которые и заняты данной проблемой в области непосредственно чувственного, но это не так. Власть сама по себе не является формой и методом разрешения данной проблематики по существу и, соответственно, пытаясь быть таковою она разрушает целевую причину представлений о самое себя. Иногда, правда, от этого и выигрывая. Освещение вопросов того что такое власть, каким образом власть функционирует и чем она должна быть для своей выделенной целевой причины (объект управления) всегда утаивается именно самой властью. Лучше всего, что такое власть и каков механизм самосохранения власти, ее организации, понимаешь на войне, когда регулярная армия такая действительная, наличная в своем личном составе начинает восприниматься не как сумма людей объединенных единой идей защиты родины, взвода, роты, полки, дивизии, а просто как роты дивизии, дисциплина и команда, за не исполнение которой расстрел. Воинская организация существует именно как бытие в возможности, как представление о том, как должно быть и сколько должно быть. Всех бойцов роты могут уничтожить, но рота именно остается понятие того, что это сумма организованных системных элементов, которая имеет идеальное – должное в армии и реальное – которое нисколько не влияет на идеальное. Опять наличие знамени в самой тяжелой военной ситуации, форма, сохранение уставных отношений и прочее. Все на войне напоминает форму парадигмы бытия, война рождает свои суеверия и свои мифы, и свою уверенность, она проникает в сознание людей, переворачивает, дарит одним легкость и шутку, которой только и можно пережить ужас действительно случайно игрового – убьют не убьют; другим же дарит предметность энтелехии своей возможности, превращая их в вещную атрибутику, лишая либо жизни, либо разума, либо лица.
С точки зрения мирного человека, человека ни разу не попадавшего в круг общественно – игрового войны, в тот круг, где личная воля есть ничто, и ничего не значит, не понятно и не может быть понятно каким образом может рождаться радость и восхищение войной и на войне, но понимание человека как движущей причины любой парадигмы, обладающей суммой заданных стандартных эмоций для любой общественной парадигмы многое объясняет для любого правителя и любого властного субъекта, те, кто правит хорошо знают, что они вовсе не зависят от тех кем они правят. Главное знать, кто они и какими будут, остальное дело игровой техники…
В итоге мы можем говорить в данном ракурсе о мета- формах властной организации. Так сказать о пустотелых парадигмах властвования. То есть о таких, в которых властное содержание как таковое пусто и неадекватно значению. При этом появление нового значения, сама структура организации властных субъектов (движущая причина властности), является формой обслуживающей властное содержание и соответственно не может быть расценена как то, что является предметом замены. Структура изменяется, но не меняется само по себе содержание структуры в соответствии с общей направленностью качества целевой причины. Таким образом, можно отметить, что данность познания выступает как форма отношений, с одной стороны подверженных необходимости познания, а с другой стороны пребывающих в отношениях антагонистичности. Каждое из наших суждений может быть подвержено строгой критике, как минимум, с точки зрения причастности к тем или иным формам организации властности, властность предстает для нас как форма недосягаемости и поэтому наши все суждения о ней ничего не стоят в рамках здесь и сейчас, с точки зрения необходимости данной властности. Это касается предметно конкретных форм организации власти. С другой стороны, наши суждения могут определять содержание властности, если они продуманы в отношении обоих моментов (структурного формообразования), и соответственно представлены как форма необходимости познания в отношении неопределенно долгого периода времени. Но при этом нет необходимости полагать их несвоевременными содержанию власти, ибо последнее есть настоящая абсолютизация позитивизма. Власть не имеет значения отношения самое себя в оторванном виде от конкретики настоящего. Она не может выносить суждения о самое себя, суждения которые разрешают некоторую проблемность таким образом, что данное решение является готовой инструкцией к воплощению в области действительного. Таково свойство общих форм организации властного бытия в возможности применительно к действительному. Именно поэтому власть всегда целесообразна с точки зрения бытия самое себя для чего либо, но она не несет в себе смыслового содержания, так как последнее не является имманентно присущим власти, оно есть само власть в энтелехии перехода бытия в возможности в действительность и, следовательно, формообразуемо таким образом, что становится формой независимой в отношении перцепции любого субъекта не имеющего никакого отношения к власти.
Значение, которое реализует властная функция является формальным признаком, оно не влияет на то можем ли мы констатировать властную организацию, или нет; данность этого значения является формой необходимости для властного элемента и этого вполне достаточно для анализа властных элементов.
