Со связанными руками.

Описанный процесс действительно имел место в Мосгорсуде, и если я и позволил себе некоторый, весьма незаначительный, художественный вымысел (в частности изменил имя главного героя), то юридическую сторону вопроса я постарался оставить нетронутой. 

«Подарок» от депутатов.

В начале августа 2013 года я, не прождав и получаса (что было редкой удачей), вошел в один из следственных кабинетов СИЗО «Матросская тишина». Прошло еще минут двадцать, и конвой привел мне моего подзащитного- паренька лет семнадцати, невысокого роста, светловолосого, голубоглазого, но достаточно крепкого телосложения.

— Костя, у меня для тебя не слишком-то радостные новости.
— А что такое? – насторожился Костя.
Я положил на стол распечатку Федерального закона от 23.07.2013 N 217-ФЗ.
Костя боязливо посмотрел на нее.
— Можешь сам прочитать, а можешь на слово мне поверить. Короче говоря, теперь твое дело не попадает под суд присяжных. То есть, если по делу не может быть назначено наказания в виде пожизненного или смертной казни, то рассматривает его райсуд, а там присяжные не предусмотрены. Ты малолетка, больше десятки тебе назначено быть не может, а раз так, то это как раз наш случай.
— Как же теперь быть, Александр Витальевич?
— Ну, мы-то успели ходатайствовать о суде с присяжными, и именно так дело и будет рассмотрено, но есть один нюанс. Если наш приговор, не важно- обвинительный или оправдательный, опротестуют, и дело вернут в суд первой инстанции для повторного рассмотрения, его передадут в район а там уже точно никаких присяжных. Так что у нас в данном случае один единственный шанс.
-А по каким причинам могут приговор отменить?
— Ты лучше спроси: « Какие приговоры отменяют чаще?»
— Какие?
— Ты не поверишь — оправдательные. Причем в разы чаще, причем по таким основаниям, что хоть стой, хоть падай.
— И что теперь делать?
— Ты подсудимый, тебе и выбирать.
— Александр Витальевич, я в этом все равно ничего не понимаю, вы уж лучше сами скажите, как лучше сделать?
— Ну, смотри, я считаю, что нам теперь остается только на снисхождение от присяжных работать. В этом случае тебе смогут назначить приговор не выше шести с половиной лет. Если мы получим чисто оправдательный приговор, есть большой шанс, что Верховный суд его по каким-нибудь формальным основаниям отменит, а тогда «здравствуй, судья-районник » и приговор до 10 лет л.св. Естественно, что юриспруденция- это не точная наука. В суде два плюс два может быть и три, и пять, и икс в квадрате. Но то, что я предлагаю, на мой взгляд, наименее рискованный вариант, хоть и не самый многообещающий. Разумная серединка, так сказать.
Костя на минуту задумался.
— Ну, если вы считаете, что так лучше всего, то я согласен.
На том мы с Константином в этот день и расстались.

Судебная математика

Принимая решение действовать по делу, адвокат так или иначе должен считать варианты. Варианты и предполагаемые сроки, которые грозят подзащитному при их реализации. В случае с Константином я рассуждал примерно так:

Константину на момент совершения преступления шестнадцати лет еще не исполнилось, а значит, к нему должна была быть применена ст. 88 УК РФ- лицу, совершившему особо тяжкое преступление в возрасте до 16 лет, наказание не может быть назначено свыше 10 лет лишения свободы, при этом размер минимального наказания сокращается наполовину.

По ст. 105 ч.2 УК РФ (убийство) нижней границей наказания было лишение свободы на срок восемь лет. Таким образом, наказание Константину могло быть назначено в пределах от четырех до десяти лет л.св. При этом само наказание от нас практически никак не зависело, и рассчитывать можно было только на гуманизм судьи.

С учетом отношения судей к так называемым «скинхедским» делам рассчитывать на гуманизм и назначение наказания вблизи этой самой четверки- не приходилось. Во всяком случае, его несовершеннолетние сообщники получили сроки близкие к десяти годам лишения свободы. То есть, пойдя в нашей ситуации на профсудью, мы полностью утрачивали контроль над ситуацией и отдавали себя во власть юридических и политических «штормов».

