Допрос в суде присяжных (1)

Глава из книги «Суд присяжных: последний шанс Фемиды»

Часть первая

(часть вторая)

(часть третья)

Значение допроса в суде присяжных.

Уголовное дело в суде присяжных наполовину выигрывается (или проигрывается) двумя событиями- прениями и допросом подсудимого. До прений мы с Вами еще дойдем, а вот о допросе подсудимого настало время рассказать.

Переоценить значение допроса для судебного следствия невозможно. Если же речь идет о суде присяжных, то один допрос порой стоит многих исследованных  томов письменных доказательств. Редко когда какое-нибудь доказательство может сравниться по силе воздействия на коллегию присяжных с показаниями непосредственного очевидца или участника событий преступления. Редко когда исследования какой – ни будь экспертизы или осмотра достигает по накалу страстей допроса корневого свидетеля, когда стороны готовы буквально вцепиться друг другу в глотки.

Допрос в суде — это одно из самых субъективных и сомнительных доказательств. Показания дают люди, а людям свойственно ошибаться, забывать, иметь какие-то свои личные  интересы по делу. Полагаю, все это очевидно и самим присяжным, и тем не менее, вряд ли какое-то другое судебное действие по исследованию доказательств можно сравнить с допросом по силе воздействия на присяжных.

Протоколы следственных действий и заключения экспертов, прочитанные монотонным убаюкивающим голосом прокурора или председательствующего, никогда не сравнятся с красочным и эмоциональным рассказом подсудимого, потерпевшего или свидетеля. А уж возможность задать дополнительные вопросы (пусть и через председательствующего)- это вообще одна из немногих возможностей для присяжных проявить в процессе свою активность и выяснить те детали, которые действительно кажутся для них важными. Именно допросы участников процесса занимают большую часть времени работы суда присяжных, а уж если допрос происходит эмоционально и драматически, если он представляет собой открытое столкновение интересов защиты и обвинения то именно они вызовет у присяжных наибольший отклик. Допрос- это плоть от плоти процесса с участием присяжных заседателей.

В то же время допрос, как бы хорошо он ни был подготовлен, дает изрядную долю непредсказуемости процесса, именно в ходе него чаще всего возникают «сюрпризы», склоняющие чашу весов в сторону обвинения или защиты. Именно допрос позволяет адвокату лучше всего реализовать свой потенциал и навыки работы с коллегией присяжных. Уличив свидетеля процессуальных противников в даче ложных показаний, либо вырвав у него признание каких-то неприемлемых для противника фактов, можно во многом предопределить успех или проигрыш дела в целом. Конечно, допрос допросу рознь, и в процессе всегда есть определенное количество «проходных» свидетелей, которые сообщают факты, не оспариваемые ни одной из сторон, и допрос которых протекает в спокойной, сонной обстановке. Но картина допроса совершенно преображается, когда речь идет о допросе узловых свидетелей. Именно к такого рода допросам следует готовиться с особой тщательностью, изучая все относящиеся к ним доказательства, просчитывая возможные варианты развития допроса, намечая заранее наиболее острые вопросы их содержание, форму и момент в который они будут заданы. Участие в допросе в суде присяжных требует от адвоката максимального напряжения внимания, памяти, скорости реакции и умения импровизировать.

Под одним термином «допрос», порой, подразумеваются несколько отличающихся друг от друга явлений. То есть смысл и логика допроса, который проводит следователь на следствии, разительным образом отличается от допроса проводимого прокурором или защитником в суде. Для следователя допрос- это прежде всего поиск новой информации о преступлении (если следователь ставит перед собой цель именно объективно разобраться в ситуации). Для прокурора допрос в суде- это получение сведений, необходимых для подтверждения поддерживаемого обвинения. Для адвоката, напротив, способ опровержения обвинения. Вот именно в этом аспекте мы и будем продолжать обсуждать тему допроса в суде.

