Самые простые примеры в области социума – понятия Бога и любви.
К Богу мы приходим верой при бессилии нашей воли и сознания перед сплетением обстоятельств, образовывающих в нашем восприятии либо чудо, либо трагедию; любовь появляется аналогичным образом- при невозможности иначе истолковать все то, что происходит с нами по отношению к объекту нашей любви. И там и там, хаос неустранимых противоречий разума, воли, все то, что является движущей силой сомнения, снимается посредством персонификации сознания определенным должным образом.
Мир устроен таким образом, что законы его организации действуют в любой сфере и уголовное право, уголовный закон не является исключением. Предполагать в Уголовном законе универсальную когнитивную систему позволяет старейший принцип nullum crimen sine lege, который на сегодняшний день продекларирован и формально- юридически исполнен во всех Уголовных Законах стран западного пути развития. Именно благодаря ему, можно сказать, что уголовный закон является единственной универсальной формой познания того, что является преступлением. Он универсум того, что считается преступлением, может таковым быть в предельности восприятия. Отступление от этого означает с точки зрения права –незаконность, необоснованность, нарушение прав на неприкосновенность личности, само по себе является преступлением. В России реализация данного принципа нашла свое полное выражение в положениях ст. 2 ч. 2, 3 ч. 1, 8, 14. ч 1 УК РФ.
Универсальным когнитивным системам необходимы «черные дыры», снимающие все противоречия. «Черная дыра» это система в системе, обеспечивающая жизнеспособность главенствующей системы. Их несколько видов. Сама система может быть построена как конгломерат «черных дыр» (прецедентное право англосаксонских правовых систем, например), а может содержать в себе как внешнюю, так и внутреннюю форму модернизации. К внешней, в России, возможно отнести деятельность законодателя, правоприменителя в лице верховной судебной инстанции в части результата таковой деятельности, доктрину. К внутренним «черным дырам» относятся те положения системы, которые универсально применимы к любому кругу явлений, не подлежащих опознаванию на основе основного понятийного аппарата системы. Формирование данных элементов происходит ненамеренно. Одной из таких «черных дыр» в нашем Уголовном законе является ст. 330 УК РФ.
Действительно: «Самоуправство, то есть самовольное, вопреки установленному законом или иным нормативным правовым актом порядку совершение каких – либо действий, правомерность которых оспаривается организацией или гражданином, если такими действиями причинен существенный вред» (ст. 330 ч.1 УК РФ). В этой формулировке радует только то, что состав является материальным, а лишение свободы возможно только при рукоприкладстве или его угрозе (ст. 330 ч. 2 УК РФ). В остальном складывается ситуация, при которой, если деяние не подпадает под квалифицирующие признаки других статей УК РФ, действия фигуранта квалифицируют по ст. 330 УК РФ. Статистика изменения квалификации в суде и на предварительном следствии не ведется, однако, только на моей практике таких случаев было четыре. Самоуправство превратилось для нашего суда в удобную лазейку для привлечения к уголовной ответственности, которую используют, когда необходимо постановить оправдательный приговор.
С точки зрения познания, наличие такой статьи совершенно оправданно и необходимо. С помощью Уголовного закона реализуется воля государства, воля, обличенная организованным насилием, воля за которой стоят тюрьмы, надсмотрщики, аппарат принуждения в целом. Государство обязано иметь инструмент легального террора, благодаря которому любого можно подвергнуть гласному, публично- организованному насилию, принуждению, именуемому уголовным преследованием. Если закон не является инструментом, он не нужен никому, кроме того, кто в нем ищет справедливости, а государство такими мелочами не занимается.
Но с точки зрения либерализма, демократии и текста ст. 2 ч. 1, 7 ч. 1 УК РФ вышеизложенная позиция познания неприемлема. Теорией права, в частности теорией уголовного права не зря разработан такой методологический аппарат как «состав преступления», а смысл и дух УК РФ постоянным образом тяготеет к конкретике называния деяний, запрещенных Уголовным Кодексом под угрозой наказания. Нельзя сказать, что ст. 330 УК РФ содержит указание на какие –либо признаки преступления, не говоря уже о том, что определить есть ли состав преступления, или нет, из текста закона, вообще не представляется возможным. Всего лишь несколько моментов. Предполагается ли, что прямой умысел включает в себя осведомленность лица о порядке совершения действий, а равно знание о том, что действия лица в момент их совершения (и в момент ли их совершения?) оспариваются? С точки зрения методологии уголовного права- безусловно. Тогда сразу же возникает ряд вопросов.
