Начну с мониторинга СМИ и сайтов интернета. На днях ознакомился с историей о том, как житель Вуктыла Сергей Балаклеевский заплатит по 75 тыс. руб. за двух хариусов, выловленных на территории Национального парка «Югыд ва». Как сообщает пресс-служба республиканской прокуратуры, Вуктыльский районный суд признал его виновным в уголовном преступлении по статье УК РФ «Незаконная добыча (вылов) водных биологических ресурсов, совершенная в местах нереста и на особо охраняемых природных территориях», и назначил наказание в виде крупного штрафа (подробности смотрите тут).
Судом установлено, что конце мая Сергей Балаклеевский приехал в район туристической стоянки «Парфен» в Национальном парке «Югыд Ва», расположенной в пределах Подчерского участкового лесничества. При этом разрешения на посещение Нацпарка у него не было. Поймать рыболову удалось только двух хариусов, однако, уже этим он нанес парку ущерб в 1,5 тыс. руб. — стоимость одной особи хариуса составляет 750 руб. В ходе предварительного расследования Балаклеевский свою вину признал, в содеянном раскаялся, добровольно возместил причиненный материальный ущерб.
Несмотря на это, суд решил наказать его штрафом и постановил выплатить в назидание другим российским простакам не больше и не меньше, а 150 тыс. руб. Уголовное дело было рассмотрено в особом порядке, приговор постановлен без проведения судебного разбирательства.
Можно было бы, с одной стороны, порадоваться за то, что преступник получил «заслуженное» наказание, если бы не одно «НО». Рассмотрим другой пример: бывший руководитель Управления капитального строительства администрации Сыктывкара Ирина Стенина была оштрафована как преступница, на 200 тыс. рублей ( см. тут), в то время как урон бюджету в результате ее действий был нанесен в сумме более 7 млн руб.Обращаю внимание, что ущерб — 7 млн, а заплатила она всего-навсего 200 тысяч. Тут стоит задуматься о том, что 7 млн уплыли в неизвестном, но очень «выгодном» направлении, учитывая арифметику выгоды из расчета: 7 000 000 руб. – 200 000 руб. = 6 800 000 руб. абсолютно узаконенного уголовным судом навару, то есть заплати в бюджет и спи спокойно, в то время как Балаклеевский, как простой и законопослушный отец семейства и рыбак, впрочем как и все мы, и избиратель к тому же, может, не дай Бог, от такой долговой кабалы залезть в петлю – порыбачил удочкой на свою голову.
Есть у Сергея другой вариант и «пример» для подражания – это ответ лицемерной системе «сильных мира сего» Марвина Джона Химейера, который перед своими действиями написал на прощание: «Sometimes, reasonable men must do unreasonable things», только не нужно доставлять им удовольствие малодушным самоубийством.
Хочу в этой связи выйти с законодательной инициативой и обратиться к парламентскому большинству нашей партии «жуликов и воров»… А может, давайте законодательно закрепим официальный «откат» в бюджет государства со схемой: «Можешь, если ты высокий чиновник из замов или высшего руководства, «отпилить» бюджетную сумму до 10 миллионов рублей, заплатив при этом штраф в размере до 500 000 руб. И не нужны эти театральные российские суды… Ну, а простых смертных жалеть просто не надо — сразу их на «строгую» зону, что бы знал свое место и каялся… И нет никакого театра с «особым порядком», так как он будет более чем «особым»…
Сейчас вспоминаю полные отчаяния глаза двадцатипятилетнего парня из простой и бедной русской семьи в следственной камере Братского СИЗО. В дело я вступил уже после вынесения приговора. Вообще то, как живут в далеких сибирских вымирающих поселках простые люди трудно представить москвичам, а особенно нашим гламурным «подонкам» и кремлевским боссам. Помню его слова: «Да… Я его два раза ударил. Этого алкаша! Но нет так, чтобы он умер от этого… Ведь 12 июня был удар, а потом где он шлялся девять дней неизвестно… Не мог мой удар быть для него смертельными!».
