Расскажу о весьма интересном, по моему мнению, уголовном деле из моей практики, создающем определенный оптимизм относительно защиты по преступлениям против половой неприкосновенности несовершеннолетних. Специализируясь на данной категории дел, все больше начинаешь терять веру в правосудие, которое старается апеллировать к доводам стороны защиты набором сформированных клише, стараясь не вникать в дела по данной категории преступлений.
Итак, в порядке ст. 50 УПК РФ мной была принята защита молодого человека 18 лет от роду. На момент беседы с ним он уже написал явку с повинной о том, что вступил в половую связь с девочкой 12 лет родной сестрой его «девушки». События эти произошли около 2х месяцев до нашего с ним знакомства.
Естественно я разъяснил ему, что при таких обстоятельствах, можно вину не признавать и с технической точки зрения, доказать события будет сложно. Тем более что со слов моего подзащитного и от следователя мне стало известно что потерпевшая находится сейчас в психиатрической клинике и страдает рядом заболеваний.
Однако мой подзащитный, под угрозой помещения по ходатайству следователя в СИЗО выбрал позицию, признания факта полового акта с потерпевшей. Тогда с учетом определенных особенностей моего подопечного, я предложил тактику доказывания, что в момент указанных событий он не мог осознавать в силу особенностей общественной опасности произошедшего, так как имеет отставание в развитии.
На допросе сквозь слезы и эмоции мой подзащитный, дал показания, в которых признал факт, но настаивал что инициатором вступления в половой акт, была сама потерпевшая, половой жизнью до этого в отличие от нее он не жил, и испытал от произошедшего глубокий шок.Затем в тот же день последовала очная ставка, с потерпевшей, для проведения которой мы вместе с следователем, законным представителем и психологом проследовали в областную психиатрическую больницу. Надо сказать, что стали открываться новые подробности.
Оказывается потерпевшая находясь в центре социальной реабилитации проходила мед. осмотр, в ходе которого были выявлены повреждения девственной плевы, не вызвавшие ее окончательного разрушения. В результате чего, под напором администрации, потерпевшая указала на моего подзащитного (по моему мнению, понимая последствия, указала на него как самого безобидного из своих половых партнеров).
В отделении больницы, перед очной ставкой потерпевшая вела себя весело, говорила «своему обидчику» что его не посадят и все будет хорошо. Напротив состояние моего подзащитного, было плачевным он не переставая рыдал, в связи с чем я ходатайствовал о производстве перерыва в очной ставке и приглашении врача психиатра для оказания помощи моему доверителю. В результате в перерыве мы с врачом и подзащитным удалились в другое помещение, где ему была оказана помощь, также через врача, я попытался понять предварительно о его общем психическом состоянии. Обычный тест вычитания в обратном порядке он выполнить не смог, получил успокоительные лекарства.
После оказания мед. помощи, очная ставка была фактически окончена, по ходатайству защитника. При этом мной, было заявлено ходатайство, о допросе в качестве свидетеля врача психиатра, оказывавшего помощь моему доверителю и производившего лечение потерпевшей, которая надо сказать, также состояла на учете у нарколога, в инспекции по делам несовершеннолетних, и регулярно находилась в местном розыске как без вести пропавшая.
В дальнейшем, я ходатайствовал на приобщении данного протокола допроса, к материалам уголовного дела, представленным на судебно-психиатрическую экспертизу. При этом к стандартным вопросам, поставил дополнительно вопрос, о соответствии уровня развития моего подзащитного его фактическому возрасту. Приобщив сведения о том, что он обучался в школе, по программе для учащихся с «задержкой психического развития» и дублировал классы обучения.
Параллельно я собирал сведения о потерпевшей, так в частности настоял о сборе в отношении нее педагогических экспертиз, сведений из психиатрического и наркологического диспансеров, а также сведений о помещении в центры содержания несовершеннолетних оказавшихся в сложной жизненной ситуации.
В итого обвинение было предъявлено по п. «б» ч.4 ст. 131 УК РФ, с указанием в обоснование, что по терпевшая не достигла 14 летнего возраста, и находилась в силу особенностей психики в заведомо беспомощном для обвиняемого состоянии. Мера пресечения судом была избрана в виде домашнего ареста, в дальнейшем в ходе продления меры, нам удалось получить ряд послаблений в части продолжительности и расстояния совершаемых прогулок.
При этом в допросе обвиняемого, мы продолжили позицию о добровольном характере вступления в половую связь, а также о том что потерпевшая сама сообщала что живет половой жизнью до момента указанных событий, и о том что предполагали что ей на момент событий 16 лет…
Также защитником, был приобщен к материалам допроса скриншот из социальной сети «Вконтакте», страницы потерпевшей где указывался ее возраст 21 год. Нужно сказать, что потерпевшая действительно по своим антропометрическим данным выглядит на 16-18 лет, сама наносит себе татуировки, употребляет наркотики и спиртное. Кроме того, о том, что мы не знали и не могли знать об индивидуальных особенностях потерпевшей, влияющих на ее способность оценивать ситуацию.
По заключению судебно-психиатрической экспертизы, традиционно было указанно, что в силу своего возраста она не могла оценивать ситуацию, однако в выводах сведений о беспомощном состоянии не имелось. Данный пробел следствие восстановило путем допроса эксперта указав, что психические заболевания потерпевшей, препятствовали ей воспринимать действительность должным образом.
В суде мы продолжили поддерживать ранее данную позицию, и признавать лишь совершение деяния предусмотренного ч.3 ст. 134 УК РФ. При этом суд и гособвинитель, ссылались на первоначальные показания, в которых подзащитный признавал осведомленность о возрасте потерпевшей, и на показания его «девушки», которая якобы, сообщала ему что сестре 12 лет. Прокурор в прениях поддержал избранную органом предварительного расследования квалификацию. Запросив наказание, в виде лишения свободы сроком на 13 лет с отбыванием в колонии строгого режима.
В приговоре суд изменил квалификацию на ч.3 ст. 134 УК РФ, с учетом всей совокупности доказательств отвергнув доводы судебно-психиатрической экспертизы относительно беспомощного состояния потерпевшей, и ту часть обвинения согласно которой мой подзащитный был осведомлен о данном состоянии, признав половой акт совершенным по взаимному согласию.
В итоге было назначено окончательное наказание в виде лишения свободы сроком на 3 года с отбыванием наказания в колонии общего режима. В наказание зачтено время почти 10 месяцев нахождения под домашним арестом.
Обжаловать приговор мой подзащитный не пожелал, обоснованно понимая, что есть шанс его отмены. Таким образом, планомерная работа стороны защиты привела к существенному улучшению положения обвиняемого по сравнению с первоначально предъявленным обвинением.