Работа по назначению, как способ профессионального выгорания

Совсем было хотел закрыть тему «назначенчества», но несколько публикаций от коллег, которые, как и я, умудрились наступить на те же грабли, вновь пробудили во мне печальные воспоминания о тех двух месяцах, которые я посвятил этому эксперименту. Сегодня обсудим, почему для адвоката, обычно работающего в режиме соглашения, а значит, выкладывающегося «по полной», противопоказано работать по назначению с точки зрения сохранения психологического здоровья.

Итак, мизансцена такая — некий молодой человек, назовём его Антон, устроился на работу охранником в подмосковный плавучий яхт-клуб, недавно в очередной раз сменивший владельца. Причём прежние владельцы покидали его так поспешно, что оставили массу разных интересных вещей — от масок для ныряния до пластмассового скелета для организации вечеринок с элементами «ужастика».

Антон, проживавший в одной из кают, обнаружил, что дверь в каюту, использовавшуюся в качестве склада, где хранилось всё это добро, взломана, и сообщил об этом своему непосредственному руководителю, на что тот просто отмахнулся. Тогда Антон, не лишённый эстетического восприятия мира, решил несколько облагородить своё временное жилище, используя в качестве интерьера то, что он обнаружил в складской каюте.

Испросив разрешения у того же руководителя и получив его, он постепенно начал переносить различные предметы из «складской» каюты в свою. Нужно отметить, что такое украшательство сопровождалось двумя непременными условиями:

— Предметы предоставляются во временное пользование, пока Антон работает в яхт-клубе.

— Ни одна из этих вещей не должна покинуть территорию яхт-клуба.

Антон, по своей природе являясь не только эстетом, но и тем, кого называют «скопидом», натащил в свою каюту имущества несколько больше, чем было нужно для украшения интерьера. То, что не поместилось на стенах и потолке, он сложил в сумки, таким образом имея запас для освежения своей среды обитания.

И вот, в один совсем не прекрасный для Антона день, вдруг выяснилось, что у вещей в каюте со сломанной дверью объявился собственник, обвинивший Антона в краже его собственности. Была вызвана полиция, сотрудники которой обнаружили в каюте Антона то, что особо и не пряталось.

Антона доставили в отдел полиции, где он провёл шесть суток. Естественно, никаких протоколов в порядке ст. 91 и 92 УПК РФ не составлялось. После того как полицейские поняли, что «клиент созрел», он был передан следователю, который возбудил уголовное дело по признакам преступления, предусмотренного п. «в» ч.3 ст. 158 УК РФ.

Поскольку Антон давал признательные показания, поиском доказательств по делу никто себя утруждать не стал. Следствие было закончено в ударные сроки и передано в суд. Следствие, почему-то начавшееся в одном районе Московской области, переместилось в другой, причём самый отдалённый, где вообще ничего, относящегося к делу, не происходило.

Именно на стадии судебного разбирательства я вступил в дело по назначению. Антон всё это время находился на свободе — в отношении него была избрана мера пресечения в виде подписки о невыезде. Вы знаете, что такой «гуманизм» широко используется, когда подозреваемый или обвиняемый начинает «сотрудничать» (ненавижу это слово) со следствием вплоть до полного самооговора.

С удивлением узнал, что у Антона есть высшее юридическое образование. Хотя оно современное и российское, какие-то азы он понимал, что значительно облегчило наше общение. Сразу была поставлена альтернатива: либо я работаю по делу, как обычно, то есть всерьёз, либо Антон продолжает самоубийственную политику — «дяденьки, простите, признаю всё», и тогда я изображаю из себя предмет интерьера.

Антон радостно согласился на первый вариант, а я, по доверчивости своей, принял его готовность сражаться за себя всерьёз. При ознакомлении с материалами дела меня сразу поразило несколько моментов: во-первых, в деле отсутствовал протокол допроса руководителя Антона, который, по его словам, дал разрешение выносить из каюты со сломанной дверью всё, что он сочтёт нужным; во-вторых, допросы проводились как-то уж очень экономно: допросы Антона, допрос свидетеля, который ничего не видел и не был в курсе, и допрос потерпевшего, вызвавший мой профессиональный интерес.

В деле находилось так называемое «заключение специалиста», производившего оценку якобы похищенного. Оно заинтересовало меня не меньше, чем допрос потерпевшего, сразу по нескольким причинам:

Следователь предупредил специалиста об ответственности по ст. 307 УК РФ, из чего следовало, что для следователя так и осталось тайной различие между заключением специалиста (когда специалист не предупреждается об ответственности за дачу заведомо ложного заключения) и показанием специалиста (когда он предупреждается об ответственности по той же ст. 307 УК РФ).

Используя при оценке методику оценки стоимости машин и механизмов, данный специалист явно не видел разницы между маской для подводного плавания и, скажем, редуктором кран-балки, то есть между товарами широкого потребления и продукцией производственно-технического назначения.

