Право как форма познания. Гносеология права

1. Современность давно утратила божественность права — отношения к праву как к чему-то совершенно извне дарованному и (во многом поэтому) неизменному.
Эволюционность отдельных революционных взглядов на сегодняшний день достигает своих пределов в части возможности анализа именно разумного основания вынесения тех или иных суждений.
С одной стороны, это обусловлено простой массовостью представления о праве, право потеряло ту меру справедливости, которую сообщал конкретный случай разрешения дела, исходя из посылок данных и заданных вне реальности, вне форм объективации чувственного начала человека.
Причинно – следственные связи стали роднее и понятнее, как с точки зрения практики, так и в отношении теории. И, наконец, право вовсе уже не связно ужасом насилия применительно к познанию права, отмена телесных наказаний и замещение ответственности вербальными конструкциями сыграло свою роль.

Но, что же есть право сегодня, и можем ли вообще ставить данный вопрос о праве как о предмете нашего изучения вне рамок познания применительно к той или иной форме отношения в рамках самого права? Можем ли мы точно представить себе, что есть право, вне понятийного аппарата правового мышления?

Проблема методологии изучения права была в свое время еще остро поставлена Ф. Гегелем… думается, она была обусловлена не только силой желания методологической чистоты познания данного вопроса. Корни здесь намного глубже.

Дело в том, что право как таковое с точки зрения людологии, само по себе является некоторой остаточной формой познания и именно этому вопросу посвящена настоящая статья — анализу права как формы познания, с целью очистки права от элементов, превращающих познание только в чувственное опознавание того или иного круга предметов. Право как когнитивная форма существования, право как форма познания.

Мы должны четко понимать, что право не просто бытие в возможности, в какой- то степени представленное в виде суммы форм отношения возможного к действительному, право есть прежде всего остаток представлений о целостных парадигмах, включающих в себя всю сумму элементов бытия.

Именно то, что право содержит в себе все необходимые элементы бытия делает закон жизнеспособным, практикообразующее начало которого мы при последующем ретроспективном анализе государственности называем правом, — в последующем называем правом. И именно поэтому возможность объективации бытия в возможности в действительность на основе правовой нормы представляет повышенный интерес.

Именно на основе права, возможно, проанализировать, как рождается социальное явление, какие именно формы и элементы необходимы, для того чтобы, что – либо структурировать в нем, или видоизменить в отношении чего – либо. И именно право есть лучшая форма восприятия исторической фактологии, отражающее самую суть отношений конгломератов парадигм в тот или иной период времени, в части целевой причины жизни общественного.

Особенно интересны в этом отношении изменения, вносимые в закон, динамика этих изменений и соответственно возможность уточнить фактологию парадигм социального явления в тот или иной период времени.

Понимание права методологами права всегда может быть подвергнуто сомнению по основаниям самой неподдельной заинтересованности последних.

Когда мы говорим о необходимости философии права, как методе вполне точно и полно понимающем противоречия позитивного плана, мы всегда совершаем ошибку и лукавим. Философ, а ведь именно философу придется создавать предметную философию, в нашем случае философию права, всегда похож на карточного шулера.

Он вполне профессионал, он уделяет доказыванию внеэмпирического положения всю свою жизнь, в то время как обычный человек тратит на это весьма мало времени, и, соответственно, философ всегда берет силовыми методами, соотношением времени и сил, помноженными на его профессионализм к простому человеку, который сталкивается с предоставленной армадой сомнений и готов просто верить всему на слово, ну, в крайнем случае, подпадать под часть, довлеющей над ним доказанной «объективности» разработанной философии.

Соответственно то, что мы понимаем как форму права, как то, что должно стать критерием формы права, должно быть вне понимания философии и конечно же вне познания философского плана. Это должно быть в одинаковой мере доступно самым широким слоям субъектов познания и в этом отношении являть собой некоторую методологическую философию.

Философию познания. Если мы конечно стремимся к тому, чтобы данное представление не было узкопрофессиональным, раздавленным прессом правоприменительной практики внутриконтинентального законодательства.

При этом универсальность, (а доступность неперсонифицированному кругу лиц есть именно универсальность), нельзя расценивать как замкнутость проблематики вопроса. Нельзя строить универсальность, опираясь на один круг проблем и в то же время исходить из данного круга проблем как из базисного, подгоняя его под те или иные основополагающие принципы познания, бытия. Это путь к шарлатанству.

Доступная методология по данному вопросу достаточно обширна. Академические курсы сообщают достаточно много полезного из области опыта попыток понимания права как сущности, обладающей универсальностью и всеобъемлемой значимостью, но нам представляется, что это больше задачи методические, чем методологические. В конечном счете, сегодня, ни один метод не лучше сознания самого методолога. Любая задача переднего плана это всегда лишь базис для формирования взгляда расширяющего мир, и поэтому мы допустим вольность и не будем из уважения долго и основательно перечислять труды наших предшественников по этой теме (прелесть современного научного труда, кстати, в том и заключается, что можно только и говорить о предшественниках).

Мы расцениваем право как форму познания, а государство как силу обеспечивающу, чтобы право оставалось такой формой познания.

Для обоснования¹ данного взгляда нам необходимо приблизиться к позиции аппарата государства, к верховной власти в рамках того или иного государства.

Для верховной власти право является именно показателем состояния дел внутри государства для международного сообщества. Это понимание права появилось сравнительно недавно, в условиях развития «информационного общества», но связано это так же и с тем, что аксеологическое понимание права постепенно становится значительно более важным, чем национальные и культурные особенности того или иного народа.

Последние уже не являются самодостаточным полем познания сущности жизни населения страны для другого народа. Интересно так же и то, что право составляет отдельную форму исторических методов познания в области истории теории государства и права.

При этом предмет истории государства и права настолько самодостаточен и подчинен своим формам организации познания, что ни при каких обстоятельствах не сливается с общей историей. Единственной объединяющей формой является исчисление времени.

Данный взгляд так же обладает некоторой перспективностью, ибо со временем, когда реализация норм права будет сведена к автоматизму, (а такова конечная цель любой правовой системы, чтобы правовое поведение являлось следствие убежденности субъекта, а не принужденности), гносеологическая функция права будет выдвинута на первый план как основная для права, при том условии, что мы понимаем право как обособленное социальное явление.

В данном случае юриспруденция приобретет форму подобную психиатрии, юрист как психоаналитик будет истолковывать скрытое и недоступное для рацио повседневности.

Накоец с людологической точки зрения, центральной категорией которой является понимание бытия в возможности как парадигмообразующего элемента бытия вообще, право представляется именно как бытие в возможности (в то время как государство понимается как бытие в действительности права), и, соответственно, гносеологическая функция права приобретает форму критерия оценки того, насколько вообще возможно познание тех или иных сущностных социальных процессов в рамках общественного развития. ²

Справедливо так же предположить, что право может выступать как форма прогнозирования и определения будущего, соответственно, и как форма познания будущего, а для государства по сути форма структурирования будущего.

С учетом этих позиций понимание права как формы познания предполагает совершенно четкий структурный и оперативно – технический анализ, как на базе универсально — эмпирических методологий познания (философия, например), так и специально – технических методов опознавания.

Наш очерк исследования носит больше первошаговый, нежели фундаментальный характер и предназначен всего лишь к обозначению области возможной проработки дальнейшего поля теоретических изысканий.

При вынесенности понимания права за рамки самой парадигмы его реализации ( субъект, объект, правоприменитель как возможный так и актуально существующий) появляется явное преимущество определения самого права именно с философской точки зрения- методами непосредственно не связанными с самим позитивным правом, с его нормой.

Право именно как форма познания действительного, не соотнесенная с необходимостью правоприменения для субъекта познания и является той самой основой, благодаря которой может быть рождена истина в отношении знания того, что есть право.

Право здесь существует изолированно и самодостаточно в отношении собственной парадигмы, не связано реализацией с внешними формами действительности и поэтому его анализ наиболее объективен, а главное очищен от какой — либо тенденциозности, ибо здесь право анализируется именно как орудие, как средство, как форма познания. И здесь выявляется критерий бытия надлежащего государства, — если на основе права удалось соотнести теоретическое (содержание нормы права) и практическое – правоотношение, и при этом разница не существенна – значит государство достаточно хорошо выполняет свою задачу.

По степени воплощения норм права следует судить о степени действительного существования государства.³ Это рождает такую проблему как язык права. Безусловно, судить о применении правовой нормы можно лишь в том случае, если существует такое изложение данной нормы для неперсонифицированного круга субъектов, восприятие которого рождает однозначное представление о том, каким образом следует действовать при наступлении условий, для которых создана данная норма. Казалось бы элементарная задача. В действительности же то, что призвано быть всего лишь частью и составным элементом формальной причины парадигмы (язык), становится замкнутой формой отдельно взятой парадигмы, обосабливается, создавая целостность существования.

Любая парадигма, сформированная таким образом, что обеспечена ее самодостаточная жизнеспособность необходимо форматирует каждого, кто с ней соприкасается. Общий цикл нормы права, основанный на анализе по 4-м Аристотелевским причинам бытия, выглядит следующим образом в изолированности своего существования.


2. Целевая причина (CP) Права.

Круг содержания БВВ (бытия в возможности -V), включающий в себя модель ситуаций, каждая из которых уже есть противоречие. При этом противоречие не по природе БВВ (V), когда каждое из противоречий представляется для носителя БВВ необходимо истинным, и поэтому может быть снято только в рамках энтелехии, а как следствие восприятия ситуаций в области действительного.

Это т.н. «очищенная» форма БВВ, где структурирующим основанием является согласие с возможностью реализации и нахождения в реальности противоположностей.

При этом вопрос не идет об одобрении или желательности наступления тех или иных последствий, нет, — просто констатируется сама необходимость бытия в действительности различных ситуаций, составляющих противоречие.

Здесь же содержится механизм реализации каждой модели, при том, что подобная реализация не должна означать уничтожение какой – либо формы, изначально предусмотренной БВВ.

Здесь же прописывается движущая причина (DP), то естькто (субъекты правоприменения, правоиспользования, правоисполнения, например) и посредством чего ( структура прав и обязанностей субъектов) будет реализовывать. Качественные характеристики в области права приближены к времени, что делает алеантность энтелехии права достаточно высокой.

Более того, мы можем говорить о том, что время является центральной категорией парадигмы права (сроки). Аномалией здесь является то, что время задано безотносительно к парадигме в целом и полностью помещено в область целевой причины для движущей, оно предусмотрено в рамках самой целевой причины и поэтому является элементом движущей. Здесь не материя, пост – фактум преобладает над БВВ, а наоборот само бытие в возможности диктует критерий жизнеспособности бытия в действительности.

Здесь же содержится механизм устранения противоречий, возникающих в ходе самой реализации бытия в возможности. К обозначенной нами картине следует добавить, что носители СР права никогда не пребывают в одном источнике. Все механизмы разбросаны в различных формах выражения с разнородной степенью восприятия (нормативно- правовые акты), но это техника законотворчества.
Она примитивна в силу своего исторического развития, однако на сущность явления не влияет.⁴ Здесь следует отметить, что целевая причина имеет своим предназначением не формирование области действительного, а скорее следование области бытия в возможности, содержащегося в самой целевой причине.

Этот вывод может быть не так заметен в области материального права, но весьма актуален в области норм процессуального характера.

Материальное право же само по себе включено в сферу парадигмы и именно поэтому со стороны может показаться, что в этой области целевая причина права нацеленна именно на формирование действительного, но это не так. На примере понимания декриминализации деяний это очевидно. Право по своей природе интересует только само право, как оно применяется, насколько оно реализовывается в области действительного.

И еще один тонкий момент.

Приятнее всего конечно было бы видеть в области права совокупность того, что называемо законом, или по крайней мере то, что имеет нормативное содержание, выраженное текстуально и доведенное до (не)определенного круга лиц. Но право это, прежде всего парадигма, необходимость бытия которой вызвано существованием в области действительного целого ряда других форм парадигм.

Поэтому право не всегда связано одеждами закона. И это не соотнесено с областью исторического. Наоборот, бывает таким образом, что сам закон вытесняет право, превращая парадигму права в конкурирующую форму организации материи.

И здесь следует иметь в виду, что это возможно только в отношении предельно простых форм бытия в возможности, действительная энтелехия которых доступна неперсонифицированному круг лиц ежедневно и составляет ту область, которая значима для всех и для каждого ( например, область уголовного права, уголовного процесса ).

Но в области постиндустриального общества от этих явлений остается лишь воспоминание учебников.

По крайней мере, до тех пор пока не будет сформирована альтернативная революционная форма структурирования реальности по предмету правого регулирования, что весьма вероятно в современном мире.

В рамках данной работы мы в любом случае будем исходить из презумпции того, что целевая причина права выражена в форме законодательного акта (хотя опять же повторимся СР права может быть представлена смешанными источниками, что сути организации парадигмы опять же не меняет, просто меняет формальную причину парадигмы права).

Здесь же следует отметить, что за время самосознания права как самостоятельной формы бытия, отделенной от воли человека (это сравнительно небольшой период времени) еще не сформировалась в полном объеме, но уже присутствует в зачаточном состоянии, система снятия внутренних противоречий субъекта познания, сталкивающегося с СР правовой нормы.