Идя на суд присяжных, нижний и верхний сроки у нас оставались теми же. Далее я рассуждал примерно следующим образом. В данном конкретном деле необходимо доказать, что мой подзащитный не имел намерения убивать потерпевшего, более того, он не знал и о том, что такое намерение имели остальные участники нападения. Сама собой напрашивалась стратегия защиты, основанная на том факте, что данная группа молодых людей совершила несколько нападений на «инородцев» (как правило, в т.н. «скинхедских» делах и следователем, и самими подсудимыми применяется именно этот термин) до этого нападения и несколько после него, при этом мой подзащитный участвовал только в одном.

То есть он не знал, чем занимались эти люди до этого, а когда узнал, порвал с ними всякие связи. Это было бы убедительным. Однако, я прекрасно понимал, что как только я заведу разговор о других преступлениях этой группы, судья тут же заявит, что я не имею права этого делать, поскольку рассматривается только конкретный эпизод, и объявит мои действия давлением на присяжных, а прокурор в случае вынесения оправдательного вердикта будет использовать этот факт в своей кассационной жалобе. Шанс того, что ВС РФ отменит решение, велик как никогда, тем более что повторно дело будет рассматривать районный судья без каких -либо присяжных, а значит, обвинительный приговор- это просто дело времени.

И вот тут-то граждане-депутаты и подложили мне с Константином «свинью». Я не особо боялся того, что оправдательный приговор отменят, и вернут дело для нового рассмотрения в тот же суд присяжных, однако, теперь возвращенное дело должно было попасть в район, и рассматривать его должен был судья единолично, а значит, несмотря ни на какие доказательства и аргументы, его приговор будет заведомо обвинительным.

В такой безрадостной ситуации нам с Константином оставалась только одна узенькая процессуальная лазейка: добиться от присяжных снисхождения. В этом случае в соответствии со ст. 65 УК РФ наказание не могло превышать двух третей от максимально возможного срока. Получалось, что две трети должны были считаться от 10 лет л.св (максимума для малолетки), то есть предел был ограничен шестью с половиной годами. Таким образом, в зависимости от сделанного выбора верхняя граница была либо десятка, либо 6.6 лет лишения свободы, разница в 3 года 3 месяца. Тут овчинка явно стоила выделки.

Как поломать себе судьбу.

Теперь пришло время сказать несколько слов о самом деле.

За три года до моего разговора с Константином несколько молодых людей напали на гражданина арабского происхождения и нанесли ему множественные ножевые ранения. Мотив нападения — как это принято писать в постановлениях — националистические убеждения обвиняемых.

К счастью для него самого и для подсудимых, потерпевший выжил. Через несколько месяцев основную группу нападавших, на счету которых было около десятка нападений на «инородцев», поймали и осудили к весьма серьезным срокам. Однако в деле оставалось еще несколько неустановленных следствием соучастников, в число которых попал и мой нынешний подзащитный.

В момент суда над группировкой он досиживал 2 года лишения свободы за «хулиганку». Эта Костина «хулиганка» была сама по себе еще тем анекдотом, но к сути нынешнего повествования это отношения не имело. Во всяком случае, пройдя лагерь, Костя твердо для себя решил держаться подальше и от тюрем, и от милиции, и от сомнительных знакомств, которые его, собственно, до тюрьмы и довели. Однако, сбыться этим намерениям было не суждено.

Когда Константин вышел из лагеря по УДО, непосредственно в воротах лагеря его ждали опера уже по эпизоду покушения на убийство араба. Так что поехал Константин не домой, а в следственный изолятор.

