После предъявления обвинения следователь обратился в Нагатинский районный суд г. Москвы с ходатайством об избрании в отношении Арама меры пресечения в виде заключения под стражу, делая акцент на том, что обвиняемый не имеет постоянного места жительства на территории Москвы и не имеет официального источника дохода. Судом ходатайство следователя было удовлетворено.
Из постановления о привлечении Арама в качестве обвиняемого и протокола очной ставки с потерпевшим по имени Ширали – гражданином Азербайджана, я узнал, что 16 января 2012 года, примерно в 01 час 30 минут, Арам, находясь по адресу: г. Москва, Ореховый бульвар, д. 14, корп. 1, будучи в состоянии опьянения, нанес Ширали не менее пяти ударов кулаками правой и левой рук в область головы и грудной клетки и открыто похитил куртку потерпевшего, в карманах которой находилась какая-то мелочь в сумме около 200 рублей и иные вещи, практически не имеющие какой-либо ценности.
В ходе моего общения с Арамом он пояснил мне, что никакого грабежа он не совершал. На самом деле между ним и потерпевшим возник конфликт. Ширали занимался ремонтом обуви в палатке. Арам стоял возле входа в палатку и разговаривал со знакомым. В этот момент Ширали резко открыл дверь палатки и ударил Арама дверью в плечо. Далее граждане двух стран обменялись взаимными оскорблениями, после чего между ними завязалась драка, в ходе которой каждый из них нанес друг другу не менее двух-трех ударов кулаками по различным частям тела. В ходе драки Ширали скинул с себя куртку, которая стесняла его движения, после чего Арам смог повалить Ширали на асфальт и сел на него сверху, продолжая наносить удары кулаками по туловищу. В этот момент мимо проезжала патрульная машина. Увидев происходящее, сотрудники полиции подбежали к дерущимся, сняли Арама с Ширали, подобрали валявшуюся на земле куртку, после чего взяли обоих под руки и увезли в отделение, где в последующем благополучно оформили произошедшее как тяжкое корыстное преступление.
Родственники Арама пообщались с потерпевшим и выяснили у него, что он также отрицает факт совершения в отношении него грабежа. Вместе с тем, из содержания протокола очной ставки между обвиняемым и потерпевшим следовало, что Ширали, наоборот, на грабеже настаивал.
Для выяснения позиции потерпевшего по обстоятельствам дела, а также разрешения вопроса о возмещении ему причиненного физического и морального вреда мною была организована встреча с потерпевшим в офисе адвокатского образования. Также мною было принято решение произвести письменный опрос потерпевшего с его согласия.
В назначенное время Ширали прибыл ко мне на встречу в офис не один, а с мужчиной, который пояснил, что является родным дядей Ширали. Я начал с того, что задал потерпевшему простые вопросы, связанные с данными о его личности, однако ответов от Ширали не дождался, а в его взгляде появилось замешательство. Впрочем, дядя Ширали сразу же объяснил мне причину этого замешательства, сообщив, что его племянник практически не владеет русским языком и не понимает большинство русских слов и выражений, поэтому он пришел вместе с Ширали, чтобы переводить ему содержание моих вопросов.
Вот так внезапно мне поднесли на блюдечке с золотой каемочкой ключик к успешной защите обвиняемого.
Хочу вам напомнить, что система отечественного уголовного судопроизводства предоставляет всем своим гражданам, волею случая попавшим под каток правосудия, только две незыблемые гарантии: это право на защиту и право на приглашение переводчика. При этом государство вовсе не заботится о качестве этих гарантий, обеспечивая при необходимости лишь их наличие. Так в уголовном деле возникают адвокаты, виртуозно «подмахивающие» признательные показания своих подзащитных и одним «росчерком пера» обеспечивающие им на долгие годы постоянное место жительства за счет налогоплательщиков, либо переводчики, формальной задачей которых является довести в удобоваримой форме до сведения своих подопечных подробности их печальной участи.
Впрочем, я немного отвлекся.