Однако, мы с вами говорим не о допросе в суде «вообще», а о конкретном его частном случае- допросе в суде присяжных. Соответственно, у такого рода допроса возникает дополнительный «букет» особенностей, не встречающихся в обычном процессе. Прежде всего- это уже упомянутые ранее требования по понимаемости, запоминаемости и убедительности, а так же масса процессуальных ограничений и запретов.

О допросе в судебном процессе (и в том числе в процессе с участием присяжных заседателей) написано немало литературы как отечественными, так и зарубежными авторами. Существует так же значительный пласт сведений, который затрагивает смежные с допросом области знаний и позволяет использовать его при допросе. Когда речь заходит о научном, системном подходе к допросу, то в первую очередь на ум приходит  риторика. Сомнений нет, допрос  как речевое явление, прежде всего, подчиняется именно ее закономерностям. Хитрые приемы и методы, помогающие вывести лгуна на чистую воду, помочь свидетелю вспомнить обстоятельства или уличить виновного- все это сфера действия риторики. Планируя участие в процессе с присяжными заседателями, а тем более рассчитывая делать это регулярно, большой ошибкой будет игнорирование этих знаний. Однако, нельзя объять необъятное, и я не собираюсь переписывать в эту главу цитаты из этих источников. Нет у меня так же и желания переписывать в этой главе общие сведения о допросе, не зависящие от формы судопроизводства.

Вместо этого я хотел бы остановиться на совершенно конкретном аспекте проведения допроса в суде присяжных- проведение допроса с учетом процессуальных требований современного российского законодательства и внепроцессуальных реалий нашего отечественного судопроизводства. Я постараюсь сосредоточиться именно на процессуальных и тактических особенностях допроса в суде присяжных, затрагивая риторику и психологию лишь в той минимальной мере, в которой это необходимо для полноты и последовательности изложения, и только потому, что в каком-то конкретном случае без них нельзя было обойтись.

Для допроса в процессе с присяжными характерны как общие закономерности, так и частные, зависящие прежде всего от процессуального статуса допрашиваемого лица.

Начнем с банальностей. Допрос, проводимый адвокатом в судебном заседании, должен быть подчинен избранной стратегии защиты. Соответственно, готовясь к допросу и проводя его, необходимо четко себе представлять, что конкретно вы хотите услышать от допрашиваемого, и как это будет вписываться в общую концепцию защиты.

Существуют ситуации, которые совершенно по-разному воспринимаются профсудьей и присяжными заседателями. Например, если в ходе дачи показаний свидетель великолепно помнит обстоятельства, необходимые обвинению, и не помнит нейтральных или нужных защите обстоятельств, это не вызывает у судьи никаких подозрений, но вот для присяжного это будет существенно, особенно если сторона защиты поможет им обратить на это внимание.

Любой гениальный вопрос не будет иметь никакой ценности, если он не понятен дилетанту в праве, то есть присяжному. Имеет смысл задавать максимально краткие вопросы для того, чтобы получать максимально краткие, легко усваиваемые на слух ответы.

Пытаясь хоть как-то упорядочить и систематизировать (для себя, а затем и для читателей) возможные типы  вопросов, используемых в ходе допроса, у меня получилась нижеследующая классификация  вопросов по их функциональному значению для допроса и для стратегии защиты в целом. Как обычно, строгие академические требования для классификации не выдержаны и в данном случае, однако общее представление о том, что именно имеет смысл выяснять в ходе допроса, на мой взгляд, раскрыть получилось. В общем, задача этой недоклассификации исключительно в том, чтобы хоть как-то упорядочить для удобства понимания тематику и назначение вопросов.

Прежде всего, вопросы можно разделить на две большие группы по моменту проявления доказательственного эффекта.