В области классификации властности существуют другие основания для классификации по бытию в возможности и действительности, данные формы классификации являются весьма интересными, как с точки зрения перспективности их моделирования (сложение и вычитание), так и с точки зрения познания самой сущности властной организации.
Власть, как мы уже и говорили, не оставляет выбора на уровне понимания своей возможности как властности в отношении того или иного круга бытия в действительности. Власть относится к числу универсальных форм реагирования. Но в отличие от познания она не является абсолютизирующей парадигмой. Власть всегда детализированна в отношениях места и пространства, а равно и качественности субъектов отношений. При этом с нашей стороны было бы большой ошибкой анализировать власть как свойственность энтелехии одного человека, или закрепленность сознательно качественного отношения за одним человеком. Власть это всегда форма отношений между нескольким, как минимум, людьми, которая выступает реализацией целого комплекса бытия в возможности в отношении данных индивидуумов. С одной стороны, власть есть форма действительного, нет никакой власти без действительности ощущений, действительности соответствующей динамике качественного, с другой стороны, власть невозможна с нуля, и властвующий и подчиняющийся должны обладать комплексом взаимоподобных представлений относительно самое себя в целостной парадигме властности, чтобы сама реализация бытия в возможности в действительность носила форму гармонии согласия, либо гармонию острейшей борьбы.
В целом следует отрицать качественность изменения, если она непосредственно обнаруживается в поле бытия в возможности одной стороны, при изменении ее качественности в области другой. Власть всегда есть форма, которой безразлично качественное содержание парадигм. Форма, обретающая самое себя в пост — качественных оценках. Не может считаться качественной оценка, даваемая в рамках противоречия, как по бытию в возможности, так и по бытию в действительности.
Жажда власти всепоглощающа и качественность парадигмы индивидуального из случайной всегда трансформируется в общественный тип, в хорошо продуманный адекватный тип. При этом не может быть и речи и о том, чтобы личность превзошла общественные формы взаимодействия в отношении того или иного конгломерата представлений, или устоявшихся форм организации. … если речь не идет об обратной схеме формирования власти, когда личные формы противоречий, как по бытию в возможности, так и по бытию в действительности, которые ранее составляли всего лишь случайность проявлений, не стабилизируются личностью как необходимость и не навязываются необходимому кругу субъектов организации. При таком отношении можно говорить о том, что сформирован тип властвования. Тип, при котором личные формы организации, навязываются общественному для личности. При такой схеме необходимо уже говорить о методах властвования. При том, что в первом случае сама личность становится инструментом власти общественного бытия в возможности, она становится механизмом в отношении проведения в чувственного общественного бытия в возможности; в нашем случае наоборот личное бытие в возможности проводится в общественную среду таким образом, что подчиняет себе общественное, становится для него необходимостью и поэтому становится его основной и необходимой частью. Но каков алгоритм такой властной победы, формирование такого уровня власти и возможно ли это вообще в отношении исторического, в отношении хоть сколько ни будь заметного отношения перспективы развития на сотни лет, при качественной однородности одного дня?
Думается, что многие данные вопросы мы могли бы с успехом решить в ходе множеств исследований различного характера, но неизменным для нас остается вопрос качественно – нового уровня, — метод познания власти и эффективность данного познания для приобретения действительно властных рычагов.
Первичность материи при отношениях различной формы и, наконец, вторичность сознания, веры в то, что это действительно случилось, и что это действительно получилось. Можем ли мы сказать, что существует реальная возможность построения таких схем, реализация которых принесет нам пользу в отношении инжиниринга того или иного уровня социальной материи?
Состояние власти, состояние субъекта власти подобно эффекту личного момента в познании, когда все исполняется само собой, когда между мыслью и действием воплощающим эту мысль в действительность, нет никаких собственно личных действий, есть лишь только форма уверенности, есть лишь значение, есть только умение сформулировать задачу и преобразовать ей материю. И без этого не может быть никакой речи о том, чтобы не решить вопрос для самое себя, своего представления в отношении властности в отношении властного субъекта. Соответственно, вопрос о том, что есть властный субъект, это не вопрос личного плана, не может быть личности там где, есть власть – это необходимо запомнить, тем более там, где есть государственная власть. Есть движущая причина, которая окрашена и сформирована качественно таким образом, что может быть формой проводника бытия в возможности в действительность на том или ином уровне его распространения в отношении реализации в действительность.
