28. Моральность гениальности.
Суждение обывателя всегда направлено на определение момента моральности того, что есть форма отражения его самого по отношению к тому, что есть не он сам, не его природа, и его представления о морализованности. При этом последнее выступает как форма долженствования того, что должно быть человеком, того, что есть человек. Человек как совокупность результирующей моральности, как то, что есть результат воплощения морали, как то, что и есть мораль в действительности.
Моральность — это всегда четкость соответствия желаемому в действительном, мораль — это всегда воплощение ожидания большинства, заданная в рамках ожиданий одного индивидуума.При этом данная моральность есть форма организации материи в отношении неперсонифицированного круга лиц. Она присуща всем и никому в отдельности, но все готовы констатировать ее собственность в отношении собственно своего духа. При этом следует отметить тот факт, что именно моральность как форма рассуждения является и для личности в отношении корреспондирования отправной точкой для исследования, для того, чтобы определиться в отношении стратегии успеха по донесению своего значения.
Что может быть еще лучше в отношении автоматизированности познания, чем просто удобоваримая формула успеха в отношении понимания твоего личного сквозь моральность как форму автоматизированности восприятия истинности? При этом само понимание истинности для нашего субъекта весьма условно с точки зрения морали и не принадлежит ему в части собственного познания.
Он формообразует истинность и потому не ему судить об истинности своих же высказываний. Они для него вне области бытия истинности значений, они для него основа жизни, его жизни.
Он задыхается в отсутствии какого – либо понимания и в относительности своего познания. Именно поэтому вопросы моральности, как правило, всегда воспринимаются им с точки зрения собственно – моральности, своей моральности и, забывая о своей природе в повседневности чувственного восприятия, он постоянно удивляется в отношении того, что его мораль не приемлема для большинства индивидуумов его окружающих, что она чужда им, не понимается ими.
Мораль как универсальное бытие в возможности находит самое себя в отношении своей качественности в различных формах реализации в течении того или иного дифференцированного промежутка времени. Первичны столкновения с моралью в части близких тебе по роли людей. Именно они те, кто обеспечивал тебе рождение, и те, кто признал тебя в отношении твоих первых проб и ошибок, они начинают реализовывать мораль в отношении тебя в тех или иных первичных формах бытия в действительности.
И поэтому у моральности здесь весьма интересная и весьма сильная позиция, преодоление которой является первичным элементом в войне против моральности. При этом следует отметить, что сам человек в отношениях повседневности может по- прежнему оставаться морализованным животным, это будет продолжаться до тех пор, пока личное бытие в возможности само по себе не станет универсальным и не превратится в универсальность руководства к действию в отношении неопределенного круга вещей, которые необходимы личности для решения неопределенного круга проблем.
Пока же аморальность означает одно – свободу мотивационного основания творческого процесса от моральности, от морализированности. В противном случае мы не можем констатировать подлинно личный момент познания, он будет эмоционально личным, личность будет осознавать самое себя как творца, но на самом деле в части своего сознания она будет обслуживать формы общественного бытия в возможности.
Казалось бы, с точки зрения строгой казуистики формального подхода в отношении истины разницы почти нет никакой, но на самом деле это означает отсутствие тоталитаризма в отношении познания, а это, как мы увидим в дальнейшем, ведет к тому, что личность перестает быть уверенной в отношении гарантированности и целесообразности того, что она делает. Экзистенциальный вопрос бессмертия превращается тогда в вопрос торговли своим значением, порой своей значительностью. Соответственно, рамки циркулирования информации, того, что сегодня принято называть информацией, весьма скоротечны и заземлены на тезаурус того, что есть коллективность и, соответственно, роль индивидуальности в данной коллективности. Итак, первичным в отношении антиморального познания являетсяразрушение ярлыков.