К моменту моего вступления в дело у следствия имелись более чем убедительные доказательства причастности моего подзащитного к этому нападению. В деле была явка с повинной, написанная Константином в присутствии назначенного адвоката, протокол допроса обвиняемого, где Константин так же признавал факт нападения, протокол опознания Константина потерпевшим. Ну и самое экстравагантное доказательство- аудиозапись разговора Константина со своим знакомым из другого лагеря (да-да, так называемые «нелегальные» тюремные телефоны повсеместно «стоят» на прослушке, потому-то они, собственно, в тюрьмах и присутствуют), в котором Константин так прямым текстом и заявлял:
  — Тут недавно группу ХХХ осудили, а я там по одному эпизоду в районе Павелецкого вокзала неустановленным лицом прохожу. Вот теперь боюсь, как бы меня не вычислили.
То есть оспаривать его участие в нападении было бы не только бесполезно, но и вредно для последующего наказания. Вместе с тем ситуация с нападением позволяла попробовать «поиграть» с умыслом. Что же именно хотел сделать Константин: убить несчастного или же просто побить, да и знал ли он вообще что-нибудь о готовящемся нападении, ведь он вполне мог стать соучастником поневоле.

Вот с расчетом на это мы с Константином по делу и работали, имея в планах ходатайствовать о суде с участием присяжных заседателей. Естественно, что говорить о своих намерениях раньше времени это бестактно, потому впервые наше ходатайство прозвучало даже не по окончании ознакомления с материалами дела, а только на предварительном слушании. Судья недовольно поморщился, но делать ему было нечего, и в конце заседания он назначил дату заседания, в котором будет происходить отбор присяжных заседателей.

Тяжелые мысли.

И так, шанс на оправдательный вердикт у нас фактически украли. Но сможем ли мы с Константином рассчитывать на снисхождение присяжных?

Эх, безвозвратно ушедшие золотые времена российской адвокатуры! Где вы — Александров и Плевако, Урусов и Андреевский, Спасович и Малков? И где те законы, по которым эти мэтры могли беспрепятственно давить на жалость присяжных заседателей, рассказывая им о том, как несчастны малолетние детишки и престарелые родители подсудимого, какой стервой была задушенная и расчлененная им с целью получения наследства престарелая тетушка, какой нравственной чистотой и внутренней порядочностью обладает сам подсудимый.

Сейчас такая блистательная речь была бы оборвана председательствующим на первом же предложении. Впрочем, даже если бы это было сейчас разрешено, не думаю, что это было бы действенно. Вряд ли люди нашего циничного и прагматичного века воспримут эти пафосные рыдания о несчастной судьбе подсудимого. Им нужны факты, конкретика. Именно факты и их анализ позволяют выигрывать уголовные дела и получать оправдательные вердикты. Именно фактов как огня боятся судьи и прокуроры.

Итак, мы имеем молодого, симпатичного, безобидно выглядящего подсудимого. Несмотря на доказанность его участия в нападении, конкретно его роль весьма туманна. По показаниям потерпевшего и остальных соучастников у него нож вроде как был, а вроде как, и не было, вроде как он потерпевшего бил, а вроде как, и не бил. С этим можно будет «поиграться» в прениях. На суде он будет вести себя в соответствии с нашими «домашними», вернее сказать, «камерными» заготовками (этим я должен заняться немедленно), и это так же увеличит наши шансы. Наконец, надо будет подробнее осветить тему его чистосердечного признания, сотрудничества со следственными органами и чистосердечного раскаяния.

Мне с Константином предстояло пройтись по самому острию юридической «бритвы», да еще и со связанными руками.

Подготовка

Время начала заседаний стремительно приближалось, поэтому я вплотную занялся Костиной подготовкой к процессу. Уже неплохо изучив его личность, я не строил иллюзий о его возможностях выступления в суде присяжных. Семнадцатилетний парень, без серьезных литературных и ораторских талантов, да и актерское мастерство было у него на зачаточном уровне.

Поэтому я для себя решил, что единственно возможная для него роль- это роль молчаливого, глубоко раскаивающегося страдальца. Для этого надо было научиться в течение всего процесса сидеть, понуря голову, и не пытаться влезать в допросы, изучения доказательств и пр. На это у Константина талантов было достаточно, но предстоял его допрос в качестве подсудимого, так что оставалось «дошлифовать» еще пару обязательных моментов.

