Тяжелая переквалификация с ч.3 ст.30 ч.4 ст.228.1 УК РФ на ч.2 ст.228 УК РФ в суде г. Екатеринбурга. Часть 2. Судебная практика по наркотикам адвоката из Тюмени

Итак, как мы помним из первой части публикации, Прокурор утвердил обвинительное заключение и отправил дело в суд с квалификацией по покушению на сбыт наркотических средств с достаточно сомнительными доказательствами на наш взгляд. На их же взгляд, доказательства были шикарными.

Судебное следствие

Из свидетелей обвинения в обвинительном заключении числились: оперативный сотрудник, друг подсудимого, один понятой. Никто из них в суд не явился.

Все началось с того, что мы сразу приступили к изучению материалов дела, т.к. никто не возражал против такого порядка. В данном случае это даже было нам на руку, т.к. допрашивать в последующем свидетелей обвинения по исследованным материалам будет проще.

На следующее заседание пришел понятой и два оперативных сотрудника, назовём их Т. и П., которых не было в списках свидетелей.

Гос.обвинитель предоставила выписку из приказа об увольнении того оперативника, который был свидетелем. Его так и не нашли.

Допрос оперуполномоченного Т.

Оперуполномоченный 1992 г.р. оказался очень дерзким молодым человеком, вел себя высокомерно.

Очень красочно рассказал суду об имеющейся у них оперативной информации, согласно которой гр.С. работает на итернет-магазин, фасует, раскладывает и отправляет адреса оператору магазина.

Наши вопросы ему сразу не нравились, на некоторые он вовсе не хотел отвечать и каждый раз после заданного неудобного вопроса он спрашивал разрешения у суда (словно провинившийся ребенок)  – «можно я не буду отвечать на этот вопрос», а я, не дожидаясь ответа судьи, обрывал его фразой – «свидетель, отвечайте на вопрос». Суд сначала молчал, но потом начал вопросы отводить.

Так, после очередного отведенного вопроса, свидетеля «перемкнуло» и он на повышенных тонах пытался нас адвокатов обвинить во всех грехах. Видимо вышел из равновесия и начал давать путанные показания.  

В рамках режима вопрос-ответ было установлено, что лично в задержании, ОРМ – наблюдении, доставлении задержанных, при личном досмотре и изъятии, он не участвовал и не присутствовал, знает все из письменных объяснений гр. С. и со слов уволенного оперативника. Ни названия интернет-магазина, ни сумму оплаты гр. С., он не знает. Сначала пояснял, что лично принимал решение о проведении ОРМ обследование жилища и участвовал в нем, но изъятых предметов не видел. Потом пояснял, что не участвовал в этом ОРМ вообще, а только принимал решение о необходимости проведения. Иных ОРМ не проводилось. Но зато он был точно уверен в том, что гр. С по поводу изъятого пояснял, что «работает закладчиком в интернет-магазине, раскладывал то вещество, которое у него было, адреса должен был отправить оператору интернет-магазина, что весы для расфасовки, зип-лок для расфасовки доз». Это вот прям как от зубов отскакивало.

Конечно же сторона защиты тут же возразила и просила не учитывать показания в части пояснений гр.С, якобы имевших место, ибо всем давно известно, что это не доказательство. Суд конечно же оставил оценку показаний на стадию вынесения приговора.

Вся личная деятельность по материалу оперативника Т. заключалось в составлении рапорта об обнаружении признаков преступления и регистрация его в КУСП с последующей передачей в СО.

Кстати, что за мода у них пошла? Один рапорт пишет, хотя он лично ничего не обнаружил, другой досматривает, третий изымает, четвертый упаковывает и т.д. Такое ощущение, словно «мокруху» делают, каждый по выстрелу, что бы все были замараны.

 Допрос оперуполномоченного П.  

 Также 1992 г.р. но более спокойный и пока еще скромный, но лжёт через раз.

На первый же вопрос прокурора: — Что можете рассказать? Ответил: — В июле я лично его не задерживал.

Значит стоял и подслушивал под дверью, подумал я, ну ладно...

Выяснили, что именно он проводил личный досмотр, доставленного к нему гр.С., он же составил протокол, в ходе которого у С. изъяли сотовый телефон, банковскую карту, сверток из кармана и упаковал все это.

Ух ты, говорит изъял у задержанного телефон! Однако, насколько помниться телефон уже был отобран сотрудником на месте задержания, но об этом чуть позже.