Зеркальность энтелехии бытия в возможности в действительность не может быть спрогнозирована таким образом, чтобы могло быть реализовано, все бытие в возможности, может быть только та ситуация, при которой реализуется уже реализованное бытие в возможности, так сказать «обкатанное» бытие в возможности, а, следовательно, удобное для реализации (воспроизводство).
Привычка к власти всегда сопряжена с изменением ощущений не только чувственного, но так же и внечувственного плана. Меняются методы и формы структурирования бытия в возможности, меняется сама форма рассуждения, есть некоторые провалы в автоматизме понимания тех или иных элементов. Сознание постепенно акцентируется (та динамическая его часть, которая сосредоточена на обрабатывании БВВ) на тех элементах, которые составляют предмет опосредования материальной причины и вне данных элементов уже в достаточной степени сложно понять форму и содержание бытия в возможности. Приходится акцентировать самое себя в общей сложности на тех элементах, которые оставляют желать лучшего в отношении неперсонифицированного круга лиц, иногда и их приходится вычеркивать за ненадобностью для властного элемента познания. В любом случае налицо некоторая странность содержания в отношении формы. Оставаясь по – прежнему той ли иной формой подчинения ( а ведь мы говорим о человеке, который становится всем из ничего) остается совершенно неприемлемым процесс, протекающий в сознании, данность этих процессов ведет к тому, что они совершенно утрачивают связь с реальностью, с тем, что есть реальность в рамках познания «здесь и сейчас», перестают быть формой отношения рацио, они становятся отношениями внепланового внечувственного мышления отношения, которые должно превзойти и отношениями, которые необходимо осмыслить в крайности их проявления.
Именно это в конечном счете вызывает ситуацию, становится полной и точной формой уверенности, именно это становится необходимостью данности опознавания и именно поэтому мы не можем говорить о долженствовании себя, пока сами себе не доказали для самое себя что мы есть. И только после того, как мы получили для себя и в самое себя моральность права властвования мы навязываем его другим и для других.
Поэтому мы ненавидим шарлатанов, тех, в чьих руках власть трясется и дрожит, опережая свое падение чваканьем о его предупреждении. Можно, наверное, сказать, что мы выигрываем чисто психологически, что мы можем делать только благодаря тому, что наличествует во время и точно смотреть в глаза смертельности и опасности бытия самое себя… но при этом необходимо отметить, что данность этого познания есть данность познания классового отношения, данность этого классового отношения и есть необходимость удостоверения в отношениях собственного характера. И может быть мы и не можем отнестись к властности образом более достойным, чем может показаться некоторым либералам от сегодняшнего мироустройства, но именно так и должны мы относится к ней. Как еще может происходить познание? Неужели оно не есть форма отношения к самое себя? Именно поэтому нам может быть всегда мало того, что мы имеем, и то, что мы имеем всегда мало для того, чем мы желаем быть.
Приобретение Властного элемента сознания это всегда изменение косвенно качественной характеристики по бытию в возможности и в действительности. Именно поэтому мы не можем говорить о субъекте властности как о форме бытия подобной в своей организации «остальным», тем, кто властвующим субъектом, как таковым не является. Это было бы неверно с любой точки зрения и, конечно же, это неверно с точки зрения теории власти. Человек, который стоит у опосредования бытия в возможности неперсонифицированного круга лиц. Человек, работающий с формами общественного бытия в возможности, не может соответственно быть формой подобия и встречности в отношении того, для кого он есть властность и для кого он есть власть. Гарант власти. Все это демократические шуточки в отношении равенства перед законом и судом, следует оставить эти формы жульничества с населением. Все те конструкции, которые были изобретены Великими Просветителями и которые положены в основу развития современности являются жульничеством чистейшей воды. Мы не можем говорить о равенстве, что бы под этим не подразумевалось. Это есть, прежде всего, отношения идиотизма. Ни формально –юридического, ни тем более фактического равенства быть не может, ибо в современном мире процесс формообразования власти является, прежде всего, процессом ее же изменения, процессом уже не равным в своей основе.
Равенство возникает как форма отношения между равноудаленными или равнодействующими формами, как по передаче бытия в возможности, так и по его обработке. Но на сегодняшний день мы можем с успехом констатировать тот факт, что множественность общественных вопросов опять же находится во множественности голов общественного. Все наши представления о свободе, о равенстве, о том, как должен ощущать себя индивидуум в области бытия в возможности и бытия в действительности все эти формы полагания существуют только в области мышления о них на основе государственных форм познания материи (права и свободы человека и прочее, все в рамках права.)
