27. Кожа и Змея.
1. Рассказать ли тебе притчу, показать ли тебе путь? Может быть, просто отделаться в области собственного познания изоляцией духа отринутого? Но ведь когда — нибудь придет необходимость объясняться, так зачем же не делать этого сейчас, чтобы в старости не вспоминать кем ты был в молодости, пока кожа еще была с тобой? Мы всегда пусты для своего познания, мы всегда готовы сказать себе «нет» и подписаться под каждым, кто принес нам приговор, но нет уже гонцов, не может никто перейти через нашу пустыню, чтобы возвестить нам необходимость смерти.
Вседальше и дальше в бессмертии мы своем, такова логика змей и смеха,– шипением его делает ветер. Хаос ветрености это сопутствие порядка. Мы и есть порядок, мы даем вам знание о том, что есть порядок через хаос разрушений привычности вашей. Что был бы ветер без ветренности мыслей наших?
Не стоит судить нас, пока не закончились мы для самих себя, а не для ушей и глаз ваших. Нам всегда придется выбирать и выбор наш – в нашей необдуманности и голого бахвальства неизвестно чем, неизвестно для кого, но мы будем вечны, ибо вечность есть форма бытия для тех, кто никто в существовании своем на данной земле.
Существуем мы все больше под землей, на земле устраиваем мы представление, на земле мы жалим, но не смерть жалим мы – а цену вашей жизни, которую никто не может погасить. Поэтому не любим мы признаваться вам в заботах своих и тем более говорить о вас вам же. Мы люди познания, ставшие змеями, наверное, от безысходности глупого самовыражения в мире людей. Сгоревшая купина, увы, не для нас на этой земле.
Иногда приходится ждать вопреки форме времени, оно идет вперед, а ты уходишь назад от всего того, что тебе дорого и всего того, ради чего твое лицо улыбалось иногда. Приходится думать о самое себя через несколько столетий, которые так или иначе раньше тебе казались временем разговора, как диалог длинною в сигарету с любимым приятелем. Иногда есть фразы, которые сами по себе уже есть вопрос, даже если ты к этому и не стремился. Но так же есть и судьбы, которые должны стать вопросом. Но в отличие от обычного в жизни обычных людей отпуск для творческого в деле божественного всегда – смерь для каждого, кто желает вернуться в область нашего понимания в область нашего счастья. Но кто бы мог думать за нас так, чтобы мы следовали его мыслям.
Наше время всегда шутит с нами и поэтому мы всегда вынуждены быть несколько рядом, настолько несколько, насколько каждый из нас далек от веры в собственное совершенство в тот момент, когда дарит себя бумаге, и уж конечно в тот момент, когда он дарит себя всем и каждому. Приходится понимать, что отсутствие дисциплины ведет к звездной болезни, а ее присутствие — убивает способность развиваться внезапному, внезапной возможности несмотря на всю депрессивность настроения, просто сесть и написать что — нибудь, что в дальнейшем может быть признано тобой как некоторая область гениальности для самое себя хотя бы на архивах полок.
Но иногда приходится самым печальным образом тосковать по возможности радоваться темпу заведений перед тяжестью и сыростью улиц. Где все это и зачем? Но никогда не забыть нам того, что все к чему мы стремимся во время творческого, есть самая большая подлость и безвкусица в настоящем без творческого. Вся эта плесень «нормальной » жизни просто убивает.
Особенно убивает факт того, что те, на кого ты ранее просто плевал и унижал в мыслях о том, что ты имеешь вечное, сегодня — могут быть для тебя предметом зависти. Это просто убивает. Это понимание того, что некоторые вещи безвозвратно ушли в прошлое, что тебе не вернуться…Господи, это просто ужас, потому что ничего из области общественного так не убивает как убежденность в собственной мысли, в собственности общественного процесса. Но нельзя расценивать общественное… хотя кому какое дело до мысли об общественном, если ты уже по ту сторону бытия самое себя и каждая из выдернутых из тебя цитат полная бессмысленность? Именно поэтому мы всегда готовы к тому, чтобы говорить только о себе и за себя. При этом возможность высказаться на одной странице в день — это больше отдушина, нежели серьезное стремление и желание быть чем- то большим, чем что либо вне тебя самое. И в то же время большинство прав ожидает незыблемость самых нелепых обязанностей.