Вопросы «моментального действия». В данном случае имеются в виду вопросы, которые рассчитаны на получение моментального эффекта, сразу после его озвучивания или получения на него ответа. То есть как сам вопрос, так и ответ на него дает требуемый эффект без каких-либо дополнительных пояснений и ссылок на другие доказательства. Иногда требуемый эффект дает ответ на поставленный вопрос, иногда – сам вопрос. Иногда такие вопросы моментального действия получаются сами собой, иногда  над ними приходится достаточно долго размышлять, подбирая нужные формулировки.

Этот род вопросов хорош именно для получения тактического перевеса. Соответственно, перед постановкой такого вопроса необходимо убедиться, действительно ли присяжным станет очевидна суть этого вопроса и  ответа на него без каких-либо дополнительных пояснений. В противном случае, если ошибиться в такой оценке, то, как минимум, не будет достигнут желаемый эффект. Например, такие вопросы моментального действия весьма полезны для изобличения допрашиваемого во лжи.  То есть вопрос должен задаваться о каких-то сведениях, достоверность или недостоверность которых присяжным уже в большей степени ясна. В итоге, если допрашиваемый единожды был уличен во лжи, то какие есть основания верить ему во всех остальных вопросах? Однако, следует учитывать один специфический момент характерный именно для суда присяжных. Обычно судьи очень внимательно следят за ходом допроса и снимают провокационные вопросы защиты еще до того, как свидетель делает попытку на них ответить. Это я говорю не к тому, что от такой методики следует отказаться, а просто обращаю внимание на то, что применение такого метода должно хорошенько продумываться предварительно. Впрочем, возможен и обратный вариант, когда такого рода вопросами получается поднять степень доверия.

В качестве примера можно сослаться на характерный случай из моей практики. По одному делу допрашивался засекреченный свидетель, который утверждал, что познакомился с подсудимым и узнал о его преступной деятельности в ходе систематической игры в шахматы в одном из шахматных клубов. У защиты были более чем веские основания считать, что данный гражданин никогда не общался с подсудимым и более того и в шахматы играть не умеет. В итоге ему в удобный момент подсудимым был задан вопрос:

— С хода какой фигуры начинается дебют Сокольского?

В ответах лжесвидетеля произошла заминка, которая со всей очевидностью показала его некомпетентность в элементарном шахматном вопросе. Конечно, этот вопрос был снят председательствующим, как не относимый к существу дела, однако ложность всех его показаний стала присяжным очевидна.

Еще один типичный случай применения таких вопросов- установлении алиби подсудимого (поскольку время и место преступления – одно из наиболее запоминаемых присяжными обстоятельств).

Подобные вопросы «моментального действия» хороши тогда, когда ими есть возможность опровергнуть аргумент обвинения, оставив поле боя (по какому-нибудь моменту) за стороной защиты.

Допрашиваем «раскаивающегося подсудимого» (признательные показания и оговор остальных подсудимых элементарно выбит из него на следствии):

— Почему Вам не удалось убить потерпевшего Сидорова?

— Когда я начал стрелять, он выбежал из своей автомашины и убежал.

Бредовая версия, особенно с учетом показания ряда других свидетелей, да и самого потерпевшего (к сожалению, умершего к моменту возбуждения дела). Задаем еще несколько вопросов по этому факту, чтобы в памяти присяжных отложилось это заявление подсудимого. На следующий день допрашиваем супругу потерпевшего:

— Почему Вашего мужа не смогли убить?

— Потому что он сразу после того, как в него начали стрелять, нажал на педаль газа и уехал с места преступления.

Требуемый эффект воздействия на присяжных достигнут.

Неплохим эффектом обладает такой тактический прием- допрашивается свидетель, указывающий на какое- либо обстоятельство (ценное для стороны защиты) и называющего одного или нескольких человек, могущих подтвердить достоверность его слов. После окончания допроса этого свидетеля для дачи показаний приглашается кто-то из числа названных предыдущим свидетелем граждан, которые так же подтверждают его показания.

Эта форма постановки вопросов дает моментальный эффект, позволяя присяжным сразу же понять, на какие именно факты указывает сторона защиты, что именно доказывает или опровергает. Доказываемые такого рода вопросами факты лучше запоминаются, и их проще анализировать, сопоставляя с другими доказательствами.

