Допрос в суде присяжных (2)

Глава из книги «Суд присяжных: последний шанс Фемиды»

Часть вторая.

(часть первая) 

(часть третья)

Процессуальная риторика. 

Выше я обещал, что постараюсь не затрагивать вопросов риторики, и я намереваюсь свое обещание сдержать. Однако некоторые отступления от него сделать все- таки придется. Сейчас я хотел бы остановиться на, скажем так, процессуальном аспекте риторики. То есть в суде с присяжными мало уметь говорить ясно, четко, грамотно и доходчиво, необходимо, чтобы при всем при этом речь участника процесса еще и вписывалась в прокрустово ложе норм права, судебной практики и судейского «усмотрения».

В принципе «процессуальная» составляющая судебной риторики наиболее значительно проявляет себя в двух случаях: при произнесении защитительной речи в прениях (до этого мы с вами еще дойдем) и при участии адвоката в допросах. Вот о последнем мы сейчас и поговорим. 

Если изучить УПК РФ, то можно прийти к мнению, что ограничений, накладываемых на вопросы, которые задает адвокат допрашиваемому в процессе с присяжными, не так уж и много. Во- первых, ограничена тематика вопросов. Ну да, судейские трактовки терминов «процессуальность», «относимость», «допустимость» мы в достаточном объеме разбирали ранее. Во- вторых, имеется общее требование о соблюдении профессиональной адвокатской этики и порядка в зале суда. Наконец, имеется нормативно сформулированный запрет на использование наводящих вопросов. Но, как вы знаете, судебная практика куда шире и удивительнее, чем имеющиеся нормы права. Судебная практика идет по пути ограничения,  как тематики вопросов, так и форм вопросов, которые позволительно использовать участникам процесса при их проведении.

С, так сказать, запретными темами мы уже разбирались ранее. К их числу относятся вопросы о личности подсудимого, свидетелей или потерпевшего, вопросы о совершении преступлений иными лицами, либо совершении преступлений, которые не являются предметом рассмотрения в настоящем деле. Однако речь у нас пойдет не о них. Дело в том, что существуют отдельные формы вопросов, которые вызывают у председательствующих повышенную…. хмм…нервозность. 

Как уже отмечалось выше, стороне защиты приходится оперировать в весьма узком тематическом диапазоне. Под запрет попадает выяснение сведений о личности подсудимого и свидетелей, выяснение сведений, которые (по мнению судьи) являются неотносимыми  предмета доказывания и пр. и пр. Однако с этим ограничением возникает любопытная ситуация.

В ряде случаев, как показывает практика, запреты и ограничения не носят абсолютного характера. То есть частенько судьи снимают тот или иной вопрос, будучи совершенно обоснованно уверенными, что он не относится к существу дела или необоснованно затрагивает личность подсудимого или свидетеля. Именно с учетом этого «добросовестного заблуждения» председательствующего и имеет смысл действовать, помочь ему преодолеть это заблуждение, обосновать необходимость того или иного вопроса, самим ходом допроса.

Например, если вы в ходе допроса прямо спросите свидетеля, где он работает, возникнет весьма серьезная вероятность, что вопрос будет снят именно с мотивировкой о недопустимости исследования личности свидетеля (и в чем-то председательствующий окажется прав). Что же делать в таком случае?

Взглянуть на проблему шире, для чего подняться на один уровень выше и задаться вопросом: «А для чего защите необходима информация о месте работы свидетеля?» А необходима она, например, для того, что бы доказать, что подсудимый неоднократно бывал по месту работы свидетеля (зачем- это отдельный вопрос). Прекрасно! Значит исходя из этого, переформулируем вопросы:

— Свидетель,  Вам знаком подсудимый?

— Да, знаком.

— Когда и где Вы с ним познакомились?

— Полгода назад, он приходил ко мне на работу.

— А где Вы работаете?

…А вот в этом случае вопрос, скорее всего, будет оставлен, поскольку его связь с обстоятельствами, подлежащими выяснению, видится куда более реальной.

