Психологические аспекты защиты в суде присяжных (и не только в нем). Часть 2.

Запоминаемость.

Вообще-то, чуть выше, разбирая вопрос о восприятии и понимании сообщаемых защитником сведений, мы уже вынуждены были коснуться вопроса и запоминания. Что поделать, психика человека неразрывно объединяет в себе массу различных процессов и явлений. В итоге становится почти невозможным говорить о восприятии, в отрыве от запоминания, а о запоминании отстраненно от убеждения.

Чем больше подсудимых и эпизодов — тем длиннее процесс. Чем длиннее процесс, тем больше доказательств изучается. Чем больше в деле доказательств, тем сложнее и вычурнее их взаимосвязи. Чем больше доказательств изучается, тем меньше доказательств запомнят присяжные к вынесению вердикта. Увы.

Как я уже неоднократно говорил выше — присяжные заседатели в уголовном процессе находятся в совершенно изуверских условиях. Они должны запомнить допросы, доказательства и пр. Да. Они могут вести записи, однако сами попробуйте записывать показания свидетеля или содержание оглашаемого протокола. Много у Вас получится? Тем более, что присяжный-то не юрист и не знает, что именно следует зафиксировать.

Присяжных обвиняют в том, что они де ошибаются. Да, ошибаются, но попробуйте сами, изучив несколько десятков томов доказательств вспомнить конкретное доказательство? Куда интереснее, что и суд, не ограниченный в доступе к доказательствам в том числе и в совещательной комнате, тоже ошибается. Присяжным было бы логично давать хотя бы протокол судебного заседания, но нет, не предусмотрено законом. Закону выгоднее чтобы присяжные ошибались.

Для раскрытия темы запоминания применительно к суду присяжных заседателей вполне допустимо обратиться к закономерностям памяти, выявленные еще Г. Эббингаузом:

— При запоминании материала лучше всего воспроизводится его начало и конец — «эффект края». Соответственно, это особенно актуально при планировании работы с доказательствами как в течении дня (распределение последовательности предъявляемых в течении дня доказательств), так и в течении представления одного единичного доказательства (например, при планировании последовательности подачи материала в ходе допроса свидетеля или подсудимого).

— Запоминание идет лучше, если дважды повторить материал: сначала через несколько часов, а второй раз — через несколько дней. Реализовать это в рамках суда присяжных несколько проблематично, но тем не менее — возможно. Например, у Вас есть несколько доказательств свидетельствующих об одном факте. Соответственно, появляется выбор — предъявить ли их в одном судебном заседании, или разбить на несколько.

Честно говоря, в каждом случае такой вопрос должен решаться индивидуально, и совершенно не обязательно, что в пользу использования означенного метода и в ущерб необходимости компоновать предъявляемые доказательства тематически. Представляется, что лучше всего реализовывать это допросами свидетелей, которые будут говорить об одних и тех же событиях несколько раз за процесс в разные дни.

— Установка на использование материала в дальнейшем ведет к его лучшему запоминанию. Как вариант, можно предварять предъявление того или иного узлового доказательства просьбой к присяжным отнестись к доказательству с особым вниманием или по возможности записать те или иные сведения, поскольку на это защита будет ссылаться в прениях при анализе доказательств. Кстати, обратите внимание, что выше отмечалось влияние установки на дальнейшее использование материала и на качество его восприятия. То есть осознание присяжными заседателями важности тех или иных сведений для вынесения вердикта, улучшит качество и его восприятии, и запоминания.

— Чем проще событие и чем больше эмоций оно вызвало, тем более сильный след оно оставит в памяти. Сложная информация, а также события, не вызвавшие эмоции у человека, плохо запоминаются и быстро забываются. Здесь, полагаю, особо комментировать нечего, тем более что влияние эмоционального фона на восприятие, так же рассматривалось выше более детально.

— Редкие, странные и необычные события запоминаются лучше, чем привычные и часто встречающиеся. Соответственно, задачей защиты является по возможности «сделать» то или иное важное для нее событие редким и следовательно — запоминающимся. Это можно сделать как путем акцентуации внимания присяжных на необычных фактах, так и внепроцессуальным путем. Как сказала мне одна бывшая присяжная заседатель — «Когда председательствующий заявлял, что что-то необходимо не учитывать, даже те, кто у них в коллегии дремал — просыпались.»

Потеря и восстановление памяти происходят по одному принципу: при потере памяти сначала теряются более сложные и недавние события, а при восстановлении памяти, наоборот, сначала восстанавливаются более простые и старые воспоминания, и только потом — более сложные и недавние. Соответственно говоря о том или ином событии (особенно в прениях) имеет смысл организовать свою речь таким образом, что бы следовать от простого — к сложному, от общего — к частному.