Ага, упаковали говорит! А мы же знакомились с вещь доками без упаковки. В камеру вещь доков, согласно квитанции, предметы (телефон, весы, пакетики, изолента и скотч) были сданы без упаковки. Следователь вынес постановление о приобщении вещь доков без упаковки. Согласно протокола осмотра, указанные предметы осмотрел без упаковки. Интересно…

 А где же тогда следователь взял эти предметы? Согласно материалам дела, эти предметы следователь протоколом выемки на основании своего постановления о выемки изъял у старшего дежурного дежурной части, как следует из протокола, без какой-либо упаковки. Ну нет там в протоколе про упаковку ничего, кроме конверта с веществом. Но ведь выемка делается, только при условии, что следователю стало известно, что конкретно и где именно надо изъять. А эта «известность» должна прийти к нему, ну или он к ней, каким-то процессуальным путем в результате каких-то процессуальных действий. Но нет, в деле таких действий не было… Как они оказались при себе у старшего дежурного, в деле не сказано.

При таком раскладе на данный момент получается, что упаковка исчезла где-то между УНК и СО в пути следования или опер лжёт про упаковку?

К этому моменту у нас уже была детализация телефонных соединений и выписка по банковской карте, поэтому вся их «движуха» нам была известна.

Но мы продолжаем медленно наступать…

Спрашиваем: — Что стало дальше с конвертами? Отвечает: — Конверты были при нем все время и даже пока проводили ОРМ «обследование жилища» они лежали в служебной машине.

Изъятое в жилище упаковали и все конверты он передал оперуполномоченному Т., который все и отвез в ОП.

Не колется, подумал я, ну ладно… У нас то все ходы записаны в детализации, но посмотрим, что еще обвинение представит.

Допрос понятого ничего не дал, т.к. он ничего не мог вспомнить.

Перед этим нам стало известно, что этот понятой является сотрудником ЧОПа, а в прошлом сотрудником полиции и знакомый оперативных сотрудников, однако документальных доказательств, из официальных источников, у нас не было. Его показания были оглашены, он их конечно же подтвердил. Суд не дал выяснить его заинтересованность и знакомство со вторым понятым и отводил все вопросы на эту тему.

Второго понятого по нашему ходатайству вызвали, но он не пришел и приставы не смогли его доставить, т.к. не жил он по указанному адресу, но сюрприз для судьи по этому второму понятому мы все же приготовили и ожидали момента предоставления доказательств защиты.

На следующее заседание явился ключевой свидетель обвинения – в прошлом друг подсудимого, который дал показания более развернутые об обстоятельствах задержания, пыток, досмотров, в большей части в пользу подсудимого.

Конечно же его показания были оглашены в связи с противоречиями.

Что было удивительно, свидетель не подтвердил оглашенные показания и пояснил, что протокол допроса был составлен без него, следователь попросил его приехать и поставить подпись, что он и сделал в присутствии своей матери.

Мы конечно просили её прийти и подтвердить слова своего сына, но она так и не пришла по неизвестным нам причинам.

В продолжении допроса, на вопросы защиты, свидетель рассказал о девушке М., которая пришла к ним, но они перед уходом оставили её дома дожидаться их.

Поскольку до этого момента в деле про девушку не было ни слова, то суд почувствовав подвох и все-таки поинтересовался, почему ранее про девушку в допросе нет ничего.

Свидетель пояснил, что допрос уже был составлен, а про это его ранее никто не спрашивал.  

Конечно мы ещё хотели допросить: старшего дежурного, уволенного опера, двух оперов и двух следователей, но суд отказал нам. Мол сами ведите как хотите.

Прокурор закончил предоставлять доказательства, но как мы и полагали на время…

Доказательства защиты:

Начали мы с допроса свидетеля защиты – девушки М., которая осталась в жилище подсудимого (если кто не помнит из первой части).

Так вот, когда она устала ждать своих друзей, она решила написать подсудимому С. сообщение в социальной сети.  Это сообщение дошло до адресата, но время этого сообщения свидетельствовало о нахождении изъятого телефон в упакованном виде в конверте!

Однако, телефон не был упакован и один из оперуполномоченных продолжил общение от имени С. с девушкой М.:

М.: Сделали ли вы свои дела?

Опер: Да, все хорошо.

