Несовершеннолетний подросток в тисках отечественного уголовного судопроизводства

События описываются с точки зрения защитника, с попыткой анализа явных ошибок и просчетов участников событий, которых можно было бы с легкостью избежать при достаточном предварительном информировании.

Изложенное может быть интересно широкому кругу лиц, может быть даже скорее не профессионалам, как возможность получить информацию о том, какие особенности нужно учитывать при внезапном общении с представителями т. н. правоохранительных структур с тем, чтобы свести к разумному минимуму негативные последствия, с неизбежностью сопровождающие подобные мероприятия, вне зависимости от степени виновности в инкриминируемых деяниях.

 Процесс и в частности, уголовный, достаточно жестко регламентирован, если говорить о нормах закона, прописанный вполне конкретно в кодексе. И написано вроде по-русски (применительно к кодексу РФ), и читать нас всех вроде как учили еще в средней школе, а некоторых еще и в ВУЗах подучивали.

Однако, когда доходит до практического правоприменения, выясняется, что «нет предела совершенству...» — правоприменительному полету фантазии. Известна довольно расхожая шутка: «два юриста — три мнения». Подобные шутки воспринимаются с достаточной степенью иронии, когда речь заходит о чисто теоретических обсуждениях.

Когда же коллеги сталкиваются в практической работе с особо творческим подходом к интерпретации законодательных норм со стороны наших доблестных правоприменителей, зачастую бывает не до смеха. Скорее наоборот. И как бы ни был детально регламентирован сам процесс, детали и фактические обстоятельства каждого реального случая настолько уникальны и своеобразны, что поистине двух одинаковых дел не бывает.

Это в очередной раз к весьма расхожей просьбе о помощи: «пришли мне «рыбу» такого-то ходатайства или заявления». Давно уже перестал делиться всякими «рыбами» их и так изрядно «плавает» на просторах интернета. Только каждый раз пытаюсь разъяснить насколько несерьезно пытаться без надлежащей подготовки и изрядного опыта ведения дел пытаться сочинить «на коленке», казалось бы, «грамотное» послание.

Наверное, основной целью написания этих заметок по следам конкретного уголовного процесса, является все-таки очередная попытка популярно разъяснить, что «каждый должен заниматься своим делом», а в сложных житейских ситуациях, связанных с риском уголовного преследования, полагаться на случайные мнения некомпетентных «доброжелателей» весьма чревато очень и очень серьезными последствиями.

Несмотря на имеющийся к настоящему времени изрядный опыт ведения судебных дел по совершенно различным отраслям права и уголовных дел, в частности, каждый раз, втягиваясь в правовое сопровождение очередного уголовного дела, убеждаюсь вновь и вновь, что успех или неуспех конечного исхода зависит от нескольких ключевых факторов.

Наличие квалифицированного защитника, на мой взгляд, имеет безусловный приоритет среди всех прочих и это настолько очевидно, что лишний раз агитировать за «выбор грамотного адвоката», даже не хочу браться. В данном конкретном случае, хочу особо отметить отношение к процессу самого подзащитного, в первую очередь.

В сочетании с грамотной защитой отношение подзащитного к адвокату, как к человеку, выступающему с ним единым фронтом и преследующему цель максимально возможной защиты интересов в самом широком смысле этих слов, может обеспечить благоприятный исход лишь при условии полного доверия и поддержки всех движений, явных и скрытых.

Самая большая проблема, с моей точки зрения, связана с тем, что правильно выбранная тактика защиты не всегда связана с самым легким режимом преодоления пути.

Так, в данном конкретном случае, с точки зрения достижения максимально положительного результата по процессу, позиция защиты в форме отказа от дачи объяснений начиная с самого первого допроса в качестве обвиняемого, позволила дать возможность самому следствию процессуально зафиксировать все грубейшие нарушения требований закона при проведении предварительного следствия, а с другой стороны, привела к наименее комфортному из всех режиму ожидания результата.

С очевидностью отказ от дачи объяснений при обвинении по двум особо тяжким составам, повлек за собой выбор следствием, и с его подачи судом, наиболее суровой меры пресечения в виде содержания обвиняемого под стражей.

Если же рассматривать альтернативный режим, который с самого начала пыталось навязать следствие, который предполагал, исходя из очевидной для них логики полного признания вины и перехода в режим рассмотрения уголовного дела в особом порядке, то вполне можно было бы рассчитывать на более мягкий режим пребывания под подпиской или максимум под домашним арестом.

Однако при подобном подходе рассчитывать на пересмотр квалификации или как наиболее благоприятный исход с оправданием по предъявленному обвинению, уже не приходилось бы ни при каких обстоятельствах.

Надо отметить — это очень сложный выбор для защитника, пойти на закрытие под стражу своего подзащитного, имея в виду весьма призрачную перспективу оправдания или, на худой конец, переквалификацию на менее тяжкий состав или уступить настойчивым «дружеским» рекомендациям следователя признать вину и отправить подзащитного домой.

