17.
17.1 Любой методолог ненавидит лишнее в познании. Это и так весьма сложная способность человека – проникать в сущность вещей. Она требует напряжения, вечного сомнения, ни грамма пустой уверенности и самолюбования. Восприятие новозаявленных учений носит критический характер уже потому, что создать вобласти мысли хоть что-то, напоминающее идеальность гнозиса античности в современном мире, не представляется возможным. Конвенционализм современных систем и программ уже никем не оспаривается, он больше имманентность познания. Впервые услышавший о людологии как универсальном методе познания, разрешающим соответственно любые вопросы познавательного и прочее, и прочее, неизбежно отмахивается от подобной рекламы.
Вместе с тем, игровое всегда было предметом пристального внимания как философов, так и социологов. Игра как ритуал, игра как форма свободной деятельности, игра как функция культуры, игровое, зрелищное, игра в языке, медиатизированные игры современности, дуэли, поединки, и прочее, и прочее. Игровое в культуре весьма значительно. Фундаментальное исследование, посвященное этому — «Homoludens» Й.Хейзинга убедительности исторического доказывает, что игровое, как структурирует культурную традицию любого народа, так и формирует основы гносеологии культуры. Все, помещаемое нами в среду причудливого быта, таинства и сакрализации, как своего прошлого, так и прошлого изучаемой нации, охвачено игрой, развивается как игра. При этом, однако, нет определения игры, точнее, не сформировано такого определения, которое было бы достаточно хорошо, чтобы выдерживать конкуренцию с другими определениями. Здесь философами любого курса классического университета формируется проблема достаточного основания. Что именно считать игрой, какой именно набор свойств и качеств помимо индуктивного «не серьезно» можно положить в основу понимания игры, определения игры? Создается апория. Свойство любой апории – она не может быть аксиомой. В лучшем случае, понятие игры на уровне методологии «Homoludens» будет квалифицированно как «черная дыра» сознания, интересный пример adhocи не более. Любую форму деятельности человека успешно можно анализировать subspecieludi, как игру, признавать и доказать наличие игрового. Любую форму деятельности, любую игру можно анализировать как совершенно не игровое серьезное действие. Все зависит от парадигмы исследователя, его методологии, осведомленности и прочее, но сам предмет анализа не идентифицируется с достаточной степенью основательности и обособленности, чтобы можно было хотя бы сформировать предмет науки, занимающейся познанием игры. Да и само создание подобной науки бесперспективно в силу того, что отсутствует специфика познания игры как игры.
Критерии сходства и отличия в части познания игры так же неясны. Как правило, противопоставление «игра- серьезное»не является достаточным методологическим приемом. Мера субъективизма в суждении имеет решающее значение, и потому выводы, которые доведены до неперсонифицированного круга лиц, не составляют парадигмы, доступной познанию все того же неперсонифицированного круга лиц. В итоге игровое знание приводит максимум к свойственности личности — веселость, легкость, удачливость, но не является тем, что может быть положено в основу modusvivendi, как самого исследователя, так и мира.
Но данные теории игры, и теории игрового знания, обучения, без сомнения, имеют право на жизнь, так как многое из данных форм опознавания действительного с успехом применяется на практике (с определенной долей условности понимания, как практики, так и успешности, соответственно).
Людология отличается от данных теорий игр принципиальностью своей методологической основы. Вкратце раскроем ее основные элементы. 17.1.1.
Любой массив операционной системы структурируется непосредственно при заданности предмета и метода познания. При этом, в области чистой гносеологии, чистого разума, метод определяет и структурирует предмет познания. Предмет познания, представленный философией, является, прежде всего, результатом применения метода познания к универсуму хаоса действительного. Методом здесь выступает познавательная способность философа, упорядочивающая определенным образом мир в отношении философа, его способность и активность познавать окружающее. Полученные результаты (система философии) в дальнейшем при не – авторском познании и являются уже предметом философии, философской системы. Пока тот или иной круг вопросов не включен определенным образом в дискурс, не разрешен таким образом, что на выходе, из суммы хаотично заданных для первичного авторского анализа посредством размышления, умозаключения и прочее, выстроена последовательность, данный круг вопросов предметом познания считаться не может, поскольку он не существует относительно познания, он не включен в сферу известного и, возможно, даже не существует относительно способности индивидуума познавать. Именно это в свое время заставило Георга Вильгельма Фридриха Гегеля отметить, что на практическом, бытовом уровне, жизнь в философии абсолютно не нуждается. Позднее Эрнест Вернан, а затем и Леви Стросс точно сформулируют принцип мифологии (который, правда, побоятся пролонгировать на современность) «существует только то, что названо». Методология в данном случае является формой познания, а точнее, совсем уже точно, называния, структурирования идеального предела бытия знания, значения.