— Константин, а ты вообще как относишься к тому, что участвовал в нападении на того бедолагу и чуть не стал участником полноценного убийства?
Константин замялся, посмотрел по сторонам…
— Ну, плохо отношусь, – сказал он неуверенно.
— Тогда логично будет принести ему извинения.
— Ну да, наверное.
— Тогда представь, что он — это я. Давай, извиняйся.
Константин глуповато улыбнулся и промямлил что-то типа «Извините, пожалуйста, я больше так не буду».
— Ага, молодец. Очень убедительно. За такую убедительность тебе в сельском клубе никто кусок хлеба не подаст, не то что снисхождение. А не будет снисхождения, получишь лет восемь, а то и десять как с куста.

Поедешь на зону и будешь сидеть там от звонка до звонка. Ты ж раньше «на малолетке» сидел, а теперь все по- взрослому будет. Пошлют куда-нибудь в Лабытнангу, будешь каждую полярную ночь северным сиянием любоваться. Опять-таки контингент замечательный: убийцы, насильники, отморозки со всей России–матушки, наркоманы человекоподобные. Родня к тебе в эту глухомань хрен доедет на свиданку, так что только на себя рассчитывать — романтика!

Произнося этот монолог, я внимательно смотрел на Константина. От былой улыбчивости не осталось и следа. В глазах сквозил ужас и безнадега, он был готов расплакаться.

— Ну что, впечатляют перспективки? А ну, извиняйся по нормальному!

В этот раз мне оставалось только повторить вслед за стариком Станиславским: «Верю!»

— На суде, когда придет время общаться с потерпевшим, вспомни про Лабытнангу, очень тебе поможет.
— Хорошо- дрожащим голосом ответил мне Костя.
— В общем, после того, как потерпевшего допросит обвинение, судья предложит задавать вопросы защите. Вот тут- то ты и должен встать и просить прощения. Искренне, проникновенно, обливаясь горючими слезами. Понимаешь, Костя, что-бы там не говорили прокуроры относительно суда присяжных, обмануть присяжного не так то просто. Любой человек интуитивно вранье чувствует, правда далеко не все к этим своим чувствам прислушиваются.
— А как он это чувствует?
— Тебя механика процесса интересует? Да ты-же сам, когда врешь и сигнализируешь об этом окружающим. Мимикой, жестами, интонациями… Обычно, человек сам не понимает из за чего у него возникает чувство недоверия к конкретному человеку, но если начинает детально разбираться в своих ощущениях, то понимает, что не доверяет потому, что у его оппонента голос дрожит, глаза бегают, руки нервно двигаются…

В общем признаков много, их человек неосознанно воспринимает, но свою роль они выполняют. Так вот, если ты решил обмануть присяжных относительно своего раскаяния, то сразу можешь настраиваться на то, что никакого снисхождения тебе не будет. Они вранье не простят.
— А как же быть?
— Поверить в свое раскаяние. Реально раскаяться! Представь себе этого несчастного араба истекающего кровью. Представил? А теперь подумай о том, что это вполне мог быть твой знакомый, твой родственник, твой отец в конце концов. Представь как ему больно и страшно, а теперь примерь эту боль и страх на себя! Получилось? Ничего не чувствуешь?

Не могу сказать сколько еще времени я говорил- десять минут или час. Будучи от природы человеком не слишком эмоциональным, мне пришлось «выложиться» на все сто процентов, но эта эмоциональная «накачка» дала свои плоды. Во всяком случае равнодушно-скучающего выражения лица у Константина при упоминании потерпевшего я уже не видел. Константин реально было страшно от того, что он сотоварищи сотворил с потерпевшим. Именно этого я и добивался.