Причинно -следственные связи явления социального плана всегда ограничены собственно чувственностью субъекта суждения, тем кругом познания, который привык учитывать собственность судьбы. Поэтому во многом сложно отвечать по обязательствам прошлого перед необходимостью принимать решения в настоящем. Эта проблема бытового плана во многом определяет и стоицизм власти, но насколько она готова пожертвовать настоящим в угоду того, что принято считать в данном настоящем прошлым? Нам необходимо понимать предметность нашего исследования именно как то, благодаря чему вообще возможно властвование, при этом само понимание власти, как заметил наш читатель, рождается нами через методологию в достаточной степени отдаленную от форм уверенности властного типа и неподверженную доказательственной базе насилия. Вообще и сама методология рождается как нечто устраненное от предметности уже по определению как то, что должно противостоять предметности и поэтому должно быть присуще по определению как нечто из вне. Во многом казалось, что этим из вне может быть думающая прослойка общественного того, что принято называть интеллигенцией, пока решительные формы взаимодействия не расставили все по своим местам- сначала интеллигент, который отказывается от всего ради власти, потом власть которая ни перед чем не откажется от возможности объективирования самое себя в реальности. Различие форм и метода циркулирования информации и реализации материи в форму точно показала, что методом познания власти не может служить множественность мнений представлений аристократии рассудка и уже конечно толпы. Демократия и выборы как прямое познание дискредитировали себя и поэтому уже готовятся заснуть в реквизитнице истории. Нам необходима методология, определяющая века, методология аристократического толка, методология познания вне частного поля познания. До нашего времени власть могла быть познана только с позиции субъективного познания, познания обремененного чувственностью и опять же в чувственном. Поэтому сами обрывки бытия в возможности представлены весьма хаотично, если прибавить к этому хаотичность форм воспроизведения власти, то неудивительно, что само понимание власти сводилось именно к пониманию субъектов власти, носителей власти (элементы этого есть и сейчас — теория суверенитета) и определялось по ним. Органы власти, чья власть, форма властных полномочий и все прочее. Власть всегда привязывалась в парадигме к движущей причине и уже затем через данную движущую причину к признакам формальной и материальной. На самом деле данное мнение глубоко ошибочно. Власть, являясь имманентностью бытия в возможности никоим образом не принадлежит ее носителям, более того она совершенно независима от них, и этот факт может быть признан на основе многочисленных факторов обобщения по принципу тех или иных проекций (невозможность решения властью, конкретными субъектами тех или иных вопросов и проблем, невозможность понимания властного элемента в сфере тех или иных отношений). Мы можем с уверенностью сказать, что власть на сегодняшний момент, если и проявляет свою бессильность то только благодаря тому, что познание власти не носило универсального правильного характера, не было продиктовано стабильностью отношений познания.
Может быть, именно поэтому власть и представляет собой сегодня одну из форм первобытного отношения познания. Познания, которое обязательно стремится к чувственному опознаванию предмета познания. Данная форма отношения стремится непосредственно к власти, чтобы наконец уяснить себе, что это такое и каким образом оно может повлиять на сумму форм отношения по бытию в возможности. Именно поэтому построение четкой когнитивной системы может сыграть функцию не только гносеологическую, но так же и весьма стратегическую в отношении усечения «лишних людей власти», тех, кому в принципе не нужно познание как чувственная форма отношений.Умозрение как форма познания власти для всех и в равных формах убеждения. Может быть мы и можем объявить себе некоторую форму неуверенности или же наоборот уверенности в том, что наша задача так и останется иллюзией, но при этом не имеет смысла убеждать себя в обратном и говорить себе, что не стоит за нее браться только потому, что решение все равно лежит за гранью понимания метода опознавания данного решения в дальнейшем.
Нельзя познавать, не удивляясь тому как познаешь и в особенности благодаря тому, что познаешь. В этом сказывается непредсказуемость бытия в возможности, того, что обычно рядят в одежду истинности, при том, что и сама истинность, истина, выступает как конечная форма отношения после уяснение смысла, является своего рода чувственной категорией внечувственного субъекта познания, носителя бытия в возможности.
