Возвращение судом дела прокурору по собственной инициативе после отказа в удовлетворении ходатайства защиты

Настоящая публикация с изложением деталей процесса, явно излишних с точки зрения профессионалов, в качестве дополнительной цели преследует задачу проинформировать не столь искушенных и подготовленных наших потенциальных доверителей и подзащитных, о том в каких конкретно формулировках могут быть им предложены нестандартные (неправовые) методы выхода из текущей процессуальной ситуации.

Начиналось с допроса моего будущего подзащитного в качестве свидетеля по уголовному делу, возбужденному по ч.3 ст. 159 УК РФ в отношении руководителя строительного управления одного из специализированных предприятий на объектах Россэнергоатома.

По версии следствия, начальник строительства организовал оформление фиктивных гражданско-правовых договоров на лиц, якобы привлеченных в качестве работников строительного подразделения, на которых начислялись и выплачивались денежные средства за выполненные или якобы выполненные другими работниками объемы строительных работ. До конца следствие так и не определилось – работы все-таки выполнены фактически или все-таки – «якобы выполнены». В обвинении присутствуют и чередуются обе формулировки. Представитель предприятия-потерпевшего тоже так и не смог прояснить ситуацию с фактическим выполнением работ.

Денежные средства, начисленные в качестве оплаты по фиктивным договорам якобы присваивались начальником строительного подразделения и в каких-то пропорциях делилась с несколькими исполнителями, включая прораба на объекте (назовем его Евгений) и специалистом строительно-технического надзора (назовем его – Алексей). Кроме того, в деле фигурируют упоминания неустановленных соучастников. С ними, наверное, тоже делились, но с кем, каким образом и в каком количестве, у следствия также установить не получилось.

Расследование затянулось, дело со временем приобрело статус очередного «висяка», чему в не малой степени способствовало выбытие из процесса основного фигуранта – того самого начальника строительства, который покинул сей бренный мир и перебрался в лучший из миров.

Начальник следствия, однако не смирился с наличием во вверенном ему подразделении «висяка» и ответственно поручил дело молодой энергичной девушке – следователю, выразив полную уверенность, что она справится и дело вытащит, чисто на молодежном задоре.

Девушка отнеслась к порученному делу со всем присущим ей рвением и «вырвала» безнадежное казалось дело из неблаговидного «висящего» состояния. Вырывать дело пришлось не стандартными методами, не считаясь с такими условностями, которые статьями прописаны в Кодексе. Да и кто, собственно, считается с такими мелочами в наше незаурядное время?

Мой подопечный (в будущем – подзащитный) Алексей к моменту моего вступления в дело уже был допрошен по делу в качестве свидетеля. Ходил на допрос с адвокатом – моим коллегой, который в дальнейшем участвовать в деле не смог, попросил меня включиться в процесс, рассчитывая, вероятно, на сохранение за Алексеем статуса свидетеля. И казалось, ничто не предвещало негативного развития процесса, после единственного допроса Алексея не вспоминали несколько месяцев.

Однако последовал новый вызов на допрос, пока в статусе свидетеля. На этот раз Алексея на допрос уже сопровождал я. Допрос и в части вопросов, и в части ответов примерно повторил тот, что уже имел место за три месяца до этого. По окончании допроса получили повестку на повторный допрос буквально через день.

Явились на повторный допрос и прямо с ходу девушка-следователь весьма напористо начала втолковывать моему подопечному, что она все про него уже поняла, она все знает про все схемы изъятия денег у предприятия с его участием, и о его непосредственной роли тоже все знает, и предстоит ему в самом ближайшем будущем быть привлеченным в качестве обвиняемого. И потому, идя навстречу интересам самого Алексея, она предлагает не усложнять друг другу жизнь, а быстренько все чистосердечно признать под протокол явки с повинной, который она, конечно же, поможет сформулировать. Тут же ему, а может быть, в первую очередь для меня старается, приводит пример его «подельника» — прораба Евгения, который накануне все признал, все подписал, и был тоже с адвокатом – целым председателем коллегии, который тоже все правильно понял, осознал, Евгению вполне доходчиво разъяснил и помог все оформить сообразно интересам следствия и интересам своего подзащитного.