Разрушая все вокруг, невольно берешь в «помощники» только Бога, если сам не творишь из себя икону. Методология естествознания в этом отношении сотворила новую форму бытия человека — Homofidus, человека доверия окружающему миру. Мир чувственного, подчиненный определенности алгоритмированности познания, приятен человеческому. Преобразовывая окружающее по образу и подобию своего представления о необходимом, человек получает власть в области познания действительного и ключ к генезису всего окружающего, самим им созданному. Именно поэтому естествознание, техника, технические нормы и циклы – то, в основу чего может быть положен человек как масса, как совокупность подобных самое себя. Сегодня в городах, в этом наследии Великого Рима, создавшего городского человека, все подчинено логике и утилитарности познания. Если где и промелькнет одиночество, то только там, где человек сталкивается со своей ненужностью как личности, с отсутствием к себе интереса со стороны окружающих. В мире практики общественного созидания — нет места индивидуальному, личностному, нет места одиночеству.
Людология не может себе позволить использовать опытность в качестве методологии, поскольку не является прикладной технологической формой познания, не формирует с необходимостью алгоритмов эффективной практической верификации. Но некоторые успехи в области усовершенствования методологии философии все же были достигнуты. Суть методологии заключена в том, что игра положена в основу метода познания.
Оказалось, что любой процесс социального и животного, доступного человеческой перцепции, сохраняет в себе игру, является формой игры. Следующим шагом было бы логическое заключение, что, классифицируя игры, можно классифицировать мир, но это не сработало. Не сработало, поскольку логика как форма структурирования бытия в возможности несколько неадекватна тем формам развития бытия в возможности, которые развились за последние 2 500 лет.
Расценивать как игру можно только определенные процессы. Соответственно, всплыли фундаментальные вопросы покоя и движения, становления и ставшего, динамики и статики при движении и прочее.
Находкой в этом отношении оказался всеми позабытый Стагирит (Метафизика, книга IX). Учение о бытии в возможности и бытии в действительности расставило все по своим местам. Игра стала пониматься людологией как структурная составляющая энтелехии, соединяющей, до завершения энтелехии, движущую иформальную причину. Более подробно о терминах.
17.1.1.1
Бытие в возможности.Бытие идеального. В греческой традиции приближено пониманию «эйдоса» Платона. Идеальное бытие мысли о мире. Мир человека — мир овеществленных предметов, заданных познанию во времени и пространстве. Ни одно пространство и время не может вобрать в себя тезаурус предметов, сопоставленных мысли таким образом, чтобы с уничтожением данного тезауруса можно было уничтожить саму мысль. Идеальное бытие задано в области бытия человека, и невозможно себе представить что-то, что не было бы охвачено мыслью человечества в прошлом, настоящем, будущем (последнее условно по отношению к настоящему вынесению суждения). Необходимо существует в области мысли то, что не существует в момент соприкосновения с мыслью, в области реального, чувственного (воспоминания об умерших людях, прошлом и прочее). Бытие в возможности в этом отношении бестелесно и потому рождает свою плоть в вере и ритуалах ( прошлое живет в настоящем в идеальном виде как ритуальность и система воспоминаний, отсюда суеверия, которые в некотором роде и часто подменяют Бога — Бенедикт Спиноза «Богословско-политический трактат», Предисловие). В самом общем приближении к людологической методологии, бытие в возможности — это бытие мысли как мысли, при этом бытие человека не существует вне мысли, а мысль вне бытия. Наиболее ярко выраженные теории, абсолютизирующее бытие в возможности в истории, это: учение Платона, религии, в особенности мировые конфессии (Бог, как источник и единое бытие в возможности мира вне времени и пространства), плюс учения философ — теологов, Г.В.Ф Гегель (развитие духа) и прочие идеалисты, А. Шопенгауэр (представление), Вернадский (ноосфера).