А было все так (из материалов дела): потерпевший, терроризировавший один из поселков Казачинско-Ленского района Иркутской области своими пьяными выходками, в ночь с 11 на 12 июня 2010 года пришел к матери осужденного в сильном алкогольном опьянении и начал стучаться в дверь и окна. После его ухода она обнаружила, что пьяный «в дугу» дебошир похитил у неё сотовый телефон, который находился у неё во дворе дома под навесом. Узнав об этом утром, парень побежал искать этого воришку. На берегу реки Улькан, в компании таких же как и сам потерпевший (по делу) собутыльников-дебоширов, обидчик матери был найден.
В период времени с 10 по 14 часов 12 июня 2010 года последовал удар по телу потерпевшего и его сотовый телефон «перешел» в распоряжение парня с условием его возврата за извинение перед матерью и возврат похищенного. Пьянка на берегу с участием потерпевшего благополучно продолжилась до глубокой ночи. Только около 01.00 часа ночи 13 июня (по показаниям его жены) пьяный дебошир вернулся домой в своем обычном «автопилотном» состоянии.
Где он был после 14 часов 12 июня (в течение более 11 часов), и с кем он пил и мог подраться, никто не стал выяснять. Потом его неоднократно, через три дня возили к медикам, где ему ставили диагноз «алкогольная интоксикация», прокапывали и отпускали одного пешком домой (из показаний местного фельдшера). В итоге только 21 июня 2010 г. в 01 час 15 минут после операции потерпевший скончался.
Приговор суда: лишение свободы на срок 5 лет в исправительной колонии строгого режима без ограничения свободы.
Основным доводом защиты, в моем лице, был основанный на двух экспертных заключениях, вывод, что не установлено причинно-следственной связи между действием осужденного (Л.) и смертью потерпевшего (Г.), то есть факт того, что именно удар Л. 12 июня 2010 года привели к тому, что в 16 часов 30 мин. 21 июня 2010 года, именно от этого удара, умер Г., то есть спустя 9 дней после нанесения одного удара Л., а также показания медиков и других людей о том, что Г. периодически самостоятельно передвигался и часто употреблял алкоголь с неустановленными людьми.
Так, на странице 14 судебного протокола судебного заседания 28 марта 2011 года, отвечая на вопросы гос. обвинителя, свидетель врач-хирург Казачинско-Ленской ЦРБ Ч., показал, что он оперировал потерпевшего Г. и Г. давал объяснения ему о том, что он упал с крыши и упал при следовании пешком. «В ходе операции было установлено, что у него произошел разрыв селезенки, разрыв произошел точно не в первый день после случившегося, поскольку в ходе операции было установлено наличие «старой крови», после операции он сказал, что упал с крыши...», — давал показания этот свидетель.
Данные показания согласуются с экспертными выводами комиссионной медицинской судебной экспертизы № 409 (том 2 листы дела 31-42), где четко указано, что «давность причинения травмы не менее суток на момент проведения операции 21 июня 2010 г. в 01 час 15 минут», но никак не 8 полных суток — прим.
Выводы экспертов, как в заключении комиссионной медицинской судебной экспертизы № 409, так и в заключении дополнительной медицинской судебной экспертизы трупа № 7 от 17.01.2011 г. (т. 2 л.д. 53-54) носят исключительно предположительный характер, что не допустимо и не достаточно для вынесения обвинительного приговора, тем более что это строго запрещено частью 4 статьи 302 УПК РФ.
Факт вынесения приговора, основанного на расплывчатых документальных предположениях экспертов, учитывая огромный временной период между 12 июня 2010 года и 21 июня 2010 года, подтверждается ещё тем, что согласно мотивировочной части КМСЭ № 409 указано на то, что выводы данной экспертизы были сделаны исключительно документально (без вскрытия трупа), то есть на основании записи в протокольной части вскрытия трупа, где эксперт Ш. указал на то, что при вскрытии трупа обнаружена неповрежденная селезенка, и только данное доказательство может носить объективный характер, ввиду того, что при проведении КМСЭ № 409 использовались только материалы дела и медицинские документы, а труп Г. экспертам не предоставлялся.
