«Юмор истории, или к вопросу обоснованности приговора Сократа»

Являясь юристом по образованию, я через многие годы перечитал диалог Платона «Апология Сократа». Проанализировав то, как проходил процесс, я понял, что живи Сократ в наши дни и веди он себя так же на нашем судебном заседании – результат был бы тот же. При этом следует отметить, что сопоставимость обвинения, предъявленного Сократу, сопоставима сегодня с обвинением в терроризме, подрывом основ конституционного строя и прочее.

  Далее в вольной форме предлагаю свои соображения по вопросам провальной тактики защиты Сократа (ссылки на текст даны в классической нумерологии текста).

Первое, что бросается в глаза, размытость предъявленного обвинения: Сократ защищался от обвинения, которое не содержало указание на время и место свершения преступления. Обвиняли человека в целостности, и это было для того времени достаточно типично. Так Сократ говорит: «меня многие обвиняли перед вами и раньше, но все – таки ничего истинного они не сказали» ( 313), далее: «дело обстоит так – я теперь впервые привлечен к суду».

Сократ понимает разницу между словом произнесенным просто в обстановке не – официальной и официальной, он уже готов к этому, но не находит необходимой линии защиты и в этом главная его ошибка — «я защищаюсь теми же словами, которыми привык говорить и на площади у меняльных лавок, где многие из вас слыхали меня и в других местах, но не удивляйтесь и не поднимайте из-за этого шума».

Далее, следует еще одна ошибка: по жалобе Мелета Сократ опровергает представления толпы о самом себе в рамках своего мнения о том, что о нем думает толпа, фактически сопоставляет свое бытие в возможности о толпе через понимание самое себя для данной толпы, объективному мнению толпы, так как суд того рода являл собой именно реализацию общего коллективного в рамках «здесь и сейчас» в отношении конкретики обвинения.

Т.о. налицо следующая парадигма — общественное бытие в возможности, что Сократ называет «клевета, которая уже много времени держится среди вас»(314) персонифицируется в доводах жалобы Мелета. Сократ же противопоставляет свое умение убеждать, индивидуально — персонифицированное сознание человека (маевтика Сократа), обезличенному четко структурированному общественному мнению, которое лишено конкретного носителя, а потому глухо к доводам самого Сократа.

Далее мы находим любопытные свидетельства именно мифологического уровня отношения к божественности, Сократ первым вскрывает механизм образования познания божественного, он называет себя представителем бога (321), ссылаясь на то, что его искусство и его занятие- есть доказательство того, что ни одна мудрость не является мудростью в рамках человеческого сознания, является примером правоты бога. Далее Сократ, пропуская все необходимые логические связи, говорит о том, что он является представителем и носителем в рамках общественного бытия в возможности данного искусства «кроме того, следующие за мной….

Часто подражают мне сами, принимаясь пытать других… от этого те, кого они испытывают сердятся не на самих себя, а на меня»(321). Сократ делает еще одну ошибку в защите, он дает оценочно – доказанное суждение при неясных фактических посылках — логически нельзя устанавливать истину и ложность, если нет унифицированных постоянных в рассуждении.

Это сейчас нам кажется, данное высказывание ясным как день, но давайте не забывать, что в то время не было еще Аристотеля и тем более не было уверенности в том, что язык и речь вообще подчиняются законам логики. Сократ же делает именно оценочное суждение, при этом, абсолютно не заботясь о его доказанности — «О мужи афиняне, правда, как она есть, и говорю я вам без утайки, не умалчивая ни о важном, ни о пустяках», и далее: «и когда бы вы ни стали исследовать это дело, теперь или потом, всегда вы найдете, что это так».

Таким образом, отсутствие конкретики, большое количество умозаключений открытых и ясных в своих выводах только одному Сократу делают его речь малопонятной и более того, — не сопоставленной обвинению, так как Сократ опирается на свой личный опыт и, соответственно, исходит из того, что для него является очевидным, но что не является очевидным для тех, кто не был связан с его жизнью (все по Шопенгауэру — невозможно увидеть глаз без чего – либо отражающего).

Таким образом, Сократ пытается оправдаться за всю свою жизнь, а его жизнь это жизнь истины в нем, в то время как предъявляют ему обвинение в том, что он даже не понимает и не осознает как противоправное деяние (о наличии умысла здесь вообще говорить не приходится). В этом, собственно, одна из важнейших функций присутствия защитника — видеть то, что не может увидеть сам подзащитный.