По делу обвинялись двое молодых людей в совершении 111 ч.4 по мотиву национальной вражды и ненависти. Доказательств именно национальной вражды и ненависти у обвинения было в обрез, в результате чего прокурор пыталась (а это была барышня) выжать эти доказательства буквально из ничего. Так в допросах оба молодых человека, описывая, во что именно они были одеты в день преступления, указали, что на ногах у них были «берцы». Прокурор уцепилась за это слово, как клещ. И к месту и не к месту она старательно доводила до присяжных мысль, что этот тип обуви- ботинки с высоким берцем носят только скинхеды, и они же их так называют.

Конечно, это было неправдой и абсурдом. Если уж на то пошло, то классической обувью скинхедов являются ботинки «Гриндерс», которые, в свою очередь, ведут свою родословную не от армейской обуви, а от обуви английских рабочих, разработанной специально для того, чтобы защищать стопу от падения тяжелых предметов (в них имеется металлический «стакан», предохраняющий стопу).

Впрочем, понятное дело, что суд вряд ли бы дал мне довести всю эту информацию до присяжных, да и выглядело бы это как оправдание.  В один из дней допрашивали сотрудника ППС милиции, участвовавшего в задержании подсудимых по горячим следам. Когда право задавать вопросы перешло к защите, я задал несколько уточняющих вопросов по событию преступления, после чего в конце состоялся следующий диалог:

— Вы находились при исполнении, когда задерживали подозреваемых?

— Да, конечно.

— Вы были в гражданской одежде или в форменной?

— Конечно в форменной, это обязательно по уставу ППС.

— А во что Вы были обуты?

— В берцы.

Последовала пауза…

— Вы скинхед?

...?

Ну у нас прокурор утверждает, что берцы носят только скинхеды, и только они называют берцы  берцами…

Конечно же суд меня прервал, но должный эффект на присяжных это произвело. Кстати, вердиктом присяжных националистический мотив был признан недоказанным, а оба подсудимых получили снисхождение.

Есть у этой категории вопросов и один недостаток.  По сути, использование таких вопросов- это «игра в открытую». Если значение того или иного вопроса становится понятно присяжным, становится оно понятно и стороне обвинения. А раз так, то у стороны обвинения появляется возможность начать работать на их опровержение.

Вопросы кумулятивного действия.

Далеко не всегда суть вопросов должна быть понята окружающим сразу же после получения на него ответа. В ряде случаев цель получаемых в допросе ответов должна быть скрыта от участников процесса (в том числе и от самих присяжных) до самых прений.

Так в одном из процессов, когда группа подростков обвинялась в серии нападений на инородцев (их собственный термин), я в ходе допросов как самих подсудимых, так и очевидцев произошедших событий тщательно допрашивал о количестве и составе участников каждого нападения, об используемом оружии (по делу проходил достаточно большой арсенал ножей и заточек), о конкретных действиях каждого из участников.

В принципе вопросы более чем стандартные для такого рода дел. Обилие эпизодов и участников делали ответы на эти вопросы стандартными, похожими друг на друга, и оттого они не только не запоминались присяжным, но и не вызывали каких-либо возражений и подозрений со стороны суда. Все это меня вполне устраивало, поскольку моя цель состояла в том, чтобы ответы на заданные мной вопросы прозвучали в суде и, соответственно, могли быть использованы в прениях.

А вот в прениях мной присяжным был представлен детальный анализ противоречий в показаниях как участников, так и очевидцев событий преступлений. В большинстве эпизодов показания не сходились ни по количеству и составу участников, ни по используемому оружию, ни по перечню и последовательности действий, что в свою очередь доказывало позицию защиты- т.н. «соучастники» преступлений в большинстве случаев на самом деле их не совершали, а оговаривали себя.