Так вот, что же останется у присяжных в памяти, после нескольких месяцев сложного и напряженного процесса, когда они уйдут для вынесения вердикта? Останется смутное ощущение того, что защита или обвинение убедило их в достоверности того или иного факта. Они не будут помнить какими точно способами или доказательствами это будет сделано, они будут помнить только что они в ходе суда признали это доказанным или опровергнутым. Это неплохо описал в своих «Тюремных тетрадях» Грамши:

«Впрочем, представим себе интеллектуальную позицию человека из народа; она сформирована из мнений, убеждений, различительных критериев и норм поведения. Всякий придерживающийся иной точки зрения и обладающий более высоким интеллектом умеет аргументировать свои доводы лучше, чем он, логически «припирает его к стенке» и т. д.

Должен ли из-за этого человек из народа изменить свои убеждения, изменить только потому, что в непосредственной дискуссии он не может доказать их правоту? Но тогда ему пришлось бы менять их каждый день, то есть всякий раз, как ему встретится идеологический противник, интеллектуально стоящий выше его. Итак, на каких элементах зиждется его философия, и в особенности та его философия, которая облечена в самую существенную для него форму нормы поведения?

Самым значительным является, несомненно, элемент нерационального характера, элемент веры. Но веры в кого и во что? Прежде всего в социальную группу, к которой принадлежит он сам, поскольку она мыслит в общем и целом так же, как он: человек из народа думает, что много людей вместе не могут ошибаться, ошибаться целиком и полностью, как это пытается внушить ему его противник в споре; верно, сам он не способен так хорошо поддержать и развить свои доводы, как его противник, но в его собственной группе есть кое-кто, кто наверняка сумел бы это сделать даже лучше, чем этот его противник; и он вспоминает, что в самом деле когда-то слышал убедившее его обстоятельное, логичное изложение оснований этой его веры. Он не помнит данных конкретных оснований и не смог бы их повторить, но знает, что они существуют, потому что слышал, как их излагали, и был ими убежден. И если эта твердая убежденность была однажды внушена ему, она сама начинает поддерживать себя, даже если потом человек не может найти аргументы в ее защиту.»
Конечно, это не есть закон на все времена и дела. В небольшом по объему деле, присяжные заседатели вполне могут запомнить и всю доказательственную базу. Даже в большом деле они могут запомнить отдельные доказательства, отдельные фрагменты общей картины преступления, которые им нарисовали адвокат и прокурор.

Однако запомнить все доказательства защиты и обвинения, с учетом всех необходимых сторонам нюансов… на такое не стоит и надеяться. В связи с этим, по моему личному мнению, чем длиннее процесс и чем больше доказательств в ходе него будет изучено, тем важнее, что бы после каждого судебного заседания у присяжных оставалось впечатление того, что конкретно в нем сторона защиты победила сторону обвинения.

Убедительность.

Достоверность — это одно из свойств доказательства, упоминаемых в УПК РФ и оттого, вроде бы, должное иметь официальный статус и однозначное для всех участников процесса значение. Однако это только на первый взгляд.

«Достоверность доказательства» профессиональный судья и присяжный заседатель понимают совершенно по разному. В случае с профессиональным судом, «достоверность» это свойство, которым по умолчанию обладают доказательства обвинения и не обладают — доказательства защиты.

Достоверность же в понимании присяжного, практически совпадает со значением этого термина для любого, нормального, разумного и непредвзятого человека и складывается из оценки массы разных факторов, которые свидетельствуют об истинности или ложности доказательства. Для определения достоверности того или иного доказательства, присяжный заседатель (как, в принципе и любой нормальный человек) использует весь свой жизненный опыт, логику, здравый смысл, психологию и пр.

Эта банальная мысль, тем не менее далеко не всегда оказывается очевидной для адвокатов и подсудимых. Как правило, первые — сильно «испорчены» опытом процессов с профессиональными судьями, вторые — вообще не задумываются на эту тему, а если и задумываются, частенько бывают «ослеплены» собственным мнением.

Впрочем, еще чаще в оценке достоверности ошибаются прокуроры. Уж слишком они привыкли к тому, что если свидетель обвинения, вдруг, через несколько лет «вспомнит» номер автомашины, внешность преступника и расположение пешеходов на улице, то судья без зазрения совести признает его показания достоверными.

Каким же образом в глазах присяжных можно повысить оценку достоверности доказательства, его убедительность? Для этого следует разобраться с вопросом — как вообще человек оценивает убедительность той или иной информации, как ее анализирует?