Можем ли мы сказать, что власть может быть познана, именно познана как явление без соприкосновения с властью, без того, чтобы быть во власти, пользоваться властью, которая признается тобою самим и теми, кто подобен тебе (а в случае с государственной властью вообще всеми, вне зависимости от встречности и подобия)?
Не является ли данная задача познания по своему образу тем, что должно быть прочувствовано и без чего не может быть вообще никакого познания? Этот вопрос в достаточной степени сложный, но в то же время весьма серьезный с точки зрения диверсификации в реальности всякого рода сомнений.
Парадигма власти совершенно универсальна отсюда проистекает возможность ее исследования не с помощью эмпирической чувственности (столь методологически универсальный метод и настолько же закрытый для доступа всех в отношении содержательности результативности познания), а на основе методов познания внечувственного плана, универсальных методов когнитивного порядка.
Именно поэтому можно точно выразить уверенность в том, что данность познания в отношении результативности власти является необходимостью на пути усовершенствования власти в части ее функциональных признаков.
Сама властная парадигма препарируется с достаточной легкостью на множественность оснований, устойчивость формальных причин позволяет производить довольно сносную классификацию последних. Здесь же предостережем от вечной ошибки, которую совершают исследователи, — формулируя и называя ту или иную группу признаков предметности, мы нисколько не говорим о том, что данность познания является необходимостью для тех, кто познает результаты нашего познания, наоборот мы заинтересованы в том, чтобы передавать именно методологические основы, на базисе которых стало возможным так же объективирование бытия в возможности, но получается почему – то именно наоборот - признаки тем или иным образом структурируемые методом и тем самым ему инкриминированные становятся формой познания данного предмета, совершенно устраняя саму форму методологии, сводя последнюю к чему - то техническому, вовсе необязательному, а потому лишенному внимания. Мы считаем данную ситуацию недопустимой ни с какой точки зрения.
Власть не относится к тем парадигмам, знание о которых ( пусть даже унифицировано сформированное на уровне математики бытия в возможности), можно положить на полку временного анализа и забыть о нем. Это оборачивается, как мы можем, к несчастью, сегодня наблюдать, такими негативными явлениями как организованная преступность.
Совершенно неадекватно с другой стороны делать власть особым объектом познания, доступным ограниченному кругу наук, или даже одной науке. Это вообще ведет только к тому, что методология превращается в лопату, которой роется могила познания предмета исследования.
Метод не должен быть могильной лопатой для предмета исследования.
В вопросе отношений познания с массами субъектов познания можно было бы ограничиться фразой «да будет так как оно будет», веруя в чистоту и непогрешимость случайности в форме исторической необходимости, вполне в духе гениальности, но при той методологии, которому мы используем, и при том предмете который исследуем, это кажется маловероятным в части результативности. Гениальным примером того, что может сделать мысль в достаточно короткий промежуток времени с неограниченным и неперсонифицированым кругом лиц является Владимир Ленин. Именно его работы, именно его борьба связанная с тем, что мыслилось и с тем, что должно быть, привели к простейшему результату — приобретению властью положительнейшего момента- формы усечения противоречий в отношении самое себя как когнитивной системы воспроизведения значений.
Именно это должны мы добиваться в отношениях властного уровня, в отношениях властного порядка таким образом, как это можно пожелать при минимальности познания в отношении неперсонифицированности истинности.
Дробление властной функции нецелесообразно, но необходимо в развитии ее реализации. Пресловутое разделение труда тому лучшее подтверждение. Парадигме организации власти присуще самостоятельное времяструктурирование относительно личности, вовлеченной, персонифицированной в данной властной парадигме. Когда сама структура организации человека коренным образом отличается в части формальной причины от той или иной конкретной парадигмы (так сказать технически) и человек не может принять в отношении себя форм и методов, которыми достигается реализация бытия в возможности в действительность, тогда налицо понимание того, что время делится в плоскости «будущее – настоящее — прошлое» по отношению к парадигме. Для выполнения того минимума властного начала, который заложен в отношении того, чтобы можно было констатировать наличие той или иной формы бытия, если данная форма бытия присутствует в области познания, то, следовательно, мы можем говорить о том, что область познания ограничена собственно — познанием властного субъекта, либо субъекта, стремящегося к данной властной функции. Соответственно следует отметить тот факт, что данность для познания опять же выделена по субъектному составу.