Я точно знаю одно – если предательство в области мысли переводить в область действительного- катастрофы не миновать. Еще один из первых и последних советов: быть отвержено – отважным. Не смотрите на то, как мало сделали предшественники, может им было необходимо намного больше времени для того, чтобы быть чем- то большим, чем просто человеком написавшим так мало- нанеделю чтения. И не думайте о том, что время еще будет, его просто нет. Нет вообще ни для кого, ни для тебя, ни для тех, кто это будет читать, созерцать. Вопрос только в том, что ты это знаешь, а они нет.
Если подумать о том, как я сейчас лично далек от того, что я хочу донести до тебя, то это для меня катастрофа, но единственно то, что я утратил веру в понимающего, в человека знающего помогает мне сегодня писать без оглядки на того, кто это будет прочитывать и читать. Вполне возможно, что это к лучшему, но цену, которую, я думаю, что заплатил за это, или возможно еще заплачу слишком высока чтобыбыть торговцем на базаре собственных истин. Не знаю, друг, может быть тебе тоже кажется твое время становым, но могу тебя уверить, что есть определенный тип личности, который ни при каких обстоятельствах не сможет оценивать время адекватно, для нас время — всегда останется чем – то таким, что будет всегда за пределами бытия нас, — это всегда мучение в отношении самости, как у нас сейчас модно выражаться.
Может быть все то, что я сейчас здесь назвал, станет всего лишь выходом собственного отчаяния и никогда не станет чем — то большим в отношении хотя бы нескольких личностей, в отношении вневременности, но в любом случае это не отменяет обязанностей быть там и делать то, что есть для нас сегодня необходимость. Дело в том, что есть еще такое непростое понятие как стиль и способ изложения… ты знаешь он всегда преследует детализацию схемы - воспринимающий, пытающийся донести. Он всегда предполагает человека, который должен оценить, а иногда и заценить. И прекрасно попасть в определенные веяния моды в этом отношении… но прекрасно так же и понимать, что для определенных всего лишь нескольких десятков тысяч человек ничего не меняется в отношении того, что происходит в определенных слоях столетий, десятилетий… да еще же есть человеческие инстинкты соблазны и разные старания в области чести.
Стоит ли на это обращать внимание, и тем более чувствовать всемифибрами души? Думаю, что нет, но мир устроен именно таким образом, что он так или иначе тянется в область твоего сознания и пытается его захватить таким образом, чтобы ты был обязан емуполностью и безвозвратно. Это плохо с одной стороны, но с другой, воля на то и нужна, чтобы определяться безоговорочно в отношении любого препятствия этого бытия несмотря ни на что—чушь? Но иногда именно такой набор слов и успокаивает. В принципе, творческого онанизма иногда достаточно для того, чтобы чувствовать себя всю жизнь счастливым.
Интересно был бы счастлив Александр Македонский, если бы вместо завоеваний империй он всю жизнь занимался бы дуэлянством со слугами своего отца? Не думаю, так и нам не стоитсражаться с самими собой и надеяться на издателей посмертно.
В жизни … какое странное слово в отношении того, кто уже давно не живет, — не стоит сражаться только с нашими мыслями в области данности нашего собственнического «я». Кстати когда вдохновение прямо тебя так уж и застало на месте и ты готов быть с ним до конца… не стоит страшиться остановиться на час- два; но, прибывая вечно в теме того, что готов написать, это нормально потому что иногда приходится дорабатывать то, что написано многие годы назад и поэтому нестоит бояться потерять час или два перед вечностью. И нельзя забывать, что некоторые из нас писали, испытывая именно физическую боль и не из области мысли, а именно из области физики- болезни общая наследственность и прочее, мы по сравнению с ними — здоровые, молодые и сильные имеем неоспоримые преимущества, которые может быть именно в этом нам и мешают. Черт его знает все иногда настолько защищено, что хочется просто не чувствовать себя безумным.