Внутренние сомнения относительно правильности понимания- это результат формализации целевой причины. Поскольку раньше (до текстуальной обособленности права) таких вопросов просто не возникало. Сознание индивидуума представляет собой первичную форму бытия в возможности, которой присуща натуральная рефлексия.

При первичном столкновении с формализованным правом корреспонденция содержания СР индивидуума обычно сводится к минимуму, более того, приобщения к СР права просто не происходит, поскольку сами навыки и содержание механизмов познания у индивидуума отсутствуют, а в самой СР не содержатся.

Именно поэтому формой приобщения к СР права до сих пор остается не органон, выработанный самой СР парадигмы, а сознание субъекта, прошедшего своего рода пайдею, а именно – юридическое образование.

До сих пор авторитетность правопонимания и снятия противоречий в области права решается индивидуально, посредством приобщения индивидуума, обладающего определенной квалификацией, знаниями и прочее.

В части прочего следует отметить такие вещи как Конституционные суды, получившие широкое применение в современном мире ( при этом Конституцию как основной закон при всем желании нельзя назвать формой снятия противоречий индивидуального плана, хотя именно таково ее предназначение изначально), аутентичные толкования различного рода и вида, юридическую науку, хотя последняя в свою очередь пока не приобрела ни собственные глаза, ни собственное сознание (она заложница политических процессов).

И здесь же при желании возможно было бы обозначить ближайшую цель для развития права – формирование такого органона, который бы структурировал сознание индивидуума сообразно содержанию СР права, не допуская отклонений в ходе реализации, вызванных тем, что нормы права проходя через сознание субъекта претерпевают коррозию и видоизменение.

Задача, с точки зрения традиционных методов познания, сколь фантастическая столь и необходимая. И еще одно – думать, что изменчивость объективного в субъективном это нормальный процесс применительно к области права – преступление.

Право изначально и возникало как форма нарушения этого постулата. Сущность права- приведение к единому основанию отдельных парадигм действительного.

В других работах, посвященных проблемам преступления, мы рассматривали данную проблему, и установили, что это путь к преступлению, так как общее представление о преступлении при этом не меняется, а мотив преступления декриминализуется, преступление в итоге становится формой общежития, что ведет к эффекту мультипликации, и так далее, в итоге — революция. Сценарий в принципе нормальный, но не для того, кто ставит вопросы о власти, реального управления в обществе.

Движущая причина (DP) Права.

В классическом понимании в парадигме движущая причина является тем, благодаря чему реализовывается содержание целевой причинытого или иного вида, или же вообще бытие в возможности (если речь о первичном процессе реализации).

К сфере DP отнесены субъекты реализации и игра (основа, связующая воедино разнородность элементов).

В классической традиции людологии опять же по- разному классифицируются сами игры с точки зрения алеантности, количества участников, степени символизированности и прочее.

Анализ парадигмы права обладает некоторыми специфическими особенностями в силу того, что данная область действительного достаточно сильно поляризована представлениями о ней различного рода. Область права так же погранична с областью такой парадигмы как власть.

 При этом на сегодняшний день можно говорить о том, что это две различные парадигмы. Как правило, дисбаланс власти и права приводит к тому, что игровое начало в парадигме права лишается внешней алеантности, усиливая при этом рефлексию субъектов, абсолютизируя бесчувственность и отстраненность одних (тех, кто по ту сторону- правоприменителей) и доводя до чудовищных форм переживания других.

Это следствие «гениальной» идеи разделения властей. Если из ночного сторожа и можно было создать Левиафана, то лучшего способа придумать было нельзя. Любая игра в период своего обособления во времени и пространстве создает свою систему значений и символов формальной причины, которые, в конечном счете, и определяют представление и содержание целевой причины для стороннего наблюдателя (непосвященного и не сопричастного изначально целевой причинные явления).

Такой стала судебная система, создавшая свою мета — реальность права.

В одних странах этот абсурд легализован прецедентной системой права, в других это имеет форму тотального не соблюдения закона в суде (нулевая реализация позитивного права). Но это отдельная тема для исследования, и не в рамках столь маленькой работы.⁵

Везде, где правоприменение основано исключительно на властной функции, где существует пренебрежение игровой формой организации реализации бытия в возможности, наблюдается абсолютизация содержания бытия в возможности целевой причины, и, в конечном счете, отсутствие реализации, как следствие, содержание целевой причины становится вещью в себе.

Игра должна быть определяющей для субъектов, вовлеченных в процесс реализации бытия в возможности. Соблюдение алгоритма, игрового алгоритма — главнейшее условие и гарантия того, что реализация пройдет удачно (технология социального конструирования).

Здесь еще раз отметим, что под игрою следует понимать именно формообразующее начало бытия вообще, стадию перехода возможного в действительное. Изначально в своем генезисе любая деятельность носит чисто игровой характер, тот самый который мы понимаем под словом «игра», но беспрерывность сознания, и отсутствие усеченного сознания итадии перехода возомжного в действительное.нимать именно формообразующее начало бытия вообще имнно (всецело зависимого от среды нахождения) сталкивают человека с последствиями его собственной деятельности, которые он так же должен включать в область своего действительного как форму представления — содержание БВВ.

И элементарное сегодня приготовление пищи, и возможность писать и говорить ранее были помещены в то, что мы сегодня называем сферой магического. Мир необходимо было увязывать и распространять над ним свою власть — такова интервенция культуры во внешнюю реальность, неувязанную с человеческим.

Такие чувства как интерес, патриотизм, чувство собственной значимости, сопричастности великому делу – есть, прежде всего, формы производные от игрового вообще. Они присущи всем изначально, но со временем алеантность необходимо убывает для каждого, кто вовлечен в реализацию в достаточно продолжительном временном континууме.

И в обратной связи с ростом автоматизма реализации определенных элементов БВВ, каждый алгоритм прошлого в свое время отличающийся для современников рациональностью становится комичным для грядущего, наполняем своеобразным содержанием бытия в возможности, воспринимающего субъекта, воспринимаем им именно несерьезно, как детство, как игра в ее полном и точном выражении.

Область права потому так ярко окрашена для стороннего в игровой цвет (мантии, парики, специальный язык, магические процедуры клятв, помпезность зданий и прочие атрибуты государственной власти), что она есть всегда предмет точного и необходимого внимания каждого, кто с ней сталкивается, есть форма противоречия смыслу и содержанию большинства парадигм социального, так как именно она есть суть данных парадигм и основа их функционирования в представлении современного источника властеотношений.

Наиболее заметна область правосудия, сохраняющая в себе традиции прошлого. В целом все те, кого можно назвать государственными служащими помещены в сферу движущей причины, так как право существует именно в области государственного образования как бытие в возможности государства. В области материальной причины можно сказать больше, что реализация целевой причины права – означает существование государства в той или иной конкретно взятой парадигме.

Государство незримо присутствует в налично существующем как форма соблюдения закона, права.

Государство, таким образом как бытие в действительности права существует, как в рамках движущей причины относительно заданного количества парадигм, реализация которых всецело связана с субъектами государственного типа (государственные служащие), так и в рамках материальной причины — как форма результата реализации норм права, как бытие в действительности права.

 Разумеется, это верно только в том случае, если мы говорим о т.н. «правовом государстве», подразумевая под правом единство нормативно- правовых актов.

Ужас ситуации сегодня в том, что государство реализует определенную структуру бытия в возможности права абсолютно закрытую для всех, кроме тех субъектов, которые составляют движущую причину данной энтелехии (область государственной тайны и государственной политики), если прибавить к этому еще факт хаоса правовых норм в виде законодательных актов, систему разделения властей, и т.д. и т.п., то получается, что право создает свою область реализации, а государство свою.

Это ставит вопрос об обычном обмане со стороны Великих просветителей в вопросах либерализма и демократии, а уже тем более правого государства и современной теории права вообще. Власть не реализует право, как это может быть в области идеальной системы, сегодня она определяет его применение и область его реализации, делая последнюю секретной.

Получается, что и право есть вещь в себе и сфера его применения остается благодаря власти вещью в себе, недоступной для познания теми, кто к власти не относится.

Следовательно, целью государства является де факто поддержание своего существования и сохранение самое себя, так как других задач в области права оно не видит и не ставит перед собой, не расценивая право как полноценную целевую причину бытия социума, а сводя его к роли инструментария для достижения целей в рамках других социальных парадигм. Это является полнейшей формой деградации, фактически перед государством сегодня, если следовать данной форме рассуждений, стоят те же задачи, что и перед органами управления родоплеменного строя, последние, правда, справлялись с ними лучше.

Таким образом, теория того, что право всего лишь инструмент для достижения конкретных целей и задач верна в случае, если анализировать современную действительность. Но это мошенничество со стороны власти и изначально Великие французские просветители и немецкие философы классики представляли себе нечто иное.

Да и Стагирит, благодаря которому мы имеем замечательную возможность написать данную статью, в условиях полисной демократии видел себе несколько другую картину. Ставя знак тождества между государством и властью, мы должны понимать под властью механизм, обеспечивающий зеркальную реализацию возможности в действительность. Именно такова задача субъектов движущей причины парадигмы права.

Государство в данном случае в общем понимается как совокупность материальных причин и о его наличном существовании можно судить только по тому, насколько материальная причина соответствует целевой.

Правосудие в современном мире является формой приведения бытия в возможности в соответствии с областью бытия в действительности, в то время как изначально функцией правосудия было снимать противоречия бытия в действительности, возникающие в силу того, что в СР парадигмы права, как уже отмечалось, существуют противоречия, имеющие одинаковое право на существование. ⁶

Таким образом, сегодняшняя юстиция – не лучшая форма алгоритма реализация бытия в возможности целевой причины парадигмы права. Игровые элементы вообще утрачены, что неизбежно приводит к правовому нигилизму. Соотношение субъектов и игры в рамках движущей причины должно быть следующим — игра должна полностью персонифицировать и определять бытие субъектов, растворяя их в самое себя, сковывая и обязывая к исполнению действия. Следует отметить так же, что познание вне участия в движущей причине рождает представление об игре как о наборе т.н. «орудий производства», средств и методов, благодаря которым действуют субъекты движущей причины, если хотите набор прав и обязанностей в конкретике того или иного отношения. Это вид парадигмы с точки зрения восприятия по позиции стороннего наблюдателя, отделенного от самой воспринимаемой им парадигмы либо самим игровым полем (взгляд не участника игры), либо временными, посредническими и прочими барьерами.

Формальная причина(FP) Права.

Формальная причина права всецело зависит от чистоты реализации, от качества игрового начала. Задача не принуждать, а убеждать субъекта в том, что то или иное положение вещей является правильным, приемлемым, а, следовательно, положительным для него.

Субъекту, воспринимающему не доступно ни сознание субъектов реализующих СР, ни сама СР, так как до ее реализации в той форме в какой она должна быть она представляет собой становление, а пока есть становление нет ставшего, когда есть ставшее уже нет становления.

Поскольку право в своих процедурах ( в особенности процессуальное право) далеко до автоматизма восприятия ( символизм), то именно по формальной причине, по атрибутике, которая сопутствует действию ( время, место, темп, маски, реквизит и прочее) создается представление о процессе. Это подчинено, конечно же, принципам встречности и подобия, многим другим факторам, но суть остается единой – форма определяет содержание для воспринимающего наблюдателя (не участника движущей причины).

Соответственно, чем меньше государство уделяет внимание игровой атрибутике – тем меньше уважение к закону, тем больше право реализовывается из — под палки.

И наоборот, когда государство постоянно играет со своими гражданами в сопричастность (здесь достаточно того, что гражданин является зрителем) тем выше доверие, тем больше желание быть частью права, хотя бы через действительную сопричастность (законопослушанание). В первом случае государство так и остается недоразвитым, а правовая система убогой – у народа нет доступа ни к чему и поэтому право ориентировано на представления народа о праве, которые носят зачаточный характер.

Если государство пытается навязать развитое право, то его реализация встречает упорное сопротивление среди народа и в итоге приводит к антиправовому характеру норм закона ( ибо критерием права является равенство всех, будь они даже и не равны в правах, но все равны по отношению к восприятию права).

Если государство пытается включить народ в реализацию СР парадигмы права как активных субъектов движущей причины, то получается государство- тирания, или государство стукачей, соответственно, право опять же теряет свое предназначение, сформированное в целевой причине. 

Справедливости ради здесь следует отметить, что такая парадигма как «Право» равно как и любая другая общественно — структурируемая парадигма время от времени может наполняться совершенно различным содержанием по целевой причине. Но именно устойчивый характер данной парадигмы, ее универсализм и конструкция позволяют сделать вывод о том, что ее предназначением все таки является соединить в единое два таких противоречия как индивидуальное и общественное.

Сама по себе философская конструкция парадигмы представляет собой противоречие между идеальным ( бытие в возможности) и реальным (бытие в действительности), примиряя эти противоречия в самое своем существовании.

Применительно к социуму парадигма права так же вбирает в себя уже реализованные формы индивидуального, отфильтрованные приемлемостью общественного и составляет именно баланс индивидуального и общественного.