Власть как социальное явление доступное для непосредственного восприятия любого. В том числе и не только для восприятия, является объектом многочисленных спекуляций в области свободного духа бедной философии. Так, многим формам организации социальной материи пытаются приписать функциональность власти ее атрибутику и, наконец, саму сущность властного.
Одной из таких форм является и трактование власти мысли, именно как формы бытия в возможности, применительно к последнему как носителю собственно тому, что содержит в самое себя власть. Это ошибочное мнение. Мысль сама по себе не содержит никакой властной формы организации, она так же не является продуктом властного отношения реализации самое себя по отношению к той или иной группе субъектов. Только, когда сама форма реализации бытия в возможности проходит в форме унифицированного алгоритма через массовость сознания можно говорить о том, что создается основа для бытия той или иной группы властных парадигм. Это связано отнюдь не с влиянием массовости сознания, «эффектом толпы» и так далее. Это есть формообразование движущей причины. Массовость всегда являет собой некоторую форму унифицированности уже по определению самого массового, здесь действуют формы первичности и формы реагирования, которые являются первыми и последними в круге возможного восприятия по отношению к самой ситуации массовости. Иными словами – толпа. Масса- это сфера унифицированных форм обмена и реализации бытия в возможности. Именно в данных рамках определяется преемственность общности понятий, форм реагирования на тот или иной объект, именно здесь принципы встречности и подобия сведены к отношению невозможности познания, по отношению к ограниченности массовости, и поэтому не могут быть расценены как форма объективирования в отношении властности, но здесь же источник носитель власти, ее основы; масса не способна в силу элементов движущей причины выступать носителем того или иного бытия в возможности, точная и полная реализация которого в отношении отсутствия противоречий может быть идентифицирована как ситуация присутствия власти. Именно поэтому говорить о властности с точки зрения массовости, с точки зрения именно массы, тем более с точки зрения неперсонифицированного куга лиц — есть абсурд, который хорош только в цирке демократии.
Власть всегда является производной от целостного представлений о том, что должно быть, как должно быть. И с этой точки зрения она, конечно, связана в своем развитии преобразованиями социального плана. Так как первое представление о том, как должно быть возникает именно вследствие разрушения того состояния чувственного и осознанного бытия, которое и составляет предметность того, что должно быть. Именно то, что данность для анализа утрачена может появиться голое представление о ней. Так рождается время и неудивительно, что, чем быстрее происходят социальные преобразования во всех сферах универсальности деятельности человека, тем тверже наши требования к возможности формирования точности отсчета времени.
Именно таким образом может возникать форма причастности к познанию, именно таким образом, может быть, должен развиваться человек — через отрицание самое себя в короткие промежутки времени познания самого себя через некоторую данность воспоминания о себе. И не является ли сумма воспоминаний – первичной ступенью к мышлению в той или иной степени комбинированности познания.
Вся данность возможности вопросов в этом отношении исчерпывается универсальностью методологии познания, но при этом остается неразрешенной для того, кто призван пользоваться плодами данной универсальности- человека, включенного в орбиту именно истинных в плане чувственного представлений о бытии. Именно поэтому в отношении понятия властности, нам придется понять одну аксиому- познание феномена власти всегда образ «от человека к самой властности, для власти», необходимо понимать, как власть должна представиться тем, что она есть, а не тем, что в ней было бы удобно видеть окружающим ее объектам управления. И именно поэтому данность власти всегда должна опираться на суммарную стоимость познания самое себя, вне этого не может быть властвования, как формы перехода бытия в возможности в бытие в действительности, это путь вечных компромиссов и размывания, целевой причины в части ее представленности в материальной. Именно поэтому методология нашего познания должна быть пронизана веками анализа с одной стороны, а с другой — должна быть по возможности универсальной в отношении «любого настоящего» властности, того настоящего, которое само формируется для самое себя в отношении самое себя.
Зададимся вопросом в отношении того, благодаря чему вообще возможно властвование. Именно благодаря унифицированным формам опосредования и структурирования бытия. Что понимается по этими формами? Такое свойство материи, при котором ее содержание в части опознания конечного продукта объективации остается неизменным и приобретает форму точной и верной уверенности в отношении неперсонифицированности и неограниченности круга возможных субъектов познания. Именно таким, как нам кажется, видится возможность первичного анализа того, что является вечным признаком властности- символизма властности, символизма власти.