Непонятно, каким образом лицо с образованием товароведа при оценке стоимости похищенного руководствовалось исключительно объявлениями с «Авито».

К слову, специалист допрошен не был.

Процесс начался в этаком расслабленном режиме, когда нужно соблюсти процедуру и побыстрее всё закончить. Не став раньше времени разочаровывать судью и государственного обвинителя, я лениво задал потерпевшему только два вопроса:

• Где, когда и за сколько он покупал все эти сокровища, которые, по его словам, у него похитил мой коварный подзащитный?
• Подтверждает ли он свои показания в той части, где утверждал, что покупалось всё это на паритетных началах с неким знакомым?

Нужно отметить, что никто никакого знакомого потерпевшего установить не пытался, следовательно, в качестве потерпевшего был привлечён только один гражданин. Если при ответе на первый вопрос потерпевший попытался сослаться на «Авито», а также на маркетплейсы США, то на второй вопрос он ответил уверенно утвердительно.

Девочка, выступавшая в роли государственного обвинителя, в силу нежного возраста и отсутствия опыта, кажется, вообще ничего не поняла из моего допроса, зато судья, почувствовав неладное, несколько напрягся. Тем не менее он поинтересовался, готовы ли стороны к прениям.

Государственный обвинитель, явно куда-то торопившаяся, с готовностью выразила своё согласие выступить. Я же, продолжая сохранять расслабленно-полусонный вид, также выразил свою готовность к выступлению.

Если выступление девушки в форме было лаконичным и содержало лишь известную фразу о том, что всё законно и правильно, и дайте подсудимому два года лишения свободы, при этом считать наказание условным, то моё выступление было куда пространнее. Напомнив, что для квалификации деяния необходимо наличие всех признаков, предусмотренных УК РФ для данного деяния, я отметил, что из четырёх признаков для любого хищения в данном случае три — корыстная цель, безвозмездность и противоправность — вообще отсутствуют. Это переводит четвёртый признак — причинённый ущерб — из уголовно-правовой плоскости в гражданско-правовую. А потому подсудимого надо отпустить с миром, признав за ним право получить компенсацию за причинённые неприятности, то есть право на реабилитацию.

В зале повисла гнетущая тишина. Судья, уже собравшийся выслушать последнее слово и удалиться на постановление приговора, помолчав, заявил, что он объявляет перерыв аж на десять дней, дескать, чтобы обвиняемый подготовился к последнему слову. Это, согласитесь, уже говорило о многом.

Через десять дней, уверенный в том, что и работа по назначению при творческом подходе может доставить, пусть не материальное, но хотя бы моральное удовлетворение, я бодро вошёл в здание суда. Около зала судебного заседания уже топтался мой подзащитный, который бросился ко мне, нет, не со слезами благодарности, а с совершенно округлившимися от страха глазами. «Андрей Юрьевич, — жалобно залепетал он, — мне звонила следователь и сказала, что если дело вернут, то она меня закопает».

«Ну, и?» — спросил я. И тут Антон сообщил, что он ничего не хочет, его готовность сражаться была ошибкой, а чтобы ему получить условный срок, я должен что-то придумать. Что я придумал, озвучивать не буду — полагаю, вы и так догадались.

В это время открылась дверь зала суда, и государственный обвинитель робко попросила меня войти «на минуточку». Уже понимая, к чему весь этот «процессуальный интим», я вошёл в зал, где это дитя в прокурорской форме с погонами лейтенанта юстиции начало мяться, вероятно, забыв слова, которые обсуждались с ней, молвив лишь что-то вроде «вы же понимаете», «ну, зачем всё это нужно», «мы же и так…», и так далее.

Знаете, кто у меня в этот момент вызывал наибольшее раздражение? Понятно — знаете, поскольку никто не любит трусов и слабаков, не способных сражаться за себя, даже когда у них есть ощутимая поддержка за спиной. Но при этом не отпускает мысль: вот, мы сейчас, может, и победим, а завтра меня снова побьют.

В общем, чтобы прекратить это жалкое зрелище, я сказал, чтобы девушка успокоилась, я всё понимаю и изображать из себя одинокого рыцаря в сверкающих латах, тем более по назначению, не собираюсь. Счастливая сотрудница прокуратуры явно собиралась сообщить радостную новость судье, поэтому, чтобы не мешать их счастью, я вышел в коридор.

Общаться с подзащитным мне не хотелось, хотелось другого — побыстрее закончить этот спектакль. Поэтому его блеяние на последнем слове я пропустил мимо ушей и, не дожидаясь оглашения приговора, покинул это процессуальное шапито.

В этот же день я удалил все приложения КИС АРТ, написав в палату, что с меня хватит — не созрел я, видать, чтобы работать по назначению. Не постиг я всей тонкости ведения дел таким способом. Что делать — реликтовое представление о должном и допустимом в профессии никак не вписывается в суровую действительность.

Адвокат Андрей Юрьевич Николаев

+7 901 5437518