При этом не следует забывать, что общественное всегда обнаруживает себя в области возможности личного, а личное обнаруживает самое себя в области общественной действительности.

Так, например, права и свободы человека – это именно общественное личное каждого человека, в то время как язык и область мышления – это именно общественное для каждой личности. И то и другое обуславливает систему собственности притязаний. Человек оценивает формы общественного сознания, реализовываемого им как глубоко личные, а общество развивается и направляется именно личностью(тями). Все вокруг есть продукт удачного творческого акта, неперсонифицированного массовостью использования.

В этой связи предназначение права, всецело зависит от конкретных обстоятельств. Но какое бы содержание ни было, законы людологии однозначно срабатывают вне зависимости от качественного содержания бытия в возможности. В этом смысле функции права как формы познания – возможность сопричастности СР данной парадигмы может позволить выстроить представление о всех прочих стадиях развития парадигмы, сформировать представление о материальной причине и, соответственно, проиллюстрировать образ долженствования. Но именно это и является сегодня глобальной проблемой мира. Право уже не является формой познания.

Право сегодня политизировано и даже уже не воспринимается как инструмент управления, или организованного насилия, иногда это просто ширма. Здесь действует правило – чем четче проработана формальная сторона (то есть, чем лучше реализована движущая причина), тем качественнее и полноценнее реализация бытия в возможности в действительность.

Везде, где мы встречаем отсутствие формальной стороны, отсутствие игрового начала (в особенности это касается процессуальных норм), можно говорить о профанации, отсутствии реализации прав в действительность, соответственно, отсутствии правого государства, процессах замещения государства бытием в действительности властьпридержащих, кормушки государственного аппарата.

Гносеологическая функция предназначение права состоит в том, чтобы познавать через право государство, и не в целом с точки зрения теории и прочее, а в эмпирически ограниченных рамках, заданных в форме чувственного восприятия. Дедуктивный метод познания, который с таким успехом продемонстрировал в области формирования представлений о государстве Ф. Энгельс в работе «О происхождении семьи, частной собственности и государства» является именно формой восприятия формальной причины целостной парадигмы явления, в которой право является целевой причиной (бытием в возможности), а государство — материальной (бытием в действительности).

Так судить о сущности явления нельзя и недопустимо. Проникая в сущность такого явления как право, мы должны понимать, что метод в виде представлений его носителя, положительный остаток его опыта исследования того или иного явления, всего лишь касается одного из общих элементов целостного содержания изучаемого.

Признавать право признаком государства – это и есть чудовищное заблуждение, это создает черную дыру в области разумного, в области понимания того, что есть государство.

Последнее обстоятельство позволяет государству абсолютизировать самое себя. Точнее не государству, а тем, кто поставлен в услужение к нему. Тем, на ком лежит ответственность за достаточную реализацию БВВ парадигмы «Право». Именно поэтому сегодня существует область бытия в социуме, которая контролируется избранной группой людей (властью) и никак не корреспондируется с другими субъектами.

Эта область постоянно расширяется, она живет по своим законам и правилам, так как таковы правила структурирования мира, она по своему разумна и по своему оправдывает свое существование, но это и есть величайшая опасность для рода людского, что в сущности убедительно доказал ХХ век.

И если раньше данная область тайного была отдана на откуп религии, на откуп жрецам и верховным правителям, которые олицетворялись с богами, но не несли в себе ничего технократического кроме ритуалов служения Богу, и на них была зациклена вся полнота власти, что и делало право правом по его источнику, то сегодня, в мире постиндустриального общества, в мире безграничных возможностей обмена и структурирования БВВ — это абсолютно бесконтрольная сфера, которая к тому же не способна сама ни на какой контроль в отношении общественного, так как полностью утратила связь с данным общественным.

Все это скрыто за таким понятием как государство. Более того, такое государство, государство, построенное не на праве, а на формировании самое себя в форме права, не способно быть перспективой развития так как его просто нет.

В том случае, когда государство является бытием в действительности права о его существовании можно судить по степени соответствия его наличного бытия праву, в современном мире каждый шаг власти в случае необходимости оформляется в правовом поле принятием закона. Закон, право, стало санкцией действия, а не его сущностью.

Мир столкнулся с проблемой «круга человека» и вот уже более 300 лет «успешно» ее решает, законов за последнее время принято в несколько сот тысяч больше, чем за всю историю человечества.

Так ли уж динамично мы развиваемся? О существовании государства следует судить по степени того, насколько право существует в области актуально- сущего, о степени существования власти следует судить по тому, насколько зеркально реализуется право в действительности.

Сегодня нет ни государства, ни власти, есть только формальная причина в виде игровых атрибутов, реализующих смешанное бытие в возможности, не отражающее ничего из того, что могло бы привести к появлению государства. Поэтому сегодня в моде опять культ личностного, выборные компании, высокие явки на выборы, телевидение и прочее, все то, что с таким негативом в языке называемо «власть». В этом прав был Энгельс авторитета у власти нет и не будет…

Материальная причина(МP) Права.

В условиях подобных вышеописанным какой выход у тех, кто есть власть? Осознавая явную подмену понятий, осознавая тщетность развития, регресс и владея полной картиной происходящего в мире, понимая, что структура государства, структура мирового общежития полностью разрушена, вся машина аппарата государства направлена не на обеспечение бытия кого – либо, а исключительно на поддержание самое себя и сохранение себя от самое себя и от внешних угроз; выход один: формирование представления о том, что именно так и должно быть, что это такой путь развития, цивилизационно обособленный и потому уникальный…

 Бедный Освальд Шпенглер! Если бы он знал, какую услугу он окажет своей гениальностью!

В области действительного государство отсутствует, так как отсутствует целевая причина его бытия — право, оно замещено интересами господствующего класса.

В соответствии с парадигмой, бытие в действительности должно быть представлено структурируемой формой организации материи, определенной, как в отношении своего бытия в возможности, так и в отношении бытия в возможности каждого, кто с этой действительностью соприкасается (не существует ничего, что не названо, существует только то, что названо, личное развитие есть постоянное включение в индивидуальное бытие в возможности продуктов и содержания общественного бытия в возможности).

Сегодня область действительного представляет собой огромный конгломерат противоречий, где одно сталкивается с другим.

Данные противоречия должны быть разрешены и помещены по результатам разрешения в область опять же СР права с присвоением отрицательного или положительного знаменателя, с указанием как условие для действия, или на форму поведения, но так как они не разрешаются в области действительного, и ни международные суды, ни международные организации здесь ничем помочь не могут, создается ситуация, при которой в одном и том же месте в одно и то же время существует два и более противоречия, наличное бытие которых взаимоисключает друг друга.

И данную ситуацию пытаются поставить в рамки правового поля, пытаются ее урегулировать посредством права. При этом, однако, следует помнить, что генезис права в отказе от силы.

В историческом контексте право возникает как форма компромисса между теми, кто готов воевать за себя до конца, право примиряет непримиримое, с тем условием, что острота противоречия снимается в рамках самого права, которое выступает синтезом. И неважно, из каких конкретных исторических событий рождается данный синтез- война, спор, договор и прочее.

Стороны конфликта приходят к единому бытию в возможности и уже на его основе к единому бытию в действительности. Но регулировать с помощью права противоречия бытия в действительности без их синтеза в области бытия в возможности — нельзя.

Это форма насилия, легитимность которого признается только одной стороной. И именно это с другой стороны рождает состояние войны всех против всех.

С учетом того, что нам прекрасно докладывают ужасы прошлого, в особенности прошлого века, утаивая об ужасе настоящего, следует отметить, что мир никогда еще не был так близок, и близок наверняка к разрушению, как сегодня.

Прибавьте к этому тот факт, что ряд последних поколений вообще вырос вне правового поля, так как они сами были свидетелями того насколько податливо право и насколько оно зависимо от аппарата государства.

Сколько еще люди будут верить в то, что это излишки национального бытия и самосознания именно той страны, где они проживают? Прибавьте к этому тот факт, что право вообще перестало регулировать область внематериального, у права остался только «мир вещей», нормы носят либо технократический характер, либо процессуальный.

В итоге действительность познать с помощью права так же сложно, как и право с помощью действительного. Уже норма, что везде существует своя специфика применения, — закон на бумаге и в суде не одинаков и т.п., и т.д.

В итоге процессы действительного подчинены чему угодно, кроме закона- превуалируют интересы «государства», сознание субъектов движущей причины парадигмы «права» вообще заменяет само содержание парадигмы по целевой причине ( в англосаксонских странах – прецедент, в континентальных системах- непрекрытая указка политически активных элементов, коррупция). Человек никак не определен с точки зрения права, лучшее, что он может себе позволить – избежать соприкосновения с правом в том виде как оно существует сегодня, ни при каких обстоятельствах не попадать в круг активной реализации правовых норм, доверяться больше устоявшимся процессам действительного, даже если с точки зрения и морали, и уголовного закона они носят преступный характер.

Итак, сегодня с точки зрения материальной причины государство активно использует возможность структурирования социальной действительности на основе права, однако именно эти процессы привели сегодня к отсутствию права в целевой причине парадигмы «право», формированию ситуации, когда, соответственно, отсутствует государство.

Но проблема социума в том, что никуда ничего не уходит и не пропадает. Мы имеем дело с тем, что сегодня можем наблюдать процесс видоизменения государства, смены формы воплощения целевой причины права, замену государства другими формами социального образования. И здесь нам предоставляется редкая возможность заглянуть в будущее, опять же с помощью права как формы познания. Немножечко спрогнозировать будущее этого мира. 

Так же остро стоит вопрос о достоверности познаваемого объекта, о действительности его существования. Действительно, наиболее удобный объект для познания – это область бытия в действительности, реально заданное, все, что может быть познано с помощью чувственного, все то, что может быть нами индивидуально проверено посредством ощущений.

Таков ход мысли любого здравомыслящего человека, человека необходимо жаждущего определенности. Но область права, в особенности область права как значения и тем более область права как формы познания исключает возможность соприкосновения с правом в области действительного. В действительности нам задана либо формальная сторона энтелехии (формальная причина), которая абсолютно не встречна и не подобна воспринимающему, уже потому, что он сам не участвует в данной форме реализации бытия в возможности.

Применительно же к области правовой действительности он вообще занимает пассивную позицию, являясь объектом действий со стороны представителей движущей причины (субъектов реализации), имея при этом скудное представление о конечном результате реализации ( о том как должна выглядеть материальная причина бытия).

Его положение становится все более плачевным. Область права, в конечном счете, достигает одного – формирования значения той или иной группы элементов реальности, как в отношении самих данных элементов реальности, так и в отношении стороннего неперсонифицированного круга лиц. Последнее очень важно, поскольку показывает насколько право выполняет вообще свою функцию – служит формой познания сущности социального плана в отношении того, что включено в орбиту его существования.
В области бытия в действительности все четыре причины, кроме самой материальной пребывают в снятом виде. Мы видим результат и только. Он может быть формой цикличности многоуровневого процесса, являться формой звена цепи парадигм и алгоритма построения того или иного социального явления. Но безусловно одно- каждая энтелехия снимет противоречия и ни одна парадигма бытия в этом мире не существует изолированно, мир представлен в своих взаимосвязях по элементам парадигм и по тому как связаны парадигмы в той или иной области, можно судить о степени однородности социальных явлений, их эволюционности.

Людология, изучая данные связи и основания их взаимодействия, выстраивает общую картину мира, но в целом не расставляет смыслов в области должного, так как является всего лишь инструментарием в руках познающего субъекта.

Однако представляется возможным говорить о том, что тот срез знаний, который предоставляется нам этой наукой может быть полезен, хотя после людологического анализа он и выглядит умервщленно.

Универсальная парадигмаправа, то есть та область бытия всего того, что относится к праву в степени достаточной для того, чтобы отграничить право от не права, представлена несколькими вариантами циклов парадигм.


3. Право как материальная причина прарадигмы.

Здесь формирование права есть самостоятельный результат энтелехии, целевой причиной которой является именно формированием бытия в возможности для последующей его реализации в области действительного.

Тонкий момент – это пограничная точка опоры нашей Теории государства и права. Обязательным признаком права считается то, что оно исходит от государства. Явное противоречие права и закона, вскрываемое при этом как бы не замечается и относится на счет разноплановости Теорий государства и права, на научный плюрализм и прочее.

Но здесь главное не ошибиться, иначе в дальнейшем мы так же рискуем попасть в область проблемы «круга человека». Итак сущность права согласно принятой сегодня ТГП, в том, что оно выражает волю большинства (ранее господствующего класса), носит нормативный, текстуальный характер, формируется и поддерживается государственной силой аппарата принуждения ( санкции права).

Несмотря на сильные логические и герменевтические противоречия такого понимания права – это определение и понимание, которое устраивает сегодня всех. Оно рассматривает право как форму обособленности существующего в социуме, отвлекая его понимание от реализации норм права. Реализация норм права, связывается с пониманием урегулированности общественных отношений, далее в своем приближении к форме – с правоотношениями.

Государство и понимание государства вообще стоит особняком и представляет набор эпических теорий минувшего, вкупе с технологическими изысками современного, примесью международных конвенций и международного «права». Последнее явление области действительности самым убедительным образом доказало несостоятельность вышеприведенного понимания права.