Может быть, это так же кажется странным, но все же это именно так… хотя опять же, кто его знает. Иногда какая – нибудь юбка навсегда способна утвердить тебя в том, что жизнь прекрасна, иногда одна мысль заставит тебя поверить в то, что пуля в лоб самое лучшее, что может быть. Как некоторая сумма уже пережитого, и вновь обретенного в понимании, — это уже хорошо, но еще лучше не знать того, что твои самые худшие опасения могут осуществиться. Это самое страшное из того, что может случиться в нашем отношении и главное это то, с чем мы не сможем бороться допустимыми методами сознания.
Не знаю, что может быть заманчивее полного отношения к самому себе какк личности. Но в то же время играть в те или иные понимания самого себя в отношении других так же весьма опасное занятие, в обществах еще есть тюрьмы и смертная казнь, как это ни странно.
Все эти демократические и прочие формы хороши только для тех областей, где естьвозможность законченного выбора в отношении форм действенного по определению той или иной ситуации, где есть всегда возможность исправления. Но в то же время именно сегодня воспринимается определенность реальности, при которой мы должны чувствовать себя, возможность сделать что- то, на что права мы не имеем - а именно свобода. Это то, что средний человек, а уж тем более и мы, узники свободной мысли, не можем себе позволить — данность свободы.
Однако допустим во мне как в человеке, стремящемся к абсолютной власти, понятие свободы как результата уже означает для меня, что я делаю определенные властные шаги для того, чтобы быть свободным. Но на самом деле где – то есть те системы, при которых мое понимание завоеванной свободы уже является данностью от рождения, и все это приходит только со временем осознания бытия той или иной социальной роли и маски. Ужасно тоскливо все это, к сожалению.
В общем и целом единственной формой сохранения себя остается банальное запрятывание своей сущности в бумагу, в книги, укрывательство самое себя в области недосягаемости. Сказать, что это грустно или же наоборот каким - либо образом печально – ничего не сказать.
Всегда желаешь быть чем – то большим, чем просто человеком с улицы для своего главного редактора — Судьбы.
1. Рассказать ли тебе притчу, показать ли тебе путь? Может быть, просто отделаться в области собственного познания изоляцией духа отринутого? Но ведь когда — нибудь придет необходимость объясняться, так зачем же не делать этого сейчас, чтобы в старости не вспоминать кем ты был в молодости, пока кожа еще была с тобой? Мы всегда пусты для своего познания, мы всегда готовы сказать себе «нет» и подписаться под каждым, кто принес нам приговор, но нет уже гонцов, не может никто перейти через нашу пустыню, чтобы возвестить нам необходимость смерти.
Вседальше и дальше в бессмертии мы своем, такова логика змей и смеха,– шипением его делает ветер. Хаос ветрености это сопутствие порядка. Мы и есть порядок, мы даем вам знание о том, что есть порядок через хаос разрушений привычности вашей. Что был бы ветер без ветренности мыслей наших?
Не стоит судить нас, пока не закончились мы для самих себя, а не для ушей и глаз ваших. Нам всегда придется выбирать и выбор наш – в нашей необдуманности и голого бахвальства неизвестно чем, неизвестно для кого, но мы будем вечны, ибо вечность есть форма бытия для тех, кто никто в существовании своем на данной земле.
Существуем мы все больше под землей, на земле устраиваем мы представление, на земле мы жалим, но не смерть жалим мы – а цену вашей жизни, которую никто не может погасить. Поэтому не любим мы признаваться вам в заботах своих и тем более говорить о вас вам же. Мы люди познания, ставшие змеями, наверное, от безысходности глупого самовыражения в мире людей. Сгоревшая купина, увы, не для нас на этой земле.
Иногда приходится ждать вопреки форме времени, оно идет вперед, а ты уходишь назад от всего того, что тебе дорого и всего того, ради чего твое лицо улыбалось иногда. Приходится думать о самое себя через несколько столетий, которые так или иначе раньше тебе казались временем разговора, как диалог длинною в сигарету с любимым приятелем. Иногда есть фразы, которые сами по себе уже есть вопрос, даже если ты к этому и не стремился. Но так же есть и судьбы, которые должны стать вопросом. Но в отличие от обычного в жизни обычных людей отпуск для творческого в деле божественного всегда – смерь для каждого, кто желает вернуться в область нашего понимания в область нашего счастья. Но кто бы мог думать за нас так, чтобы мы следовали его мыслям.