Первичная оценка того, что есть творческое со стороны любого субъекта сторонней перцепции, это вопрос целесообразности и пользы. Он трансформируется в вопрос полезности, в вопрос того, что называемо «добро и зло». И здесь личность должна либо присоединяться к данной конструкции рассуждения, то есть определять для себя, что есть добро, а что есть зло в самое себя, либо должна ограничить самое себя стеной собственного критерия оценки и, соответственно, необходимо так же создание философии собственной жизни. Более того, совершенно очевидным становится следование данной философии в области практического применения когнитивного в самое себя.
Вопрос отказа от морали неизменно трансформируется в вопрос замещения морали, может быть иногда его уместно называть девиацией морали, но и это не совсем верно, так как он во многом является формой сознания нового, в отношении когнитивного нового к старому, при этом новое и старое так же становятся глубоко индивидуальными формами рассуждения, которые измеряются формами личного отрезка времени, формами только одной жизни и, соответственно, могут быть поняты только глубоко индивидуально. При этом именно в области войны с моралью проверятся насколько то, что создано является жизненноспособным в отношении мира.
Весь мир и только твое бытие в возможности избрали твою «душу» полем сражения и именно тебе приходится определять, кто же победит: ты в прошлом, озвученный коллективностью в настоящем или ты в будущем, представленный результатами труда своего прошлого. Иногда данный процесс неоправданно надолго растягивается, иногда имя ему жизнь, но мы не можем констатировать его отсутствие, и по этой причине замалчивать его, он всегда неизменно присутствует на любом жизненном пути.
В дальнейшем за личностью сохраняется способность противоречия озвученным формам коллективного рассуждения, она превращается в некий форпост обороны разума и именно поэтому и именно в данных рамках следует констатировать, что она становится продуктом собственного мышления, собственно переведенного бытия в возможности. При этом аморальность данного продукта удивляет и ее саму по себе. Она есть продукт своего бытия в возможности, но при этом данное бытие в возможности не принадлежит ей и она удивляется самой возможности результата своего познания себе в области морали. Это вполне закономерно, если не считать, что сам творец данной закономерности в начале своего пути совершенно об этом не догадывается. При этом необходимо представлять себе всю чудовищность ситуации, в которую попадает наш субъект познания.
Становление самого знания человека о самом себе, об окружающем мире (именно знания, а не представления) происходит в непрерывной взаимосвязи чувственного и внечувственного. Это означает, что каждая форма идеального, опосредованная миром чувственного воспринимается в единообразии восприятия и, соответственно, она детализируется сознанием в конкретике взаимной связи. Познающий субъект удостоверяется, что его выводы верны на основе чувственного, той или иной детали, которая отлично говорит ему о том, что в действительности он прав в отношении толкования того или иного образа, понятия. Таков механизм общественного познания, такова природа общественного в познании.
Для нашего субъекта все складывается как раз наоборот, он изначально воссоздает общее идеальное, прообраз будущей реальности, воссоздает его из только собственного бытия в возможности и только затем реализует его в действительное посредством того, что бомбардирует сознание себе подобных, своих ли современников. Таким образом, и сама истинность и должность понятий все меняет в нем, истинность служит ему формой реализации собственного бытия в возможности в зависимости от того, насколько тоталитарен он в вопросе данной реализации.
Говорить о возможной преемственности морали и нашего субъекта познания невозможно в принципе. Мораль как форма универсального познания, несущая в себе и форму универсального рассуждения, является объектом уничтожения познания нашего субъекта. И здесь дело даже не в содержании, а именно в форме структурирования истинности и ложности того или иного значения.
Итогом данной формы является то, что возможно, даже против формального согласия с самим собой, человек приходит к тому, что понимает чужеродность морали, понимает всю ее не свойственность самое себя и обнаруживает свою отчужденность данной морали, данному типу рассуждения. В итоге мы обнаруживаем нашего субъекта не только в одиночестве, но и в ситуации возможной общественной опасности. Он именно преступник мысли с точки зрения общественного. И совершенно справедливо было желание отцов инквизиции карать и наказывать нас за наши мысли, ибо они как никто другие понимали пагубность возможного познания нас.