Психологи специализирующиеся на закономерностях коммуникации делят людей по способу обработки информации на два типа: тех, кто использует центральный способ работы с информацией и тех, у кого доминирует периферический.

Под центральным способом подразумевается серьезный анализ аргументов, их сопоставление как с другими аргументами относящимися к рассматриваемому вопросу, так и с личным опытом субъекта.

Под перефирическим подразумевается анализ слушателем прежде всего сопустствующих сообщению факторов, не содержание, а способ предъявления аргументов. Оценивается внешний вид и манера речи коммуникатора, используемый им реквизит, ссылки на какие-либо авторитетные источники и пр. Обычно, к такому способу оценки доказательств прибегают люди, считающие себя недостаточно компетентными в обсуждаемом вопросе, считающими выносимое решение не слишком важным.

Поскольку пытаться определить, кто из присяжных использует тот или иной способ работы с информацией — дело заведомо бесперспективное, защите следует стремиться к тому, что бы использовать оба этих канала убеждения аудитории. Однако, если работе с центральным каналом анализа информации так или иначе уделено значительное внимание в нескольких разделах книги, то работу с переферическим мы практически не разбирали. Пришло время восполнить этот недостаток.

Исследователями (правда, иностранными) выявлен ряд закономерностей. Трудно сказать, действуют ли они в случаях с отечественным судом присяжных заседателей, однако есть основания полагать, что действуют. Далее приводится список этих закономерностей, приведенных в работе О. Гулевич.

Конкретных цитат я как правило не использую, однако просто имейте в виду, что основные мысли и идеи в приведенном тексте заимствованы именно оттуда. Там же эти тезисы даны в более развернутом виде, с приведением ссылок на конкретные источники. Я привожу далеко не все указанные закономерности, поскольку в ряде случаев они, по указанию автора влияли не на оценку доказанности\недоказанности факта а, например, на размер наказания при уже доказанном факте преступления (в англо-саксонской системе права, присяжные наделены возможностью влиять на размер наказания)

— Статус коммуникатора. Так, при даче показаний свидетелем или выступлении адвоката в прениях, доверие к нему повышается, если он ссылается на свой опыт, социальный статус и пр. моменты повышающие доверие.

Например, объясняя почему он хорошо запомнил черты лица преступника, его заявление будет восприниматься гораздо убедительнее если он упомянет, что увлекается рисованием и поэтому у него хорошая зрительная память, и т.д.

Использование фактора компетентности рассчитано на подавление процесса контраргументации: у слушателя, особенно считающего себя некомпетентным, не возникает желания спорить с таким коммуникатором. В то же время для слушателя с доминирующим центральным способом работы с аргументами, этот прием (при несоблюдении умеренности в его применении) скорее может вызвать раздражение и подозрения, что рассказчик пытается манипулировать слушателем.

— Спящий эффект. В иностранной литературе посвященной суду присяжных можно встретить описание интересного психологического эффекта. Следствием восприятия компетентности коммуникатора является «спящий эффект», который проявляется в ситуации, когда слушатель должен вынести решение через некоторое время после получения сообщения, а не сразу после него.

Он заключается в том, что сообщение, исходящее от достойного доверия коммуникатора, через некоторое время начинает оказывать меньшее влияние, чем вначале, а исходящее от оратора, не достойного доверия, — большее влияние. Примером последнего является постепенное увеличение доверия к показаниям дискредитированного свидетеля (Leippe,1995).

Причина этого эффекта кроется в забывании слушателями того, от кого именно исходило сообщение и, следовательно, в уменьшении влияния доверия к коммуникатору на эффективность его воздействия. Зал суда является благоприятным местом для проявления этого эффекта: длительность судебного процесса варьируется от нескольких дней до нескольких месяцев, что приводит к забыванию присяжными источника информации, полученной ими вначале. Поэтому, если присяжные доверяют коммуникатору, эффективным является напоминание о том, кто именно рассказал присяжным о тех или иных событиях.

— Искренность коммуникатора. В ряде случаев для защиты бывает правильным признать правоту обвинения по очевидным фактам. В то же время подчеркивать, что даже несмотря на очевидное опровержение того или иного обстоятельства, прокуратура продолжает на нем настаивать. Использование данного фактора возможно и в отношении свидетелей защиты, которые давая показания, будут указывать в том числе и на факты, не идущие на пользу защите. («Согласиться с показаниями этого свидетеля — не в моих интересах. Но я соглашусь с ним, поскольку этот свидетель честен с нами»).