Наше время всегда шутит с нами и поэтому мы всегда вынуждены быть несколько рядом, настолько несколько, насколько каждый из нас далек от веры в собственное совершенство в тот момент, когда дарит себя бумаге, и уж конечно в тот момент, когда он дарит себя всем и каждому. Приходится понимать, что отсутствие дисциплины ведет к звездной болезни, а ее присутствие — убивает способность развиваться внезапному, внезапной возможности несмотря на всю депрессивность настроения, просто сесть и написать что — нибудь, что в дальнейшем может быть признано тобой как некоторая область гениальности для самое себя хотя бы на архивах полок.
Но иногда приходится самым печальным образом тосковать по возможности радоваться темпу заведений перед тяжестью и сыростью улиц. Где все это и зачем? Но никогда не забыть нам того, что все к чему мы стремимся во время творческого, есть самая большая подлость и безвкусица в настоящем без творческого. Вся эта плесень «нормальной » жизни просто убивает.
Особенно убивает факт того, что те, на кого ты ранее просто плевал и унижал в мыслях о том, что ты имеешь вечное, сегодня — могут быть для тебя предметом зависти. Это просто убивает. Это понимание того, что некоторые вещи безвозвратно ушли в прошлое, что тебе не вернуться…Господи, это просто ужас, потому что ничего из области общественного так не убивает как убежденность в собственной мысли, в собственности общественного процесса. Но нельзя расценивать общественное… хотя кому какое дело до мысли об общественном, если ты уже по ту сторону бытия самое себя и каждая из выдернутых из тебя цитат полная бессмысленность? Именно поэтому мы всегда готовы к тому, чтобы говорить только о себе и за себя. При этом возможность высказаться на одной странице в день — это больше отдушина, нежели серьезное стремление и желание быть чем- то большим, чем что либо вне тебя самое. И в то же время большинство прав ожидает незыблемость самых нелепых обязанностей.
Я точно знаю одно – если предательство в области мысли переводить в область действительного- катастрофы не миновать. Еще один из первых и последних советов: быть отвержено – отважным. Не смотрите на то, как мало сделали предшественники, может им было необходимо намного больше времени для того, чтобы быть чем- то большим, чем просто человеком написавшим так мало- нанеделю чтения. И не думайте о том, что время еще будет, его просто нет. Нет вообще ни для кого, ни для тебя, ни для тех, кто это будет читать, созерцать. Вопрос только в том, что ты это знаешь, а они нет.
Если подумать о том, как я сейчас лично далек от того, что я хочу донести до тебя, то это для меня катастрофа, но единственно то, что я утратил веру в понимающего, в человека знающего помогает мне сегодня писать без оглядки на того, кто это будет прочитывать и читать. Вполне возможно, что это к лучшему, но цену, которую, я думаю, что заплатил за это, или возможно еще заплачу слишком высока чтобыбыть торговцем на базаре собственных истин. Не знаю, друг, может быть тебе тоже кажется твое время становым, но могу тебя уверить, что есть определенный тип личности, который ни при каких обстоятельствах не сможет оценивать время адекватно, для нас время — всегда останется чем – то таким, что будет всегда за пределами бытия нас, — это всегда мучение в отношении самости, как у нас сейчас модно выражаться.
Может быть все то, что я сейчас здесь назвал, станет всего лишь выходом собственного отчаяния и никогда не станет чем — то большим в отношении хотя бы нескольких личностей, в отношении вневременности, но в любом случае это не отменяет обязанностей быть там и делать то, что есть для нас сегодня необходимость. Дело в том, что есть еще такое непростое понятие как стиль и способ изложения… ты знаешь он всегда преследует детализацию схемы - воспринимающий, пытающийся донести. Он всегда предполагает человека, который должен оценить, а иногда и заценить. И прекрасно попасть в определенные веяния моды в этом отношении… но прекрасно так же и понимать, что для определенных всего лишь нескольких десятков тысяч человек ничего не меняется в отношении того, что происходит в определенных слоях столетий, десятилетий… да еще же есть человеческие инстинкты соблазны и разные старания в области чести.