Предположим, по ходу дела у защиты возникла необходимость выяснить, почему на месте происшествия свидетели видели автомашину подсудимого:

— Подсудимый, скажите, у Вас есть личная автомашина?

Снова велика вероятность снятия вопроса. Но можно так:

— Вы слышали показания ранее допрошенного свидетеля Сидорова?

— Да, слышал.

— Соответствует ли действительности его заявление о том, что на месте происшествия он видел вашу автомашину?

— Нет, не соответствуют. Свою автомашину я продал за полгода до преступления и с тех пор новую не купил.

Примеры показывают, что к каждой конкретной цели (получению конкретной информации) существует множество путей. Соответственно, задача адвоката выбрать и реализовать  наиболее эффективный (в том числе и с процессуальной точки зрения) путь. Но, может быть, имеет смысл сразу, при снятии того или иного вопроса разъяснить судье причины, по которым он задается, обосновать его относимость к существу дела? Все зависит от конкретной ситуации и конкретного судьи. Приходилось поступать и так и этак. Более того, в некоторых ситуациях само разъяснение причин, побудивших задать вопрос, куда ценнее (в качестве способа довести до присяжных требуемую информацию или ее оценку),  чем ответ на сам вопрос. Выглядит это примерно так:

— Скажите, свидетель, Вы работали в фирме ООО «Рога и копыта»?

— Вопрос снимается, поскольку не относится к предъявленному обвинению.

— Прошу не снимать данный вопрос, фирма «Рога и копыта» принадлежит потерпевшему, который дает ложные показания в отношении подсудимого, соответственно, свидетель находится в служебной зависимости от потерпевшего.

Во всяком случае, лучше помнить и уметь реализовывать оба варианта. Причем нельзя забывать о свойственном судьям упрямстве, когда раз приняв, пусть и ошибочное решение, судья, чтобы сохранить честь мундира, продолжает настаивать на нем, как на правильном и законном. В таком случае, не лучше ли  не доводить ситуацию до прямого противостояния (споров и конфликтов относительно снятия вопроса), а изначально применить обходные маневры?

С разной степенью интенсивности и успешности ведут судьи и борьбу с повторными вопросами. В принципе они ничем не запрещены, однако попробуйте объяснить это председательствующему.  Что же делать в такой ситуации? Лучший способ, конечно же, избегать повторных вопросов. Но, иногда для связанности изложения приходится возвращаться к тому, что уже было сказано допрашиваемым. Порой сама логика изложения требует повторения тех или иных ответов. Тут возможно несколько более широкое поле для маневра:

— Скажите, пожалуйста, какие у Вас отношения с подсудимым?

— Вопрос снимается как повторный. 

Здесь есть ряд вариантов последующих действий адвоката.

Например, вполне органично смотрится следующее продолжение:

— Извините, пожалуйста, Ваша честь, я видимо пропустил ответ свидетеля на этот вопрос. Он утверждал, что отношения с подсудимым у него хорошие?

Или еще:

— Да, согласен, так вот, в связи с тем, что ранее Вы утверждали, что отношения с подсудимым у Вас хорошие, объясните, почему на эти отношения не повлиял конфликт с подсудимым за два дня до преступления?

Достаточно часто под запрет попадает вопрос, содержащий в себе цитирование ранее данного ответа допрашиваемого. Не спрашивайте меня почему. Просто запрещают и все. В принципе, я  отчасти согласен с нежелательностью такого рода вопросов, прежде всего по причине их громоздкости. Так, в одном процессе обвинение представлял прокурор, который просто не мыслил свои вопросы без отсылки к ранее данным свидетелем показаний. В итоге у него систематически получалось что-то типа:

— А вот скажите, когда Вы ранее говорили, что на месте происшествия по нападению на Петрова Вы были только с подсудимым Ивановым, и именно Иванов нанес Петрову множественные ножевые ранения, и когда Петров упал, вы видели у него признаки жизни, после того, как сами нанесли ему удар молотком в голову? (И это еще не самый монструозный пример).