Вопросы относительные, то есть вопросы, ценность которых выявляется в сравнении с какими-то другими доказательствами по делу.  Здесь речь идет о том, что в принципе существуют обстоятельства, которые сами по себе не несут никакого значения ни для защиты, ни для обвинения, однако с учетом других обстоятельств и доказательств, их значение может становиться весьма серьезным.

Так, в одном из процессов  в ходе допроса одного из подсудимых ему был задан (казалось бы, совершенно бессмысленный) вопрос о том, почему в написанном им чистосердечном признании наклон букв обратный (мне было известно, что он левша). Именно такой ответ на свой вопрос я и получил, причем этот странный вопрос и ответ в силу своей нестандартности лучше отразился в памяти присяжных.

В дальнейшем, через несколько заседаний было изучено заключение судмедэкспертизы, согласно которой все ножевые ранения погибшему были нанесены в правую переднюю часть грудной клетки. В прениях оставалось только сложить два и два и доказать, что ножевые ранения потерпевшему наносил именно этот подсудимый, в то время как второй подсудимый был правша.

Второй вариант близок к первому с той лишь разницей, что очевидное несоответствие показаний допрашиваемого выявляется не при сопоставлении с другими доказательствами, а в результате сопоставления с его собственными, только данными ранее. То есть методика сводится к последовательному задаванию допрашиваемому вопросов (либо использование его собственных заявлений, сделанных на стадии свободного рассказа), ответы на которые будут противоречить друг другу. 

Примером может служить следующий эпизод из личной практики:

В ходе одного достаточно длинного допроса, свидетель обвинения сделал два заявления (правда, существенно разнесенных между собой и по времени, и по обстоятельствам, в которых это было сделано). Так он заявил, что во- первых, торговля в принадлежащем ему магазине шла хорошо, и он подумывал о расширении бизнеса. Через некоторое время он заявил, что рассматривал варианты отдать полмагазина в аренду. Мне оставалось, дождавшись своей очереди, только спросить свидетеля, как можно расширить бизнес, отказавшись от части торговых площадей?

Вопросы относительные, ценны тем, что позволяют стороне защиты готовить обоснование своей позиции втайне от стороны обвинения и суда до последнего момента (в большинстве случаев- до прений), не раскрывая значения этих вопросов во взаимосвязи с остальными доказательствами по делу.

В то же время надо понимать, что ответы на такие вопросы, в гораздо меньшей степени усваиваются и запоминаются присяжными заседателями, причем в большей степени именно в силу их кажущейся малозначительности или бессмысленности. Так же надо учитывать, что подобная форма постановки вопросов несет повышенный риск быть снятыми председательствующим в силу их неотносимости.

Помимо вышеописанных вопросов, прямонаправленных на выявление информации, имеющей доказательственное значение, существуют и вопросы, носящие вспомогательный характер. 

 «Разведвопросы», т.е. вопросы, ответ на которые в значительной степени не известен заранее. Имеется в виду, не известен, прежде всего, для задающего этот вопрос. Обычно возможность задавать такого рода вопросы прямо связана с недоработками следствия: либо свидетеля не допросили, либо допросили крайне скудно. В результате к суду остается ряд вопросов, которые имеют значение для дела, но не были выяснены на следствии. Ответ на эти вопросы либо трудно прогнозируем, либо не прогнозируем вообще, однако при некоторых условиях может дать неплохие результаты для защиты. Соответственно, задача определиться, насколько велика вероятность позитивного для защиты ответа и насколько велика вероятность негативного.

Так, в одном из процессов, мой подзащитный обвинялся в том, что вместе с другим подсудимым совершил убийство гражданина по национальному признаку (потерпевший имел характерные для кавказских народов черты лица).