Нам не свойственно здесь рассматривать вопросы криминализации гениальности. Но думается, что в будущем, при формировании такого порядка общественного существования, в котором тождество личного и общественного будет идеальным, гениальность как активнаясбалансированная длительная девиация, станет в действительности объектом искоренения, будем надеяться однако, что этого не случится в порядке уголовного преследования.
Моральность гениальности невозможна, она может быть представлена перцепцией стороннего наблюдателя, может быть производной фантазии биографа, но она никогда не присуща личному моменту в познании, тому моменту, на основе которого двигается человечество, на основе которого существует божественное… Какие формы предлагает нам история в части практики отказа от моральности? Конечно же, совет опять же дан нам в перцепции исторической чувственности.
Монашество философа, его замкнутость и отстраненность миру есть ничто иное, как повседневное уничтожение в себе бытия в возможности, оправданного ценностью и стремлением к реализации общественных стереотипов восприятия реальности, это и есть та самая практическая медитация, которая позволяет найти самое себя в гуще пепла жизни.
Следующим необходимым шагом, как мы уже говорили, является формообразование собственного бытия в возможности, и его корреспондирование. Успешность данного этапа определяет успешность работынашего субъекта познания вообще. И здесь необходимо дать одну рекомендацию в отношении передачи бытия в возможности.
Точно так же как и общественная мораль существует как бытие в возможности в рамках идеальной экзистенциальности, точно так же и собственно – личное бытие в возможности необходимо должно существовать в области идеального, при этом точно так же, как и мораль реализовываясь в повседневности каждую минуту бытия в действительности.
Только когда бытие в возможности универсального характера заземлено на тезаурус форм бытия в действительности в рамках здесь и сейчас, только при том, что их количество всегда равно качественности общего содержания, можно говорить об успехе корреспондирования…
Суждение обывателя всегда направлено на определение момента моральности того, что есть форма отражения его самого по отношению к тому, что есть не он сам, не его природа, и его представления о морализованности. При этом последнее выступает как форма долженствования того, что должно быть человеком, того, что есть человек. Человек как совокупность результирующей моральности, как то, что есть результат воплощения морали, как то, что и есть мораль в действительности.
Моральность — это всегда четкость соответствия желаемому в действительном, мораль — это всегда воплощение ожидания большинства, заданная в рамках ожиданий одного индивидуума.При этом данная моральность есть форма организации материи в отношении неперсонифицированного круга лиц. Она присуща всем и никому в отдельности, но все готовы констатировать ее собственность в отношении собственно своего духа. При этом следует отметить тот факт, что именно моральность как форма рассуждения является и для личности в отношении корреспондирования отправной точкой для исследования, для того, чтобы определиться в отношении стратегии успеха по донесению своего значения.
Что может быть еще лучше в отношении автоматизированности познания, чем просто удобоваримая формула успеха в отношении понимания твоего личного сквозь моральность как форму автоматизированности восприятия истинности? При этом само понимание истинности для нашего субъекта весьма условно с точки зрения морали и не принадлежит ему в части собственного познания.
Он формообразует истинность и потому не ему судить об истинности своих же высказываний. Они для него вне области бытия истинности значений, они для него основа жизни, его жизни.
Он задыхается в отсутствии какого – либо понимания и в относительности своего познания. Именно поэтому вопросы моральности, как правило, всегда воспринимаются им с точки зрения собственно – моральности, своей моральности и, забывая о своей природе в повседневности чувственного восприятия, он постоянно удивляется в отношении того, что его мораль не приемлема для большинства индивидуумов его окружающих, что она чужда им, не понимается ими.