Согласно предоставленному на экспертизу объективному документу в виде протокола патологоанатомического вскрытия Г., выполненного патологоанатомом Ш., указанном на стр. 6 КМСЭ № 409 и выделенного жирным шрифтом, им обнаружена и запротоколирована: «Селезенка размерами 10х5,4х2,2 см поверхность серо-красного цвета, гладкая, соскоб обильный, капсула снимается легко. Вес – 180 гр.», что без предоставления трупа Г., в результате законной эксгумации, не может подвергаться сомнению.
Возникло неразрешимое (без эксгумации трупа Г) противоречие между объективным исследованием трупа и документальной КМСЭ № 409, где среди прочего на стр. 4 указано в предоставленной медицинской карте № 495/145 следующее: «Обезболивание – ЭТН, обработка поля С4. С брюшной полости эвакуировано 2,5 литра «старой» крови. При ревизии выявлено разрыв селезенки. Выполнена спленэктомия». Согласно официальной медицинской энциклопедии Спленэктомия (Splenectomy) — это: хирургическое удаление селезенки.
Необходимость в проведении такой операции иногда возникает для срочной остановки кровотечения при разрыве селезенки[1]. То есть на момент вскрытия трупа Г. патологоанатомом селезенки, на основании медицинской карты № 495/145 стационарного больного, не должно было быть в трупе по объективным причинам и простейшей логике, ввиду того, что во время операции селезенка, согласно данных операции, была удалена хирургическим путем.
Однако, если бы селезенка была в действительности удалена, то в этом случае в обязательном порядке проводится гистологическое исследованиеселезенки, а это обозначает правильность объективных данных реального вскрытия трупа Г. То есть, что бы экспертам П., З., М. и Б. доказать обратное им необходимо было бы также вскрыть труп, который около шести месяцев был захоронен к тому времени и находится по сей день захороненным.
Согласно же обвинительному приговору: «Смерть Г. наступила 21 июня 2010 г. в МУЗ «Казачинско-Ленская ЦРБ» от массивной кровопотери и геморрагического шока в результате тупой травмы живота с разрывом селезенки», что подтверждается и первым выводом КМСЭ № 409 о том, что: «Смерть гр. Г. наступила от массивной кровопотери и геморрагического шока в результате тупой травмы живота с разрывом селезенки», факт разрыва которой опровергает объективное исследование трупа Г. патологоанатомом Ш. В этом случае утверждение экспертов о том, что источником смертельной кровопотери явился разрыв селезенки является необоснованным и не соответствующим действительности, так как данный факт противоречит объективному исследованию трупа, а сами эксперты, в свою очередь при проведении экспертизы, вскрытия трупа не проводили. Другого источника массивной кровопотери (из какого-либо другого органа) никто не искал и не установил.
Более того, отвечая на вопрос № 4 КМСЭ № 409 эксперты сделали вывод о том, что: «В связи с невозможностью определить конкретно давность причинения травмы – в равной степени нельзя исключить возможность как причинения травмы живота с разрывом селезенки 12.06.10 в результате ударом руками и ногами при обстоятельствах указанных в деле, так и причинение данной травмы в иное время при других обстоятельствах», что абсолютно точно согласуется и повторяется в выводе № 4 экспертизы трупа № 7 от 17 января 2011 года.
Сама по себе более поздняя Экспертиза трупа № 7 также была проведена на документальном уровне без самого трупа., для того что бы удостоверится в поставленном им же вопросе о том, была или не была в трупе неповрежденная селезенка.
В пункте 3 стр. 3 этого заключения экспертизы «трупа без трупа» № 7 экспертом даны сначала объективные данные о том, что: «Учитывая невозможность установить конкретную давность причинения травмы (в виду отсутствия описания локализации и размера разрыва селезенки в зоне операции, отсутствия описания «макропрепарата» удаленной селезенки, отсутствия гистологического исследования селезенки и мягких тканей в области подкожной гематомы левого подреберья, противоречивых записей эксперта Ш (его же противоречивых записей – прим.), описывающего в протокольной части вскрытия трупа неповрежденную селезенку)...», — далее по тексту идут ничем не обоснованные и голословные (без изучения трупа) утверждения самого «противоречивого себе же» эксперта о том, что: «… особенность поврежденного органа (нередки случаи «двух-этапного» разрыва селезенки, при котором разрыв ткани её может быть отдален от внутрибрюшного излития крови вследствие разрыва капсулы на десятки дней)...», — без конкретного указания о том, применимы ли эти «нередкие случаи «двух-этапного» разрыва селезенки» к настоящему делу, тем более, что доказать это без трупа не объективно и невозможно.