Стагирит указывает на качественность бытия в возможности. Вещи (как предмету познания) в бытие в возможности могут быть присущи противоречия, каждое из которых будет казаться истинным. Действительно, мысли всегда придано сомнение и противоположность, начиная от «быть или не быть», и заканчивая муками ревности, знакомыми каждому. Каждый, кто испытывал будущее в тяжелой жизненной ситуации, знает, что стоит в душе зародиться мысленной возможности неудачи, сомнению, и оно уже не отпустит, пока не будет снято. Сами по себе противоречия в бытии в возможности не могут быть сняты. Позже Гегель сформулирует это как тождество противоречий. Для этого необходимо нечто внешнее, до этого все либо истинно и одновременно ложно, либо существует и не существует (атрибутивность и экзистенциальность). Рене Декарт первым умудрился снять противоречия мира в целом, неприбегая к эмпирике, посредствомсистемности сомнения (картезианское сомнение), он довел до того, что весь мир в его экзистенции по-сути свел к бытию мысли, бытию в возможности (cogitoergosum). Именно подобный образ рассуждения, когда за отправную точку суждения берется бытие в возможности одного индивидуума (что вполне соответствовало Ренессансу), позволило в дальнейшем Шопенгауэру приравнять мир не только в рамках перцепции познающего к бытию мысли, но и вообще свести вопрос бытийности в наличном к противоположности — небытию (если изъять все представление о мире из всех носителей, что останется?). Здесь возможно возразить, что предмет суждения не зависит от знания о нем и прочее, но Шопенгауэр был прав, и само рассуждение о предмете и одна возможность допускать его существование — уже представление, а, следовательно, это противоречит посылке вопроса. При этом ни одна вечность и бесконечность не длится дольше жизни человека. Как бы то ни было, подобная эквилибристика мысли, опять же, сопряжена с не совсем внимательным пониманием Стагирита. Когда он пишет о бытии в возможности, он просто отмечает, что нельзя ограничиваться суждением о мире в рамках доверия и достоверности чувственному. В то же время нельзя и абсолютизировать идеальное основание мира, бытие в возможности, как это сделал Платон, Гегель и прочие. Бытие в возможности, по Стагириту, необходимо реализуется в бытие в действительности, в актуально сущее. Вспомним, бытие не существует вне мысли, а мысль – вне бытия.
О бытии в действительности мы скажем чуть позже, пока же отметим, что в тексте для удобства бытие в возможности сокращается, как БВ (в некоторых текстах как БВВ, но сути это не меняет). В формулах обознается латинским V.
Итак, БВ переходит, реализовывается в БД (БД это, соответственно, бытие в действительности, в формулах латинское D). Переход БВ в БД называется энтелехией, при этом энтелехия включает в себя и само БД.
17.1 Любой методолог ненавидит лишнее в познании. Это и так весьма сложная способность человека – проникать в сущность вещей. Она требует напряжения, вечного сомнения, ни грамма пустой уверенности и самолюбования. Восприятие новозаявленных учений носит критический характер уже потому, что создать вобласти мысли хоть что-то, напоминающее идеальность гнозиса античности в современном мире, не представляется возможным. Конвенционализм современных систем и программ уже никем не оспаривается, он больше имманентность познания. Впервые услышавший о людологии как универсальном методе познания, разрешающим соответственно любые вопросы познавательного и прочее, и прочее, неизбежно отмахивается от подобной рекламы.
Вместе с тем, игровое всегда было предметом пристального внимания как философов, так и социологов. Игра как ритуал, игра как форма свободной деятельности, игра как функция культуры, игровое, зрелищное, игра в языке, медиатизированные игры современности, дуэли, поединки, и прочее, и прочее. Игровое в культуре весьма значительно. Фундаментальное исследование, посвященное этому — «Homoludens» Й.Хейзинга убедительности исторического доказывает, что игровое, как структурирует культурную традицию любого народа, так и формирует основы гносеологии культуры. Все, помещаемое нами в среду причудливого быта, таинства и сакрализации, как своего прошлого, так и прошлого изучаемой нации, охвачено игрой, развивается как игра. При этом, однако, нет определения игры, точнее, не сформировано такого определения, которое было бы достаточно хорошо, чтобы выдерживать конкуренцию с другими определениями. Здесь философами любого курса классического университета формируется проблема достаточного основания. Что именно считать игрой, какой именно набор свойств и качеств помимо индуктивного «не серьезно» можно положить в основу понимания игры, определения игры? Создается апория. Свойство любой апории – она не может быть аксиомой. В лучшем случае, понятие игры на уровне методологии «Homoludens» будет квалифицированно как «черная дыра» сознания, интересный пример adhocи не более. Любую форму деятельности человека успешно можно анализировать subspecieludi, как игру, признавать и доказать наличие игрового. Любую форму деятельности, любую игру можно анализировать как совершенно не игровое серьезное действие. Все зависит от парадигмы исследователя, его методологии, осведомленности и прочее, но сам предмет анализа не идентифицируется с достаточной степенью основательности и обособленности, чтобы можно было хотя бы сформировать предмет науки, занимающейся познанием игры. Да и само создание подобной науки бесперспективно в силу того, что отсутствует специфика познания игры как игры.