Опер: Ты дома? (этот вопрос показался ей странным, т.к. она была закрыта изнутри и ключей от квартиры у нее нет)

Опер: Мы поедем в два места и домой через часик вернемся

М.: Я сразу уеду, как вы вернетесь.

Снимите для меня 1300 в долг.

Опер: Сейчас мой друг зайдет за инсулином, отдай ему.

М.: Может тогда он тут посидит?

Опер: Выйди на улицу, вынеси, он подходит. Худощавый такой у подъезда.

 Девушка М. собралась, открыла дверь изнутри, хотела выйти отдать инсулин, и тут в квартиру вломились двое человек, как потом выяснилось, это были сотрудники полиции в гражданской одежде.  Один оттолкнул её назад и увел на кухню. Другой проверил шкафы на кухне и холодильник. Потом они что-то делали в комнате, т.к. были слышны шаги и стук мебели, как открываются дверцы и выдвижные ящики шкафов. Через несколько минут – 10-15 он вернулся на кухню и начал спрашивать её: Где лежат вещества? Чем занимаются С. и его друг? Что она вообще знает про их жизнь? Кем она им является и помогает ли она им в чем-то?

Она ответила, что является знакомой и пришла к ним в гости, а они уехали куда-то и просили её подождать их. Потом они все переместились в комнату. В комнате стоял компьютер, они переключились на него. Стали просматривать его содержимое: папки, файлы, переписки в различных соцсетях. Не найдя интересующей их информации, они вновь переключились на гр.М. Стали запугивать её тюрьмой, но в случае предоставления им нужной информации, обещали свободу.

Она еще раз объяснила, что она не в курсе, что сейчас тут происходит. Потом один из сотрудников вышел из квартиры и вернулся через некоторое время. Её опять увели на кухню, а они находились в комнате. Потом они сказали, что если она об этом визите кому-то расскажет, то они и её привлекут, раз она тут находилась. Примерно через 2 часа приехали другие сотрудники полиции и привезли гр. С., а ей сказали, чтобы она уходила и помнила о их условии.

В подтверждении показаний свидетеля защиты мы приобщили нотариально заверенную переписку из социальной сети. А для большей убедительности, еще и осмотрели телефон свидетеля защиты с этой перепиской в судебном заседании.

Прокурор конечно возражала в приобщении и осмотре, но суд осмотрел телефон свидетеля и приобщил заверенную переписку.

А на следующее заседании происходит следующее.

Прокурор приводит еще двух оперативников в качестве свидетелей и… вытаскивает из своей сумки чистый не запечатанный конверт, внутри которого находился телефон С. и ходатайствует о его осмотре, но он не включился, был разряжен.

Суд поставил его на зарядку до следующего судебного заседания.

По ходатайству прокурора мы сразу перешли к допросу оперуполномоченного, который лично задерживал гр. С., хотя стороне защиты до этого суд отказал в его вызове.

Так вот, этот опер, взахлеб нам рассказал, как он задерживал С., как он отобрал у него телефон и всю дорогу держал его в своей руке не закрывая экран, а там потоком шли смс заказы с указанием граммов и сумм. В общем нес все подряд.

На вопрос: «Что было с телефоном после доставления С. в УНК?», он ответил, что телефон он положил на стол в кабинете и с этого стола он был изъят оперуполномоченным П., хотя по протоколу из кармана гр.С.

Опер утверждал, что наблюдали за С. аж целых 2 месяца, при том, что информация к ним поступила менее чем за 2 месяца, но тем не менее ничего не смогли зафиксировать и предоставить следователю, кроме акта наблюдения в день задержания.

Утверждал, что телефон был упакован и никто с него ничего не писал, что в телефоне были маршруты, что гр.С. сам сказал, что этот наркотик для фасовки.

Неужели квалификация оперуполномоченных УНК была настолько низка, что за указанный период времени они не смогли ничего собрать?

Думаю, нет, просто они переигрывали и пытались выдать желаемое за действительное.

К нашему удивлению, оперативник не стал отрицать наличие плохого самочувствия гр.С., но потом он решил шагнуть дальше пояснив, что гр.С. была вызвана бригада «скорой помощи», которая привела его на месте в чувство.

Забегая вперед скажу, что по нашему ходатайству суд запросил эту информацию и оказалось, что никто никого не вызывал!