Я предложил не торопиться с оформлением протокола, взял паузу и выйдя с Алексеем в коридор на короткое совещание, предложил ему не возражать пока резко против составления протокола явки с повинной, «подыграть» следователю, предложив помочь нам сформулировать заявление о «совершенном» преступлении, тем самым, если все правильно «разыграть» мы сможем получить вполне определенную картину «следственного видения» нашей процессуальной ситуации.

Я не преминул рассказать Алексею об определении такого термина, как «следственное видение», сформулированного нашим старшим коллегой Новолодским Юрием Михайловичем, о котором она нам в подробностях рассказывал на одной из первых конференций «Праворуба». Мне показалось как раз подходящей подобная ситуация, когда у меня на руках не было даже копии постановления о возбуждении уголовного дела, следователь мне любезно предлагала сформулировать тот состав, по которому она предполагает привлекать моего уже практически подзащитного в качестве одного из обвиняемых (и это уже как минимум группа).

Получив наше «принципиальное» согласие, девушка-следователь принялась за составление протокола, согласно которому мой подзащитный признавался в том, что по просьбе начальника строительства оформил доверенность от имени одного из рабочих-строителей на право получения заработной платы в кассе предприятия на значительную сумму и за это получил от начальника десять тысяч рублей вознаграждения.

У меня с трудом складывалось в голове предложенное следователем подписать в протоколе с предстоящим обвинением по ч.3 ст. 159 УК РФ (в составе группы, в крупном размере…). Я начал уточнять детали по поводу всплывших подробностей с доверенностью. Следователь резво выхватила из материалов экспертное заключение по поводу упомянутой доверенности и тут же я получил возможность с ним ознакомиться. Попытался спокойно обратить внимание следователя на вывод эксперта о том, что определить кем поставлена подпись под доверенностью не представилось возможным, что, с формальной стороны, не дает повода вешать ее на моего подзащитного в качестве какого-либо нарушения, в принципе. На что следователь с явно выраженным апломбом заявила, что она сейчас назначит еще десяток экспертиз и пришьет к делу еще десяток аналогичных эпизодов, так что в интересах Алексея не выпендриваться, признать эту доверенность и одним эпизодом и ограничиться. Это же совершенно очевидно в его же собственных интересах.

Учитывая, что дело возбуждено не вчера, а тянулось уже восемь месяцев, у меня были большие сомнения в принципиальной возможности и обоснованности назначения еще каких-то десятков экспертиз, поскольку если бы подобные основания у следствия имелись, то они были бы проведены точно так же, как и проведенные до этого.

В итоге, посовещавшись, мы решили выяснить все-таки точную формулировку «следственного видения», и следователь набрала и напечатала протокол явки с повинной. Что впечатлило больше всего, что она распечатала протокол, составленный не от ее имени, от имени оперуполномоченного того же следственного управления.

Суть признательных показаний свелась к тому, что Алексей по просьбе начальника строительства написал доверенность от имени одного из работавших на объекте работяг на право получения денег в кассе предприятия и за эту «услугу» получил от начальника 10 000 рублей.

Необходимо уточнить, что в ходе допроса в качестве свидетеля Алексей и не отрицал, что он помогал работягам оформлять доверенности, по которым для них в кассе получались деньги на выплату им зарплаты. Объяснялось это предельно просто тем, что некоторые на объекте были в грязной спецодежде и им не удобно было писать аккуратно весь текст доверенности, поставить закорючку подписи под готовым текстом было гораздо проще. Для кого-то, в принципе, написать текст аккуратно и разборчиво было проблемой. Поскольку Алексей при очередной поездке на объект с собственными задачами технического надзора еще и зарплату привозил на объект по просьбе начальника строительства, вполне естественно, что к нему с этими вопросами и тянулись работяги, получающие из его рук зарплату и расписывающиеся у него на столе в ведомостях.