Действительно, употребление понятия «международное право» означает, что должен быть надстроечный механизм в форме государственного образования, государственно- подобного образования, поддерживающего нормы такого права, создающего их и т.д. и т.п., не говоря уже о самих качественных характеристиках нормы.

Однако ничего этого нет, есть опять же группа субъектов в одном месте и в одно и то же время, единобытие которых в области действительного требует форматирования значения, установление области значений, распределение ролей и прочее. Это должно и приводит к формированию области единого бытия в возможности, и именно это современные теоретики, вкупе с формой реализации в действительность пытаются назвать международным правом,- познание объекта по формальной стороне реализации.

Было бы все намного проще, если бы мы ориентировались в данном вопросе на материальную причину, но само БВВ данных государственных сообществ (точнее аппаратчиков государства) в своих целевых причинах закладывает такие сроки, что к моменту реализации в области действительного адекватно воспринимающих субъектов уже не будет.

Сейчас правовые диспуты угасли, в той части, в какой они имели место быть между сторонниками концепций естественного права и права позитивного.

Даже пришли к некоторому компромиссу, что и то и это хорошо, и что в принципе существование взаимоисключающих теорий даже чем- то выгодно, плюрализм все- таки, современный мир, это мир демократии.

С другой стороны, в условиях современного общественного развития необходимо формирование такого познания, которое связывало бы воедино противоречия, возникающие в ходе осуществления реализации изолированных форм бытия в возможности, зацикленных на определенные формы бытия.

Тот факт, что мы до сих пор переоцениваем волю человека и приписываем волевому содержанию действия определяющее значение в смысловой нагрузке самого действия, необходимо изолирует каждого человека в среде реализации бытия в возможности относительно чувственного мира, заставляя последнего воспринимать само по себе БВВ через результаты реализации чувственных перцепций.

Поскольку сама по себе реализация любого БВВ относительно законченной энтелехии несет в себе потерю самого содержания при участии сознательного элемента (исключение составляет символизм), то у субъекта реализации формируется осадок нереализуемых ожиданий чувственного, по принципу зеркального отражения, как в случае, когда сталкиваешься с ситуацией, которой никак не ожидал. Но если последнее опять же проходит сквозь форму сознательного восприятия, то формирование осадка нереализованного ( назовем его так) происходит за пределами осознания и уходит глубоко внутрь, формируя у субъекта определенный порог чувственного отношения вообще, закладывая основы характера, реагирования на участие в той или иной парадигме. Это отражается на качественном уровне реализации, на отношении к формальной причине парадигмы.

В итоге это окрашивает человека таким образом, что позволяет его классифицировать по типу реагирования на определенные цикличные ситуации. Последние в свою очередь ранее определялись всецело предметной стороной энтелехии и в период доиндустриального общества проявляли себя в степени достаточной для индивидуализации совокупности тех или иных парадигм по принципу определения парадигмы через структурирующее начало (игру).

В современном мире, когда различия нивелируются в связи с тем, что все большее количество людей включено в процесс не приспособления к среде, а преобразования среды, при единстве производства труда (элементы коллективного унифицированного приобщения) акценты индивидуализма смещены в область сознания, в область познания.

Если раньше каждая народность, изолированная либо расстоянием, либо враждебностью соседа, ярко отражала в своем быте собственное ОБВВ (энтелехия в отрыве от конкретного субъекта и временного анализа), что позволяло по внешним атрибутам человека судить о том в какие парадигмы он включен и уже отсюда прогнозировать его пороги восприятия того или иного содержания бытия в возможности, то сегодня это практически невозможно за исключением случаев, когда речь идет о субъекте, который является материальной стороной символизма и сам участвует в парадигме перцепции в отношении познающего.

Таково, например, межрасовое восприятие. Все меньше в современном человеке, и не только во внешнем облике, остается автоматизированного по своей реализации восприятия бытия в возможности. Все большая изоляция привела к терпимости по отношению к представлениям других конфессий, взглядов и т.д.

Это в свою очередь лишило заинтересованности в противопоставлении себя тем, кто не несет в себе взгляды подобные взглядам противопоставляющегося. На данном стыке вырабатываются пограничные формы бытия в возможности, которое отличается устойчивостью к формам участия кого угодно, появляются, соответственно, и те, кто реализует в рамках самое себя только такое содержание БВВ ( космополиты, нигилисты, либералы и т.д.).

В итоге мир чувственного индивидуума, его собственное мироощущение, подкрепленное опытом и формой апробации, все то, на основе чего он может принимать решения в рамках системы «истина- ложь» становится его единственным критерием поведения и основой принятия решений в отношении всего того круга вопросов, с которыми ему приходится сталкиваться во временном континууме, что приводит к еще большей изоляции того БВВ, которым он обладает в силу включенности в те или иные парадигмы.

Итогом является то, что индивидуум даже не пытается донести свое внутренне содержание, именно то, что обеспечивает принятие по его мнению истинных решений до окружающих.

Более того, данная основа вообще выводится из социально — активной общественной формы существования, начиная восприниматься субъектом как глубоко личное и потому сокровенное. Рождается понятие души, и индивидуальности.

При этом удивительным бывает то, что содержание этого является зеркальной формой клишированности общественного и поэтому вплоть до тайного, потаенного в части реализации совпадает с тем, что имеется и у ряда других таких же как он (теория архетипа К. Юнга).

В общественном бытии это проявляется в таких ситуациях, когда достаточно большая общность людей связана единобытием в рамках достаточно продолжительного количества времени, при этом каждый из них лишен возможности внешнего проявления своей индивидуальности в предметной деятельности (армия, тюрьма и прочее).

В таких условиях люди обнаруживают в процессе общения по душам родственную близость и сходство, хотя в обычной жизни они заняты абсолютно разными формами трудовой деятельности, и не имеют ничего общего кроме страны пребывания и стандарта общих взаимоувязанных для понимания понятий (место жительства, представления о законе и так далее).

То же можно отметить в отношении ситуаций сплоченности перед лицом опасности. Ранее любой из указанных факторов был предметом объяснения причинности данного явления. К сегодняшнему моменту истории, каждая группа, каждый человек в той или иной степени персонифицированный в данном круге парадигм уже имеет такое количество бытия в возможности по своему содержанию, что какое – либо основание к сплоченности помимо вышеназванных уже невозможно в силу объема содержания бытия в возможности, носителем которого он является.

С другой стороны, существуют различные группы людей, потенциальное восприятие которых таково, что они не в силах даже приблизиться к уровню содержания бытия в возможности, включенного в парадигмы реализации той или иной группы субъектов.

Буфером по — прежнему остаются формы игр, парадигмы которых завершаются в рамках самой игры (совпадение формальной и материальной причины в континууме). Все большую популярность приобретают такие формы единобытия как дружба на час, увеселительные времяпрепровождения и прочее.

Люди перестают воспринимать себе подобного как подобного в рамках организации психической и прочей систем, подчеркивая именно свою индивидуальность общественностью своего поведения, подчеркнутой общественной приемлемостью данного поведения.

Все большее значение придается внешней атрибутике, ориентированной именно на общественное признание, а не на группу индивидуальностей как раньше. Соответственно, приоритеты получают высоко ликвидные материальные ценности, которые не несут в себе смысловой нагрузки, не включены в предметную сторону энтелехии индивидуальности.

Сама цикличность парадигм, обеспечивающая каждому ту или иную социальную приемлемость, не оценивается с точки зрения единой целостности и заданности общественного развития, современное общество потеряло единую направленность.

Если ранее, например, такой оборот как «богоугодное дело» прежде всего отражал то, что все общественное все то, что было под властью общественного было подчинено церкви выражавшей интересы Бога, то сегодня этот оборот, как и многие другие смещен в область оборота речи, свидетельствующего о моральной оценке, не более.

Во многом отсюда мифологические представления о государстве и государственном, которые, однако, на сегодняшний момент по своим функциям сведены к обеспечению государством существования всех форм конгломератов парадигм, лишь бы существование в одно и то же время различного рода конгломератов парадигм не означало острого конфликта последних.

Данная позиция государства всего лишь копит общественные противоречия, которые являются неизбежным следствием роста информационных технологий и без того раздувающих творческое начало человеческого.

Отсюда при унифицированности общественного в рамках преодоления изолированности, полное разнообразие индивидуалистических мирощущений и миропониманий.

Прав каждый, кто смог высказаться относительно своей правоты в публичном порядке. Естественно, что это должно, по идеи, привести в движение механизмы отсеивания, выработанные практикой естественного отбора. Но и этого не происходит в силу того, что современность провозгласила идеи гуманизма и терпимости к различного рода проявлениям человеческого духа. Сегодня многое из того, что несовместимо существует в одном и том же временном континууме, занимая условное однородное место в пространстве.

Данные постулаты современного общества ко всему прочему так же еще и медиатизированы как положительные и приемлемые, стимулируются как форма отношения, обеспечивающая полноценную реализацию бытия в возможности любого качества и содержания в области действительного. При этом внешняя терпимость компенсируется индивидуальной изолированностью каждого.

Именно поэтому традиции и правила, которые веками зависели от индивидуальной воли одного человека, в рамках реализации одноактового действия, не связанного с внешним контролем (например, гостеприимство как традиция) перестали существовать вовсе.

Современный человек это человек вечных страхов и катастроф, это уже не часть мира и тем более вселенной. Если ранее утрата данной связи компенсировалась религиозностью, которая в той или иной степени представлений о Боге являлась формой буфера, связующего человека и вселенную, то сегодня человек отделен от универсального самосознания стеной научности, требующей специальных навыков и техники познания, приобретаемой опять же в рамках отдельного конгломерата парадигм (обучение).

При таких обстоятельствах человек одинок в возможности своего собственного познания, но в то же время ему в области действительного предоставляются обществом все доказательства могущества и правильности избранной формы организации социальной материи. В итоге углубление человека в себя, приводит к тому, что и те навыки и способы организации социальной материи, которые он вырабатывает с течением времени так же не получают должной формы корреспондирования, что приводит к тому, что утрачивается связь и преемственность поколений.

Появляются существенные различия в области применения одних и тех же норм социального общежития, оценки тех или иных форм реального. Некоторые области это чувствуют заметнее других (например, сфера юриспруденции).

Таким образом, мир сейчас полностью разобщен и десистематизирован с точки зрения структуры БВВ, но при этом создано мета- общее БВВ для форм бытия в действительности данного разобщенного мира. Противоречия в области действительного как они есть структурируются как приемлемая форма организации социума, при этом дозволяется все.

В таком виде система самоотрицает себя, так как перестает быть той формой организации, в которой каждый элемент зависит от другого элемента в одинаковой степени и представляет собой необходимое для всей системы в целом.

Появляется новая система, которая только тем и занята, что обеспечивает существование мира в отсутствии системы мира. Это переговоры, вечное компромиссное решение, вечная пропаганда и латание дыр. Человека включают в игры самого различного порядка. Он следит за экономическими курсами, за политической обстановкой и прочее, зачастую бывает неспособен объяснить само происхождение этих слов и их этимологию. Государства- реформаторы ищут вечного пути развития и придумывают способы удержать экономическую обстановку в том или ином русле и т.д. и т.п…

Все это заставляет индивидуума все больше и больше удаляться от окружающего в области, как действительного, так и возможного. С той лишь разницей, что в области бытия есть механизм, а в области мысли есть только последствия реализации механизмов, сформированных областью действительного. 

Соответственно, создание такой формы познания, которая позволила бы обеспечивать информационный обмен не только на уровне способов построения самого общения по принципу структурирования типов и методов (язык), но и на уровне практического взаимодействия в области действительного – первейшая задача современности.

И если ранее в этой области срабатывали механизмы «теорий освобождения», то от невежества, то от угнетателей, то от комплексов природы человеческой, то сегодня освобождаться вроде бы не от кого, общего врага нет, а одна общая проблема осталась.

Нас могут упрекнуть в том, что мы пытаемся на основе технократического института- права, создать единую форму восприятия, что это задача философии и, что, прежде всего, это дело сознания каждого в отдельности.

Но не следует забывать, что сегодня юриспруденция, представления о праве, выполняют ту же роль, что ранее церковь и учение о Боге перед Богом, с той лишь разницей, что сегодня бога заменило государство, религию — система правил и ритуалов, под названием закон, а церковь — институты государственной власти.

Сегодня в большем своем понимании право сведено к системе норм, обеспечивающих взаимодействие с институтами власти. Право, лишенное своей сущности не являющееся формой познания представляет собой обычность социальной парадигмы и так же может быть проанализировано с людологической точки зрения, но здесь оно уже больше выступает как результат процесса воплощения, где энтелехией является законотворческий процесс.

В действительности же, роль и значение законодателя должно быть таково, чтобы полностью совпадать и попадать в движущую причину, ибо само право должно и существует вне зависимости от формы своего выражения (закон).

Уничтожьте все законы, сожгите их и все равно останется то представление, которое будет составлять целевую причину бытия социальных явлений определенного порядка и, благодаря знанию которого люди смогут познать и ориентироваться в среде себе подобных. Именно то, что законотворчество в современности стало публичной формой длительнейшего процесса и сегодня уже сложнейшего процесса, стало возможно говорить о том, что право и закон существует отдельно друг от друга.