Еще больше ситуация усугубляется как в данном случае, когда подзащитным является несовершеннолетний парень, которому не в тюрьме сидеть, а в школе осваивать курс восьмого класса. Тем более, что ничего особо криминального он насовершать еще не успел, не убил никого, не зарезал, ни ущерба здоровью, ни повреждения имуществу не причинил, пока еще ничего не успел.

Полагаю необходимым особо отметить мою благодарность моему несовершеннолетнему подзащитному. Наверное, его готовность следовать выбранной мной (практически единолично) линии и тактике защиты, была не вполне осознанной и осмысленной. Однако он в своем весьма юном возрасте, посчитал для себя возможным взвалить на себя такую непомерную тяжесть, как отбывание такой суровой меры пресечения, как содержание под стражей.

В общей сложности он просидел в суровых условиях СИЗО целый год, потеряв в значительной степени возможность полноценного освоения школьной программы, был вынужден отчислиться из школы, в которой учился и попытаться, по возможности, осваивать программу восьмого класса в условиях заключения.

Конечно, возникает неизбежный вопрос, что особо нового или интересного я мог бы рассказать коллегам или людям, менее посвященным в детали, если не обладаю по сути тем колоссальным опытом ведения уголовных дел, которым обладают, скажем, коллеги, которые специализируются исключительно на ведении уголовных дел, да еще многие имеют и весьма «узкую» специализацию. Но тут же вспоминаются свои же рассуждения про уникальность и неповторимость каждого случая.

Опять же своеобразие конкретного процесса порождает порой нестандартные подходы, которые могут дать неожиданные возможности, повороты и исходы в самых банальных, казалось бы, ситуациях. По ходу сопровождения процесса пришлось перечитать массу комментариев коллег и смежных специалистов, экспертов, по самым разным специфическим моментам.

Что-то удалось творчески переосмыслить и реализовать с разной степенью успешности, а что-то пришлось изобретать и самому, исходя из конкретной специфики данного дела. Наверное, вот это сочетание воспринятого опыта и рекомендаций коллег, и результаты практического применения в своем деле, и дают основу для того, чтобы поделиться некоторыми ключевыми соображениями.

Часть из них могут быть полезны и специалистам, которым придется принять на себя защиту в схожих обстоятельствах. А другая часть, может быть, поможет нашим потенциальным подзащитным выбрать для себя наиболее рациональный вариант поведения, если все-таки придется столкнуться с абсолютно непробиваемым механизмом уголовного преследования.

Особая сложность выбора правильного варианта процессуального поведения и тактики защиты в условиях современного уголовного процесса связана с тем, что практические правоприменители сегодня абсолютно не связаны требованиями Закона. Когда следователь в ответ на заявление защитника об имеющемся в Законе прямом запрете повторного допроса обвиняемого при том, что на первом допросе он отказался от дачи показаний, заявляет, дословно: «Мне наплевать, что там в кодексе написано, если следствие считает необходимым его допросить, я его допрошу».

Когда начальник следствия после годового предварительного следствия заявляет защитнику, дословно: «Вы же опытный специалист и понимаете, что с этим обвинением мы можем пойти в суд только в случае, если защита займет абсолютно пассивную позицию и не будет возражать ни по доказательствам, полученным с нарушением закона, ни по другим нарушениям, допущенным следствием.

Мы можем пойти другим путем. Мы переквалифицируем на более тяжкий состав, притянув материалы другого дела и ваш подзащитный гарантированно получит длительный срок. Выбирайте». И этот выбор они вешают на плечи четырнадцатилетнего паренька, не только не имеющего в отличие от них юридического образования, он еще среднюю школу не окончил.

В таких условиях ты, с одной стороны, видел материалы и уверен, что состава нет. Вместе с тем ты, в то же время, понимаешь, что в суде безусловный приоритет будет не за твоим словом, сколько бы ты не опирался на букву Закона, а приоритет будет за словом этого следствия, которому на Закон наплевать и которое безапелляционно и дословно поддержит прокурор, выступающий в процессе в качестве государственного обвинителя.  

Предлагать и рекомендовать варианты поведения, делать выбор наиболее рационального поведения, при таких исходных весьма не просто. В процессе работы приходится руководствоваться не только нормами и требованиями Закона, приходится учитывать еще массу субъективных факторов, в том числе, личность подзащитного и очевидные личностные качества следователя (или следователей, если назначена группа, как в данном конкретном случае).

 С чего и как все началось. Обыски — начало.

 Утром второго ноября на своей даче в Истринском районе Подмосковья Александр Владимирович поднялся пораньше, намереваясь поехать в поликлинику на очередную медицинскую процедуру. От его садового участка до поликлиники в Южном Тушино еще нужно было добраться, поэтому, несмотря на выходной, пришлось около семи часов уже выйти из дома.

В доме на втором этаже спали его четырнадцатилетний внук Кирилл и его приятель Михаил, которые накануне вечером приехали к деду на дачу помочь по хозяйству на выходных. Дачный сезон приближался к завершению и работы было невпроворот, впрочем, как и обычно в дачном хозяйстве. Кирилл часто помогал деду с его дачными заботами, поскольку тому было уже тяжеловато управляться в одиночку.