Далее еще одна ошибка: вместо последовательного критического анализа предъявленного обвинения — а именно разложение молодежи вкупе с дурной славой, Сократ, этот великий мастер переворота любого понятия, избирает самую примитивную тактику- нападение на Мелета и обвинение Мелета: «Мелет говорит, что я преступаю закон, развращая молодых людей, а я, о мужи афиняне, утверждаю, что преступает закон Мелет, потому что он шутит важными вещами и легкомысленно призывает людей на суд, делая вид, что он заботится и печалится о вещах, до которых ему никогда не было никакого дела; а что оно так, я постараюсь показать вам это» (323). Помимо стратегии здесь ошибочна так же тактика.

Во – первых, суд не над Мелетом, во –вторых, Сократ переводит на личностное, то есть автоматически доказывает толпе то, что только, что опровергал в части объяснения мотивов почему на него злятся горожане, когда он испытует их на предмет знания истины, в –третьих, он пытается поставить в вину Мелету то, что уже легимитизировано самим действием, в которое вовлечен Сократ (суд), тем самым он в лице Мелета, который и выдвинул обвинение, отчеканил общественное бытие в возможности Сократа, обвиняя всех собравшихся, всех тех, к кому он обращается.

Полагаю, что логика Аристотеля наверняка была шуткой и местью за смерть Сократа, но кто думал, что человечество так разрастется, данная месть будет иметь столь обширные последствия? Далее Сократ совершает совершенно безумные поступки: Любопытно, будет обратить внимание читателя на одну процессуальную особенность судебного разбирательства, не изменившуюся до сих пор: в разговоре с Мелетом Сократ упоминает: «Отвечай, добрейший, ведь и закон повелевает отвечать»(325). Речь идет об институте допроса, а именно о том, что свидетель, потерпевший (заявитель) не вправе отказаться от дачи показаний.

Далее прекрасно очерчено — Сократ знает законы, но не применяет их, смотрите, как он четко определяет юрисдикцию суда, его предельную компетенцию в отношении умышленных и неумышленных преступлений – «Если же я порчу ненамеренно, то за такие невольные проступки не следует по закону приводить сюда, а следует, обратившись частным образом учить и наставлять" (там же).

Далее, Сократ совершает еще одну ужаснейшую ошибку — понимая что, находится на суде, где мать всему конкретика и игра, он уходит в дебри учености, призывая в свидетели, прежде всего того, кто ему менее всего свидетель — недоступное учение Анаксагора, мало кому известное в те времена и почитаемое древними, как и все остальное по – факту его бытия в виде доступном для прочтения (историческое наследие).

Далее, опять подмена терминов — сопоставление людей и богов в свое оправдание (327)- дела людей и дела богов по факту, если признаешь дела людей, значит, признаешь самих людей, аналогично и в отношении богов. Сократ просто противоречит сам себе. Его образ как человека уничтожающего все старое и ритуально подтвержденное, в особенности его утверждения о том, что он научает, признает новые божественные знамения (328), переходят в пример зависимости индивидуума от понятия справедливости, от представления о надлежащем поведении, которое он примеривает именно на себя, оправдываясь за отсутствие у себя страха смерти, — а именно — пример сына Фетиды. То есть опять же сопоставляет себя с тем, чему он есть полная противоположность.

Далее, опять подкрепляет свои утверждения своими жизненными примерами, при этом сначала ссылается на социум, затем на то, что его «поставил сам бог, для того чтобы, думаю, чтобы мне жить занимаясь философией испытывать самого себя и других»(320). Таким образом, все больше озлобляет толпу. Далее Сократ отнимает у Народного собрания и вообще у всего суда само наказание, убедительно доказывая, что пока есть человек нет смерти, когда есть смерть, нет человека, а, следовательно, бояться ее не стоит, но делает это конечно на таком гносеологическом уровне, что мало кто это понимает ( 330- 331).

Затем, полностью лишает суд права выносить обязательные вердикты, то есть нарушает сам принцип обязательности решения суда судебного акта вообще, апеллируя опять же к богу, представителем которого он является – на гипотетическое предположение о том, что его отпустят, не поверив его второму обвинителю Аниту, приказав более не заниматься философией, он отвечает: «а слушаться я буду скорее бога, чем вас», то есть опять противопоставляет себя общественному бытию в возможности в целом и каждому в отдельности, не говоря уже о попрании самого суда.

Далее угрожает собравшимся, тем, за что его судят, а именно каждого пытать на предмет истинности и ложности его жизненных устоев – « так я буду поступать с каждым из вас … но с вами же в особенности, та как вы мне ближе по крови»(332). Интересно, а что было бы, если бы Сократ избрал другую тактику защиты? Лично у меня сложилось впечатление, что Сократ сделал все возможное, для того, чтобы его осудили. Метод в дальнейшем часто используемый пророками, особенно в своем отечестве…

«Сборник людологических сочинений»//Р.П. Чернов-М. 2007г, стр.  335 — 338
ISBN -5-94013-057-8