Важность фактора искренности проявляется на стадии принятия сообщения для людей, использующих периферический способ обработки информации. Использование фактора искренности рассчитано на подавление процесса контраргументации: у слушателя не возникает желания спорить с честным и искренним коммуникатором.

— Надежность коммуникатора. В данном случае разговор идет о том, что более надежными кажутся сведения из того источника, который ранее уже был проверен и признан заслуживающим доверия. Впрочем возможен и обратный эффект, когда ранее уличенный во лжи свидетель дает новые показания и их можно поставить под сомнение уже только по факту ранее ложных показаний.

— Количество источников информации. Простое арифметическое увеличение количества источников тех или иных сведений, так же весьма сильно влияет на оценку достоверности информации. Особенно хорошо, когда конкретный факт подтверждается разнородными доказательствами- показаниями свидетелей, вещественными доказательствами, анализом и оценкой доступных фактов и т.д.

— Эффект подобия. Эффект подобия заключается в том, что коммуникатор оказывает большее воздействие, если слушатели приписывают ему свои личные особенности и аттитюды, считают его похожим на себя. В данном случае речь идет о том, что слушателям свойственно «не замечать» мелких различий между своей позицией и позицией коммуникатора, если по основным вопросам эти позиции совпадают. Впрочем, при превышении некоторого порогового значения, эффект меняется на противоположный, в результате чего, даже определенные совпадающие моменты не оказывают влияния на восприятии позиции слушателя и говорящего как противоположных. Подобное совпадение позиций, неплохо подкреплять совпадением и по другим параметрам — манере одеваться, говорить, жестикулировать и т.п.

— Тяжесть преступления и размер ущерба. На признание виновным, в числе прочего действует характер преступления и размер ущерба причиненного подсудимым. То есть чем больше размер нанесенного ущерба, или тяжесть преступления, тем больше вероятность (при прочих равных), что подсудимого признают виновным. Соответственно, эту закономерность следует учитывать при решении вопроса о том, ходатайствовать ли о такой форме судопроизводства, либо же лучше, что бы дело рассматривалось судьей единолично. Можно предположить, что этот же фактор будет влиять и на решение присяжных вопроса о снисхождении подсудимому.

— Типичность преступления. В данном случае речь идет о том, что вынесение обвинительного вердикта тем вероятнее, чем более типичным является рассматриваемое преступление. То есть в сознании человека существуют определенные идеальные образы того или иного события, сформированные под влиянием повседневной жизни, сообщений СМИ, просмотренных фильмов и пр. Справедливо это и для преступлений.

Соответственно, чем больше конкретное преступление соответствует этому шаблону, тем больше вероятность, что оно будет признано доказанным. Необычные же орудия преступления, мотивы, последовательность действий и пр. будут вызывать у присяжных заседателей дополнительные сомнения в реальности описываемых в обвинении событий.
«По мнению респондентов, подсудимый, совершивший стереотипное преступление, заслуживает более сурового наказания, чем тот, кто совершил преступление, не соответствующее стереотипам. Например, негр, совершивший ограбление, и белый американец, растративший деньги, оцениваются как заслуживающие более сурового наказания, чем белый американец, совершивший ограбление, и афроамериканец, растративший деньги (Gordon et al., 1988)»
Указанная закономерность, находит свое отражение и в УПК РФ предлагающем присяжным заседателям принимать решение в том числе… на основе своего жизненного опыта. Так же дополнительным доводом справедливости подобной гипотезы служит достаточно широко распространенная школа психологии — Гештальд-психология, утверждающая, что восприятие человеком события или предмета происходит не фрагментарно, а целостно, не в виде отдельных элементов события или предмета, а в виде образа объединяющего все части воедино.

Однако у этой закономерности есть и еще одни аспект, имеющий отношение к выработке контрверсии защиты — чем более типичны объяснения подсудимого по тем или иным обстоятельствам инкриминируемого ему деяния, тем большей достоверностью они обладают в глазах присяжных заседателей. Т.е. например, куда убедительнее будет выглядеть объяснение того факта, что подсудимый оказался в продуктовом магазине в момент совершения там преступления тем, что он пришел купить продукты, нежели тем, что там он назначил встречу с любимой девушкой и т.д.

— Вероятность избежать преступления. Опять таки, в работе О. Гулевич приводится мнение, что если при наличии минимального везения для потерпевшего преступление могло бы и не состояться, подсудимый наказывается более строго, чем в том случае, когда такой возможности нет. Понятное дело, что присяжные в РФ (в отличии от англо-саксонской системы права) не решают вопроса о наказании, однако у них имеется право предоставить подсудимому снисхождение. Соответственно, если стратегия защиты предусматривает в качестве одной из целей получение этого самого снисхождения, то имеет смысл учитывать и вышеозначенный фактор.