Итак, получив согласие дяди Ширали на его участие в качестве переводчика при опросе потерпевшего, я занес его паспортные данные в протокол опроса. Далее я произвел подробный опрос потерпевшего с участием переводчика, в ходе которого зафиксировал его позицию по делу, которая была идентична позиции моего подзащитного. На мой вопрос, почему на следствии Ширали давал иные показания по обстоятельствам произошедшего, он пояснил мне, что когда он лежал в больнице с разбитой головой и ужасно себя чувствовал, к нему пришел оперативник с заполненным бланком объяснения и потребовал поставить подпись под готовым текстом. С содержанием объяснения он не знакомился, поскольку читать по-русски он не умеет. Что ему говорил опер, он также не понял, лишь по властному жесту его руки догадался, что нужно поставить подпись. Примерно то же самое происходило и на допросе у следователя. Право на приглашение переводчика следователь ему не разъяснял, протокол допроса также был заранее заполнен.
По окончании опроса Ширали мною в тот же день было подготовлено ходатайство о производстве дополнительного допроса потерпевшего. В обоснование заявленного ходатайства я указал, что при производстве оперативных и следственных действий с потерпевшим было нарушено его право, предусмотренное п. 7 ч. 2 ст. 42 УПК РФ, — воспользоваться бесплатной помощью переводчика. Результатом этого стало получение незаконных и недостоверных показаний. Допущенные органами предварительного следствия существенные нарушения уголовно-процессуального закона влекут за собой признание протокола допроса потерпевшего и протокола очной ставки между потерпевшим и обвиняемым недопустимыми доказательствами, которые не могут быть положены в основу обвинения моего подзащитного.
С учетом изложенного я потребовал произвести новый допрос потерпевшего, обеспечив его право на участие в допросе переводчика. Также я заявил о том, что необходимо после проведения допроса потерпевшего переквалифицировать действия моего подзащитного с грабежа на причинение вреда здоровью, степень тяжести которого будет установлена в выводах медицинской судебной экспертизы. К ходатайству я, естественно, приобщил полученный мною протокол опроса Ширали.
Ходатайство о допросе потерпевшего было удовлетворено, следователь вызвал Ширали на допрос и пригласил ему переводчика.
Поскольку я не исключал такого расклада, что потерпевший, проходя мимо кабинетов оперативников, может случайно споткнуться на ровном месте и повторно разбить себе голову, после чего неожиданно поменять свою позицию на прежнюю, было принято решение нанять ему адвоката для участия в допросе.
Насчет замысла оперов я не ошибся. Они дружно встречали потерпевшего в коридоре, возле кабинета следователя, но увидев его в компании двух сопровождающих: переводчика и адвоката (женщины не из робкого десятка), решили поменять свои планы и предпочли ретироваться.
Допрос Ширали прошел успешно. Его показания продублировали содержание протокола адвокатского опроса и уже официально стали подтверждать позицию моего подзащитного.
Казалось бы, дело осталось за малым – переквалифицировать действия моего подзащитного на менее тяжкое преступление. Но не тут-то было. Всем нам давно известна аксиома: все, что не совпадает с интересами органов следствия, срабатывает очень медленно, либо не срабатывает вообще. Пробуксовка началась.
Прождав около месяца, я направил контрольную жалобу на бездействие следователя в прокуратуру, скорее для проформы, — чтобы напомнить о своем существовании и о своей категоричной позиции по делу. Далее последовала бессмысленная и беспощадная процедура продления срока содержания под стражей на третий месяц, после чего вновь наступило затишье.
В конце третьего месяца мне позвонил следователь и предложил подъехать в тюрьму, чтобы, как обычно, сделать все и сразу: ознакомиться с заключением суд-мед экспертизы, предъявить обвинение в окончательной редакции, объявить нам об окончании следственных действий и ознакомить нас с материалами уголовного дела. На мой вопрос по поводу квалификации действий моего подзащитного следователь ничего не ответил, сказал, что я на месте все узнаю.
