Шеф (начальник структурного подразделения) прилетел быстро с группой поддержки. Они оперативно выловили обидчика (назовем его Русланом), его друзей, с которыми он отмечал свой день рождения, всех положили, дали волю кулакам. Но жены и подруги молодых людей заподозрили неладное, кто-то по наивности предположил, что это вовсе не сотрудники полиции, а какие-то бандюганы, и женщины вызвали полицию по 02.
Примчалась территориальная полиция, всех повязала и увезла. Кого-то выпустили сразу, кого – то чуть погодя, Руслан переночевал в отделе. А утром его плачущая мать приехала ко мне, прося вступить в дело, которое, как она совершенно справедливо полагала, начали шить на сына.
Разумеется, я незамедлительно поехала в отдел полиции предъявлять ордер, выяснять обстановку.
А дальше события развились интересным образом. Во время дачи показаний моим подзащитным меня вызвали в коридор, где стояли два молодца. Один из них был стажер, обиженный на Руслана, а второй — оперуполномоченный, представился руководителем — как стажера, так и структурного подразделения другого отдела полиции.
Опер сразу заявил, что я, конечно же, не знаю, что было на самом деле, — а было то, что мой подзащитный не только ударил примерного стажера, а забрал у него 5000 рублей и еще банковскую карту, на которой было еще 20 тыс. руб. и их уже нет. В общем, начал «грузить на разбой».
Дальше последовал совет, что мы – и я, и мой подзащитный должны крепко подумать, что делать.
Я решила показать полное непонимание вопроса, то есть «включить дурку», дескать, какой-такой разбой, вчера еще не было, а сегодня уже есть, и вообще, что Вы от меня хотите. На что молодцы стали надо мной посмеиваться, — если ты, тетка, ничего не понимаешь¸ — надо сидеть дома, жарить пирожки, а здесь надо думать, мы популярно объясняем, и все в таком духе.
И в то время, когда молодцы с чувством собственного превосходства, настойчиво предлагали мне подумать хорошо, я спросила: «Вы точно сотрудник полиции?», а дальше — ФИО, звание, должность. Какое-то время на волне собственного превосходства он продолжал отвечать на мои вопросы, но уже с долей недоумения. А дальше я попросила опера предъявить служебное удостоверение, на что он отказался, зачем, дескать, Вам мое удостоверение. Я повторила просьбу, он снова отказался.
Тогда я, громко и стервозно, — так, как могут только женщины, произнесла: «Товарищи полицейские! Прошу вас выйти в коридор и засвидетельствовать, как сотрудник полиции отказывается предъявить служебное удостоверение».
Людмиле (супруге Руслана) скомандовала: «Снимай на камеру».
В коридор вышли все или почти все. Дальше последовала моя изобличительно-выразительная речь о том, что действующий сотрудник полиции отказывается по просьбе граждан предъявить служебное удостоверение, делает неоднозначные предложения, которые мы воспринимаем как коррупционные.
Виновник спешил ретироваться, он уже готов был бежать, и только людское кольцо его удерживало. Впрочем, следаки поспешили обратно по кабинетам, подальше от скандала. Людмила бежала за опером и стажером, прося остановиться и продолжить разговор, но они отмахиваясь, стремительно удалялись. И только вышедшие в коридор оперативники, обремененные чувством корпоративной солидарности, потребовали: «Прекратите съемку.
Мы изымем сейчас камеру, а Вы (то есть я) пойдете в камеру».
На это я ответила: «В камеру – дак в камеру. Я пойду в любую камеру, в которую Вы меня посадите». Мое безграничное законопослушание было невыносимым, и опера, махнув рукой, разошлись по кабинетам.
А дальше у всех разболелась голова, нас отправили домой со словами: «Идите уже».
Дело Руслана умерло. Где-то через месяц на адрес пришло уведомление, что, дескать, такому-то гражданину (то есть пострадавшему стажеру) рекомендовано самостоятельно обратиться к мировому судье и там решить все свои проблемы. Но стажер не обратился, что, впрочем, вполне понятно.
Вот так: хотели развести нас, — развели мы.