Именно мифологическое начало любой власти составляет предмет ее анализа непрерывным образом как в форме чисто внечувственной перцепции, так и именно в чувственной. Именно благодаря возможности символичного отражения времени возникла власть, по этой же причине стало возможными задавать параметров того, что есть власть в отношении к ее обязанностям, благодаря тому, что из власти было в свое время сделано мерило ее эффективности, применительно к понятию прав и обязанностей (права человека) — спасибо Великим Просветителям.
Наконец именно атрибутика власти позволяет нам идентифицировать власть как таковую в ее формах персонифицированного и деперсонифицированного отражения. Можно конечно пойти по метафизическому пути и выделить в отношении власти тот или иной круг форм определения — как то: место и время как составляющие движущей причины, проанализировать как они переходят в реальность, сформировать материальную причину в ее структуре парадигмы, наконец, выделить формальную и, конечно же, движущую, — это будет описательная парадигма бытия, которая сможет сыграть весьма неплохую службу в отношении понимания власти как феномена вообще, но ничего не скажет нам о возможности структурирования власти как того, что приводит в жизнь мертвую материю. Иными словами, нам необходимо описать власть как свойственность энтелехии, как энтелехию собственного рода, при том так, чтобы не скатиться на уровень описания именно игры и, соответственно, не вернуться к методологическим началам и основам. Напомним, с полной уверенностью можно сказать, что людология аксиоматичная наука, так как первое, что она делает в области методологии это доказывает, что мир познаваем с помощью игры и может быть узнан на основе понимания той или иной парадигмы в переходе реализации как комплексного образования игривого. Но при этом мы универсальны и изучаем целостность явления и поэтому здесь в этой работе менее всего мы будем акцентировать внимание именно на власти с точки зрения ее 4-х причин и так далее. Но это анализ, который есть только результативность нашей методологии, который как мы надеемся в дальнейшем будет формой автоматического формирования того или иного явления.
Вопросы, попадающие в круг проблемы «человек власть» решаются методологически на уровне современности того или иного этапа развития. Именно поэтому может быть современность показала, что данность этих вопросов не всегда является полностью и целостно объективированна в лучших методологических школах того или иного поколения времени. Как правило, удобно думать, что решение приходит от той группы познавательных элементов, которые и заняты данной проблемой в области непосредственно чувственного, но это не так. Власть сама по себе не является формой и методом разрешения данной проблематики по существу и, соответственно, пытаясь быть таковою она разрушает целевую причину представлений о самое себя. Иногда, правда, от этого и выигрывая. Освещение вопросов того что такое власть, каким образом власть функционирует и чем она должна быть для своей выделенной целевой причины (объект управления) всегда утаивается именно самой властью. Лучше всего, что такое власть и каков механизм самосохранения власти, ее организации, понимаешь на войне, когда регулярная армия такая действительная, наличная в своем личном составе начинает восприниматься не как сумма людей объединенных единой идей защиты родины, взвода, роты, полки, дивизии, а просто как роты дивизии, дисциплина и команда, за не исполнение которой расстрел. Воинская организация существует именно как бытие в возможности, как представление о том, как должно быть и сколько должно быть. Всех бойцов роты могут уничтожить, но рота именно остается понятие того, что это сумма организованных системных элементов, которая имеет идеальное – должное в армии и реальное – которое нисколько не влияет на идеальное. Опять наличие знамени в самой тяжелой военной ситуации, форма, сохранение уставных отношений и прочее. Все на войне напоминает форму парадигмы бытия, война рождает свои суеверия и свои мифы, и свою уверенность, она проникает в сознание людей, переворачивает, дарит одним легкость и шутку, которой только и можно пережить ужас действительно случайно игрового – убьют не убьют; другим же дарит предметность энтелехии своей возможности, превращая их в вещную атрибутику, лишая либо жизни, либо разума, либо лица.
С точки зрения мирного человека, человека ни разу не попадавшего в круг общественно – игрового войны, в тот круг, где личная воля есть ничто, и ничего не значит, не понятно и не может быть понятно каким образом может рождаться радость и восхищение войной и на войне, но понимание человека как движущей причины любой парадигмы, обладающей суммой заданных стандартных эмоций для любой общественной парадигмы многое объясняет для любого правителя и любого властного субъекта, те, кто правит хорошо знают, что они вовсе не зависят от тех кем они правят. Главное знать, кто они и какими будут, остальное дело игровой техники…