Так вот, иногда имеет смысл озвучить некую вводную к планируемому вопросу: 

— Теперь, подсудимый, давайте вернемся к эпизоду нападения на Петрова. Когда после ножевых ударов Иванова  Петров упал, Вы видели у него признаки жизни?

Продумайте, как «разбить» длинный сложносочиненный вопрос на несколько маленьких, коротких, понятных и удобоваримых. Иногда имеет смысл задать вопрос о каком-то малозначительном предмете, именно для того, что бы ответ на него послужил переходным этапом к действительно важному для вас предмету:

 — Вы хорошо запомнили свое нападение на Петрова?

— Да

— Кто первый подбежал к Петрову: Вы или Иванов?

— Иванов.

— Именно поэтому он начал первым наносить Петрову удары ножом?

— Да

— Как после этого Петров упал — на спину или на грудь?

— На спину.

— Вы не успели ему нанести ударов?

— Нет.

— А признаки жизни Петров подавал?

Вот таким путем мы с одной стороны смогли избавиться от громоздкой формы вопроса, с другой соблюли требование о запрете на цитирование ранее заданных вопросов, ну и, наконец, смогли получить ответы именно на тот вопрос, который нам нужен.

Кстати, в продолжение темы запретов приходится встречаться и с ситуациями, когда судья запрещает в вопросах цитировать содержание некоторых доказательств или… формулы обвинения. И снова не спрашивайте меня почему. Просто я встречал и такие запреты. И снова обход таких запретов зависит от адвокатской смекалки. Примеров приводить не буду, хотя бы для того, чтобы не лишать читателя удовольствия самостоятельно придумать «обходные маневры».

Еще один повод для снятия вопросов. Запрет на выяснение частных вопросов, если по общему вопросу был дан негативный ответ. В натуре это выглядит примерно так:

— Подсудимый, вы были на месте происшествия в момент совершения преступления?

— Нет, не был.

— Подсудимый, чем вы можете объяснить, что Вам вменяют убийство потерпевшего с помощью ножа, в то время, как на трупе были обнаружены огнестрельные ранения?

— (председательствующий) Снимается вопрос, подсудимый уже пояснил, что его на месте происшествия не было, значит, он не может сообщить, как и с помощью чего был убит потерпевший.

В принципе, и в этом запрете тоже есть своя логика, однако она лишает сторону защиты такого замечательного маневра, как донесение до присяжных информации о противоречиях в доказательственной базе обвинения через вопросы, задаваемые подсудимому. Что же делать? Между тем и из этой ситуации есть выход. Впервые столкнувшись с подобным запретом, мне пришлось в дальнейшем «выворачивать на- изнанку» последовательность задаваемых вопросов. То есть вместо того, чтобы идти от общих вопросов к частным (как все нормальные люди), пришлось продвигаться, наоборот, от частных к общим:

— Подсудимый, Вы стреляли в потерпевшего из пистолета, как следует из заключения судмедэксперта, или из автомата, гильзы от которого найдены в ходе осмотра места происшествия?

— Я вообще не стрелял в потерпевшего.

— Вы стояли с правой стороны улицы, как следует из показаний свидетеля Сидорова, или с левой, как следует из показаний свидетеля Петрова?

— Ни там, ни там, меня вообще не было на месте происшествия.

— Так Вы принимали участие в убийстве потерпевшего?

— Нет, не принимал…

В другом процессе также пришлось пойти на подобную тактическую хитрость. В результате допрос выглядел следующим образом:

— Кто стрелял в потерпевшего:  Вы, как вы говорили в своих признательных показаниях, или ваш сообщник Сидоров, как говорил в своих признательных показаниях Сидоров?

— Я совершенно точно не стрелял, а стрелял ли Сидоров, мне не известно.

— Что значит Вам не известно? Вы находились на месте преступления тогда-то, как говорили в своих признательных показаниях?

— Нет, не находился, я вообще в это время был в другом месте.

— Так вы признаете себя виновным в этом преступлении?

— Нет, не признаю.

Впрочем, полагаю, пора прерваться, иначе возникает риск непозволительно увеличить объем книги за счет многих и многих сотен примеров. Полагаю, и  уже сказанное вполне достаточно для осознания одной простой идеи — правильная формулировка вопроса (правильная в значении «правильная с точки зрения судьи») существенно повышает шансы на то, что его дадут задать и дадут произнести на него ответ.

Да, конечно, такое переформатирование вопросов применимо далеко не всегда. Это зависит, прежде всего, от того, в какой степени выясняемая информация несет вред стороне обвинения, и в какой степени независимый и беспристрастный судья в глубине души ощущает себя стороной обвинения. В некоторых, особо острых случаях, ваш вопрос будет снят вне зависимости от формы его подачи. К этому надо быть морально готовым.

То есть в ряде случаев к требуемой информации куда удобнее воспользоваться путем не прямым, а окольным. Подвести к нужному вопросу, последовательно показывая, что этот вопрос вполне соответствует предмету доказывания. Как пелось в одной детской песенке: «Нормальные герои всегда идут в обход».

Теперь разберемся с формальной допустимостью тех или иных вопросов при допросе.

Следует отметить, что в судебной практике как отдельных судей, так и судов в целом, существуют «запретные слова», употребление которых в ходе допроса в присутствии присяжных заседателей как минимум не приветствуется, а в ряде случаев, с учетом персональных особенностей личности конкретного судьи, вообще может вызвать эффект схожий с форменной истерикой.

Например, УПК РФ прямо запрещает наводящие вопросы. Возможно, в суде с профсудьей этот запрет и имеет смысл, однако в суде присяжных он приобретает определенную специфичность. Дело в том, что вопрос вида «А, скажите, пожалуйста, Вы ведь находились в таком-то месте, в такое-то время, где видели такие-то события?» слишком очевидно носит манипулятивный характер. Очевидно, прежде всего, для присяжных заседателей. А теперь подумайте, как присяжные воспримут такого «специалиста», который позволяет себе подобные грубые манипулятивные приемы, и насколько вообще для них будет ценен этот ответ?

В свое время, в одном из процессов, где обвинение в значительной степени основывалось на показаниях свидетеля, произошел следующий случай. Требуемые обвинению показания были получены прокурором именно путем постановки перед свидетелем такого наводящего вопроса (который судья отказался снять). В итоге в прениях мной было заявлено примерно следующее:

« — Утверждение обвинения об обстоятельствах произошедшего, основываются, прежде всего, на показаниях свидетеля С. Однако, лично я им не верю, и вот почему. Вспомните его допрос. Ведь свидетель С. не сказал прямо о том, что он видел событие преступления. Он просто сказал «да» в ответ на вопрос прокурора: «Скажите, пожалуйста, это подсудимый М. наносил удары ножом в спину потерпевшему?». То есть наиважнейшие для обвинения события мы узнали не от свидетеля, а от самого вопрошающего прокурора…»

Но я отвлекся. Так, например, не рекомендуется использовать формы вопросов типа:

«Правильно ли я вас понял, что…?». В этом случае многие судьи, срабатывая на опережение, заявляют, что суд не интересует, правильно ли адвокат понял допрашиваемого или нет.

«Скажите, пожалуйста, как вы считаете…?». Здесь идет отчасти справедливый упрек в том, что свидетель рассказывает о событиях, которым он был очевидцем, а не сообщает суду своих выводов и оценок.

«А если бы произошло…?». Здесь снова вполне объяснимый запрет, так как  фантазиями свидетеля пытаются подменить конкретные факты, известные ему. То есть запрет сообщать свои предположения.