Право в форме закона перестало выражать то, что есть общее бытие в возможности всех. Ранее, до «гениальной» теории разделения властей, вся полнота права принадлежала монарху и т.п., который был волен и своеволен, но ограничен как самим процессом реализации своей воли, так и тем бытием в возможности, которое он реализовывал, и самая безумная законодательная выходка для стороннего наблюдателя все таки укладывалось в представление о вседозволенности, присущей самому монарху ex officio, что само по себе было формой того поведения, которое укладывалось в целевую причину права, при этом монарх был изначально элементом движущей, он был включен в общую парадигму и так называемая вседозволенность и произвол такой монархии были формой снятия противоречия всей системы в целом, при этом каждый активный ее элемент (человек с сопоставленным бытием в возможности) знал о такой возможности поведения и таком ходе событий, выстраивая свое поведение соответственно.

При этом монарх как проводник права, той целевой причины всей парадигмы, которая выстраивалась как следствие бытия всей системы в целом был намного безобиднее сегодняшних законодателей, которые умудряются связывать право, рамками закона, создавая для себя так называемое правовое государство.

Модель правого государства, да и вообще того государства, власть в котором производит право, на основе следованию закона и в котором закон воспринимается как форма регулятора общественных отношений и т.д. и т.п., — это та форма социального развития, при которой закон- есть первейшее препятствие и тормоз роста и изменчивости.

Право, переставая выполнять свою функцию гносеологической системы, превращается в форму того как должно быть, а не форму того как есть. Рождаются такие формы понимания реального как коррупция, правовой нигилизм и прочее. И здесь не надо искать причину в области законодательной техники, изменять закон и улучшать закон, это приводит уже к тому, что закону как таковому вообще перестают доверять в силу его постоянной изменчивости.

Право изначально определяло в жестком порядке фундаментальные основы, которые не подвержены изменчивости в области каждодневного чувственного восприятия человека, они изменялись вместе с изменением человека в области исторического, а не повседневного.

Теория права как социального инструмента приводит к тому, что право помещается в область взаимодействия с другими социальными инструментами (такими как власть, деньги и прочее), современная форма выражения права — закон, становится ширмой сиюминутных интересов того на чьей стороне сила механики социума.

Данное положение вещей приводит к тому, что целевая причина права избирает своим носителем не закон, так как лица, занимающиеся его структурированием уже не сопоставлены и не корреспондированны целостной парадигме явления.

Появляется параллельная система существования общественного порядка, на которую закон имеет весьма косвенное влияние, и значение которой для общественного настолько велико, что единственной формой реагирования титульного права может быть — преследование и уничтожение данной параллельной реальности.

Однако последняя в свою очередь по своим методам и способам выживания намного опережает государство, так как максимально приближена к первичным генезисным формам структурирования социальной материи.

Будет верно отметить, что она несет в себе изменчивость этого мира. При этом неважно, где происходят данные процессы формирования внепозитивного права, там ли, где существует развитая правовая система со своей сетью легальных институтов (суды, адвокатура, прокуратура и прочее), или в тех местах, где регулятивную функцию до сих пор осуществляет священное писание. Главное не в этом.

Показатель того насколько та или иная норма является правовой заключается в том, насколько точно и полно она составляет целевую причину тех, кому адресована. К сожалению, необходимо признать, что равенство всех перед законом и судом – форма глупости.

Существует равенство перед властью всех тех, кто к власти отношения не имеет. Переводить сущностный признак права (снятие противоречий в области действительного) в область властного полномочия суда и только суда – это не совсем верно, так как приводит к тому, что суд становится областью законодательной власти, при том, что ему поручено современностью строгое следование своему предназначению.

Ранее, когда все три ветви власти были соединены в области одного субъекта, судебная функция была формой самоконтроля для властвующего. При этом никогда сама форма не являлась результатом и показателем того насколько исполняются задачи государства.

Сегодня существует очень популярный миф, что соблюдение права, выраженного в форме закона, обеспечивает бытие того государства, ради которого уже сегодня льется море крови,- демократического государства. Даже, если абстрагироваться от качественного, то закон и государство взаимозависимы в той степени, в которой формальное соблюдение закона обеспечивает бытие государства.

Такова сила разумности, толкающая нас к выводу о приемлемости подобных взглядов. Но, к сожалению, людология заставляет думать об обратном. Принцип изменения основан на том, что та парадигма, активное количество элементов которой больше идентичен по основам принципов встречности и подобия, замещает равноценную парадигму, существующую в спорном пространстве.

В мономире, где однородность общественных представлений является неизменной, на помощь уже существующей парадигме всегда приходят те формы общественной организации, которые связаны с ней в части той или иной причины бытия. Но когда представления об одной и той же вещи представлены разными парадигмами, которые в области действительного взаимоисключают друг друга и являются конкурирующими, появление новой парадигмы, элементы которой активнее всех предыдущих, и бытие которой форматирует вещь в соответствии с ее первичной сущностью (которую изначально отражала та парадигма, которая в дальнейшем была замещена рядом конкурирующих), то данные парадигмы существенно проигрывают, переставая существовать перед лицом нового качества бытия.

Изменение форм выражения бытия в возможности и корреспондирования (рост грамотности среди населения, форм множительной техники, техники передачи и обмена информацией и пр.) привели к необратимости развития области контроля государственной власти.

Поскольку сущностью государства являлось всегда универсальность контроля в области действительного, последнее стало с тем же рвением, что и ранее пытаться контролировать данную область, не подозревая однако, что входит в область контроля бытия в возможности, того, что изначально не подвластно государственному.

В целом попытки контроля были сведены только лишь к попыткам контроля и не более. Государственная власть столкнулась с явной формой отпора (начало 19 века, да, впрочем, и французские и прочие революции ранее), при этом отпор был со стороны элементов движущей причины (конкретных людей, вовлеченных в парадигмы реализации идей социального устройства), получилась борьба с идеями, своего рода Нерон и христианство.

Зачатки данного процесса привели к тому, что государство стало расширять сферу своего влияния в отношении человека. И сегодня задача государства- инкубация нужного человека. Но при этом бытие государства уже давно не связано нормой права, оно зиждется на праве власти, праве силы. А где же сила права?.. То, что ранее было составляющей бытия государственной власти и позволяло быть ей тем, что она есть, сегодня это переместилось в сферу политики.

Быть идеально корреспондированным подавляющему большинству лиц, сопоставленных тебе в области встречности и подобия в общей парадигме- вот теперь задача власти. Не говоря ничего, стремясь стать символом, стремясь быть формой тотема, посвящая себя и растворяя себя в ритуальности, исполняя точность алгоритма, который должен привести к победе — к власти, а в дальнейшем использовать эту власть в корыстных интересах… только потому, что ни на что остальное она уже не годится.

Власть ранее всегда служила личным интересам субъекта власти, но тогда никто не играл в демократию и равенство всех перед законом и судом, это было естественным и потому не уничтожало парадигму власти, она могла нормально функционировать и не бояться, что ее имманентные функции являются основанием для ее ликвидации, демократия привела к экзистенциальным страхам власти.

Но в то же время это развило во власти те моменты, которые ранее были скрыты и направлены лишь на ее обслуживание- игровые формы структурирования социальной материи, — современные выборы – еще те игрища, им еще будет дана оценка историей. Как все же интересно устроена человеческая природа- ранее, в Риме, например, императоры прямо подкупали население, а власть себя обретала в ярко выраженных игровых формах, сегодня подкуп запрещен, выборы – игрища, а правление- серость грабежа собственного народа и так везде, и всюду.

Странно, что после этого Запад удивлен актами терроризма. Для Востока, сохранившегося в том в виде в каком существовал Запад до великого Просвещения 17 века, наша цивилизация и наше представление о мире- чудовище и сатанизм.

Современные теории права и власти создали чудовищность бытия западного мира. Разделение властей привело к тому, что понимание права было сведено к формализму — позитивизму понимания права.
Если ранее существование права было именно целевой причиной, то сегодня оно стало самостоятельной формой социального бытия – законодательство. И если ранее еще как –то сохранялась преемственность в области реализации права в действительности, то сегодня именно бытие законодательной власти приводит к тому, что сама общая парадигма государственного не способна к существованию, к корреляции своего курса развития вообще.

Махина современной цивилизации Запада не может остановиться не в силу того, что не понимает пагубности своего развития, а именно в силу громоздкости своей конструкции. Судите сами, область социальной ответственности — тончайшая сфера, где важны полузначения, полутона и вечная игра в любящего отца народа, благодетеля.

Сам современный закон представляет собой законченную парадигму бытия, являясь материальной причиной. Для того, чтобы его содержание стало целевой причиной социальных процессов необходим еще ряд парадигм, сопоставленных в области целевой причины таким образом, чтобы тождественность бытия в возможности была полной в области реализации в действительность, иначе коррозия закона приводит к тому, что со стороны он становится неисполнимым, т.н. «мертворожденным».

Так, законодатели (выборные органы), обладая общим представлением о том, что есть право и каково его предназначение в игровой форме своей работы (агональность, определенные ритуалы регламента и прочее) структурируют то, что является законом. При этом закон здесь является материальной причиной, результатом всей цепочки перехода материи в форму.

Сначала законодательная инициатива, затем принятие закона, одобрение, подписание, опубликование… поскольку само по себе бытие в действительности в форме своей материальной причины является основой для возникновения противоречия (идеальное и реальное), а принятие закона никак не сопоставлено с системой снятия противоречий при его применении, более того, приняв закон законодатель не несет никакой ответственности по части его реализации.

Те элементы системы сдержек и противовесов, которые имеют место быть всего лишь призваны сглаживать противоречия действительного по конкретному кругу вопросов, но не касаются общих процессов возникновения и развития дальнейшего бытия в возможности для бытия в действительности.

Законодательство в системе разделения властей представляет собой самостоятельно изолированную парадигму бытия, бытие в действительности которой в части воплощения в себе целевой причины и является возможностью для бытия государства.

Таким образом, государство, имея такую целевую причину, такое бытие в возможности не может не быть ущербным. Сначала бытие в возможности каждого отдельного субъекта движущей причины (законодатели) проходит приобщение к коллективной форме (текст закона), здесь снимаются якобы личностные противоречия, затем сам текст, представляя собой уже определенную форму реализации в противоречие должному представлению, претерпевает редакцию, с каждым этапом вымываются противоречия, которые составляют имманентную природу бытия в возможности.

С учетом того, что любой закон в той степени, в какой он соответствует запросам правового характера является ретроспективным, то есть оценивает положения, «требующие своего регулирования» с точки зрения того момента, в котором данная проблема приковала к себе внимание законодателя, положение становится весьма опасным, так как принятие такого закона и его реализация в жизнь означает стагнацию и усечение того явления, которое он призван «урегулировать».

Либо это означает, что законодатель должен постоянно дополнять и изменять закон по ходу того, как явление, урегулированное им, будет изменяться.

Таким образом, создается мета- реальность позитивного права, оторванная, как от реального процесса структурирования социального явления, так и от возможности воздействия на социум. Закон никогда не был и не может быть конечным результатом бытия в возможности в той части, в какой он сознательно формируем группой людей.

Закон не есть продукт технологий разума, или сознательности, иллюзия то, что следование закону – залог успешности структурирования явлений социума. Понимание права как инструмента приводит к тупиковому развитию социума, ибо заставляет законодателя превращаться в мечтателя.

На бумаге все возможно, в области бытия в возможности нет пределов конструкций, а когда мечтаешь не надо себя ограничивать.

Интереснее всего то, что структура организации материи сохраняет себя везде и всюду, придавая любому даже самому чудовищному социальному строению форму действительного.

Форму того, что можно удостоверить как эмпирически, так и умозрительно. Наше понимание законодательства сегодня при всей бесполезности данного института так же можно отнести к реально функционирующим формам организации материи.

Но это до тех пор, пока мы не рассматриваем данные вопросы универсально с точки зрения предельности основ бытия того или иного явления.

Мыслитель, приближаясь к границе круга человеческого и не обнаруживая для себя предела, невольно расширяет данный круг своим стремлением выйти за него, но оставаясь при этом все же человеком и, веруя в самое себя как в человека.

Методолог, обладающий знанием, нисколько не зависящим от него самого и не включающим его самого в круг частности метода, вынужден отстраняться и абстрагироваться от своего предмета познания, сталкиваясь в дальнейшем лишь с плодами своего предвидения и удивляясь тому, насколько точно им самим было предсказано то или иное явление.

Именно поэтому философия начинается с удивления.

Людолог, необходимо обязан свершить в области действительного то, что может обрести себя исключительно в области возможного, после того, как он уже побывал и мыслителем, и методологом. Верификация личностью – отличительный признак людолога, об образе жизни в современных условиях стоит умалчивать, так как, к сожалению, нет сегодня никаких подходящих для этого условий.

Представления о праве, которые сегодня изучает История правовых и политических учений, Теория государства и права, и которые многие методологи сегодня с успехом высмеивают, сравнивая с достижениями современной философской и теоретической мысли, на самом деле были намного ближе к отражению действительности, чем все наши сегодняшние теоретические изыскания. Современность занимается лингвистическим анализом и почему- то обзывает это философией права.