Немного придя в себя, Костя настороженно посмотрел в мою сторону и вкрадчиво спросил:
— А что такое «Лабытнанга»?
— А это, Костя, классика отечественного детектива. Смотрел «Место встречи изменить нельзя»? Так вот снято это по книжке братьев Вайнеров «Эра милосердия». Так вот там есть эпизод, не вошедший в фильм, когда вор-рецидивист Ручечник отвечает Володе Шарапову на предложение о сотрудничестве (дальше я цитировал по памяти):
«Место есть такое божье, Лабытнанга называется. Масса градусов северной широты. Сидят там те, кому в этой жизни ничего уже не светит. Так вот задумали три зека оттуда бежать, и представьте себе, бежали, правда в итоге к «железке» вышли не трое, а двое.
— Не дошел?- спросил Шарапов.
— Не довели,- ответил Ручечник.
— За «корову» его, фраерка, взяли».
— Так это, получается, выдумка?- с надеждой в голосе спросил Костя.
— Ну, отчего же «выдумка»? Вполне реальное место, вполне реальная зона. Кстати, невдалеке от нее знаменитая «Полярная Сова» находится, та самая зона, где пожизненников держат.

Дальше мы отработали ситуацию с обращениями к нему суда. Не доверяя Костиным юридическим способностям, мы условились, что его позиция будет заключаться в том, что на любой вопрос суда он будет заявлять: «Я прошу своего защитника заявить нашу согласованную позицию». Это мы отрабатывали до автоматизма, повторив раз двадцать в различных игровых ситуациях.

Наконец, дача показаний. Мы решили свести ее к подтверждению показаний, данных на следствии, и заявлении о раскаянии в совершенном преступлении. Снова повтор одних и тех же фраз, одних и тех же выражений. Десять, двадцать раз, до автоматизма, до слез в глазах и боли в языке.

В итоге, у меня появилась некоторая уверенность, что Константин все понял и правильно выучил.

— Я к тебе еще в среду приду. Снова повторять будем. Ну, а пока сам, в камере, с соседями разучивай. Ведь других неотложных дел у тебя, насколько я знаю, нет?
— Я понял, Александр Витальевич.

Ловушка для прокурора.

Письменные материалы – доказательства стороны обвинения — подходили к концу. Потерпевший был допрошен. И после того, как подсудимый совершенно неожиданно для него начал перед ним извиняться, он (потерпевший) совершенно ошарашено произнес: «Я тебя прощаю». Уже были оглашены и протокол осмотра места происшествия, и заключение СМЭ, и протоколы следственных экспериментов… Наконец, состоялся диалог, к которому я готовился с первого же заседания.

— На сегодня сторона обвинения представление доказательств закончила.
— Ваша честь, это, конечно, не совсем мое дело, но не лучше ли два-три дня поработать полный рабочий день и получить вердикт присяжных, чем растягивать представление доказательств на две недели?
— Уважаемый суд, стороне обвинения приходится обеспечивать явку остальных соучастников, которые отбывают наказание в разных исправительных колониях, естественно, это требует времени.
— Ваша честь, у стороны обвинения есть право ходатайствовать об оглашении показаний свидетелей, явка которых по тем или иным причинам затруднительна.
— Можно подумать, вы не будете против этого возражать,- попытался съязвить прокурор.
— А вы попробуйте- заявите, и увидите, что получится.
Судья насторожился, ожидая от меня какого-то подвоха.
— Уважаемые присяжные, прошу вас удалиться в совещательную комнату, поскольку сейчас будет происходить обсуждение процессуального вопрос,- объявил суд.
Дождавшись пока за последним присяжным закроется дверь совещательной комнаты, судья посмотрел на прокурора и спросил: « Вы будете заявлять ходатайство об оглашении показаний остальных соучастников преступления?»
— Уважаемый суд, заявлять такое ходатайство- это право, а не обязанность стороны обвинения.
— Прекрасно, в таком случае даю вам неделю на обеспечение явки остальных свидетелей.
— Но они же сидят кто- где, пока их этапируют…
— И что, теперь присяжным ждать, пока прокуратура организует этапирование, хотя этим надо было заниматься еще месяц назад?

Судью вполне можно было понять — затягивать этот процесс было не в его интересах. Если коллегия присяжных из- за длительного ожидания распадется, председатель суда его по головке не погладит. Вообще, это был тот редчайший случай, когда суд и адвокатура неожиданно выступили единым фронтом против обвинения.