Допрашивая в суде единственного очевидца произошедшего, мы с подзащитным как раз и столкнулись с этой процессуальной «террой инкогнита», поскольку на следствии свидетель был допрошен весьма поверхностно, и прежде всего о внешности нападавших. Следователь, по сути, ограничился только одной фразой о том, что свидетель разглядел нападавших плохо и опознать их не сможет. Однако, несмотря на то, что свидетель не запомнил индивидуальных примет нападавших, можно было попробовать спросить его о групповых приметах: рост, телосложение, одежда и т.п. Вот здесь перед нами и возникла дилемма: ответы свидетеля могли как помочь, так и существенно навредить защите. В итоге все- таки было принято решение вопросы задавать. Задал их сам подсудимый: невысокий (около 165 см)  худощавый паренек:

— Скажите, а какого роста были нападавшие относительно потерпевшего, выше или ниже?

— Да вроде одного с ним роста (рост потерпевшего, согласно заключения СМЭ, составлял 180 см).

— А какой национальности были нападавшие?

— По-моему одной с потерпевшим (а подсудимые имели преступно славянские черты лица).

В итоге причастность к этому эпизоду моего подзащитного (вместе с еще пятью эпизодами) присяжные признали недоказанной.То есть, задав два вопроса, которые не выяснялись на следствии, подсудимый просто снайперски попал в точку. В то же время нельзя исключить вариант, что на вопрос о росте нападавших можно было получить и ответ типа:

— Да примерно вашего.

Так что, злоупотреблять этой категорией вопросов я бы без веских причин не советовал. Во всяком случае, возможен и обратный результат.

Проверочные вопросы, т.е. вопросы, предназначенные для выяснения потенциальной возможности задать другой вопрос.

В развитии предыдущей темы следует сказать, что иногда в ходе допроса появляется возможность выяснить: имеет ли вообще смысл задавать свидетелю тот или иной вопрос и принесет ли он пользу подсудимому.

Например, речь может идти о показаниях свидетеля относительно тех или иных обстоятельств произошедшего. Так, у свидетеля можно сразу спросить, видел ли он на месте происшествия подсудимого или нет. Однако не факт, что полученный защитой ответ будет ему  на пользу. Однако можно задать проверочные вопросы:

— Какое время суток было во время происшествия? Хорошо ли было освещено место происшествия? Далеко ли сам свидетель находился от места происшествия? Не было ли каких-то помех в наблюдении за местом происшествия? В итоге, установив, что дело было ночью, на неосвещенной улице, а сам очевидец находился в сотне метров от происходящего, можно с достаточно большой уверенностью спрашивать- разглядел ли он там подсудимого (очевидно, что при таких обстоятельствах ответ будет отрицательный).

Так в ходе допроса одного из свидетелей «темной лошадки», было бы неплохо узнать, есть ли у него сведения о принадлежности одного из подсудимых к организованной преступной группировке. Однако ответ мог быть самым непредсказуемым,  а одним из наихудших вариантов был бы: «Да, мне известно, что подсудимый входил в ОПГ». Конечно, после этого можно было бы ставить этот ответ под сомнение, в т.ч. путем постановки под сомнение источников информации, которые использовал свидетель, но в присутствии присяжных это все равно было бы существенным провалом. В этом случае пришлось применить вышеописанный «обходной маневр»:

— «Свидетель, скажите, пожалуйста, свидетелем каких преступлений, совершенных ОПГ, Вы были?» (при этом было известно, что он свидетелем таких преступлений не был, а вся его информация могла быть подчерпнута только из разговоров и сплетен).

— Никаких (ожидаемо).

— В таком случае, исходя из виденного вами, вы можете утверждать, что ОПГ действительно существовала? (в данном случае свидетель «попался в ловушку»).

— Нет, не могу (теперь можно задавать вопрос, ради которого все и затевалось).

— А что Вы можете сказать о криминальной деятельности подсудимого в ОПГ?

— Ничего (что и требовалось получить).

Неплохую роль играет вопрос в форме:

— «У вас есть информация о…». То есть, в данном случае выясняется не содержание этой информации, а только факт ее наличий у свидетеля. А уж, если ответ положительный, то тогда и следует принимать решение: развивать эту тему, либо же лучше ее оставить во избежание непредсказуемых последствий.