Прибыв на место и ознакомившись с выводами экспертов, я узнал, что потерпевшему был причинен легкий вред здоровью. После этого наступил долгожданный кульминационный момент – моему подзащитному было предъявлено обвинение по п. «а» ч. 2 ст. 115 УК РФ – причинение легкого вреда здоровью, из хулиганских побуждений. Данное преступление относится к категории небольшой тяжести, и наказание за его совершение не превышает двух лет лишения свободы.
На этом первая часть моей истории закончилась.
Получив такое обвинение, я тут же смекнул, что дело будет передано по подсудности не в федеральный суд, а мировому судье. А мировой суд – он на то и мировой, чтобы всех мирить. Мне осталось лишь договориться с потерпевшим, чтобы он подал заявление о прекращении уголовного дела в отношении моего подзащитного на основании статьи 25 УПК РФ, в связи с примирением сторон. Впрочем, я прекрасно отдавал себе отчет в том, что прекращение уголовного дела в отношении лица, содержащегося под стражей, маловероятно.
Тем не менее, в скором времени я уже общался с потерпевшим и его дядей на предмет получения от него необходимого мне заявления. Согласие между нами было достигнуто, потерпевший пообещал мне явиться в мировой суд и подать заявление о прекращении уголовного дела на судебном заседании.
Перед началом судебного разбирательства по делу я познакомился с новым переводчиком, которого пригласила мировая судья. Я рассказал ему о намерениях Ширали обратиться к судье с соответствующим заявлением и попросил его перевести судье пожелания потерпевшего. Переводчик согласился.
В зале суда собралась братва в поддержку Арама, подсудимого доставили в «аквариум» под конвоем, после чего заседание началось.
Сперва было рассмотрено ходатайство государственного обвинителя о продлении Араму сроков содержания под стражей до 6 месяцев. Мотивируя свое ходатайство, прокурор козыряла повышенной степенью общественной опасности совершенного преступления, хотя, с учетом категории этого преступления, такая позиция действительно выглядела смешно. Тем не менее, суд удовлетворил ходатайство прокурора и продлил Араму срок стражи. После этого я уже точно понял, что не видать нам прекращения дела, как своих ушей.
Далее на вопрос судьи, имеются ли у сторон иные заявления или ходатайства, в зале судебных заседаний повисла пауза. Потерпевший замялся и ничего не заявил. Пришлось мне спасать ситуацию и сообщить судье о том, что у потерпевшего есть заявление, после чего я многозначительно посмотрел на Ширали. Тот продолжал упорно молчать, но в этот момент сориентировался переводчик и стал что-то разъяснять потерпевшему на его родном языке. Затем переводчик обратился к судье и озвучил просьбу потерпевшего прекратить уголовное дело в отношении подсудимого. Судья уточнила через переводчика, действительно ли потерпевший просит об этом, и тот наконец-то утвердительно закивал головой. Мы со своей стороны, как вы уже догадались, возражать не стали.
Идиллию, как всегда, нарушила гособвинитель. Ее мнение было непоколебимо. Она вновь напомнила участникам процесса о повышенной степени общественной опасности совершенного преступления и выразила свое категорическое несогласие с прекращением уголовного дела.
После этого судья удалилась в совещательную комнату для принятия решения.
Вернувшись в зал судебных заседаний, судья огласила постановление о прекращении уголовного дела в отношении Арама за примирением сторон. Конвой расстегнул моему подзащитному наручники и вывел его из «аквариума», прямо в том, в чем он был одет – в рубашке и джинсах. После чего конвоиры сразу же направились к выходу.
«Подождите», — остановила их в дверном проеме судья, — «возьмите освобожденного с собой, пусть он заберет свои теплые вещи».
«Да пошел он…», — смачно ответил один из конвоиров, — «ему надо, пусть сам едет и забирает». После чего конвой как ветром сдуло.
Далее последовала сцена жарких объятий Арама с родственниками, после которой они погрузили его в автомобиль и увезли.
Через некоторое время я узнал о том, что Арам вернулся к себе на родину в Армению. Желание остаться в Москве у него пропало.
Узнав о результате по делу, следователь потом еще не один раз предлагал мои услуги своим подследственным. Но я каждый раз аккуратно «съезжал с темы»: не люблю я работать со связанными руками.