Прокурор такого явно не ожидал и вполне обоснованно растерялся. Ситуация для него осложнялась тем, что показания соучастников он при подготовке к процессу читал весьма поверхностно и сейчас не мог вспомнить, что конкретно они там говорили. Конечно, если бы он ожидал от защиты такой «подставы» он бы подготовился, но ведь не ожидал же!

— Уважаемый суд, ну мы планируем задать остальным соучастникам ряд вопросов и выяснить обстоятельства, которые не нашли своего отражения в их показаниях…
— Это какие именно обстоятельства в их показаниях не отражены?- вставил свою реплику я.
— А я сейчас не с вами разговариваю.- Взвизгнул прокурор.
— А суду это тоже интересно.- Произнес председательствующий с легким вызовом в интонации.
— Ну… ?

Прокурор оказался в ловушке. С одной стороны он допускал, что это хитрая уловка защиты (и был полностью прав), с другой стороны затягивание процесса по его вине привело бы к конфликту с судьей, а этого он себе позволить никак не мог. Лихорадочно перелистнув несколько валявшихся у него на столе бумажек, и затравлено оглядев зал суда, прокурор выдохнул:
— Сторона обвинения ходатайствует об оглашении показаний остальных соучастников преступления.
— Сторона защиты не возражает. (Тут же отозвался я).
— Подождите, адвокат. Мы же еще не знаем о ком именно речь идет. Против оглашения чьих конкретно показаний вы не возражаете?
— А вот против оглашения показаний всех, кого заявит прокурор, я и не возражаю. -Ответил я.

На том и порешили. Пятеро остальных участников нападения давать показания в зале суда не будут, вместо этого будут оглашены их показания на стадии предварительного следствия.

Теперь пришло время пояснить свою на первый взгляд странную идею. В любых классических рекомендациях по построению защиты можно наверняка прочесть, что защитник должен требовать очного допроса ключевых свидетелей по делу, и это правильно. Лично допрашивая свидетеля, можно попытаться выудить из его показаний что-нибудь ценное для защиты.

Но, то теория, а у меня была самая что ни на есть практика. Так вот практика свидетельствовала о том, что человек в тюрьме- себе не хозяин. Пообщавшись с «кумом», зек «вспоминает» такие вещи, которые при других обстоятельствах он бы и в кошмарном сне не увидел бы. Полагаю, что не нужно пояснять, каким именно способом зоновские опера получают такие удивительные результаты?

Так вот, протоколы подельников, содержащиеся в деле моего подзащитного, были составлены еще по первому делу, где мой бедолага проходил в качестве неустановленного лица. Потом эти протоколы в виде заверенных копий (поскольку следаку особо напрягаться не хотелось) перекочевали в это дело. Соответственно, его скромной персоне внимания на них было уделено крайне мало.

Фактически там упоминалось, что он действительно присутствовал при нападении, вроде как у него был нож, вроде как он что- то там крикнул (но что именно — никто не помнил). Вот собственно и все. Куда хуже было бы, если бы подельники явились в суд. Наверняка, кто-нибудь из них вспомнил бы, что это именно ОН организовал это нападение, ОН руководил действиями всех участников, а потом ОН, размахивая окровавленным тесаком, призывал убить и свидетелей данного нападения. Вот поэтому мне было куда выгоднее, что бы суд огласил показания, а не притаскивал подельников в суд, и эту задачу выполнить удалось.

Вердикт.

Суд подошел к концу. Редкое дело: за все судебное заседание, длившееся две недели, мне ни разу не объявили замечания, в то время как у прокурора их было целых два. Прошли прения, в которых я сделал основной упор на незначительность роли подсудимого в совершении преступления, его искреннее раскаяние и активную роль в раскрытии и расследовании данного преступления. Наконец, в заседании без участия присяжных защите и обвинению раздали проекты вопросного листа.