Даже базисные принципы того учения, которое еще совсем недавно определяло содержание направления мышления масс – диалектическое учение, применяется на уровне запоминания, но не использования в рассуждении.

Есть такой хороший принцип- рассуждать и рассматривать социальные явления того или иного круга с точки зрения их временной обусловленности, заданности временными рамками. Как правило, плохо представляя себе, что есть время и что такое временной континуум, наши методологи полагают прямолинейность системы развития.

Диалектика в отличие от этого поставила под сомнение саму базисную безотносительную концепцию начала времени (сотворение мира), дав возможность практического модулирования временного анализа по бытию в возможности явления.

Cogito ergo sum не обязательно форма проверки достоверности собственного существования. Это форма проверки приближенности явления к бытийности вообще. Иначе, если что- то самостоятельно не опознается нами как целостность и упорядоченность, как явление, оно не существует.

В мире предметности все проще,- реальность чувственной перцепции рождает доказанность знания, но и здесь не все просто, иногда наши чувства нас достаточно жестоко обманывают.

В мире идеального «мыслю – следовательно существую (существует)» становится единственным и единым критерием для констатации факта бытия мыслимого, спорно существующего.

Многие знания и формы этого мира существует именно в области бытия в возможности, доступного для восприятия третьих лиц, но не более того. В так называемом мире идей, в форме идей этого мира.

Многое это творчески достигнутое, мир человеческого расширенный индивидуально, ибо движение этого мира есть форма индивидуального усилия, более чем убедительно это было доказано Артуром Шопенгауэром. Но когда мы можем приписать явлению атрибутивность сущего, когда оно находится в стадии бытия в возможности, или же когда воплощается в чувственно- воспринимаемом. Означает ли это, что существование возможно только в области действительного, в то время как в области возможного предполагать сущее рано?

Допустить подобное суждение означало бы сильно ошибиться относительно устройства данного мира. Мир как форма возможности в рамках уже отдельно взятого человека – есть первичное условие организации мира представляемого вообще, даже с точки зрения общественного, проверенного бытия в возможности (иначе как было бы возможно наше существование в системе координат времени и пространства сегодня?).

Доверие миру именно в форме бытия в возможности, в форме знания о мире, точного знания, как сегодня любят говорить, — есть первейшее условие бытия мира сегодня. Тем более, что любое бытие в действительности не означает уничтожение бытия в возможности, меняется форма и содержание БВВ, его уровень восприятия, но само оно остается в той же форме, что и ранее.

Другое дело, что если изначально сопоставленное бытие в возможности не было доступно сознанию субъекту восприятия, реализованного на его основе бытия в действительности, то и сама действительность может остаться за гранью переходов и форм приобщения по бытию в возможности между субъектом и бытием в возможности действительного.

Применительно к области права это верно в двойне, так как право — это особым образом текстуально стабилизированное бытие в возможности значительной части этого мира, касающейся отношения людей по поводу различного круга актуальных явлений социальной действительности.

В принципе, везде, где мы сталкиваемся с понятием человека, мы обнаруживаем апорию в предельности исследования данного вопроса и то, что на сегодняшний момент мы имеем возможность анализировать право является, прежде всего, следствием договоренности понимания того, что есть человек.

Право действительно лишило, изъяло из себя человека, как неуместное понятие, заменив его понятием лица, субъекта права.

Дело в том, что право по своей сути лишено возможности философского отношения к действительному, оно есть орудие и форма применения области возможного к действительному, там, где право сталкивается с сложными социальными понятиями оно их либо детализирует в технике юридического применения, лишая их возможности быть такими каким они были до столкновения с ним (понятие справедливости, например), либо если оно включает в себя столь сложное понятие как человек, оно теряет способность быть практически применимым (например, понятие прав человека в конституциях различных стран и практика Европейского суда по правам человека абсолютно импотентна по отношению к процессам структурирования социальной реальности на основе внутриконтинентального права).

Можно ли сказать, что степень бытия права зависит от того, насколько оно является достоверной формой познания той действительности, бытием в возможности которой оно (право) является? На первый взгляд это всего лишь схоластика, но если рассматривать явление права не с точки зрения усеченности современности, а в перспективе развития в прошлом и настоящем, то следует отметить, что право это единственно достоверное основание для бытия социума.

Как творческий человек отражает свое бытие, желаемое бытие в области своих творческих аффектов, так и общество фиксирует свое бытие в области целевого назначения в праве.

Она связана с тем, что только именно в последние триста лет появились концепции права, с уровнем форм выражения и закрепления бытия в возможности, наблюдается так же и рост числа субъектов, высказывающих свое мнение по определенному кругу вопросов, область права не исключение и, поэтому понимание права в том виде в каком оно было ранее ( как область тождества закона и действительного в силу того, что законы принимались и исполнялись не десятилетиями, а столетиями, особенно это касается Европы, не говоря уже о Востоке).

Соответственно, бытие в возможности определения права на сегодняшний момент настолько пестро и настолько противоречиво, что, употребляя это слово, вполне рискуешь быть милым всем и тем и этим, но при этом ровным счетом ничего не сказать и не снять никаких противоречий. Но, если претендуешь на то, чтобы тебя слышали через завесу времени, необходимо ориентироваться на вещи универсальные, вынесенные за пределы жизненности суждения, актуальности.

Какой признак права может быть таким образом назван и сформулирован, чтобы его наличие являлось неразделимым с пониманием права и, отсутствие которого являлось бы признаком отсутствия самого права? Казалось бы это государство.

Именно в силу того, что право исходит от государства оно и есть право, нормы не исходящие от государства правом не являются. Но как быть с Кораном, Библией, нормами международного права, правом древних народов против прав императоров, обычным правом и прочее? Наконец, отсутствие внятного понимания того, что есть государство.

Сказать, что право является правом потому, что оно исходит от государства, государственной власти – укусить себя за хвост.

Право как нечто всеобъемлющее в результате деятельности государства, государственного аппарата и жизни людей в условиях единого бытия и с социального пространства, а то, что исходит от государства — понимание права в срезе законодательства? Право как основа бытия закона, закон как часть права, правовой системы?

Замкнутый круг.

Ранее, наоборот закон был доказательством бытия права, судить о законе вне права, и с внеправовой точки зрения- политически выгодная позиция, но бесплодная с методологической точки зрения, по крайней мере, в рамках юридической школы познания современности.

При этом так же не следует забывать о том, что помимо аксеологического содержания, право является основанием для ужаснейших вещей- пыток, убийств, тюрем и прочее. До каких пор можем мы себе позволить думать так? До тех пор, пока это не будет применено к нам, а с современными режимами правления- это вполне скоро может произойти.

Другая точка зрения, что государство является пределом выражения права в действительности, за вычетом личных аффектов власти- ближе к истине. Но так же как задачей любого правосудия по сути является не акт применения власти, а снятие противоречий и формирование бытия в возможности приемлемого для большинства, для выигравшего, так же и для государства задачей видится именно подобие праву в той степени, в какой действительность может быть подобна возможности.

Право и государство как элементы замкнутой парадигмы бытия- это уже ближе к предметности анализа. Гносеологическая функция права в древности проявлялась, как это ни странно в форме судопроизводства, а точнее в форме наказаний.

Странно то, что почти никто из наших методологов современности до сих пор не сравнил кривую роста (уменьшения) деяний, за которые на протяжении истории следовала смертная казнь. Смертная казнь изначально возникла не как кара или месть, а как следствие проигрыша в агоне, именуемом правосудием.

Ранее правосудие было вещью сакральной и те убеждения и взгляды, которые отстаивала сторона в процессе отождествлялись с бытием самого субъекта данных убеждений. Когда они входили в экзистенциальные противоречия с тем, что было в то время основой для бытия ОБВВ, субъекта этих убеждений исключали(казнили).

Так погибал мир, вернее та идея мира, которую носил в себе проигравший процесс. То же можно сказать и в отношении такого понятия как лишение свободы. С этой точки зрения наши сегодняшние тюрьмы с правом свободного доступа к перу и бумаге, почте, смотрятся весьма странно и, пожалуй, имеют для общественного всего лишь одну цель: причинение страданий заключенному.

Вот вам и гуманность. Разумность общественного складывается в результате анализа реализации того бытия в возможности, которое оно в себе воплощает и, именно это сподвигло Гегеля на тезис о том, что все действительное разумно, все разумное — действительно.

Не стоит удивляться предусмотрительности общественного в целом и тупости в частности в лице отдельного представителя, любой современный чиновник как человек смахивает на олигофрена, если не воспроизводит общественное бытие в возможности, не играет в заботу о людях, некоторые правда умудряются и здесь выглядеть приматами.

Такие признаки права как текстуальность и нормированность, публичность и прочее – это простая форма описательности современного законодательства, если следовать данной логике, то 400 лет назад права вообще не существовало.

Последний козырь — опора на аппарат принуждения государства, этакая форма трансформации обязательности норм права – вообще подмена понятий. Право является основанием для публичного насилия, но публичное насилие не является признаком права. То, что убийство и смертная казнь обладают разными значениями для воспринимающего субъекта говорит лишь о том, что ему известны различные формы бытия в возможности.

Для европейца, попадающего в дикие племена Африки, и ритуальное убийство, и акт каннибализма, и бытовая ссора с убийством среди аборигенов – все дикость, а различия формальной причины данных процессов вытесняются самой чудовищностью действия. Вообще же современные правовые теории ни от чего так больше не страдают, как от отсутствия универсализма.

Более того, философское мышление в данной области беспомощно, так как философия это всегда точка зрения и система мировоззрения одного, доступная и понятная многим. Для области права это невозможно, так как сам философ, будучи вплетен в эпоху, обладающую определенными представления о праве и государстве вынужден необходимо сообщать их своему творению. А право это не область априори неизменного с течением времени, право ощутимо меняется, особенно с течением длительного времени.

В итоге философия возможна в области познания права только как метод познания, как то, что может помочь абстрагироваться от области политического, чтобы уже совсем не чувствовать себя проститутами у властьимущих.

Отсутствие целостности в области методологии привело к такому пониманию права, при котором оно является элементом в ряду понятий являющихся самостоятельными предметами познания научного знания- государство, правоотношение, норма права и прочее. Каждое из них, соответственно, в достаточной степени обоснованно и не противоречит целостной картине методологии, но при этом отражает разные стороны целой парадигмы права. Если же попытаться не наводить тень на плетень, а проанализировать право с точки зрения целостной парадигмы бытия, соотнеся это с субъектом восприятия таким образом, чтобы качественность последнего не играла никакой роли в анализе (то есть свести весь анализ в большей степени к математическому алгоритмированию, то мы получим представление наиболее точно отражающее бытие такого явления как право). В противном случае мы еще долго будем пытаться описать и понять право через результаты его действия, например, такое понятие как справедливость. К слову сказать, сущность понятия справедливости наиболее приближено к праву как форме познания. Человек познающий, пытающийся представить себе социальную реальность через норму права в какой бы форме она ни была донесена до него формирует свое личное убеждение, убежденность по поводу чего — либо ( чувство и представление того как должно быть), сталкиваясь же с самой действительностью он оценивает ее с точки зрения своего ожидания, своего бытия в возможности, с своей формы познания и, если обнаруживает достаточную встречность и подобие приходит к мысли о справедливости, если же нет – о не справедливости. Вот таким простым образом формируется естественное право. Дело в том, что право как закон никогда не совпадает с правом, бытие в возможности которого находится за пределами сознания правоприменителей, правителей и профессиональных юристов. Последние уделяют этому значительно больше времени и сил. Соответственно, процессы качественного изменения бытия в возможности, вопросы значения совершено по разному трансформируются и циркулируют. И здесь уместна аналогия с теорией относительности, где вместо заданных пространства и времени имеет место быть БВВ и область действительного. Доходит до того, что даже слова одного и того же языка имеют различное значение. Задача права, в случае, если на его основе желают воспроизводить справедливость — учитывать в самое себя и полярность и противостояние, то есть принимать за противоречие собственную изолированность, учитывая вариант противостояния субъектов, не включенных в него, руководствующихся простыми алгоритмами снятия социальных противоречий (обычно это называется нормами морали и нравственности). Не понимание этого государственной властью в целом приводит к тому, что сегодня у таких элементом, как коррупционеры и пиарщики достаточно много работы. Но все это меры косметического характера, они не решает вопрос по существу.

Право можно расценивать как целостную парадигму бытия только с точки зрения процесса его структурирования и только по факту сегодняшнего анализа источника права. Если ранее это было невозможно, так как право приписывалось Богу и, соответственно, данное понятие с достаточной эффективностью снимало все противоречия в области генезиса права, то сегодня мы вынуждены признать, что право может быть предметом самостоятельного анализа как замкнутая парадигма бытия.

Данный факт недостаток современности.

Если ранее Бог как существующее, но недоступное познанию унифицировал в самое себя все человеческое, всю ту слабость и все те страхи, которые каждый испытывает в достаточной степени унифицировано (такова природа толпы, любви, инстинктов отцовства и материнства, такова природа наших страхов), то привязка права к воли людей лишает право возможности быть подобным тому в человеке, что составляет основу подобия людей вообще.