Стоит ли на это обращать внимание, и тем более чувствовать всемифибрами души? Думаю, что нет, но мир устроен именно таким образом, что он так или иначе тянется в область твоего сознания и пытается его захватить таким образом, чтобы ты был обязан емуполностью и безвозвратно. Это плохо с одной стороны, но с другой, воля на то и нужна, чтобы определяться безоговорочно в отношении любого препятствия этого бытия несмотря ни на что—чушь? Но иногда именно такой набор слов и успокаивает. В принципе, творческого онанизма иногда достаточно для того, чтобы чувствовать себя всю жизнь счастливым.
Интересно был бы счастлив Александр Македонский, если бы вместо завоеваний империй он всю жизнь занимался бы дуэлянством со слугами своего отца? Не думаю, так и нам не стоитсражаться с самими собой и надеяться на издателей посмертно.
В жизни … какое странное слово в отношении того, кто уже давно не живет, — не стоит сражаться только с нашими мыслями в области данности нашего собственнического «я». Кстати когда вдохновение прямо тебя так уж и застало на месте и ты готов быть с ним до конца… не стоит страшиться остановиться на час- два; но, прибывая вечно в теме того, что готов написать, это нормально потому что иногда приходится дорабатывать то, что написано многие годы назад и поэтому нестоит бояться потерять час или два перед вечностью. И нельзя забывать, что некоторые из нас писали, испытывая именно физическую боль и не из области мысли, а именно из области физики- болезни общая наследственность и прочее, мы по сравнению с ними — здоровые, молодые и сильные имеем неоспоримые преимущества, которые может быть именно в этом нам и мешают. Черт его знает все иногда настолько защищено, что хочется просто не чувствовать себя безумным.
Может быть, это так же кажется странным, но все же это именно так… хотя опять же, кто его знает. Иногда какая – нибудь юбка навсегда способна утвердить тебя в том, что жизнь прекрасна, иногда одна мысль заставит тебя поверить в то, что пуля в лоб самое лучшее, что может быть. Как некоторая сумма уже пережитого, и вновь обретенного в понимании, — это уже хорошо, но еще лучше не знать того, что твои самые худшие опасения могут осуществиться. Это самое страшное из того, что может случиться в нашем отношении и главное это то, с чем мы не сможем бороться допустимыми методами сознания.
Не знаю, что может быть заманчивее полного отношения к самому себе какк личности. Но в то же время играть в те или иные понимания самого себя в отношении других так же весьма опасное занятие, в обществах еще есть тюрьмы и смертная казнь, как это ни странно.
Все эти демократические и прочие формы хороши только для тех областей, где естьвозможность законченного выбора в отношении форм действенного по определению той или иной ситуации, где есть всегда возможность исправления. Но в то же время именно сегодня воспринимается определенность реальности, при которой мы должны чувствовать себя, возможность сделать что- то, на что права мы не имеем - а именно свобода. Это то, что средний человек, а уж тем более и мы, узники свободной мысли, не можем себе позволить — данность свободы.
Однако допустим во мне как в человеке, стремящемся к абсолютной власти, понятие свободы как результата уже означает для меня, что я делаю определенные властные шаги для того, чтобы быть свободным. Но на самом деле где – то есть те системы, при которых мое понимание завоеванной свободы уже является данностью от рождения, и все это приходит только со временем осознания бытия той или иной социальной роли и маски. Ужасно тоскливо все это, к сожалению.
В общем и целом единственной формой сохранения себя остается банальное запрятывание своей сущности в бумагу, в книги, укрывательство самое себя в области недосягаемости. Сказать, что это грустно или же наоборот каким - либо образом печально – ничего не сказать.
Всегда желаешь быть чем – то большим, чем просто человеком с улицы для своего главного редактора — Судьбы.