Только вот насчет 10 000 за написание доверенности никто нигде ни разу не упоминал. Я поначалу подумал, что это чистый экспромт следователя. А она тут же привела нам в пример признательные показания прораба Евгения, где он в аналогичном протоколе подписался под тем, что он написал в общей сложности 12 доверенностей и получил за их написание от начальника строительства 120 000 рублей.

Я и по поводу 10 000 подумал, что это как-то мелковато для предъявления обвинения по ч.3 ст. 159 УК РФ, а следователю задал вопрос: «А что, если он не получал этих 10 000?». Следователь до конца не поняла всего скрытого сарказма и небрежно бросила: «Ну давайте напишем 5 000, ну, или сколько вы хотите?». Я пояснил, что мы-то нисколько не хотим (из ее рук).

Самое смешное, что она, немного поразмышляв над моим вопросом, исправила текст и распечатала нам новый вариант протокола явки с повинной, уже без указания суммы полученных за доверенность средств. Потом прочитав то, что у нее получилось, сама же дала оценку: «Да, это херня какая-то, а не явка с повинной».

Осознав, что с финт с явкой с повинной очевидно не задался, следователь ознакомила с постановлением о привлечении в качестве подозреваемого и перешла непосредственно к допросу. Здесь, уже вполне закономерно с нашей стороны, отказ от объяснений со ссылкой на ст. 51 Конституции и уже обкатанный в других делах вариант с заявлением о совершении в отношении Алексея преступления, предусмотренного статьями 299 и 303 УК РФ, т.е. привлечение к уголовной ответственности заведомо невиновного и фальсификация доказательств по уголовному делу, внесенным непосредственно в протокол допроса.

Для меня вполне очевидно было, что без явки с повинной при тех формулировках в экспертизе (не представляется возможным) и при отсутствии умершего «организатора», не успевшего дать каких-либо изобличающих кого-либо показаний, всерьез говорить о наличии состава по ч.3 ст. 159 УК РФ нет достаточных оснований. А по поводу фальсификации – оба варианта распечатанных следователем протоколов «явки с повинной» остались у меня на руках после того, как следователь осознала истинную ценность распечатанных ей бумажек.

Заявление Алексея о совершении в отношении него уголовных преступлений следователь с подписанного им на отдельном листе текста тщательно перенесла в свой протокол, вписала в тот же протокол зачем-то целый перечень своих вопросов, сопроводив их все пометками об отказе давать объяснения, распечатала и предложила к подписанию такой вот «шедевр». История развития процесса рассмотрения указанного заявления Алексея заслуживает отдельной публикации и здесь излишне отвлекаться на нее не будем. Скажем лишь, что ни проверки по нему никто не провел, ни признания подобного бездействия незаконным в суде добиться не удалось.

Энергичная девушка-следователь достаточно оперативно закончила следствие, предъявила обвинение, не взирая на отсутствие каких-либо вменяемых доказательств по делу. Задачи что-либо доказать в порядке, установленном УПК у нее по-видимому и не стояло. Задача у нее была совсем другая.

При ознакомлении с материалами уголовного дела в порядке, установленном ст. 217 УПК РФ, обнаружил много интересного, но самое большое впечатление на меня произвело ходатайство представителя потерпевшего, в котором среди прочего было заявлено недоумение по поводу одного документа, который был предоставлен в распоряжение следствия еще год назад, а по факту в материалах дела отсутствовал. И указанным ходатайством представитель потерпевшего, среди прочего, приобщала копию упомянутого документа. А речь в данном случае о письме за подписью генерального директора предприятия, признанного следствием потерпевшим, о том, что ущерб предприятию отсутствует.

Кроме того, обратил внимание на то, что все документальные доказательства – договоры с рабочими, ведомости на выплату зарплаты, доверенности на получение денег, кассовые ордера и т.д. и т.п. были признаны вещественными доказательствами и приобщены к материалам дела в несколько приемов, но осматривались перед приобщением с участием одних и тех же лиц, привлеченных следователем в качестве понятых. Вполне логично было предположить, что в данном случае имело место привлечение кого-то из своих – вероятно служащих того же следственного управления, которые по первому свистку являлись и подписывали все, что следователь «наваял» и не обязательно в их присутствии.