Право начинает воздействовать на сознание, оно становится модулируемым, оно представляется доступным для использования. Но в то же время человеку всегда свойственно искать опоры вне себя, в том, что вынесено за его пределы в том, что составляет неизменность, ибо каждый из нас продукт своего забывания о конечности своего существования, каждый из нас сумма форм защиты перед неизбежным – смертью.

В итоге этот же механизм и переносится на правопонимание, мы становимся склонны видеть в праве не предельность значения, а основу для достижения определенных вещей, вынесенных за пределы права.

Этот же фактор отсутствия снятия экзистенциальных противоречий формирует представление о вторичной реальности о том, что есть область законности и область над законом, вне закона. Все это позволяет развиваться таким формам организации социальной материи как организованная преступность (параллельная праву форма организации социума), двойные стандарты государственных органов (политика, активная форма управления спецслужб, использующих основы мифологического мышления общества).

В итоге право в форме закона вообще перестает быть ценным, становится неэффективным. Это вызывает недовольство. Прибавить к этому комичные формы заимствования правовых техник в условиях современного медиапространства и тот правовой лабиринт, который мы имеем сегодня, станет нам более понятен. Когда право перестает быть сокровенным и сакрализированным, оно должно взять на вооружение нечто, позволяющее компенсировать потерю Бога.

Но в любом случае и в области отсутствия Бога право сохраняет черты доступные людологическому анализу. Источником целевой причины права как замкнутой парадигмы бытия выступает сознание специальных субъектов (членов законодательного органа власти). Здесь же выступают на передний план современные аномалии организации власти (институты народовластия, самоуправления и прочее), представляется, что их формальная сторона бытия (формальная причина) сегодня не проработана и поэтому им следует отказать в праве на существование, это пародия власти (субъекту, не обладающему глубокими познаниями в области конституционного права вообще не представляется возможным различить орган местного самоуправления и орган власти, к тому же смежность функций по организации общественного правопорядка и прочему свидетельствует о надуманной изолированности органов местного самоуправления от понятия государственного органа). Члены законодательного органа – прежде всего люди.

Им присвоено специальное значение- субъектов движущей причины в парадигме «Право», но в целом на сегодня игровых и прочих элементов недостаточно, чтобы выключить их из сферы человеческого, законы пишут прежде всего люди. Они влекомы страстями, страхами, болезнями и всем прочим, сопутствующим человеку. Смехотворно короткий срок их пребывания у власти делает их существование в таком качестве суетным и бесплодным. Игровые элементы сведены к регламенту и открытому противостоянию идей.

Предполагается, что уровень их сознания вкупе с коллективным началом в работе позволит отразить то бытие в возможности, которое и составляет целевую причину в явлении, где само право выступает всего лишь бытием в возможности.

Отсутствие анализа формообразования социальной материи сегодня привели к тому, что единственной формой работы данных людей становится формирование текста закона, объективирование бытия в возможности, которое затем становится законом. Предполагается, что закон, принятый подобным образом отражает бытие в возможности той или иной области действительного, а, следовательно, способен управлять ею, изменять ее посредством изменения самое себя. Общая схема выглядит следующим образом.

Целевая причина — сознание субъектов и прочих (помощники, советчики и так далее), движущая – статусность, мандат, формальная – законодательный процесс (дебаты, обсуждения, чтения, голосование, консультации и прочее) и, наконец, материальная – закон в виде текста, принятого большинством. Игровое поле представлено временем и пространством в сфере государственной власти с соответствующей атрибутикой.

О ничтожности подобного процесса свидетельствует сама система разделения властей, а точнее система «сдержек и противовесов», а именно разделение законодательных органов на верхние и нижние палаты парламента, право вето главы государства, законодательные инициативы и прочее. Иными словами, даже говорить о том, что на сегодняшний момент существует какой- то субъект, полностью отвечающий за формирование закона – не приходится, все это дело рук коллективности, безликости и, соответственно, безответственности.

Как следствие сегодня законодательство носит ретроспективный характер, общество утратило возможность прогнозировать свое будущее в своей деятельности посредством органов государственной власти.

Слишком рано человеку приписали цивилизованность. Наша задача всего лишь удержаться в рамках того порядка, который позволяет прожить жизнь без катастроф и откровенных форм массового насилия, чем меньше эта задача стоит перед нами, чем больше мы предполагаем спокойствие в социуме, тем опаснее якобы незапланированные проявления человеческой натуры (жестокость, изменение мира обитания, появление сильнейшего).

История 20, 21 века успешно доказала это. Право всегда должно было сохранять, а не создавать ценности, право всегда было формой охраны уже достигнутого и наработанного, а не основой структурирования нового. Вторгаться в мир этого механизма, даже не представляя себе до конца как он функционирует — самоубийство, а уж быть при этом увлеченным романтиком каких – то призрачных понятий ( свобода, равенство, братство)- верх идиотизма.

В этом отношении Западный путь развития уже давно обречен.

Порочность закона отражается на всем, на состоянии преступности, на уровне культурного развития, на вере личности в свои силы, на социальной инфраструктуре. Но мало кто это видит и понимает за пеленой суеты современности. Шутка ли, сегодня закон не может быть информационным источником для того, чтобы определить как себя вести, что необходимо делать, а от чего стоит воздержаться. Цикл актуальности закона сегодня 10- 15 лет.

Это смехотворно мало для жизни человека, для социума это — вспышка. Право перестало быть формой познания реальности для всех. Следовало бы говорить о том, что право как форма познания должно быть универсально, четко, понятно, отчетливо, приемлемо и доступно, долговременно, легко верифицируемо в области чувственного… вместо этого следует отметить, что оно перестало быть формой познания реальности как таковое, утратило эти свойства. И если есть область, которая может быть хорошо детализирована и опосредована правом с технической точки зрения, то в общем ключе развития это выглядит как аномалия и отвергается современностью. Те, кто наиболее приближен к правовой области (государственные служащие) активно используют то, что предоставлено правом и обогащаются в мире современного медиатизированного социума, недавние примеры тому блестящее подтверждение.

Иными словами, современные демократии не способны не только к организации социума и структурированию социальной материи, но даже к простому воспроизводству технически совершенного законодательства. В этом отношении существование целостной парадигмы «Право» ближе к вещи в себе. Но есть, конечно, другой путь – сделать всех участниками законотворческого процесса (правда, он был пройден в древнегреческих полисах и там характеризовался малым количеством участником процесса).

Вырождению властных функций общества сопутствует символизм и ритуальность, когда первейшей задачей видится не структурирование внутреннего содержания бытия в возможности неперсонифицированного круга лиц, а именно символизация внешнего значения какой – либо области в перцепции неперсонифицированного круга лиц (таковы современные выборы, к примеру). Но это больше аномалия современности, вызванная к жизни неверной методологией прошлых столетий.

Познание истории, определение личного прошлого через призму господствующих «Общественных взглядов», есть форма познания, отвечающая именно общественному БВВ настоящего по отношению к познающему субъекту. Исследование построенное таким образом не может претендовать на объективность, то есть на такую форму результата познания, при котором данное содержание охватывает всю сущность возможности случайно чувственного.

Действительное познание истории, то познание прошлого, которое является истиной уже потому, что его невозможно перепроверить лишь только благодаря тому, что сама верификация будет происходить в формах метода познания, которым воспринимаемое знание и получено.

Действительное знание как нож, раскаленный нож в масле настоящего, в том, что еще не есть форма, а всего лишь масло настоящего, легкая закуска для будущего опьянения историей (построение истории).

Именно таким образом можно познавать действительное во времени. Необходимо раз и навсегда развеять миф о том, что общественное в лице социальных институтов, государственных институтов страдает хоть в какой – то степени гуманизмом в отношении личности, всего того в человеке, что есть суть его неповторимости и индивидуальности. Это не соответствует и не может соответствовать действительному положению вещей.

Человек интересен и охраняемым носителями ОБВВ только в той части, в какой он является структурообразующим элементом общественных парадигм бытия в возможности.

До этой черты человек как вид, как биологически живая форма жизни, мыслящая и способная формировать личное, отличительное БВВ, никому не интересен и никому не нужен.

Рабство зарождалось не как сознательное угнетение одного индивидуума другим, основанное на организованном насилии – это слишком трудоемко для рабовладельца, попытайтесь завести себе раба и вы это поймете.

Рабство возникло как следствие перемещения одного человека в поле другого, при этом в данном поле другого он не мог не только воспроизводить какое – либо бытие в возможности, но даже реализовать свое собственное.

Именно поэтому его воспринимали как вещь в эпоху отсутствия универсальности знания и возможности вновь реализоваться в окружающей среде. Его бытие было лишено целесообразности, ибо он не мог быть движущей причиной в ряду любой парадигмы, связанной с самостоятельной (самостоятельно осознанной) реализацией БВВ.

Это одинаково нормально воспринималось, как рабовладельцем, так и рабом. Раб становился предметной стороной энтелехии в неограниченном круге парадигм.

В то время ОБВВ слишком сильно зависело от свойственности человека, того или иного типа людей. С ростом цивилизованности, с ростом представлений и конкретных технологий, которые заменяли динамическое участие человека как необходимого элемента, росла ценность человека вообще как структурного элемента любой парадигмы.

Если раньше человека можно было лишить пальцев, языка, речи и прочее и это не влекло для общественных институтов существенного урона потому, что сам субъект не обладал никакими способностями по письму, участию в исполнении сложной функции, где от него зависит качественное состояние другого, то с ростом технологий каждый уже мог быть включен в сложнейшую систему, и нанести урон ему- значит нанести урон системе.

И здесь появляются запреты телесных наказаний, увечья, запрет на лишение жизни. Ибо навык каждого в отдельности здесь уже ничто, в современном мире никто не выживет без общественного, но в общей системе парадигм он неоценим, ибо равен всем. Чем больше возрастает способность отдельного человека участвовать в общих алгоритмах реализации общественного бытия в возможности, тем ценнее становится его жизнь.

Тем сильнее общественное конституирует отдельного человека, заставляя его быть рабом идеи, принадлежащей ОБВВ (свобода, законность, успешность, собственная воля и так далее).

4. О воле как о том, что ликвидирует разницу между образами, один из которых имеет наличное бытие, непосредственно связанное с восприятием индивидуума, а другой остается внечувственным бытием (БВВ), позволительно говорить только в сфере причастности к общественному.

В сфере лично- индивидуального бытие воли невозможно, есть только то, что позволяет переводить личные образы, лично сущностное содержание человека в действительное посредством инструментов, принадлежащих, возможно, области общественного (холсты, краски, деньги, значимость символики для писателя и прочее, единственно философия сохраняет отстраненность от общественного инструментария, апеллируя к области значения мысли, Сократ первым понял это и перестал выходить за рамки бытия самой мысли, ее внешнего звучания — беседы). Для стороннего наблюдателя, конечно, можно выделить стремление перевода возможного в действительное как основной критерий оценки воли.

Наилучшее из определений состояния гражданской свободы может выглядеть следующим образом.

Гражданская свобода в сфере государственного это такое состояние равновесия материальных благ в обществе, при котором любая деятельность индивидуума, не нарушающая норм- предписаний права, вознаграждается государством в такой степени, что разница материального положения n -го количества индивидуумов может быть тождественна в своем различии к финансам государства в целом, но при этом бюджет каждого в отдельности позволяет не прибегать ( в пассивной или активной форме) к государственным трансфертам в какой бы то ни было форме.

Свобода здесь как состояние находит свое выражение в форме деятельности, которая по своему содержанию безусловно ценна для субъекта деятельности, безусловно возмездна для него вне зависимости от ее ценности для нужд и потребностей государства.

Для того, чтобы такая ситуация имела место в действительности необходимо либо, чтобы все возможные формы деятельности были востребованы государством в своей совокупности (только тогда возможно полное благополучие в частном вопросе — ведь есть заинтересованность в общем), но это неизбежно бы сталкивалось с тем, что каждая отдельная форма деятельности сущностью по отношению ко всем имела лишь условия для бытия всех ( при том, что все не есть основание для бытия каждой в отдельности, при такой ситуации сам выбор лица, осуществляющего деятельность трансформируется в интерес денежного характера, а сама деятельность соответственно не есть условие бытия всех прочих, включая и самое себя, а лишь средство для достижения цели — вознаграждения ); то есть необходимо отсутствие вознаграждения за деятельность, вознаграждением должна быть сама деятельность (это и стали делать в СССР).

Такая ситуация невозможна применительно к таким целостным масштабным образованиям как государство. Или же необходимо сформировать такие условия, в которых государство было бы настолько автономно по отношению к субъектам общества ( условие безразличия) и настолько платежеспособно, что позволило себе отдавать, не получая ничего взамен, а это опять невозможно.

Таким образом, свобода невозможна. Материя необходимо понимается вне формы, ибо, пребывая неизбежно в форму, она утрачивает характеристику материи как универсума и передает лишь атрибутивность формы. Если материя может существовать относительно единичности, то любая форма существует благодаря своей множественности. Формообразование это то благодаря чему то, что носило название материи осуществляется в действительность, приобретая характер представления того или иного рода. Иными словами корреспондирование значения, которое структурируется (возможно, по заданной повторяемой схеме) и есть формообразование и есть игра. Привязка чувственно воспринимаемого к вербальной схеме восприятия (причем здесь БВВ реализуется в каждом из отдельных субъектов, но необходимо может быть заимствовано из разных источников, которые должны быть унифицированы относительно всех 4-х причин бытия).