В ходе допроса мы приобщили детализацию телефонных соединений, из которой следовало, что в момент «упаковки» было несколько исходящих и входящих вызовов продолжительностью до минуты, а также активный интернет трафик.

Но опер не унимался, и как Ленин с трибуны грозя пальцем говорил, «…вы не отвертитесь от сбыта, даже не думайте, ничего у вас не получится…» что у него все записано на видео, что они каждое задержание снимают, чтобы потом спорные моменты устранять. Однако на нашу просьбу, принести запись на следующее заседание, он так и не выполнил, хотя обещал.

Знакомство с понятыми отрицали все оперативники, однако нами был предоставлен нотариальный осмотр интернет страниц, из содержания которых следовало, что второй понятой, которого не могли найти, являлся членом Фонда «Город без наркотиков» и он лично участвовал в качестве «живца» в совместных операциях (за 10 лет около 400 операций, там была приведена статистика) по выявлению и задержанию наркосбытчиков, за что был награжден, а также этим Фондом был награжден оперуполномоченный отдела полиции (ФИО только не указали) ценным подарком – золотыми часами.

Все эти сведения я предусмотрительно отразил в письменном ходатайстве и заявил о приобщении ходатайства с приложениями.

Суду это не понравилось и суд решил вернуть мне его обратно отказав в приобщении.

Пришлось суд попросить сослаться на норму закона, согласно которой письменное ходатайство может вот так возвращаться.

Это опять не понравилось суду, но само письменное ходатайство все-таки приобщили, а нотариальные приложения, нет! Я вновь попросил сослаться на закон, который позволяет откреплять приложения от ходатайства и возвращать их. Но ответа я не получил, вернее получил ответ «отказано». Ну ладно, едем дальше…

Допросили мать подсудимого С., которая подтвердила его критическое состояние здоровья в момент нахождения его в отделе полиции.

Допросили бабушку подсудимого С., которая подтвердила наличие телефонного разговора со следователем, в то время, когда телефон числился упакованным, что дополнялось детализацией.

Подсудимый С. отказался от дачи показаний в суде, все его показания были оглашены, как первоначальные, так и последующие. Первоначальные не подтвердил, на последующих настаивал.

К этому моменту нами были получены документы из адвокатского образования, свидетельствующие о том, что адвокат по назначению в день допроса гр.С. и предъявления ему обвинения, согласно графика не дежурил, а требование от следователя в коллегию для предоставления адвоката нашему доверителю не поступало. Очевидно, что адвокат оказался не случайно и был близко знаком со следователем. Данные сведения суд приобщил к делу.

В дополнениях прокурор привел следователя, хотя ранее нам отказывали о его вызове. Он ничего не мог вспомнить, просто амнезия наступила у человека. Зачем пришел, непонятно. Ну ладно хоть сказал, что все что было в телефоне он зафиксировал в протоколе осмотра, т.е. иного в телефоне быть не должно.

К этому моменту суд зарядил изъятый телефон, и мы приступили к его осмотру.

Оказалось, что по мимо того, что было зафиксировано в протоколе, в телефоне появилось несколько сообщений о покупках наркотических средств, адресованных к интернет-магазину, а в заметках название этого интернет-магазина и названия веществ с указаниями различных масс. И сим карта в телефоне оказалась не та, что в протоколе. В общем очевидно с телефоном поработали.

Во всех ходатайствах о недопустимости доказательств, заявленных в ходе судебного следствия, было отказано с мотивировкой «оценка будет дана в совещательной комнате при вынесении приговора», что на наш взгляд крайне незаконно.

Пришлось в ходе судебного следствия заявить пару отводов, в которых было оказано.

Прения сторон

Прокурор просит признать С. виновным по сбыту и дать 12 лет строгого режима

Защита просит переквалифицировать на хранение без цели сбыта.

Оценка доказательств в приговоре судом, с точки зрения защиты, не поддается логики, несмотря на то, что поставленная цель была достигнута и получен нужный результат.

Приговором Гр.С. признан виновным по ч.2 ст. 228 УК РФ, с реальным лишением свободы. Как пояснил суд после оглашения приговора — «вес большой».

Апелляция:

Ни прокурор, ни сторона защиты с приговором не согласились и пошли в апелляционную инстанцию.

Суд исключил показания оперуполномоченного Т. в части получения от С. объяснений об обстоятельствах совершения преступлений.

Все остальное было оставлено без изменений.