1. Имеет ли место правоотношение между лицом, совершающим действия и гражданином или организацией, которые такие действия оспаривает?
2. Что понимать под понятием «оспаривает»? судебный иск? Направление претензии? Недовольство? Подача жалобы в прокуратуру? Совершение встречных действий? Молчание при оферте при договоре присоединения?
3. Можно ли сказать, что широко применяемое правило в профессии, обычай делового и гражданского оборота и прочее, регулирующие общественные отношения при отсутствии четкого предписания, выраженного формально – юридически, устанавливают порядок, являющийся объектом данного преступного посягательства? При том, что ст. 330 УК РФ обнаруживает себя в главе 32 УК РФ – «Преступления против порядка управления». А отношения управления преломляются сквозь публично- правовые нормы, в частности конституционное, административное право?
Из текста статьи это усмотреть невозможно, соответственно в практике правоприменения возможно все. Это и есть универсализм познания в действительном. Любое деяние с легкостью квалифицируется по ст. 330 УК РФ, где основанием для квалификации выступает не текст закона, а его понимание и мнение о нем правоприменителя. Именно в рамках ст. 330 УК РФ здесь судебный прецедент de facto, трансформируется в формально –юридическое основание, фактически в норму права, легализующую произвол, узаконенный отсутствием закона.
Конечно же, существенным барьером к этому является понятие и упоминание о существенном вреде как необходимом условии квалификации, которое вытягивает за собой институт причинно- следственной связи. Здесь фантазии правоприменителя нет предела (как пример — БВС РФ. 2003 № 6 с.16-17 по ст. 330 УК РФ).
С точки зрения юридической техники ст. 330 УК РФ – мертворожденное право, поскольку ее применение не связано с юридически четко определенными условиями. В любой другой отрасли права, не подчиненной ст. 21 ч. 2 УПК РФ так и было бы. Но уголовное право регулирует специфические общественные отношения. В уголовно- правовых отношениях лицо (преступник) одновременно выступает и как участник правоотношения, и как его объект, и как юридический факт (следуя классике понимания причинно- следственной связи объективной стороны состава преступления «преступник — преступление»). Хотя сами данные правоотношения до сих пор не признаны титульными в теории права, за Уголовным законом закреплена лишь роль исчерпывающего перечня юридических фактов для уголовно – процессуальных правоотношений. Но даже с этой точки зрения ст. 330 УК РФ не описывает конкретного юридического факта, деяния. С учетом того, что от чистоты юридической техники норм Уголовного закона зависит судьба человеческая, данная ситуация представляется недопустимой.
Данная «правовая» конструкция позволяет с учетом публичного уголовного преследования практически дезавуировать как принцип, nullum crimen sine lege, детализированный и закрепленный ст. 2 ч. 2, 3 ч. 1, 8, 14. ч 1 УК РФ, так и конструкцию состава преступления, позволяя «создавать» преступление правоприменителю. Вкупе с высоким профессионализмом, этичностью и грамотностью представителей правоприменительной системы, на практике ситуация приобретает характер, угрожающий основам конституционного строя. Все принципы автономии и невмешательства в сферу гражданско- правовых отношений с легкостью преодолеваются посредством ст. 330 УК РФ. Оспаримость действий трансформируется в недовольство, объективированное зачастую путем только устной претензии, договорные отношения в рамках приговоров признаются противоречащими нормативно- правовым актам, принятым еще до вступления в законную силу Гражданского кодекса РФ, а действия сторон вытекающие из них – действиями, противоречащими порядку совершения действий только упомянутых бланкетным образом в тексте нормативно- правовых актов.
Эта правовая вакханалия длится весьма долгий период времени. И здесь два пути, либо необходимо добиться отсутствия коллизий во всей правовой системе (а именно на нее ссылается ст. 330 УК РФ, следуя духу универсальности), либо изменить саму статью, положив конец возможности государства из любого правоотношения, при наличии недовольства контрагента, сделать состав преступления.
Представляется, что второй путь несколько удобнее и практичнее первого.
Опубликовано: Сборник людологических сочинений//Р.П. Чернов,- М. 2007г стр. 338-342
ISBN- 5-94013-057-8