Прочитав вопросный лист, я понял, почему судья был так безмятежен при очевидном отсутствии доказательств заранее оговоренного умысла моего подзащитного на совершение убийства. Судья просто напросто исключил из вопроса присяжным заседателям и не стал выяснять, имел ли подсудимый (по мнению присяжных) намерение лишить жизни потерпевшего и договаривался ли об этом с остальными участниками нападения. То есть остальное присяжные совершенно обоснованно признают доказанным, а вот в части умысла судья просто, проявив свою юридическую фантазию, признает доказанным и умысел.

Что ж, чего-то подобного я и ожидал. Возражения на такую постановку вопроса результата не дали, и присяжные ушли на вынесение вердикта.

Через три с половиной часа вердикт был оглашен. По всему объему обвинения мой подзащитный признан виновным, однако восемью против четырех голосами признан заслуживающим снисхождения.

По сути был получен результат нашей с подзащитным программы- минимум. Теперь надо было сделать последнее усилие. Имея «вилку» наказания между четырьмя годами лишения свободы и шестью с половиной, надо было постараться добиться предусмотренного минимума.

Оставалось еще одно заседание, на котором должно было обсуждаться наказание. На нем снова проходят прения сторон, однако уже без присяжных и исключительно по процессуальным вопросам.

— Уважаемый суд. Мой подзащитный признан виновным по всему объему обвинения, однако, заслуживающим снисхождения. Однако я полагаю, что вопросы перед присяжными были поставлены судом некорректно. Так, судом не был установлен вопрос о том, имелось ли у моего подзащитного намерение лишать кого-либо жизни, договаривался ли он об этом с остальными участниками нападения. Не получив ответа на этот вопрос, суд самостоятельно, в нарушении норм права признал это доказанным…
— Адвокат, вы сейчас должны высказываться по поводу наказания, а не по поводу предполагаемых вами судебных ошибок. — Сказал судья немного нервным голосом.
— Да, конечно, Ваша честь. Так вот, что касается наказания. Дело в том, что суд, согласно УПК РФ не может являться ни стороной обвинения, ни стороной защиты. Он объективен, беспристрастен, и не имеет по делу собственных интересов (боже мой, надо же говорить такую глупость!). Так вот, принимая решение, суд тем не менее должен учитывать позиции сторон. По некоторым делам вполне возможно вынести решение, которое одинаково устроило бы и сторону обвинения, и сторону защиты. Такое возможно даже при вынесении обвинительного приговора. У суда есть немало возможностей, что бы, признав человека виновным, тем не менее назначить такое наказание, которое не вызовет у стороны защиты возражений ни по обоснованности, ни по справедливости.
— Адвокат, конечно суд будет назначать наказание с учетом позиций сторон, ну, а если вам оно не понравится, идите в кассацию, добивайтесь отмены приговора и возвращайте дело на новое рассмотрение.

Я смотрел в глаза судье, а он- в мои. Я знал, что судья понимает, какую юридическую западню нам устроили депутаты своими изменениями в УПК РФ, с другой стороны, он прекрасно понимал, что и сам он допустил весьма вольное обхождение с вопросным листом. Оставлять даже гипотетическую возможность для отмены приговора (т.е. признания брака в его работе) ему не хотелось. Эти расклады понимал и он, и я.

Приговор.

Через три дня приговор по делу был оглашен. Наказание по совокупности приговоров (с учетом срока за хулиганство) было назначено в виде лишения свободы на срок пять лет с отбыванием наказания в колонии общего режима. С учетом положений ст. 69 УК РФ подсудимому были засчитаны в срок отбытия наказания: год в СИЗО по этому делу, а так же полтора года, отбытого по предыдущему приговору. В результате получалось, что досидеть за покушение на убийство моему подзащитному оставалось два с половиной года.

Почитав приговор и поразмыслив над возможными вариантами, и я, и мой подзащитный пришли к выводу, что пытаться обжаловать такой приговор может только идиот. Прокуратуру он тоже устраивал, так что через десять дней он вступил в законную силу и Константин поехал досиживать два с половиной года.