Вместе сооружали в саду беседку сложной инженерной конструкции, вместе отмеряли, пилили, строгали, прикручивали, прибивали, красили, вместе потом собирали малину, сливу и яблоки, крутили сок — заготовки на зиму. А тут еще такая удача — еще один помощник из друзей Кирилла по школе. Хозяйственных планов на выходные сложилась масса.

Однако, выходные не задались. Открыв калитку Александр Владимирович, увидел группу оперативников в камуфлированной форме, балаклавах, со штурмовыми лестницами наперевес и настроенных весьма решительно.

Несколько опешив, увидев неожиданно открывшуюся им навстречу калитку, оперативники вместо намечавшегося штурма окружавшего садовый участок забора, резво подскочили к Александру Владимировичу, и не мене резво поинтересовались, он ли здесь хозяин и кто еще есть в доме. Опешив не меньше оперативников, Александр Владимирович машинально ответил про спавших на втором этаже дачного домика внука и его приятеля.

Банда камуфлированных, оттеснив могучим плечом хозяина, ворвалась на участок, быстро рассредоточившись по всей его территории. О каких-либо основаниях ворваться, вот так, без приглашения на частную территорию, никто из ворвавшихся сообщить не побеспокоился. Они вообще здесь были не для того, чтобы беспокоиться о чьих-то интересах и правах, у них свои задачи и свое понимание правильности и оправданности собственных действий.

Никто Александру Владимировичу не представился, не рассказал зачем, почему и на каком основании они вломились, никто не составил каких-либо документов по факту проводимых оперативных мероприятий, никто не рассказал ему, какими законными правами, как собственник земельного участка и частного дома на нем, он обладает, какие определенные законом обязанности должен выполнять.

Пока часть опергруппы шныряла по подсобкам, несколько человек ворвались в дом и сразу поднялись к спящим мальчишкам. Подняли тех с постелей, отобрали телефоны, приказали собираться. Попутно допрашивали с пристрастием, пытаясь выяснить, где находится взрывчатка.

Кирилл спросонья, наверное, не очень соображал о какой взрывчатке может идти речь, отнекивался и пытался оправдаться тем, что никакой взрывчатки тут нет и не было. Тут в ход пошли угрозы применения сексуального насилия в извращенной форме с использованием хозяйственного инвентаря.

Дед был в шоке от всего происходящего и услышанного и что-либо достойное противопоставить напору банды оперативников вот так, с ходу, не нашелся. Позднее рассказывал, что был готов рассказать, показать и подписать все что угодно, лишь бы эти агрессивно настроенные бойцы не трогали внука.

Александр Владимирович прожил долгую жизнь и многое повидал на своем веку и прекрасно понимал, что угрозы оперативников могут оказаться не просто пустыми словами. Слишком уж много очень наглядных картинок со всех экранов нам демонстрируют в последнее время, не позволяя ни на минуту усомниться в серьезности намерений подобных ребят в форменной одежде.

За полтора-два часа обшарив все подсобки, дом и баню, оперативники ничего криминального не обнаружили. Автомобильный электролит, скипидар и хозяйственные краски в мастерской не посчитали чем-то взрывоопасным и предосудительным.

Некие нарушения все же выявили, нашли охотничье ружье, выяснили, что легальным владельцем его является сын Александра Владимировича — Игорь – отец Кирилла, потребовали обеспечить его явку. Игорь приехал через какое-то время, получил административный протокол за нарушение правил хранения легально принадлежавшего ему охотничьего оружия и поехал в ближайшее отделение Сбербанка оплачивать оперативно назначенный ему административный штраф.

Группу незадачливых садоводов-любителей — Александра Владимировича, его внука Кирилла и приятеля Михаила посадили тем временем в оперативные машины и повезли в Москву к месту их постоянного проживания в район Южное Тушино.

По дороге, выяснив у Михаила, что его отец проходит службу в доблестных рядах федеральной службы безопасности в звании подполковника, и получив также по телефону соответствующее подтверждение от своего оперативного дежурного, по приезду в Тушино Михаила благополучно отпустили.

Около одиннадцати часов опергруппа вошла в квартиру на четвертом этаже многоквартирного дома по улице Свободы, которую Александр Владимирович открыл своим ключом. Александра Владимировича с внуком провели на кухню, все остальные разошлись по квартире, обшаривая все шкафы, столы, ящики, полки и закутки.

Через некоторое время Александра Владимировича и Кирилла завели в комнату, где стояли кровати деда и внука. На одной из кроватей были выложены вещи Кирилла и много чего еще из собранного оперативниками по квартире. Все охватить одним взглядом не получилось.

Зашли еще два сотрудника, внесли коробки и ввезли металлический взрывозащищенный контейнер — серый бочонок с крышкой на колесах. Оказалось, это специалисты-взрывотехники. Всех из квартиры выгнали на лестничную клетку, в квартире остались лишь двое взрывотехников.