Критерии сходства и отличия в части познания игры так же неясны. Как правило, противопоставление «игра- серьезное»не является достаточным методологическим приемом. Мера субъективизма в суждении имеет решающее значение, и потому выводы, которые доведены до неперсонифицированного круга лиц, не составляют парадигмы, доступной познанию все того же неперсонифицированного круга лиц. В итоге игровое знание приводит максимум к свойственности личности — веселость, легкость, удачливость, но не является тем, что может быть положено в основу modusvivendi, как самого исследователя, так и мира.
Но данные теории игры, и теории игрового знания, обучения, без сомнения, имеют право на жизнь, так как многое из данных форм опознавания действительного с успехом применяется на практике (с определенной долей условности понимания, как практики, так и успешности, соответственно).
Людология отличается от данных теорий игр принципиальностью своей методологической основы. Вкратце раскроем ее основные элементы. 17.1.1.
Любой массив операционной системы структурируется непосредственно при заданности предмета и метода познания. При этом, в области чистой гносеологии, чистого разума, метод определяет и структурирует предмет познания. Предмет познания, представленный философией, является, прежде всего, результатом применения метода познания к универсуму хаоса действительного. Методом здесь выступает познавательная способность философа, упорядочивающая определенным образом мир в отношении философа, его способность и активность познавать окружающее. Полученные результаты (система философии) в дальнейшем при не – авторском познании и являются уже предметом философии, философской системы. Пока тот или иной круг вопросов не включен определенным образом в дискурс, не разрешен таким образом, что на выходе, из суммы хаотично заданных для первичного авторского анализа посредством размышления, умозаключения и прочее, выстроена последовательность, данный круг вопросов предметом познания считаться не может, поскольку он не существует относительно познания, он не включен в сферу известного и, возможно, даже не существует относительно способности индивидуума познавать. Именно это в свое время заставило Георга Вильгельма Фридриха Гегеля отметить, что на практическом, бытовом уровне, жизнь в философии абсолютно не нуждается. Позднее Эрнест Вернан, а затем и Леви Стросс точно сформулируют принцип мифологии (который, правда, побоятся пролонгировать на современность) «существует только то, что названо». Методология в данном случае является формой познания, а точнее, совсем уже точно, называния, структурирования идеального предела бытия знания, значения.
Разрушая все вокруг, невольно берешь в «помощники» только Бога, если сам не творишь из себя икону. Методология естествознания в этом отношении сотворила новую форму бытия человека — Homofidus, человека доверия окружающему миру. Мир чувственного, подчиненный определенности алгоритмированности познания, приятен человеческому. Преобразовывая окружающее по образу и подобию своего представления о необходимом, человек получает власть в области познания действительного и ключ к генезису всего окружающего, самим им созданному. Именно поэтому естествознание, техника, технические нормы и циклы – то, в основу чего может быть положен человек как масса, как совокупность подобных самое себя. Сегодня в городах, в этом наследии Великого Рима, создавшего городского человека, все подчинено логике и утилитарности познания. Если где и промелькнет одиночество, то только там, где человек сталкивается со своей ненужностью как личности, с отсутствием к себе интереса со стороны окружающих. В мире практики общественного созидания — нет места индивидуальному, личностному, нет места одиночеству.
Людология не может себе позволить использовать опытность в качестве методологии, поскольку не является прикладной технологической формой познания, не формирует с необходимостью алгоритмов эффективной практической верификации. Но некоторые успехи в области усовершенствования методологии философии все же были достигнуты. Суть методологии заключена в том, что игра положена в основу метода познания.
Оказалось, что любой процесс социального и животного, доступного человеческой перцепции, сохраняет в себе игру, является формой игры. Следующим шагом было бы логическое заключение, что, классифицируя игры, можно классифицировать мир, но это не сработало. Не сработало, поскольку логика как форма структурирования бытия в возможности несколько неадекватна тем формам развития бытия в возможности, которые развились за последние 2 500 лет.
Расценивать как игру можно только определенные процессы. Соответственно, всплыли фундаментальные вопросы покоя и движения, становления и ставшего, динамики и статики при движении и прочее.
Находкой в этом отношении оказался всеми позабытый Стагирит (Метафизика, книга IX). Учение о бытии в возможности и бытии в действительности расставило все по своим местам. Игра стала пониматься людологией как структурная составляющая энтелехии, соединяющей, до завершения энтелехии, движущую иформальную причину. Более подробно о терминах.