Еще один вариант: постановка не одного вопроса, требующего развернутого ответа, а серии кратких, подразумевающих ответы (да/нет). То есть такое «дробление» вопросов позволяет в случае, если возникли указания на возможное неблагоприятное развитие ситуации, остановиться и не делать глупостей. Так же дробление вопросов позволяет подвести к нужному ответу свидетеля защиты или же не дать свидетелю обвинения уйти от темы.

Вопросы для фиксации полученной информации. В данном случае, сам по себе ответ на заданный вопрос не представляет большой ценности, однако за счет повторения ответа позволяет надежнее зафиксировать в памяти присяжного то или иное обстоятельство:

— Вы видели на месте происшествия гражданина Иванова?

— Да, видел (в принципе, на этом можно было бы остановиться. Однако, если наша задача «застолбить» этот факт, то можно продолжить).

— Вы настаиваете на этом? Вы не могли его с кем-то перепутать? Мог это быть кто-то другой? и пр.

Если допрашиваемый дал ценный для защиты ответ, необходимо принять меры к тому, чтобы как можно обстоятельнее его «закрепить» в памяти присяжных, например, задать по ответу несколько утоняющих вопросов. Таким образом, информация о присутствии Иванова на месте преступления буквально «вдалбливается» (уж извините за неприятную формулировку) в память слушателей.

До этого мы рассматривали вопросы, основной сутью которых было получение конкретных ответов.  Между тем, в суде с присяжными приходится пользоваться (ну, во всяком случае, о них имеет смысл помнить) вопросами, значение которых не в получении какого-то конкретного ответа. То есть, будучи по форме вопросом, фактически это совершенно иной инструмент. Можно сказать, что этовопросы косвенного назначения.

Вопросы, предназначенные для доведения какой- либо информации (возможна серия вопросов для доведения последовательности событий). Здесь важен не ответ, а сам вопрос.

— Скажите, пожалуйста, почему об описываемых вами событиях вы вспомнили только через пять лет после самого события?

— Как получилось, что якобы имевший с ваших слов факт хищения не подтверждается бухгалтерскими документами?

— Скажите, пожалуйста, как подсудимый мог нанести такие телесные повреждения человеку выше, сильнее и тяжелее его, да еще и прошедшего специальную армейскую подготовку?

 И т.д. Но при этом надо помнить, что подобного рода вопросы находятся на грани допустимого судом, поскольку очень часто оказываются наводящими или содержащими готовые выводы защиты. А суд этого очень не любит.

Вопрос- «сигнал». То есть вопрос, служащий сигналом к доведению какой- либо информации (запрещенной). Кстати, этот прием я впервые подсмотрел у работников обвинения, так что упреки в его некорректности я на свой счет не приму. Применяется он в подавляющем большинстве случаев для доведения до присяжных информации, которой им знать, в общем-то, и не положено.  То есть, готовя свидетеля к допросу, заранее обговаривается какой-то условный вопрос (вполне законный и безобидный по форме), в ответ на который свидетель должен сообщить требуемую информацию (пусть и не очень соответствующую сути вопроса). Например:

— Известен ли вам свидетель (обвинения) Сидоров?

— А как же, от этого дебошира и пьяницы вся деревня плачет.

— Вы когда- нибудь  видели в руках у подсудимого Петрова  оружие?

— Да вы что, какое оружие, он и мухи не обидит. И т.д.

В большинстве случаев такой тактический прием используется для того, чтобы доведение требуемой информации состоялось именно в нужный допрашиваемому момент. Как правило, это ближе к концу допроса, когда прерывание допроса или удаление допрашиваемого из зала суда уже не нанесет защите никакого ущерба.