Если принять во внимание понятие сосуществования именно так, как его понимает А. Шопенгауэр, то неизменно встает вопрос о людологическом понимании единобытия Единобытие это наличие в одном пространстве 2-х игр, совпадающих по своей структуре таким образом, что это совпадение порождает единое восприятие времени через периодичность восприятия целевой причины. Соответственно, материальная, формальная и движущая причины не учитываются как основополагающие при корреспондировании значения и понимаются как результат формирования целевой. Когда корреспондированное субъектом значение идентично воспринимаемому другим субъектом и эта ситуация задана во времени и пространстве вышеописанным образом, возникает представление о существовании предмета вне зависимости от представления о нем, а, следовательно, структурирующая и формообразующая заданные воспринимаются как средства, а не причины, детерминирующие сам предмет.

Напомним, что мир человека (отдельно взятого человека) это всегда мир чувственного, в данном случае, когда налицо подобие и встречности реакций при унифицированной структуре игр, мы имеем дело с синкретичным взаимодействием чувственного и внечувственного, где внечувственное изначально предшествует БВД, но при наличии энтелехии (т.е. перемене мест времени по отношению к первичной реализации) воспринимается не как предыдущее, а как последующее (ибо меняется качественность, вместо множественности противоречий, которые и осознавались как противоречия налицо образ сформированной реальности несмотря на то, что этот образ ранее был одним из противоречий).

При такой ситуации возникает понимание бытия предмета, а не способа его формообразования (хотя без восприятия через способ формообразования, который избавляется при вторичной реализации от функции способа и становится уже непосредственно методом, формой), и здесь достоверность бытия приписывается всему чувственно — воспринимаемому и поститулируется как актуально сущее, только чувственно- воспринимаемое.

Это вполне естественно, так как конечным результатом перехода является именно чувственно воспринимаемое, любая рефлексия в рамках БВВ –БВВ чужда человеческому. В этом ловушка человеческого и не понимание этого- причина многих неудач множества достойнейших учений философии. Как возможно корреспондирование значения на расстоянии? Только посредством игровых форм (язык, атрибутика, телевидение и пр.), когда БВВ покидает пределы места и субъекта можно говорить о том, что создается предпосылка общества. Это благодаря общественному БВВ может иметь место ситуация действительной встречности. Государство возникает не как порождение излишка, а как институт, гарантирующий приемлемость встречности и подобия целевых причин вне времени и вне определенного расстояния участникам определенных игр.

Там, где расстояние препятствует непосредственной встречности и подобия возникает государство, конституирующее целевые причины в форме права, и обеспечивающее преемственность во встречности и подобии.

Нежелание признавать в праве прежде всего функциональность формы познания, понимание того, что право в своей целевой причине и есть единственно форма познания при условии действующего субъекта познания, связано прежде всего с властностью. Власть никогда в лице своих представителей не признает свой подчиненный характер, свое зависимое значение от содержательности своего существования. Власть всегда пытается приравнять свое бытие к результату бытия своей воли и исключительности. Именно поэтому к власти допускать следовало бы только мудрейшего ( со времен Платона мало, что изменилось).

В своей сущности право легко определяемо и управляемо как область действительного. Право по своей сущности является бытием в возможности для парадигмы действительности, которая изначально лишена человека, конкретного человека как противопоставления общественному. Общество как возможность бытия личности в части персонификации личности общественным БВВ противопоставлено человеку как индивидуальности, человеку как отдельно взятому миру, универсуму.

Право есть форма синтеза данных противоречий, которые необходимо обнаруживали свое существование в области единого пространства и временной осознанности. Право как мера общественного в той степени, в какой общество мера индивидуальности. Все глубоко личное (понимаемое как личное) носит общественный характер, например, конституированные в законодательных актах гражданские права и свободы, и наоборот все, что в области сознания определяется как общественное является глубоко личным, личным достижением. Изобретения, язык, все достижения которые так пользуемы современностью придуманы конкретными людьми, превзошедшими в себе то, что они считали личным ( то есть общественное, поэтому гордыня- грех), это и философы, благодаря которым мы теперь математически выстраиваем формулы и логики, и Христос и многие другие. Наконец, это французские просветители, придумавшие современность государственного устройства, И. Кант с его шуткой правового государства…

Для того, чтобы любая идея была отражением мира она должна пройти свою очистку реализацией в действительности, она должна быть выстрадана чувственным. Право всегда было результатом множественности конфликтов, оно было следствием моря трупов и тысяч убийств во имя идей. Устоявшиеся формы реагирования на те или иные раздражители, формы посягательства привели к необходимости сохранения их и передачи, как в ракурсе пространства и времени, так и в рамках соподобия тех, кто подобен и встречен тебе, тех, кто не безразличен тебе.

Личная воля одного, все разрушающая и неизменно уничтожающая алгоритмы поведения, ставшие общественными, должна была канонизироваться в праве, оно стало волнорезом индивидуального, доподлинно личного. Таково право древних народов. Оно несло в себе и воспитательную функцию. Закон не запрещал того, что запрещала сама природа, но он и не выводил человека за грани его возможности. Право, прежде всего, рождается как информационный источник о наказании, оно дает возможность познать реальность будущего при наступлении определенных условий. Изначально оно форма познания возможной реальности.

Ибо криминализация ранее не была связана законом. Свойствами парадигмы, в которой право является целевой причиной является именно то, что в результате реализации данной парадигмы, как в общем, так и в каждом конкретном случае, снимается противоречие между областью личного и общественного. В том же случае, когда данное противоречие отсутствует, право еще раз закрепляет то положение вещей, которое можно было бы в первом приближении назвать формой действительного, в котором сняты данные противоречия.

Совет, который можно было бы дать современности – не включать в право формальные аспекты реализации той или иной нормы. Право должно отражать сущность реальности, равно как и реальность должна соответствовать праву в той области, в какой право предназначено для данной реальности.

В парадигме реализации право выступает как целевая причина, содержащая в себе свойства самого перехода, представление о параметрах конечной материальной причины, систему снятия противоречий.

Такие понятие как правоотношение, государство, права и обязанности участников правоотношений и прочие фантомы, укладываются в трафарет парадигмы. Так, содержание БВВ закона есть целевая причина парадигмы, при этом сам закон есть предметная сторона энтелехии общей парадигмы «Право», где последнее является материальной причиной, процесс реализации в той степени детализирует целевую причину в формальной, и в том виде реализовывает ее в действительное, в какой он является игровым и в какой степени в нем присутствует алеантность.

Бытие субъектов (их права и обязанности, их маски) должны быть в достаточной степени детализированы, это суть движущей причины, им должны быть присущи атрибуты, а само действо расписано во времени и пространстве определенным образом. Наконец, материальная причина, которая полностью помещена в область значения характеризуется тем, что полученное значение в форме соответствия идеального реальному не вызывает противоречия, как минимум у участников реализации, у тех, кто был в движущей причине в качестве актора, то есть тех, кто имел форму заимствования БВВ из области целевой причины. В противном случае, мы можем говорить об акте применения власти, либо опять же о недоброкачественности целевой причины (закона). Здесь есть одна тонкость.

Право объективно. Оно всегда будет составлять целевую причину в отношении к той или иной форме действительного, вот насколько она будет сопоставлена и представлена в законе это вопрос. Но есть случаи, когда парадигма, в которой существует право не имеет никакого отношения к закону, это известные случаи мести, терроризма, убийства на основе религиозных форм существования, коррупции, изменения государственного устройства (революция) и прочее.

Задача мудрого правителя в том, чтобы за гранью закона не осталось никакого права, только тогда можно говорить о власти как о зеркальности энтелехии. Пока закон и право не совпадают, области законной действительности будет противостоять не менее мощная область правовой действительности… и в условиях современного это трудно, но надо понять, что это неизбежно приведет к краху законного в ближайшем времени жизни общественного (400-500 лет).

Изменить объективные законы структурирования и жизни социальной материи невозможно, поэтому до тех пор, пока мы не будем стремиться к преемственности в области права как закона, пока не будем заботиться о том, чтобы все действительное, созданное на основе закона могло быть понято до деталей через право- нас ждут катастрофы и разочарования. А ведь это только первый шаг к тому, чтобы было с чем сесть за стол переговоров с Историей! В том случае, если закон отражает действительное и позволяет воспроизводить его с достаточной степенью автоматизма, появляется возможность управления социумом. Оно не превращается в тяжелейший труд по преодолению препятствий, оно становится имманентностью процесса реализации, власть становится элементом движущей причины парадигмы, и тогда только можно говорить о равенстве возможностей власти и народа, включенных в единый процесс реализации.

Понимание того, что имманентностью и сущностью права, в какой бы форме оно себя не обретало, является именно обеспечение познания реальности, возможность управления ею относительное самое себя, делает право эффективным оружием в руках каждого человека.

Надо уметь заставлять оживать правовые нормы, даже если они выражены в законах, которые никто не соблюдает.

Право обладает огромной силой, оно есть то, благодаря чему человек может подчинить себе общественное и всех слуг Левиафана, надо не бояться уметь познавать и творить этот мир.

В системе, в которой право более или менее в форме закона способно выступать формой познания это дает преимущество активной личности по структурированию социальных алгоритмов, ведущих к Верховной власти.

5. В заключение отметим, что гносеологическая теория права обладает одним несомненным преимуществом. Она дает четкий критерий экзистенции права – сознание человека. Именно благодаря сознанию (собственному бытию в возможности личности) возможно определять не только вопросы экзистенциального порядка (мыслю следовательно существую, в данном случае мыслится, понимается – значит существует), но и определить так же насколько право существует в актуально сущем. При этом следует отметить, что там, где закон не соблюдается, как правило, он не выражает права, а, следовательно, является внеправовым. Нельзя обеспечить соблюдение закона, который не является формой познания реальности.

Если есть соответствие закона в области действительного, он является формой познания и если в нем, что – то написано и это будет в реальности в том виде в каком это написано- то мы имеем дело с законом, отражающим право, вопрос какое право, это уже вопрос качественного, вторичного плана.

Данная теория так же позволяет во многом достаточно легко классифицировать и типологизировать режимы государств, снимая языковой барьер в области международного права, мир значения не знает языка, последний всего лишь метод по корреспондированию бытия в возможности, которое может быть совершенно унифицировано в различных точках планеты при полной изоляции последних. При людологическом алгоритмировании вообще можно отказаться от громоздкой конструкции текстуального выражения норм закона.

Везде, где мы пытаемся познавать область пограничного между индивидуальностью в высшем ее проявлении и общественным, мы сталкиваемся с правом, задача будущего в том, чтобы там был еще и закон. Слишком многие погибли из – за его отсутствия, еще больше погибнет за него…



1. Фактически здесь парадигму права мы рассматриваем с точки зрения акцента целевой причины, сводя понимание сущности явления к идеальному содержанию.


2. Здесь понимание права в противопоставлении государству вообще сведено единственно к целевой причине, при том условии, что мы рассматриваем целостную парадигму, в которой право сведено в сущностном выражении безусловно к целевой причине. При этом не следует забывать, что в каждой парадигме с точки зрения стороннего наблюдателя каждая причина в которой право сведено в сущностном выражении безусловно к целевой причине.к целевой причине, при томность уточнить фактол является обособленной формой существования, и при изъятии игрового начала целостной парадигмы может составлять обособленную парадигму.


3. Мы уже не говорим о том, что для некоторых областей право является единственной формой, благодаря которой идеальное и реальное совпадают в полной мере на основе мифологического признака — существует только то, что названо. А именно в уголовном праве существует общеизвестный принцип nullumcrimensinelege. Наконец такое понятие как справедливость обретает свою конкретику именно в рамках закона. Иногда бытие человека познаваемо только лишь на основе закона, если этот человек осужденный, подсудимый, обвиняемый и т.д..


4. К слову сказать, этот недостаток был развит в достоинство современной ТГП( учение о правовой норме как идеальном объекте в противопоставлении позитивизма, нормы закона ). Мы похожи на дикарей, целью обучения которых является не научить изменять и понимать, а разбираться в дебрях уже созданных заблуждений и фикций сознания. Необходимо понимать, что познание возможно только в активной форме преобразования.


5. Хотя именно эти явления и стали причиной появления понимания права, предназначения права как формы познания действительности, а не инструмента изменения социальной реальности как учили нас последние триста лет. Именно тот факт, что мы забываем о том, что с помощью права мы в первую очередь должны ориентироваться и познавать мир социума, создал необходимость доказывания этого факта. Право с практической точки зрения – система организации социума (парадигма), персонификация в которой и участие в которой (соблюдение или использование) помогает выжить члену данного социума- человеку. А для этого право не должно быть «вещью в себе».

6. Таков был, например, принцип талиона. Преступление не понималось как табу, оно расценивалось как форма поведения, условие реализации нормы права. Это сегодня государство присвоило себе право мстить и черт знает во что превратило его.