17.1.1.1
Бытие в возможности.Бытие идеального. В греческой традиции приближено пониманию «эйдоса» Платона. Идеальное бытие мысли о мире. Мир человека — мир овеществленных предметов, заданных познанию во времени и пространстве. Ни одно пространство и время не может вобрать в себя тезаурус предметов, сопоставленных мысли таким образом, чтобы с уничтожением данного тезауруса можно было уничтожить саму мысль. Идеальное бытие задано в области бытия человека, и невозможно себе представить что-то, что не было бы охвачено мыслью человечества в прошлом, настоящем, будущем (последнее условно по отношению к настоящему вынесению суждения). Необходимо существует в области мысли то, что не существует в момент соприкосновения с мыслью, в области реального, чувственного (воспоминания об умерших людях, прошлом и прочее). Бытие в возможности в этом отношении бестелесно и потому рождает свою плоть в вере и ритуалах ( прошлое живет в настоящем в идеальном виде как ритуальность и система воспоминаний, отсюда суеверия, которые в некотором роде и часто подменяют Бога — Бенедикт Спиноза «Богословско-политический трактат», Предисловие). В самом общем приближении к людологической методологии, бытие в возможности — это бытие мысли как мысли, при этом бытие человека не существует вне мысли, а мысль вне бытия. Наиболее ярко выраженные теории, абсолютизирующее бытие в возможности в истории, это: учение Платона, религии, в особенности мировые конфессии (Бог, как источник и единое бытие в возможности мира вне времени и пространства), плюс учения философ — теологов, Г.В.Ф Гегель (развитие духа) и прочие идеалисты, А. Шопенгауэр (представление), Вернадский (ноосфера).
Стагирит указывает на качественность бытия в возможности. Вещи (как предмету познания) в бытие в возможности могут быть присущи противоречия, каждое из которых будет казаться истинным. Действительно, мысли всегда придано сомнение и противоположность, начиная от «быть или не быть», и заканчивая муками ревности, знакомыми каждому. Каждый, кто испытывал будущее в тяжелой жизненной ситуации, знает, что стоит в душе зародиться мысленной возможности неудачи, сомнению, и оно уже не отпустит, пока не будет снято. Сами по себе противоречия в бытии в возможности не могут быть сняты. Позже Гегель сформулирует это как тождество противоречий. Для этого необходимо нечто внешнее, до этого все либо истинно и одновременно ложно, либо существует и не существует (атрибутивность и экзистенциальность). Рене Декарт первым умудрился снять противоречия мира в целом, неприбегая к эмпирике, посредствомсистемности сомнения (картезианское сомнение), он довел до того, что весь мир в его экзистенции по-сути свел к бытию мысли, бытию в возможности (cogitoergosum). Именно подобный образ рассуждения, когда за отправную точку суждения берется бытие в возможности одного индивидуума (что вполне соответствовало Ренессансу), позволило в дальнейшем Шопенгауэру приравнять мир не только в рамках перцепции познающего к бытию мысли, но и вообще свести вопрос бытийности в наличном к противоположности — небытию (если изъять все представление о мире из всех носителей, что останется?). Здесь возможно возразить, что предмет суждения не зависит от знания о нем и прочее, но Шопенгауэр был прав, и само рассуждение о предмете и одна возможность допускать его существование — уже представление, а, следовательно, это противоречит посылке вопроса. При этом ни одна вечность и бесконечность не длится дольше жизни человека. Как бы то ни было, подобная эквилибристика мысли, опять же, сопряжена с не совсем внимательным пониманием Стагирита. Когда он пишет о бытии в возможности, он просто отмечает, что нельзя ограничиваться суждением о мире в рамках доверия и достоверности чувственному. В то же время нельзя и абсолютизировать идеальное основание мира, бытие в возможности, как это сделал Платон, Гегель и прочие. Бытие в возможности, по Стагириту, необходимо реализуется в бытие в действительности, в актуально сущее. Вспомним, бытие не существует вне мысли, а мысль – вне бытия.
О бытии в действительности мы скажем чуть позже, пока же отметим, что в тексте для удобства бытие в возможности сокращается, как БВ (в некоторых текстах как БВВ, но сути это не меняет). В формулах обознается латинским V.
Итак, БВ переходит, реализовывается в БД (БД это, соответственно, бытие в действительности, в формулах латинское D). Переход БВ в БД называется энтелехией, при этом энтелехия включает в себя и само БД.