Вопросы- «красные тряпки» для выведения допрашиваемого или иных участников процесса из равновесия, провоцирования конфликта и т.д. Речь идет об одном из способов вывести противника из душевного равновесия, после чего использовать его нервозность для пользы дела.  Главное в этом случае- знать, на что именно можно получить требуемую реакцию, и как использовать ее с максимальной пользой.

Например, приходилось сталкиваться с анекдотичными ситуациями. Дело в том, что когда сторона обвинения готовит своих свидетелей, она регулярно так их «накачивает», что они не хуже цепных псов готовы кидаться на сторону защиты.

В итоге можно наблюдать совершенно поразительную картину, когда свидетель, который вроде бы не заинтересован в ходе дела, на вопросы обвинения отвечает учтиво и вежливо, а в случае с вопросами защиты ведет себя как истерик или хам трамвайный.

Те адвокаты, у которых опыта поменьше, как правило, обижаются, бывалые же, наоборот, стараются подыграть такому « независимому свидетелю», давая возможность распалиться его гневу в отношении стороны защиты и окончательно подорвать свою репутацию и достоверность сообщаемых им сведений в глазах присяжных.

Комбинации вопросов. Конечно, перечисленные типы вопросов весьма полезны в использовании, однако их комбинации дают порой совершенно потрясающие результаты. 

Например, неплохо себя зарекомендовал тактический прием, когда существенные, важные для защиты вопросы, либо вопросы, которые могут быть сняты председательствующим, задаются не единым блоком, а чередуясь с блоками второстепенных вопросов. При этом, отвечая на банальные, не принципиальные вопросы, притупляется внимание как у самого допрашиваемого, так и у прокурора с судьей.

Или вот еще из реальной практики.

Допрашиваем очередного «потерпевшего». В ходе допроса «потерпевший» уже успел рассказать слезливую историю о том, что на интересующем обвинение маршруте работало примерно пятнадцать таксистов, с которых ежемесячно собирали определенную фиксированную сумму. При этом если бы кто-то отказался платить, то ему запретили бы работать на этом маршруте, однако таких случаев ни разу не происходило. 

— Что нужно было сделать, что бы работать на этом маршруте?
—  Нужно было обратиться к П.(один из подсудимых). И если он разрешит, то тогда можно было работать.
—  А были случаи, когда он не разрешал?
— Ну да, если бы таксистов на этом маршруте было бы больше, то нам работать стало бы не выгодно. 
— А если бы кто -то решил работать без разрешения, что тогда было бы?
—  Ну…. Его бы выгнали, не дали бы ему на маршруте работать….
—  То есть мало было платить деньги П., что бы работать на маршруте, должна еще была быть соответствующая вакансия?
— Да.
(Ловушки расставлены, можно добивать).
—  Скажите, пожалуйста, вам известны такие понятия как «недобросовестная конкуренция», «монополистический заговор»?
— Ну….
(Быстрее, пока прокурор и судья не очухались):
—  Получается, что вы, таксисты, нанимали бандитов, чтобы они выгоняли с маршрута конкурентов? Почему в таком случае потерпевшим по делу признаны вы, а не пассажиры, которым вы, пользуясь монополистическим сговором, оказывали некачественные услуги по завышенным ценам?

 -….?!!!
Прокурор и судья хором: «Это недопустимое давление на присяжных!»
—  Спасибо, нет вопросов.

Полагаю, читатель сам сможет определить, какие конкретно типы вопросов в данном случае были применены… Однако, стоит ли тратить на это время? Дело в том, что приведенная классификация дана исключительно для того, чтобы попытаться наглядно показать, что бесполезных вопросов в ходе допроса быть не должно. Каждый вопрос должен иметь какую-то свою конкретную цель. Возможно, вы сможете существенно дополнить или изменить ее. Или предложить какую-то свою.  Так что задача этой «недоклассификации»- именно направить мысль читателя в нужном ракурсе, а не пополнять и без того колоссальную гору «академических знаний». Уж во всяком случае нет смысла тратить силы и время на ее запоминание.

(ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ)