Сказ про победу над священной коровой.

Доброго времени суток, коллеги.

Эту публикацию я начал писать еще в новогодние праздники, но закончил, как это водится, лишь сейчас. Должен покаяться перед сообществом за то, что пишу-делюсь крайне редко, комментирую редко, при этом почитываю ваши публикации с завидной регулярностью. Снова даю себе и вам слово, что впредь, как говорится в известном анекдоте, чукча будет не только читателем (каких среди нас большинство), но и писателем.

 Анализируя прошедший год, пришел к выводу о том, что было в нем несколько дел, процессуальная ситуация в которых поначалу складывалась наихудшим для подзащитного образом. Оценку способа и результата выхода из обозначенных ситуаций оставляю на ваш суд.

Ни для кого не секрет, что в следственно-прокурорской практике показания потерпевшего являются так называемой «священной коровой», истиной в последней инстанции. Зачастую одних только показаний потерпевшего становится необходимо и достаточно для признания гражданина, попавшего в руки небезупречного правосудия, виновным в каком угодно преступлении, с какими угодно квалифицирующими признаками.

Показания потерпевшего, перешедшие из одного документа в другой путем копирования фрагмента из одного протокола и вставки в другой (вместе с ошибками и пропущенными в словах буквами), дополненные предложением о подтверждении ранее данных показаний, ознаменованные собственноручной записью в конце протокола «с моих слов записано верно и мною прочитано», не оставляют ни единого шанса ни изменить их, ни отказаться в последующем, вне зависимости от содержания и обстоятельств, послуживших причинами для искажения содержания. Собственноручная запись ваша? Подпись в конце протокола ваша? Графа «заявления и замечания к протоколу отсутствуют» заполнена вами собственноручно? Ни шагу назад!

Позволю себе перефразировать стихотворение «Дом, который построил Джэк» цитатами из 90% приговоров судов.

Российскому суду вполне достаточно оглашенных неоднократно данных на стадии предварительного следствия показаний — в этом случае они приобретают характеристику последовательных.

Противоречий в показаниях потерпевшего суд никогда не находит — показания именуются последовательными и непротиворечивыми.

Если потерпевший произнес что-то похожее на показания, данные на стадии следствия, в судебном заседании — приговор дополняет фраза о том, что показания являются последовательными, непротиворечивыми, подтвержденными в судебном заседании.

Если проводилась очная ставка — прекрасно: показания становятся последовательными, непротиворечивыми, подтвержденными как на очной ставке, так и в судебном заседании.

Если проводилось опознание — приговор дополняется фразой о том, что потерпевший прямо (почему-то именно прямо) указал на подсудимого как на лицо, совершившее в отношении него преступление.

Если проводилась проверка показаний на месте — приговор дополняется фразой о том, что потерпевший указал время, место и способ совершения преступления.

Вариантом последовательных показаний является ситуация, когда потерпевший сообщил о произошедшем ряду допрошенных по делу лиц, показания которых, как вы можете догадаться, рождаются путем копирования-вставки показаний потерпевшего в протокол допроса иного лица с последующей незначительной корректировкой.

В обосновании вины все средства хороши! Суды не брезгуют указывать в приговоре в качестве подтверждающих вину доказательств даже протоколы получения образцов для сравнительного исследования, а в качестве вещественных доказательств — и образцы для сравнительного исследования и постановления (не протоколы!) о признании всех изъятых в ходе осмотра и обыска предметов, без учета их относимости, вещественными доказательствами. Приходилось сталкиваться и с признанием вещественным доказательством предварительно осмотренных материалов ОРД.

Особая ценность и непоколебимость последовательным, непротиворечивым, неоднократно подтвержденным как на стадии предварительного следствия, так и в судебном заседании показаниям потерпевшего ознаменовывается фразой о том, что потерпевший в установленном законом порядке предупрежден об уголовной ответственности по ст.ст.307, 308 УК РФ за дачу заведомо ложных показаний и за отказ от дачи показаний.

Обязательной частью приговора является фраза о том, что совокупность исследованных судом и оглашенных в судебном заседании доказательств, являющихся относимыми и допустимыми, в вместе достаточными, не оставляют у суда сомнений в виновности подсудимого.  

Показания же подсудимого, будь они даны, подтверждены на очной ставке, проверены на месте да хоть 100 раз, такими приведенными выше свойствами не обладают. Напротив, любые показания подсудимого, кроме, разумеется, самоизобличающих, признаются судом надуманными и являющимися выбранным способом избежать уголовной ответственности.

В особо сложных случаях в приговоре указывается, что показания, данные подсудимым, судом проверены и не нашли своего подтверждения, что утверждение подсудимого об оговоре потерпевшим ничем не подтверждается, а убедительных причин для оговора стороной защиты не приведено и судом не установлено.

Почти что универсальный конструктор приговоров.

При этом и у следователя, и у прокурора, и у судьи уже на уровне инстинкта профессионально деформирована и глубоко заложена установка о недопустимости ставить показания потерпевшего ни под малейшее сомнение.

Знакомо?!

Уверен что да. Уверен, что с подобным каждый из нас сталкивается регулярно, равно как и с полным игнорированием презумпции невиновности.

Написав преамбулу, я всерьез задумался о том, что не исключаю и допускаю, что приведенные выше фразы существуют не только в приговорах, но и в каких-нибудь методических указаниях по их составлению.

Позволю себе еще одно отступление, иллюстрирующее тяжесть ситуации, в которой оказался мой подзащитный.

На фоне ряда получивший широкую огласку и большой общественных резонанс преступлений, совершенных против половой свободы и половой неприкосновенности несовершеннолетних, современное общество, обладая всеми известными средствами мгновенного обмена информацией, поражено явлением, именуемым педоистерией, представляющей собой панические настроения, вызванные гипертрофированным представлением об распространенности опасности, исходящей от педофилов.

Следствием педоистерии являются неадекватные действия, предпринимаемые в том числе государством во избежание этой опасности.

Разжиганию педоистерии способствует манипулирование фактами, нагнетание паники средствами массовой информации, обмен этой информацией в социальных сетях и группах в мессенджерах, эффекты снежного кома и, особенно, испорченного телефона.

Примеры педоистерии, равно как и примеры реакции на неё российского правосудия полагаю, вам известны и в приведении в настоящей публикации не нуждаются.

Обобщенно отмечу, что вектор правосудия по делам данной категории с одной стороны направлен и стремится к максимальному наказанию, предусмотренному соответствующими частями ст.ст.131 и 132 УК РФ. С другой стороны, судами предъявляются крайне низкие требования к качеству и совокупности доказательств, позволяющих считать вмененные обстоятельства доказанными.

Полагаю, не будет преувеличением утверждать, что качество и содержательная часть доказательств, особенно показаний потерпевшей, по делам данной категории прямо пропорциональны возрасту потерпевшей (то есть чем ниже возраст, тем ниже качество и содержательная часть доказательств). Не лишним будет напомнить, что зачастую суды находят полностью надуманные основания и не утруждают себя непосредственным исследованием показаний потерпевшей в суде, ограничиваясь оглашением показаний, данных на следствии.

Как правило, достаточной совокупностью доказательств суд считает показания потерпевшей, изложенные сухим юридическим языком, заключение психолого-психиатрической экспертизы о том, что потерпевшая с одной стороны в силу возраста не понимала характера и значения совершаемых с ней действий, а с другой стороны не склонна к фантазированию, а также показания друзей-подруг, родителей, которым потерпевшая что-то сообщила, но в целом в обмане ни разу в жизни не замечена, а также педагогов, контактирующих с потерпевшей по месту обучения и специалиста-психолога, присутствовавшего при допросе, который как правило, настолько был впечатлен сообщенными потерпевшей сведениями, что сомнений в её правдивости у него не возникло.

Во избежание недоразумений оговорюсь, что я никоим образом не оправдываю действия лиц, действительно совершивших преступление обозначенной категории и полагаю, что последние должны быть адекватным образом наказаны за то, что они действительно совершили, а кажущийся элемент сарказма относится лишь к некоторой неадекватности общества в целом и правосудия, как среза общества, в частности.  

Впрочем по делу, являющемуся предметом настоящей публикации, судом, в отличие от следствия и прокурора, занята вполне адекватная и взвешенная позиция. Председательствующий, что, что согласитесь, бывает всё реже и реже, позволил довести до суда позицию подсудимого и с учетом показаний потерпевшей, изменившей их в пользу подсудимого, принял позицию стороны защиты.

Если говорить языком сухих фактов, то суть дела сводится к следующему.

Петр (37 лет) познакомился посредством одной популярной молодежной социальной сети с Анжелой (15 лет). О возрасте Анжелы Петр знал, но продолжил переписываться. Сама переписка между тем приобрела явно эротический, побуждающий к интимным встречам характер. Всего было 4 встречи с перерывом от месяца до полутора. Встречи происходили в автомобиле, где Петр и Анжела занимались петтингом. На последней встрече произошел анальный половой акт, который и явился предметом вмененного Петру преступления, предусмотренного п.«б» ч.4 ст. 132 УК РФ, а затем и судебного разбирательства.

К чести семьи Петра и счастью для него самого, ни супруга, ни родители от него не отвернулись и, будучи серьезно обеспокоенными его дальнейшей судьбой, заключили соглашение на защиту. Признаюсь, принять поручение на защиту в данной ситуации для меня, отлично осведомленного об обстоятельствах, изложенных в фабуле настоящей публикации, а также с исходом ряда подобных дел, было непростым решением. Ситуация усугублялась тем, что ко дню заключения соглашения Петр уже был несколько дней задержан, опознан, заключен судом под стражу, допрошен в качестве подозреваемого (с адвокатом по назначению, что не добавляло уверенности в том, что еще не все потеряно), а в день заключения соглашения следователь планировал предъявить ему обвинение. 

К моменту встречи с Петром (за 30 минут до прихода следователя в ИВС) всё что я успел, это ознакомиться в суде с материалами, приложенными к ходатайству следователя об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. К чести коллеги, осуществлявшего защиту Петра по назначению, последний не произнес ни слова, никак не сформулировал свое отношение к подозрению, отказался как от дачи показаний, так и от подписи в протоколах.

Всё, что удалось мне выяснить на первой встрече с Петром (за полчаса до предъявления обвинения) — что половой акт произошел добровольно. Позиция при предъявлении обвинения сформулирована и свелась к непризнанию вины и к отказу от дачи показаний, после чего Петр надолго был лишен внимания следователя, лишь изредка беспокоившего нас для ознакомления с постановлениями о назначении и с результатами двух психолого- психиатрических экспертиз (Петру и Анжеле), судебно-медицинской экспертизы Анжеле, а также для неоднократного продления срока содержания под стражей.

С момента выполнения требований ст. 217 УПК РФ расклад сил на поле процессуального боя был следующим.

Сторона обвинения:

1. Заявление и допрос законного представителя потерпевшей об известных от дочери обстоятельствах.
2. Допрос потерпевшей о том, что примерно 6 месяцев назад познакомилась с Петром, примерно 2 месяца назад встретилась с ним, села в автомобиль покататься, завез в лес, совершил против воли анальный половой акт.
3. Еще несколько допросов потерпевшей, подтверждавшей ранее данные показания, сначала дополнившей их сведениями о том, что Петр угрожал ей убийством, что полностью парализовало её волю, потом сведениями о том, что не только угрожал, но и бил, но повреждения были не на видимых частях тела и она их никому не показывала.
4. Допрос педагогов, положительно характеризующих потерпевшую как не склонную к обману, психолога, участвовавшего в допросе, понятых, принимавших участие в опознании.
5. Психолого-психиатрическая экспертиза потерпевшей, согласно выводам которой последняя страдает психическим расстройством, купированным к моменту производства экспертизы, но состоящим в прямой причинной связи с совершенным в отношении неё преступлением, что является тяжким вредом здоровью. С одной стороны я понимал ошибку следствия в том, что вывод о тяжести вреда здоровью относится к компетенции судебно-медицинского эксперта, а не психиатра, но уверенности в том, что судебно медицинский эксперт впоследствии не повторит этот вывод, не было никакой. Заострять на этом внимание я на этапе ознакомления с заключением эксперта (и на стадии предварительного следствия) я не стал, а кроме меня внимания на это ни следователь, ни прокурор не обратили. Согласно остальным выводам потерпевшая не конфликтная, не склонна к искажению информации, может запоминать и воспроизводить значимые для дела обстоятельства.
6. Заключение психолого-психиатрической экспертизы обвиняемого, решившего играть с экспертами в молчанку, отправленного впоследствии для производства стационарной экспертизы, признавшей его полностью вменяемым и не нуждающимся в лечении.
7. Явка с повинной, в которой Петр сообщил, что такого-то числа совершил анальный половой акт с заведомо для себя несовершеннолетней Анжелой. Сведений о добровольности или не добровольности полового акта явка с повинной не содержала.

Сторона защиты:

1. Нам были известны действительные обстоятельства происшедшего. Предостерегу вас от поспешных улыбок, поскольку, кроме прочего, нам было известно содержание переписки Анжелы в социальной сети.
2. Судебно-медицинская экспертиза, которая будучи проведенной спустя почти 2 месяца со дня происшествия, разумеется, показала, что никаких повреждений у потерпевшей нет. Малоинформативную экспертизу я отношу скорее не в актив стороне защиты, а к невозможности для стороны обвинения ссылаться на её результаты.
3. Самое интересное. Переписка потерпевшей в социальной сети. Запрошена следователем по ходатайству стороны защиты. Ввиду объема текстового файла, а это ни много ни мало 24.000 (двадцать четыре тысячи (!) страниц), осмотр переписки следователем проведен поверхностно, ограничившись констатацией отсутствия диалогов с Петром. Я же изучил переписку очень внимательно, благо времени для этого было достаточно. Результат изучения позволял смотреть на исход суда пусть и с осторожным, но оптимизмом. Благо компакт-диск с перепиской был приобщен к материалам уголовного дела, чем я и воспользовался при выполнении требований ст. 217 УПК РФ, скопировав текстовый файл, к слову и к чести следователя, не получив относительно этого никаких возражений.

Здесь я должен немного пояснить. Если диалог удален пользователем (Анжела удалила диалог с Петром), техническая возможность его восстановления и предоставления по запросу правоохранительных органов сохраняется на протяжении 6 месяцев, после чего отсутствует. Остальные диалоги хранятся и предоставляются за весь период использования акаунта. В нашем случае за последние 5 лет.

Для нас этого оказалось более чем достаточно, поскольку период знакомства Анжелы и Петра исчислялся несколькими месяцами и хотя переписка между ними не сохранилась, сохранилась переписка Анжелы с другими лицами, с которыми она подробно и не стесняясь в выражениях обсуждала свои взаимоотношения с Петром.

Петром же переписка велась с фейкового акаунта, привязанного лишь к приложению в мобильном телефоне, который он благополучно для себя разбил вдребезги в момент задержания. Восстановить данные и переписку с телефона Петра у следствия не получилось.

Содержание переписки Анжелы категорически не позволяло считать случившийся половой акт произошедшим против воли потерпевшей.

Теперь о самой потерпевшей.

Судя по переписке, добивался её внимания не только Петр, но и еще один молодой человек. Назовем его Вадим. Последнего потерпевшая, как нынче модно выражаться, динамила, но не упускала возможности обсудить с ним и с рядом подруг свои отношения с Петром, в том числе сексуальные.

Перепиской доказывались следующие факты:

1. Потерпевшая воспитана в строгих традициях, ей очень хочется близости с мужчиной, но боится, что об этом узнают родители.
2. О каждой из трех предыдущих встреч с Петром, в том числе о петтинге, потерпевшая с восторгом сообщала как подругам, так и Вадиму, вызывая у последнего неподдельную ревность.
3. Примерно за 2 недели до происшедшего Вадим упрекает потерпевшую что у него к ней любовь, а она вместо этого бегает к Петру и занимается с ним петтингом, на что потерпевшая отвечает, что это не она бегает к Петру, а что последний приезжает к ней только когда она его об этом просит.
4. Примерно за неделю до происшедшего Вадим спрашивает потерпевшую о том, что она хочет получить в подарок, на что она присылает ему ссылку на металлическую анальную пробку с хвостом животного, что, согласитесь, характеризует потерпевшую. В переписке, предоставленной социальной сетью, фотографии не было, но по ссылке фотография легко находилась.
5. За день до происшедшего потерпевшая сообщает подруге что назавтра договорилась с Петром о встрече и что она хочет совершить с ним анальный половой акт, советуется что было бы целесообразно использовать в качестве смазки.
6. В день происшествия потерпевшая до встречи обсуждает с подругой, что готовясь к встрече с Петром она брила ноги и зону бикини, при этом порезалась. После встречи с Петром потерпевшая обсуждает произошедший половой акт. Опущу подробности. Сообщает подруге, что через некоторое время она хочет это повторить.
7. Потерпевшая обсуждает с подругой, что её вызывали в полицию, что откуда-то им стало все известно, что она вынуждена была, чтобы сохранить свое лицо в глазах матери, сообщить что половой акт произошел против её воли.

Для меня до сих пор остается загадкой источник осведомленности полиции о происшедшем. Материалы дела ответ на этот вопрос не содержат. При этом законный представитель в суде утверждал, что узнал об этом в полиции, после чего написал заявление о привлечении неустановленного лица к уголовной ответственности. Могу лишь догадываться, что проводником информации явился либо Вадим, либо кто-то из подруг потерпевшей.

Суд между тем начался своим чередом. Потерпевшая на суд не являлась, законный представитель просил вызвать её в день допроса. Законный представитель тоже не пожелал до поры до времени участвовать в суде. Вину Петр не признал, пожелал давать показания в последнюю очередь. Явившиеся лица допрашивались по мере явки в судебное заседание.

В первом же заседании суд по собственной инициативе поставил вопрос и назначил потерпевшей судебно-медицинскую экспертизу для определения тяжести вреда здоровью и ответа на вопрос, следствием чего явилось кратковременное психическое расстройство. Несколько месяцев эксперт запрашивал у суда дополнительные медицинские документы, но заключения эксперта мы так и не дождались и вот почему.

В день допроса потерпевшая явилась вместе с законным представителем. В руках у неё была связка ключей, на которой был закреплен хвост, напоминавший хвост на картинке с анальной пробкой, которую (картинку) потерпевшая отправляла Вадиму. Не берусь утверждать, что на брелоке был хвост именно от анальной пробки, но явное сходство прослеживалось. Во время допроса потерпевшая положила брелок на кафедру, перед которой она стояла. У меня даже возник коварный план в определенной ситуации спросить что находится у неё на ключах, но делать этого не пришлось.

Выслушав ожидаемые показания потерпевшей, сообщившей на вопросы стороны обвинения сведения, так или иначе изложенные в материалах дела, настала моя очередь задавать вопросы.

Уточнив ряд ответов и позволив потерпевшей укрепиться в своей лжи окончательно, я начал атаку, заявив ходатайство об оглашении протокола осмотра компакт-диска с перепиской потерпевшей, предоставленной социальной сетью, получив согласие суда, я спросил потерпевшую о чем она переписывалась с Вадимом и подругами 2 недели, неделю, за день до произошедшего, на что получил ответ что она не помнит.

Извинившись перед участниками процесса, я начал оглашать переписку потерпевшей, периодически спрашивая её, вела ли она такую переписку.

Буквально через минуту, даже когда я еще не успел дойти до самой сути, потерпевшая, видимо осознав, что сведения, которые я намерен сообщить, значительно превышают её репутационные издержки, попросила меня остановиться и заявила суду, что намерена сообщить правду.

Далее потерпевшая сообщила об оговоре и что причиной оговора явился страх перед родителями. По этой же причине, по утверждению потерпевшей, она предложила Петру совершить анальный половой акт, оставшись при этом в каком-то смысле невинной.  

Далее потерпевшая стоически выдержала натиск государственного обвинителя и суда, которые всячески мучили её каверзными вопросами, но сбить с пути уже не смогли.

После допроса потерпевшей суд по моему ходатайству отменил свое же постановление о назначении потерпевшей судебно-медицинской экспертизы, поскольку никакой необходимости в этом уже не было и исход дела после допроса потерпевшей был фактически предрешен.

После непродолжительного допроса Петра, который свелся к подтверждению показаний потерпевшей, суд, изучив материалы уголовного дела, с согласия сторон окончил судебное следствие.

В прениях государственный обвинитель просил переквалифицировать действия подсудимого на ч.1 ст. 135 УК РФ, назначить ему наказание в виде 2 лет лишения свободы, с чем суд согласился, а я и Петр, по просьбе последнего, не возражали.

К моменту вынесения приговора Петр находился под стражей свыше 1 года и 9 месяцев...

Далее мною тактически подана краткая апелляционная, а после ознакомления с протоколом судебного заседания, дополнительная апелляционная жалоба. Впоследствии жалобы отозваны до заседания суда апелляционной инстанции.

До места отбывания наказания Петр так и не добрался и был освобожден из следственного изолятора.