В надежде на то, что предыдущие две публикации не забыты из-за моего длительного бездействия, завершаю повествование о защите Д. А. Н., ошибочно обвиненного в причинении тяжкого вреда здоровью П. Е. С.
Итак, дело поступило в суд. По моему ходатайству судья назначила предварительное слушание, на котором я и адвокат Логвиненко просили исключить из числа доказательств все имеющиеся в уголовном деле заключения судебно-медицинских экспертов. Мотивом для принятия соответствующего решения должно было выступить то обстоятельство, что в распоряжение комиссии экспертов предоставлялись ненадлежащие доказательства — медицинские документы, полученные в нарушение порядка, предусмотренного УПК РФ.
В обоснование своего возражения государственный обвинитель утверждал, что соответствующее ходатайство заявлено преждевременно, поскольку для решения вопроса об исключении доказательств их (доказательства) нужно вначале исследовать. Представитель потерпевшего заняла аналогичную позицию, добавив, что “эксперт самостоятелен и сам вправе решать, использовать представленные ему документы или нет, а если он их использовал, то и поводов сомневаться в их достоверности у сторон не имеется”.
Не хочу комментировать столь любопытную аргументацию коллеги-адвоката, а также причины, по которым в УПК РФ существует стадия предварительного слушания, отмечу лишь, что суд согласился с доводом прокуратуры и назначил судебное разбирательство. По всей видимости, наша система действительно неисправима.
В начале судебного разбирательства я предложил председательствующему “в целях повышения эффективности судебного разбирательства” вызвать на следующее заседание как экспертов, так и специалистов со стороны защиты для того, чтобы сразу искоренить все сомнения, касающиеся обоснованности имеющихся в уголовном деле экспертных заключений. Судья согласилась.
На следующем судебном заседании краснели все: эксперт-организатор (по всей видимости, от осознания разоблачения), государственный обвинитель (от стыда за коллегу, подписавшего обвинительное заключение), судья (от осознания того, что не успеет рассмотреть дело в срок) и представитель потерпевшего (очевидно, от того, что многое наобещала доверителю).
Допрошенный эксперт-офтальмолог полностью повторил объяснение, данное мне за несколько месяцев до судебного разбирательства, а также пояснил: что перед подписанием не читал заключение, которое ему привез курьер всего на несколько минут; в Калужской областной клинической больнице отсутствует техническая возможность объективно установить остроту зрения ниже 0,1; на момент производства экспертизы у него отсутствовали сведения об остроте зрения потерпевшего до получения травмы, а также о наличии у последнего сходящегося косоглазия, которое могло повлиять на “исходную” остроту зрения.
После этого успех был закреплен путем допроса Эдуарда Викторовича Туманова (выдержки из протокола судебного заседания прилагаются), уверенности которого в зале суда стоит поучиться и многим адвокатам, не говоря уже о специалистах. Полагаю, что по окончании судодня уже все прекрасно понимали, к чему движется разбирательство. На следующем заседании я заявил ожидаемое ходатайство, мотивировка которого полностью перекочевала в соответствующее постановление судьи.
Была назначена дополнительная комиссионная судебно-медицинская экспертиза. Как в дальнейшем мне стало известно, председатель Козельского районного суда очень обеспокоился предполагаемой длительностью проведения повторной экспертизы в другом регионе, в связи с чем “дал поручение” прокуратуре района найти возможность провести соответствующую экспертизу на базе того же экспертного учреждения, но с другими “технически подготовленными специалистами”.
На этот раз офтальмологическое обследование потерпевшего проводилось специалистами МНТК Микрохирургия глаза им. С. Н. Федорова. Я и адвокат Логвиненко изъявили желание и получили разрешение суда на личное присутствие при производстве экспертизы. Некоторые коллеги могут задаться вопросом: “Зачем? Что вы там поймете?”. Вообще, я думаю, что вопрос о целесообразности и методике личного участия защитника в судебной экспертизе заслуживает отдельной публикации.
Однако, для полноты понимания конкретно этой ситуации озвучу ту мысль, которая, вероятно, уже посетила ваши светлые головы: по всем признакам предыдущее экспертное заключение было “заказано” и мы не могли на этом этапе довериться новой комиссии, которая наполовину состояла из сотрудников того же экспертного учреждения, которое дало спорное заключение.
Подробности обследований, проводившихся в отношении потерпевшего, вряд ли будут столь интересны юридической части нашего сообщества, поэтому я не буду их приводить. Отмечу лишь, что новый эксперт-организатор серьезно отнесся к нашему с коллегой присутствию в учреждении и доступно объяснил нам все происходящее. В какой-то момент привлеченный специалист — главный врач МНТК сообщил, что, к сожалению, имеющееся в учреждении оборудование не позволит установить остроту зрения потерпевшего ниже 0,06, следовательно и дать оценку тяжести вреда здоровью комиссия не сможет.
Был составлен акт о невозможности дачи заключения. Получив его на руки, судья уже сама поставила в следующем заседании вопрос о возвращении уголовного дела прокурору, основываясь на том, что по уголовному делу не установлен вред, причиненный преступлением. Здесь мы решили поддержать государственного обвинителя (который, к слову, после этого дела стал активно отправлять ко мне за помощью всех своих знакомых) в его возражениях, однако судья к ним не прислушалась и отправила дело на доследование.
В родной следственный отдел уголовное дело фактически вернулось уже через три месяца (в этот период прокуратура подавала представление на указанное постановление судьи, однако затем отозвала его), но процессуально следствие было возобновлено лишь спустя почти полгода… В это время Следственный департамент МВД России подыскивал учреждение, которое может провести офтальмологическое обследование П. Е. С.! И нашел-таки — ФГБУ «НМИЦ ГБ им. Гельмгольца» Минздрава России.
Вновь дополнительная комиссионная судебно-медицинская экспертиза и вновь личное участие в ней. Уже первые обследования показали, что зрение потерпевшего значительно лучше, нежели он пытается показать. По данным одного аппарата острота его зрения равна 0,09, по другим — уже 0,23. В прочем оба значения соответствовали средней тяжести вреду здоровью, о чем комиссия и высказалась чуть позднее.
Д. А. Д. предъявили новое обвинение — только уже в совершении преступления, предусмотренного ч.2 ст. 112 УК РФ, что вся наша команда (в команду я включаю и доверителя с его родственниками) сочла победой. Дальнейшая наша работа в суде прежде всего была направлена на “защиту” последнего экспертного заключения и максимальное смягчение наказания. Были и второстепенные задачи (оспаривание признаков “совершение преступления группой лиц по предварительному сговору” и “использование предмета в качестве оружия”), но в шансы на их реализацию нам слабо верилось, хотя бились мы до последнего.
Приговором Козельского районного суда Калужской области от 10.07.2021 Д. А. Н. признан виновным в совершении преступления, предусмотренного пп. “г”, “з” ч.2 ст. 112 УК РФ, и ему назначено наказание в виде лишения свободы сроком на 2 года условно с испытательным сроком 3 года. Поскольку указанный приговор (к своему удивлению) я не сканировал, то прилагаю к статье ссылку на карточку дела в суде.