По окончании ознакомления было заявлено ходатайство о предварительных слушаниях по двум основаниям – наличием ходатайства о возвращении дела прокурору на основании ст. 237 УПК РФ и об исключении недопустимых доказательств, полученных с нарушением требований ст. 60 УПК РФ.

В суде в обоснование ходатайства о возвращении дела прокурору в качестве основных доводов было заявлено об отсутствии каких-либо доказательств наличия предварительного сговора — начальник умер, мой подзащитный никаких показаний в этой части не давал, в тексте обвинения непосредственно утверждалось, что начальник с каждым из исполнителей договаривался индивидуально, и они не были посвящены в договоренности с другими исполнителями. Также отсутствовали какие-либо доказательства корыстного мотива моего подзащитного и каких-либо сведений о фактах и суммах присвоения им каких-либо конкретных денежных сумм. Сам расчет задолженности, проведенный следователем, вызывал вполне обоснованные сомнения, экспертиза по делу не назначалась и не проводилась. Ну и наличие в деле заявления генерального директора об отсутствии ущерба у предприятия, которому никакой оценки не было дано, от слова «совсем», также доказательственной обоснованности обвинению не добавляло.

Прокурор на заявленное ходатайство вполне ожидаемо вяло возразил парой стандартных фраз о том, что все законно и обоснованно. Наиболее активную позицию в части возражений против заявленного мной ходатайства, неожиданно для меня, занял адвокат второго подсудимого (прораба Евгения). Он бурно начал протестовать, заявляя, что обвинение вполне обоснованно и доказательств тому достаточно. Памятуя о том, что это именно он активно способствовал оформлению явки с повинной своего подзащитного, я мысленно отвел ему в данном процессе роль младшего помощника государственного обвинителя и решил в дальнейшем руководствоваться именно такой процессуальной позицией моего «коллеги», которую он впоследствии оправдал неоднократно.

Суд, выслушав участников заседания, не восприняв мои воззвания с рекомендациями не взваливать на себя ответственность за вынесение приговора по столь очевидно недоработанному следствием делу, в удовлетворении ходатайства отказал.

В дальнейшем, допросы судом свидетелей и подсудимого Евгения ясности картины не добавили. Допрос представителя потерпевшего поверг меня в откровенное уныние. Назвать точную сумму причиненного предприятию ущерба, представитель не смогла. Не ответила она и на вопросы о том, почему само предприятие при наличии многочисленной бухгалтерии, юридической службы, финансово-экономического отдела и прочих специалистов, не озаботилось проведением очевидной в подобных случаях ревизии, с выявлением размера ущерба и его документальным обоснованием. В ответе на вопрос о точной сумме причиненного предприятию ущерба, вообще смешала все, что только можно и смешалась сама, сведя свои оценки к озвучиванию суммы, вменяемой непосредственно моему подзащитному. Общую сумму ущерба назвать так и не смогла.

На следующем заседании планировался допрос очередных свидетелей. Однако суд, надо признать откровенно, неожиданно для всех участников, поставил на обсуждение вопрос о возвращении дела прокурору. Я, придерживаясь ранее заявленной позиции, с необходимостью возвращения дела согласился. Мой коллега – защитник второго подсудимого, в унисон с прокурором, выступил резко против.

Основания для возвращения дела прокурору повергли в шок всех присутствующих, в первую очередь меня. Суд в своем постановлении указал, что при тех формулировках, которые следователь использовал в своем обвинительном заключении, в деле может усматриваться более тяжкий состав, предусмотренный ч.4 ст. 159 УК РФ, т.е. «в составе организованной преступной группы» и «в особо крупном размере».