Мораль как универсальное бытие в возможности находит самое себя в отношении своей качественности в различных формах реализации в течении того или иного дифференцированного промежутка времени. Первичны столкновения с моралью в части близких тебе по роли людей. Именно они те, кто обеспечивал тебе рождение, и те, кто признал тебя в отношении твоих первых проб и ошибок, они начинают реализовывать мораль в отношении тебя в тех или иных первичных формах бытия в действительности.
И поэтому у моральности здесь весьма интересная и весьма сильная позиция, преодоление которой является первичным элементом в войне против моральности. При этом следует отметить, что сам человек в отношениях повседневности может по- прежнему оставаться морализованным животным, это будет продолжаться до тех пор, пока личное бытие в возможности само по себе не станет универсальным и не превратится в универсальность руководства к действию в отношении неопределенного круга вещей, которые необходимы личности для решения неопределенного круга проблем.
Пока же аморальность означает одно – свободу мотивационного основания творческого процесса от моральности, от морализированности. В противном случае мы не можем констатировать подлинно личный момент познания, он будет эмоционально личным, личность будет осознавать самое себя как творца, но на самом деле в части своего сознания она будет обслуживать формы общественного бытия в возможности.
Казалось бы, с точки зрения строгой казуистики формального подхода в отношении истины разницы почти нет никакой, но на самом деле это означает отсутствие тоталитаризма в отношении познания, а это, как мы увидим в дальнейшем, ведет к тому, что личность перестает быть уверенной в отношении гарантированности и целесообразности того, что она делает. Экзистенциальный вопрос бессмертия превращается тогда в вопрос торговли своим значением, порой своей значительностью. Соответственно, рамки циркулирования информации, того, что сегодня принято называть информацией, весьма скоротечны и заземлены на тезаурус того, что есть коллективность и, соответственно, роль индивидуальности в данной коллективности. Итак, первичным в отношении антиморального познания являетсяразрушение ярлыков.
Первичная оценка того, что есть творческое со стороны любого субъекта сторонней перцепции, это вопрос целесообразности и пользы. Он трансформируется в вопрос полезности, в вопрос того, что называемо «добро и зло». И здесь личность должна либо присоединяться к данной конструкции рассуждения, то есть определять для себя, что есть добро, а что есть зло в самое себя, либо должна ограничить самое себя стеной собственного критерия оценки и, соответственно, необходимо так же создание философии собственной жизни. Более того, совершенно очевидным становится следование данной философии в области практического применения когнитивного в самое себя.
Вопрос отказа от морали неизменно трансформируется в вопрос замещения морали, может быть иногда его уместно называть девиацией морали, но и это не совсем верно, так как он во многом является формой сознания нового, в отношении когнитивного нового к старому, при этом новое и старое так же становятся глубоко индивидуальными формами рассуждения, которые измеряются формами личного отрезка времени, формами только одной жизни и, соответственно, могут быть поняты только глубоко индивидуально. При этом именно в области войны с моралью проверятся насколько то, что создано является жизненноспособным в отношении мира.
Весь мир и только твое бытие в возможности избрали твою «душу» полем сражения и именно тебе приходится определять, кто же победит: ты в прошлом, озвученный коллективностью в настоящем или ты в будущем, представленный результатами труда своего прошлого. Иногда данный процесс неоправданно надолго растягивается, иногда имя ему жизнь, но мы не можем констатировать его отсутствие, и по этой причине замалчивать его, он всегда неизменно присутствует на любом жизненном пути.
В дальнейшем за личностью сохраняется способность противоречия озвученным формам коллективного рассуждения, она превращается в некий форпост обороны разума и именно поэтому и именно в данных рамках следует констатировать, что она становится продуктом собственного мышления, собственно переведенного бытия в возможности. При этом аморальность данного продукта удивляет и ее саму по себе. Она есть продукт своего бытия в возможности, но при этом данное бытие в возможности не принадлежит ей и она удивляется самой возможности результата своего познания себе в области морали. Это вполне закономерно, если не считать, что сам творец данной закономерности в начале своего пути совершенно об этом не догадывается. При этом необходимо представлять себе всю чудовищность ситуации, в которую попадает наш субъект познания.