Убедительность доказательств. «В эксперименте Г.Филда (Field, 1979) присяжные, которые получали сильные доказательства, подтверждающие историю потерпевшей, выносили решение о более длительном тюремном заключении подсудимого, чем те, у кого таких доказательств не было.» Вновь следует отметить, что решение вопроса о наказании не входит в компетенцию присяжных заседателей, однако применительно к отечественному уголовно-процессуальному законодательству следует отметить, что убедительность и сила доказательств, приведенных сторонами, может в том числе существенно влиять на вероятность получения подсудимым снисхождения.

Эту закономерность я имел возможность проверить на собственной практике по делу т.н. «Белых волков» — группы молодых людей обвинявшихся в серии нападений на инородцев по националистическому признаку.

Так, мой подзащитный обвинялся в совершении 9 убийств по мотиву национальной ненависти. По результату судебного следствия присяжные заседатели вынесли вердикт в соответствии с которым 6 эпизодов нападений присяжные признали недоказанными, а в остальных трех случаях, обвинение было доказано с минимальным перевесом. Однако во всех трех оставшихся эпизодах, мой подзащитный был признан заслуживающим снисхождения.

Это было несколько странно, с учетом отягчающих обстоятельств совершения данных преступлений. Единственным рациональным объяснением этого обстоятельства было то, что присяжные, даже принимая решение о виновности подсудимого, не были убеждены в этом до конца, и именно по этому приняли «Саломоново решение» — признали виновным, но заслуживающим снисхождения.

Упоминаются так же и вербальные факторы, влияющие на степень доверия к речи адвоката. В частности к ним относятся:

— Наличие ограничительных выражений типа «я думаю», «это кажется похожим», «если я не ошибаюсь», «возможно»;

Впрочем, если указанные выражения приписать своему оппоненту, уровень недоверия будет расти уже к нему: «Уважаемый прокурор, возможно думает, что его аргументы убедительны» или «Свидетелю обвинения Петрову, его собственное заявление кажется ему похожим на правду».

Более того, в некоторых оборотах использование подобных выражений может использоваться для создания определенного ироничного отношения к аргументам противника. «Если я не ошибаюсь, то единожды ударив человека кулаком в грудь, весьма сложно причинить ему смертельное ранение» и т.д.

— Подъем интонации в утвердительных предложениях. Например, если вопрос касается количества ударов нанесенных потерпевшему, то говорящий отвечает «пять, десять?» с повышением интонации, что заставляет его ответ воспринимать как вопрос, то есть как полную неуверенность в сообщаемых им сведениях.

— Прямое заявление о своей неуверенности, например «я не уверен», «я могу ошибаться» и т.п.

— Наличие интенсификаций. Например, использование «очень близкие друзья» вместо «близкие друзья» или просто«друзья»;

— Использование большого количества цитат;

— Использование «пустых» прилагательных типа «превосходный», «очаровательный», «милый».

Очевидно, что предложенный список не является полным, и читатель без труда сможет дополнить его какими-то новыми закономерностями о которых он либо где-то слышали или читал, либо нашел и использовал на практике самостоятельно.

Возникает вопрос — а какой способ анализа информации в большей степени характерен для присяжных — центральный или переферический?

Честно говоря, каких либо сведений по этому поводу мне найти не удалось, и сказанное ниже всего лишь моя догадка, тем не менее я считаю, что шанс того, что в коллегии будут преобладать присяжные с центральным способом восприятия информации — гораздо выше, чем с переферическим.

Более того, по моему мнению, этот шанс будет стабильно выше и при сравнении составов коллегий присяжных из РФ и других стран практикующих такую форму судопроизводства. Дело здесь в одном, на первый взгляд малозначительном обстоятельстве.

Участие в судах присяжных в тех же США — обязанность граждан, от которой они могут быть освобождены только при наличии очень веских обстоятельств. Участие же в суде присяжных в РФ по сути является делом добровольным. Человек волен (по факту, а не по закону) вообще не являться на отбор присяжных заседателей в процесс, либо уже в процессе отбора взять самоотвод, а то и просто перестать ходить на суд без объяснения причин (случаев наложения наказания за такой поступок, мне в практике не попадалось.)

В итоге, в числе наших присяжных оказываются люди, элементарно мотивированные к участию в процессе. Наши присяжные, как минимум считают себя способными и обязанными разобраться в сути дела и принять должное решение. То есть, можно сделать вывод, что оснований пользоваться перефирическим способом обработки информации у наших присяжных значительно меньше.

(часть 1)