Естественно, что указанные ограничения чаще применяются к адвокатам, нежели к прокурорам, и абсолютно никогда к самим председательствующим. Так уже упоминавшийся ранее судья Замашнюк чуть ли не половину своих вопросов начинал именно с указанных фраз, при этом строго- настрого запрещая адвокатам пользоваться такой формой вопроса. Что же делать? Можно предложить, к примеру, такую формулировку:

-  «Есть ли у Вас информация о том, почему …» Почему свидетель не видел подсудимого, почему потерпевший длительное время не сообщал о совершенном в отношении него преступлении, почему бывший морпех качек и боксер разрядник испугался подсудимого- щуплого скрюченного наркомана?

А можно и так:

На одном из подсудимых следы крови не обнаружены, на одежде другого обнаружены. При этом обвинение настаивает, что оба наносили удары ножами потерпевшему. Вопрос:

— Почему на Вас не обнаружены следы крови?

Вопрос вполне резонный, однако, содержит в себе формальные условия, позволяющие его снять.

— Вопрос снимается. Подсудимый не может знать, почему кто-то не обнаружил на его одежде следы крови 

Меняем формулировки:

 — Скажите, пожалуйста, на вашей одежде следы крови потерпевшего имелись? (А вот теперь у подсудимого спрашивают именно о тех обстоятельствах, о которых он вполне компетентен давать показания)

— Нет, не было.

— Почему их не было?

— Потому что я к потерпевшему и близко не подходил. Ножом его бил второй подсудимый.

— Кто- нибудь находил следы крови на вашей одежде?

— Конечно же, нет, их там не было и быть не могло.

Требуемый ответ получен, заодно заострили внимание присяжных и на доказательстве, доказывающем непричастность подсудимого к нанесению ножевых ударов потерпевшему. Вот теперь у судьи нет оснований снимать вопросы по причине очевидности ответов на них.

Впрочем, иногда в таких случаях судьи пытаются форсировать ситуацию, вмешиваясь в ход допроса и пытаясь выяснить, принимал участие подсудимый в преступлении или нет, до того как сторона защиты задаст все интересующие ее частные вопросы. Что ж, тут главное для подсудимого не растеряться и занять позицию:

— Сейчас я отвечаю на вопросы защиты, на вопросы суда буду отвечать в конце допроса, как предусмотрено частью третьей ст. 275 УПК РФ.

Вообще, можно посоветовать тщательно следить за конкретным судьей в ходе процесса, фиксировать именно те формулировки, которые считает недопустимым именно он. Дело в том, что какого-либо единого реестра или кодекса запрещенных слов и выражений нет, каждый судья его определяет сам себе. Поэтому необходимо выяснить индивидуальные требования конкретного судьи.

Как говорили древние: «Ясность речи- результат ясности мысли». То есть перед тем как задать вопрос вы должны сами понять, что именно вы хотите услышать. Сможете правильно поставить цель, сможете и определиться, каким именно должен быть вопрос, направленный на ее достижение.

Ну а что же судебная практика? Как всегда, сигналы разнонаправленные. Впрочем, об этом мы говорили ранее, и будем говорить в дальнейшем. Пока же хотелось бы привести несколько положительных примеров, связанных с «запретными словами и темами». Возможно, они помогут вам в спорах с председательствующим (а возможно, и нет).

Вот, например, извечная для судов присяжных тема самооговора. Казалось бы, почему подсудимый не имеет право заявить присяжным о том, что на следствии он себя оговорил? Однако эта очевидная мысль, очевидна для кого угодно, кроме суда и обвинителя. Так именно заявление о самооговоре прокурор изложил в своем апелляционном представлении в качестве одной из основных причин, по которой, по его мнению, оправдательный приговор должен был быть отменен. Но в этот день видимо звезды встали как-то уж очень изысканно, и ВС РФ в своем Апелляционном определении от 11 мая 2016 г. N 41-АПУ16-5СП указал:

Вопрос адвоката Ковалева относительно причин дачи подсудимым иных показаний в ходе следствия был снят председательствующим. А та форма, в которой подсудимый сообщил о том, что в этих показаниях оговорил себя, не противоречит закону, поскольку он не упоминал о совершенном самооговоре как следствии воздействия на него сотрудников правоохранительных органов. К тому же уголовно-процессуальный закон не содержит запрета для подсудимого по изложению оценки собственных показаний в ходе предварительного следствия как неправдивых. После высказывания им в последнем слове доводов о том, что он дал показания, «чтобы не остаться инвалидом», председательствующий незамедлительно прервал подсудимого и, обратившись к присяжным заседателям, разъяснил, чтобы эти доводы подсудимого были оставлены ими без внимания. Более того, в напутственном слове председательствующий судья дополнительно им напомнил об этом.

Оправдательный приговор в этот раз устоял.

Примерно о том же идет речь и в Апелляционном определении ВС РФ от 25 февраля 2014 г. N 41-АПУ14-8СП:

(Из представления прокурора) А именно, в нарушение ч.1 ст. 252 УПК РФ подсудимый Однорог А.С. в ходе судебного заседания давал негативную оценку действиям органов предварительного следствия, при даче показаний пояснил, что никакого конфликта между ним и потерпевшими, как пишет следователь, не было и он говорил это следователю, а после просмотра видеозаписи обратился к присяжным заседателям и сказал, что он не понимает, почему находится под стражей 18 месяцев и ест баланду, что на дисках видеозапись разбита на 6 или 8 файлов, которые он насчитал, в которых находятся разные видеосюжеты, отсутствует все время нахождения его в ресторане, есть только выгодные следствию моменты, а главное он не увидел самый важный видеосюжет, когда он покинул ресторан, то есть этого отрезка просто нет, он его не видел.

(…)

Несостоятельными, как не основанными на законе и противоречащие материалам дела, являются также доводы государственного обвинителя в апелляционном представлении о нарушении подсудимым Однорогом А.С. в ходе судебного заседания требований закона о пределах судебного разбирательства при обращении к присяжным заседателям после просмотра видеозаписи.

В соответствии с ч.1 ст. 284 УПК РФ, осмотр вещественных доказательств проводится в судебном следствии по ходатайству сторон, и лица, которым предъявлены вещественные доказательства, вправе обращать внимание суда на обстоятельства, имеющие значение для уголовного дела.

Приговор так же оставлен в силе.

Ну и, наконец, мое любимое. Допустимость постановки вопросов, обусловленных обвинительными доказательствами, законность которых узаконило Апелляционное определение ВС РФ от 18 марта 2013 г. N 41-АПУ13-1СП:

При допросе каких-либо вопросов стороны защиты председательствующий не снимал. Вопросы стороны защиты к потерпевшему, на которые имеется ссылка в апелляционном представлении, председательствующий снял в ходе дополнения стороной защиты судебного следствия. При этом судебная коллегия отмечает, что эти вопросы предопределены исследованными в судебном заседании доказательствами стороны обвинения.

Так, вопрос адвоката Шевченко Н.В. к потерпевшему С. о причине неприязненных отношений к погибшей Х. предопределен показаниями потерпевшего в судебном заседании при его допросе стороной обвинения, в которых он, в частности, показал, что к погибшим не ходил, с Х. не общался, она была негостеприимной.

Вопрос о времени ознакомления потерпевшего с материалами дела, когда он узнал, что преступление совершил подсудимый Холопов, был предопределен показаниями потерпевшего также при его допросе в судебном заседании стороной обвинения, в которых он, в частности, показал, что в ходе следствия, когда знакомился с материалами дела, узнал, что Х. убил внук.

Вопрос о том, кому принадлежали бадьи с брагой, указанные на исследованных в судебном заседании фотоснимках, был предопределен представлением стороной обвинения на обозрение присяжных заседателей фототаблицы.

Вопрос о том, где сейчас находятся часы погибшего С. был предопределен показаниями потерпевшего о том, что на день рождения отцу были подарены часы. Аналогично был задан вопрос подсудимого Золопова к потерпевшему С. об отношениях с соседями.

(Продолжение следует)