Становление самого знания человека о самом себе, об окружающем мире (именно знания, а не представления) происходит в непрерывной взаимосвязи чувственного и внечувственного. Это означает, что каждая форма идеального, опосредованная миром чувственного воспринимается в единообразии восприятия и, соответственно, она детализируется сознанием в конкретике взаимной связи. Познающий субъект удостоверяется, что его выводы верны на основе чувственного, той или иной детали, которая отлично говорит ему о том, что в действительности он прав в отношении толкования того или иного образа, понятия. Таков механизм общественного познания, такова природа общественного в познании.
Для нашего субъекта все складывается как раз наоборот, он изначально воссоздает общее идеальное, прообраз будущей реальности, воссоздает его из только собственного бытия в возможности и только затем реализует его в действительное посредством того, что бомбардирует сознание себе подобных, своих ли современников. Таким образом, и сама истинность и должность понятий все меняет в нем, истинность служит ему формой реализации собственного бытия в возможности в зависимости от того, насколько тоталитарен он в вопросе данной реализации.
Говорить о возможной преемственности морали и нашего субъекта познания невозможно в принципе. Мораль как форма универсального познания, несущая в себе и форму универсального рассуждения, является объектом уничтожения познания нашего субъекта. И здесь дело даже не в содержании, а именно в форме структурирования истинности и ложности того или иного значения.
Итогом данной формы является то, что возможно, даже против формального согласия с самим собой, человек приходит к тому, что понимает чужеродность морали, понимает всю ее не свойственность самое себя и обнаруживает свою отчужденность данной морали, данному типу рассуждения. В итоге мы обнаруживаем нашего субъекта не только в одиночестве, но и в ситуации возможной общественной опасности. Он именно преступник мысли с точки зрения общественного. И совершенно справедливо было желание отцов инквизиции карать и наказывать нас за наши мысли, ибо они как никто другие понимали пагубность возможного познания нас.
Нам не свойственно здесь рассматривать вопросы криминализации гениальности. Но думается, что в будущем, при формировании такого порядка общественного существования, в котором тождество личного и общественного будет идеальным, гениальность как активнаясбалансированная длительная девиация, станет в действительности объектом искоренения, будем надеяться однако, что этого не случится в порядке уголовного преследования.
Моральность гениальности невозможна, она может быть представлена перцепцией стороннего наблюдателя, может быть производной фантазии биографа, но она никогда не присуща личному моменту в познании, тому моменту, на основе которого двигается человечество, на основе которого существует божественное… Какие формы предлагает нам история в части практики отказа от моральности? Конечно же, совет опять же дан нам в перцепции исторической чувственности.
Монашество философа, его замкнутость и отстраненность миру есть ничто иное, как повседневное уничтожение в себе бытия в возможности, оправданного ценностью и стремлением к реализации общественных стереотипов восприятия реальности, это и есть та самая практическая медитация, которая позволяет найти самое себя в гуще пепла жизни.
Следующим необходимым шагом, как мы уже говорили, является формообразование собственного бытия в возможности, и его корреспондирование. Успешность данного этапа определяет успешность работынашего субъекта познания вообще. И здесь необходимо дать одну рекомендацию в отношении передачи бытия в возможности.
Точно так же как и общественная мораль существует как бытие в возможности в рамках идеальной экзистенциальности, точно так же и собственно – личное бытие в возможности необходимо должно существовать в области идеального, при этом точно так же, как и мораль реализовываясь в повседневности каждую минуту бытия в действительности.
Только когда бытие в возможности универсального характера заземлено на тезаурус форм бытия в действительности в рамках здесь и сейчас, только при том, что их количество всегда равно качественности общего содержания, можно говорить об успехе корреспондирования…