Ознакомившись более подробно и в более спокойной обстановке с текстом столь неожиданного для всех постановления, мои оценки свелись к тому, что судья, указывая на возможность квалификации обвинения по более тяжкому составу, намеренно утрирует ситуацию, давая понять, что поскольку в данном случае и для менее тяжкого состава (по ч.3 ст. 159 УК РФ) оснований очевидно не наскребается, то уж для более тяжкого и вовсе оснований, в рамках следствия сформулировать не смогут, и догадаются дело прекратить.

Апелляционное обжалование постановления о возвращении дела прокурору «выстрелило» с двух направлений. Прокурорское представление, опираясь на тщательно подобранную судебную практику, давало подробное обоснование, во-первых, развернутого (по сравнению с формулировками УК) перечня необходимых квалифицирующих признаков, подлежащих доказыванию применительно к предлагаемой квалификации: «в составе организованной преступной группы», а во-вторых, подробное обоснование полного (даже, я бы сказал, полнейшего) отсутствия в данном деле доказательств тех самых необходимых квалифицирующих признаков.

Апелляционная жалоба защитника второго подсудимого, в общем и целом, повторяла основные доводы прокурорского представления.

Больше всего меня повеселило, когда я прибыл для участия в судебном заседании апелляционной инстанции (единственный, кто не обжаловал постановление), а два апеллянта (прокурор и его «добровольный помощник») – не сочли нужным. Суду пришлось откладывать рассмотрение апелляционной жалобы и представления.

В итоге, все собрались, и прокурор совместно со своим «сподвижником» выступили с доводами о незаконности постановления суда, необходимости его отмены и рассмотрения дела в рамках уже вмененного состава. Я скромно согласился с обоснованностью возвращения дела прокурору, упомянув, что я и сам изначально выступал с подобной инициативой, правда по иным основаниям, но в данном случае целиком согласился с доводами апеллянтов об отсутствии в деле доказательств более тяжкого состава. Апелляция оставила постановление без изменения, дело вернулось прокурору.

По моим оценкам, в рамках данного дела возникло интересное положение. В деле одновременно имелось два процессуальных документа. Первый – это постановление суда, оставленное без изменений апелляционной инстанцией, согласно которому, кроме всего прочего, по оценке суда, в предъявленном обвинении отсутствует состав, предусмотренный ч.3 ст. 159 УК РФ. Второй документ – это апелляционное представление государственного обвинителя, фактически утверждающее об отсутствии в деле оснований для обвинения по ч.4 ст. 159 УК РФ.

То, что следствие не будет особо заморачиваться с надлежащей правовой оценкой ситуации стало понятно, из того, как оперативно они «сляпали» новое обвинение, просто тупо вписав туда формулировки из постановления суда, не утрудив себя хотя бы какой-то «привязкой» к материалам доказательственной базы. На мой недоуменный вопрос, типа, вы что же не поняли зачем вам дело вернули, начальник следствия, выразив не меньшее недоумение моей непонятливостью, на «голубом глазу» заявил, так вот же суд установил состав по ч.4 ст. 159 УК РФ. Попытался было пояснить что суд может что-либо установить лишь при вынесении приговора, но услышан не был.

Поскольку дело достаточно оперативно подготовили для очередной передачи прокурору на утверждение, я решил уже прокурору на приеме «ткнуть в нос» взаимоисключающие, по моему мнению, процессуальные оценки самой же прокуратуры, изложенные в апелляционном представлении за подписью государственного обвинителя и в новом обвинительном заключении, предлагаемом к утверждению непосредственным начальником того же прокурора, поддерживающего обвинение в суде.

Следователь, пообещавший мне сообщить об отправке дела в прокуратуру, свое обещание сдержал и в пятницу вечером сообщил, что дело ушло. Я запланировал поход на прием на понедельник, ближайший рабочий день, однако утром в понедельник позвонил мой подзащитный и сообщил, что обвинительное уже утверждено и он едет в прокуратуру получать свой экземпляр.

Таким образом на прием я не попал и вопрос о том, ведает ли правая рука прокурора о том, что творит его левая рука, остался не выясненным.