Подробное описание при реальном вскрытии трупа этим же экспертом неповрежденной селезенки, объективно доказывает несостоятельность надуманных выводовэксперта Ш. о предположительном присутствии поврежденной селезенки в случае отсутствия самого трупа и при наличии упомянутого им же отсутствия: описания локализации и размера разрыва селезенки в зоне операции; описания «макропрепарата» удаленной селезенки; гистологического исследования селезенки и мягких тканей в области подкожной гематомы левого подреберья, что должно быть обязательным в этих надуманных и ничем не подтвержденных «нередких» случаях.
В свою очередь отсутствие гистологического исследования селезенки, на которое ссылается эксперт Ш. в своем заключении экспертизы № 7 (вырезка материала для гистологического исследования) послужило причиной отсутствия единственно возможного и надежного научного метода, призванного правильно (объективно) решить вопрос о давности повреждения селезёнки («Возможности судебно-медицинской экспертизы по выявлению условий возникновения повреждений селезёнки и давности их образования». Соавтор: Карандашев А.А. // Москва, Медпрактика-М, 2004, с. 36).
Все выше указанные обстоятельства являются основанием считать, что в результате неполного судебного и предварительного следствия допущены несоответствие выводов суда, изложенных в обжалуемом приговоре, фактическим обстоятельствам уголовного дела, а именно к тому, что стороной обвинения не приведены суду убедительные доказательства того, что именно в результате действий осужденного Л. наступили такие тяжкие для Г. последствия, как массивная кровопотеря и геморрагический шок в результате тупой травмы живота с разрывом селезенки, так как недоказанный обвинением факт разрыва селезенки ставит неразрешимый вопрос о том, что послужило источником массивной кровопотери и выяснения такого важнейшего вопроса как установление конкретной давности причинения травмы. Вопрос установления давности причинения травмы является основополагающим для установления вопроса виновности именно осужденного в инкриминируемом ему деянии, и он так и не был разрешен ни предварительным следствием, ни судом.
Согласно части 3 статьи 14, части 4 статьи 302 УПК РФ все сомнения в виновности обвиняемого, которые не могут быть устранены в порядке, установленном УПК РФ, толкуются в пользу обвиняемого, а, в свою очередь, обвинительный приговор не может быть основан на предположениях, как это описано выше…
Все эти мои логичные доводы, изложенные в моей кассационной жалобе и описанные мной лично в Иркутском областном суде, абсолютно не убедили судей коллегии: Кастрикину Н.Н., Шевчука В.Г. и Гаскину Т.И. Так, дословно, этот кассационный состав суда указал в своей определении: «При проведении экспертиз по делу экспертам, обладающим специальными медицинскими познаниями в области судебной медицины, были известны обстоятельства, что в протоколе патологоанатомического исследования указано как на проведение спленэктомии – на самом деле это всего лишь указание на данные медицинской карты стационарного больного – прим., так и дано описание состояния селезенки при внутреннем исследовании трупа Г., которое не было расценено ими как противоречащее одно другому, суд также не усмотрел в этом противоречия, не усматривает его и судебная коллегия. О проведении каких-либо иных экспертиз по трупу Г. стороной защиты в судебном заседании не заявлялось».
Вот такие абсурдные строки противопоставил моим доводам этот суд, закрывая глаза на очевидные факты, распорядившись «по-своему» человеческой судьбой, выгораживая экспертов и судью Казачинско-Ленского районного суда Иркутской области Мухаметову Н.Р. Это и есть, по моему убеждению, настоящая коррупция… А по-вашему?
[1] www.medical-enc.ru/17/splenectomy.shtml