О том, как: "Фейсбушка, фейсбушка, стань к закону передом, а не задом..." из серии "Сто решений немецких судов против Фейсбука". Часть 58.

В моей публикации от 2016 года уже освещался случай о проблеме цифрового наследства, т.е. наследства т.н. «аккаунта» в социальной сети прямыми наследниками, родителями погибшего несовершеннолетнего и об отказе социальной сети предоставить такой доступ в виде «передачи наследственной ценности».
И вот, спустя пару лет, окончательное решение в этом деле принял Верховный Суд Германии (см. ном. акт. BGH III ZR 183/17).

Далее моему читателю предоставляется возможность 1) узнать об окончании данного прецедента, а так же 2) узнать ещё об одном интересном случае, продолжение которого наверняка последует.

1. Подводя итог. Верховная инстанция, обосновла неправомерность отказа радителям погибшего ребёнка в предоставлении им доступа к содержанию личной страницы несовершеннолетнего наследодателя так:

Наследники имеют право требования доступа к аккаунту наследника и ко всей находящейся коммуникации, что исходит из пользовательского договора между пользователем и ответчиком. Обосновывается это нормами т.н. «перехода права в рамках общего наследования» (§ 1922 абз. 1 BGB). Это право не исключается и содержанием индивидуальных статей договора или другими положениями или «духом» всего договора.

Несмотря на то, что пользовательское соглашение не регулирует наследственные вопросы, положения пользовательского договора, описывающие т.н. «замороженный статус» или «спящий режим» аккаунта (Gedenkzustand) — являются недействительными и противоречат нормам контроля, предусмотренных для контроля содержаний пользовательских соглашений в § 307 BGB.

Из сути договора не следует ограничение какой либо ответственности или необязательности в отношениях перед третьими в плане того, что договорённости с пользователем носят особо индивидуальный и личностный характер.

Такой личностный характер договорённости не усматривается и «по умолчанию», т.е. в общей направленности отношений с пользователем, даже если его личностные права по конфиденциальности коммуникации должны быть защищены в рамках данного договора от третьих лиц.

Несмотря на то, то заключение договора с социальной платформой предполагает, что сообщения пользователя должны оставаться конфиденциальными и не могут передаваться третим лицам, по оценке суда к наследникам должны переходить так же и права наследодателя с глубоко личностными и индивидуальными характеристиками, как это происходит с напр. дневниками или личными письмами, как это предусмотрено в § 2047 абз. 2 и § 2373 BGB.

Окончательное решение суда Высшей инстанции не усмотрело причин и обоснований, согласно которым цифровое наследство должно регулироваться иными нормами.

Тайна переписки, на которую так же в свою защиту ссылался ответчик, по мнению Верховной интстанции не применима в данном слчае уже по тем соображениям, что наследник не является «третим» в том смысле, в котором это предусмотрено в § 88 абз. 3 TKG (Закона о телекоммуникациях).

В завершении следует так же указать на то, что целый ряд пользовательских положений ответчика, которые действовали в период с 2012 по 2016 годы многочисленные другие судебные инстанции Германии сочли недействительными и неприменимыми, частично ограничивающими и ущемляющими права пользователя.

Вот и теперь, Верховный Суд проявил солидарность с решениями предыдущих инстанций и поставил точку как минимум в вопросе постмортальных личностных прав в области электронной коммуникации и в вопросах электронного наследства.

2. «Ду ю парле дойч?»

Вот ещё один показательный пример того, как социальная сеть пытается обращаться с законом как с «дышлом», что бы правильно «вышло». Рассматривается только процессуальный «момент» дела.

Один пользователь подал иск с целью обязать предпринимателя, содержащего т.н. «социальную сеть» предоставить ему, пользователю, а вернее вернуть ему доступ к своему «аккаунту», который был заблокирован ранее.

Разумеется, будучи гражданином Германии и проживая там же, пользователь изложил и подал свой иск, как и все приложения и доказательства на немецком языке.

Адресатом всех исковых документов был «резидент» Ирландии.
Казалось бы, какая глупость, направлять документы на «ностранном языке» туда, где их скорее всего никто и не прочитает.

Более того, согласно Распоряжению ЕС Nr. 1393/2007 (Zustellungs-Verordnung Nr. 1393/2007 ) получатель имеет право игнорировать документы, которые направлены ему на языке, отличающемуся от официального языка правовприменения в стране получателя или на языке, который не понимает получатель.

Именно на эти положения и сослался ответчик, расчитывая на «очевидность» происходящего и «недалёкость» истца, по принципу «какой же вы тупой...».

Но «истец» подкрался незаметно..., а именно в виде решения судебной инстанции, которая оценила ситуацию так же глабально, как деятельность самого ответчика.

Суд г. Берлина (см. ном. акт. 15 C 364/16 AG Berlin Mitte), постановил, что ".… доставка процессуальной почты была осуществлена с соблюдением всех норм и в срок, ответчик получил уведомление надлежащим образом и поскольку он или его представитель не явились на заседание, судом было принято положительное решение по всем пунктам требования истца...".

Вот детальнее о том, почему не сработало казалось бы «очевидное», относящееся к языку, на котором следует доставлять иностранному ответчику судебную почту, как того требуют обязательные европейские нормы (см. выше).

Суд счёл, что "… ответчик достаточно хорошо владеет немецким языком и не может ссылаться на положения Распоряжения ЕС Nr. 1393/2007, оценивая доставку документации, как «неналдежащим образом», на языке, которым ответчик не владеет..."

Из обоснования:

"… при определении о достаточности владения ответчиком тем или иным языком следует руководствоваться не фактом владения языком конкретным членом руководящего состава компании, а владения языком всей организационной структурой компании в общем.

Соответственно, учитывая размах деятельности социальной сети в государстве, язык которого используется в качестве языка конкретного иска, а так же количества сотрудников компании, которые обеспечивают её деятельность в стране, язык которой применяется как язык иска, следует исходить из того, что компания обладает достаточно большим количеством персонала, способного не только обеспечивать работу компании на данном языке (включая обслуживание пользователей), но и понимать и обрабатывать содержание правовых документов для ведения разбирательств, которые относятся к непосредственным последствиям деятельности самой компании..."

Таким образом, учитывая наличие у компании целой немецкоязычной платформы для пользователей из Германии, а так же возможности получения и обработки сообщений от пользователей на их (немецком) языке — ссылку компании на нормы ЕС при получении судебных документов на этом же языке, как документов, которые ответчик не может обработать следует считать необоснованной и противоречащей сути деятельности и организационной структуре компании.

Даже на тот случай, если бы компания исключила немецкий язык, как язык правоприменения в своих пользовательских соглашениях, то это следовало бы сделать в пользовательских соглашениях отдельно и согласно нормы Ст. 246c ном. 4 EGBGB, что так же было бы не приемлемо для пользователей из Германии и стало бы очередной недействительной статьёй в пользовательских соглашениях.

У ответчика оставалось 3 недели для аргументированного обжалования данного решения. О продолжении или завершении данного дела — в следующих публикациях.

Как показывает данный прецедентный случай, отправной точкой для оценки судом процессуальных требований к конкретному иностранному ответчику является так же общая направленность и суть его деятельности, включая международный охват и организационную структуру всей компании.
_______________________________________________________________

О немецком праве на русском: Vitaliy Haupt, Hannover, + 49-511-1613948.