Получив уголовное дело на «дослед», следователь отправился собирать доказательства в Санкт-Петербург. Попытался провести обыск в жилище Студента, но был оттуда изгнан, поскольку не было у него на то разрешения суда. Оно было, но, как порой это бывает, не на тот адрес.
Поэтому пришлось ему довольствоваться сбором характеризующих материалов. И главным результатом его командировки стал протокол допроса руководителя Студента по месту его работы о том, как он на новогоднем корпоративе танцевал «странные танцы».
И вот ведь какое опять произошло странное происшествие. В прошлый раз Студент был еще в Питере, а в Москве уже было готово сопроводительное письмо о направлении еще не обнаруженного у него наркотика на исследование. А в этот раз следователь еще гулял по берегам Невы, а в столице от его имени уже вынеслось и отправилось исполняться постановление о назначении фоноскопической экспертизы. Определенно, город Петра – место мистическое...
По возвращении в Москву следователь принялся латать дыры в своем производстве. Но чем больше он их латал, тем больше оно расползалось по всем швам, что и послужило основанием для дальнейших неоднократных направлений уголовного дела для производства дополнительного следствия.
Напомню, было выявлено, что обнаруженный в автобусе кокаин отправился на исследование с сопроводительным письмом, датированным за день до задержания Студента. Вернувшись после исследования к оперативникам, наркотик не был ими передан следователю вместе с результатами оперативно-розыскной деятельности.
Как это исправить? Как обычно нашлось «где-то завалявшееся» сопроводительное письмо, с которым, якобы, оперативники следователю наркотик все же передали. Были и соответствующие комментарии с обеих сторон, дескать, да, передавали, а «бумажку» нашли только сейчас.
Ладно, «бумажка». Но ведь есть обязательное по закону постановление руководителя оперативно-розыскного органа о передаче следователю результатов ОРД. И в деле такое постановление есть. А наркотика в нем нет. То есть, генерал ФСБ решения о его передаче следователю не принимал. Что нам тогда эта «бумажка»?
Теперь к интересному. Сопроводительное письмо от 14 февраля о направлении на исследование наркотика, который будет обнаружен и изъят только 15 февраля. Опечатка? Не-а. Твердой рукой сотрудника канцелярии ФСБ выведены дата и номер. С регистрацией там строго.
«Мы просто «номер» заранее, за день до задержания, получили и зарегистрировали» – объяснялись ФСБ-шники. А зачем? Зачем регистрировать «номер» письма вечером, если задержание планируется на утро? Задерживайте утром, пишите письмо, регистрируйте его и отправляйте экспертам, которые все равно только к 9.00 на работу придут...
И потом… Номер ставился сотрудником канцелярии не на чистом листе бумаги, а на уже написанном письме. А в нем говорится, что обнаружен и изъят именно сверток, именно с порошком, причем такого размера, что поместился в конверт. Напомню, Студент еще в Питере… Мистика.
Ну и много еще каких дыр пришлось латать следователю. Только на их месте возникали новые.
Не осмотрен наркотик? Осмотрим! Но по бумагам получалось, что опять не осмотрели: переписали его внешний вид с заключения эксперта.
Зачем-то через полгода пошли осматривать автобус. Осмотрели с комментариями водителя, но забыли его предварительно предупредить об уголовной ответственности, предусмотренной ст. ст. 308 и 307 УК РФ.
Ну и особый процессуальный изыск. В помощь следователю была создана следственная группа в составе самого следователя и его непосредственного руководителя. Причем, руководство группой было возложено на… следователя. То есть, следователь руководил своим непосредственным руководителем как главный в группе. А руководитель руководил следователем как просто главный. Защита посчитала такую схему незаконной и просила исключить как недопустимые все доказательства, полученные не следователем.
В таком режиме дело продолжало раз за разом возвращаться на «дослед». Наконец, суд не выдержал и отпустил Студента из-под стражи, где тот провел к тому времени уже 11 месяцев. Это обстоятельство стало переломным. Следователи стали допускать и вовсе глупые ошибки.
Им никак не удавалось искоренить в материалах дела матерную брань. Сначала пару раз по этому основанию дело возвращалось на «дослед», а потом, когда оно все-таки было направлено в суд, по этому же основанию было возвращено судом прокурору.
Пару слов о том, как же такое дело могло оказаться в суде. После освобождения Студента из-под стражи случайно встреченный мною в коридоре сотрудник прокуратуры злобно выдавил: «Мы все равно направим его в суд». «Почему?» – возмутился я. «Потому что он сидел» – был ответ.
Профессионалам смысл этого диалога понятен. Для тех, кто уголовными делами не занимается – белиберда полная.
Поясню. По закону содержание под стражей служит для обеспечения приговора. В реальности, порой, наоборот приговор служит для обеспечения содержания под стражей, а вернее – для его оправдания. Не зря, то есть, держали человека в клетке: вот приговор – он виновен. А если приговора нет, и человек невиновен, значит – зря держали, и за это придется отвечать.
Поэтому и во второй раз дело затолкали в суд. И опять суд его вернул прокурору, потому что, кроме мата, была в этом деле и вторая хроническая болячка. Получая в очередной раз дело на «дослед», следователи периодически забывали возобновить производство, установить в соответствии со ст. 162 УПК РФ срок дополнительного следствия, выполнить требования ст. ст. 215-219 УПК РФ, а иногда забывали принять дело к своему производству.
Третьего раза уже не было. Тут, видимо, вмешались обстоятельства. По инициативе депутата Госдумы Резника Б. Л. получил широкую огласку и был отменен приговор Артура Преля, у которого при не менее загадочных обстоятельствах были обнаружены наркотики. Причем задерживали его сотрудники того же подразделения ФСБ, что и Студента, и наркотик на исследование отдавали тому же эксперту, который при повторном рассмотрении дела А. Преля, был уличен в лжесвидетельстве.
Этот прецедент я довел до сведения должностных лиц, причастных к расследованию уголовного дела Студента. Больше нас не беспокоили. Итогового решения по делу у меня нет. Где дело находится, мне не известно.