Размеры возмещения морального вреда в России или сколько стоит провести неделю в «психушке».

Не знаю, насколько новой для « Праворуба» будет заявленная мной в этой статье тема, но точно знаю, что она актуальна для  многих граждан нашей необъятной страны.
 
Речь идет о размерах возмещения причиненного морального вреда. Именно так- в широком смысле, причиненного при разных обстоятельствах, разным субъектам и разными субъектами, хотя мой пример будет касаться особых обстоятельств. 

Актуальность этой темы остра уже просто потому, что взыскание такой компенсации призвано хоть в какой-то степени возместить потерпевшему лицу те страдания и неудобства, которыми его «наградил» нарушитель. И потерпевший совершенно обоснованно надеется, что его моральные страдания найдут отклик в душе суда, который проникнется к нему сочувствием и взыщет с нарушителя некую сумму денежных средств. При этом потерпевший всегда оценивает свои страдания в довольно приличные суммы. 

А вот как их оценивают российские суды — это предмет настоящей статьи. 

Дело было в городе Н. Городок небольшой по размеру ( но не по статусу), где многие друг друга знают не просто в лицо, а даже по именам и фамилиям. 

Жил в этом городе ( и по настоящее время живет) гражданин К. Этот гражданин надоел местным властям хуже горькой редьки, так как обладал очень неудобным для этих самых властей характером и личностными особенностями, в силу наличия которых он не давал житья спокойного власть имущим. То начинает собирать подписи в защиту родного города, то обивает пороги кабинетов руководителей города с совершенно ненужными им ( но не городу, хочу отметить) требованиями, то пишет заявления с просьбой предоставить ему возможность выступить на митинге в честь Дня Победы и поздравить ветеранов, то дозвонится на прямую линию Президенту РФ и расскажет, что творится в родном городе, после чего власти долго отписываются вышестоящим властям. 

В общем, не сахар было житье у властителей местного разлива, а всё из-за одного неспокойного гражданина К. 

И удумали власти гражданина К. присмирить. А как это сделать, если он никаких законов не нарушает, порядок соблюдает, спортом занимается, даже напиться и то себе не позволяет?

Поначалу его вразумить пытались в частных беседах, потом подключили сотрудников ФСБ России, которые стали « обхаживать» его семью, всячески убеждая родных ему людей, что он неадекватен, и по нему «психушка плачет», и он опасен, и « напишите заявление о его госпитализации», т.к. он психически болен». 

Родные выдержали, не поддались. 

Но что же делать?! – в отчаянии думали власть предержащие. Близился Великий праздник Победы, и от гражданина К. опять поступило заявление о разрешении ему выступить на митинге и поздравить ветеранов. 

И власти решились… Выманив гражданина К. из его собственного дома на улицу под надуманным предлогом, трое сотрудников ФСБ России  грубо затолкали его в автомобиль и доставили… в психиатрическое отделение местной больницы с направлением « принять меры медицинского характера» ( я цитирую, так было написано в направлении). 

Волею судеб гражданин К. оказался в моем кабинете по совершенно иному делу. Из его рассказа о том, что происходит в его родном городе, я узнала, что врачи –психиатры меры, требуемые и ожидаемые от них власть имущими, приняли! Поместили гражданина К. в карцер психиатрического отделения, где из мебели была одна привинченная к полу кровать с абсолютно невыносимо пахнущим продуктами испражнений матрасом.

Мыться гражданину К. не позволялось, условием принятия душа было подписание им добровольного согласия на госпитализацию в психиатрическое отделение, а коль скоро такого согласия он не давал, то и ходил немытый целую неделю. 

Все личные вещи, включая телефон, у него отобрали. Никаких средств, чтобы написать жалобу, у него не было ( ни  листка бумаги, ни ручки). О том, что любому лицу, помещенному в психиатрическую клинику, должна быть обеспечена возможность пригласить адвоката, врачи этого отделения знать не знали, и думать не думали, а на требование гражданина К. об этом, ответили в таких выражениях, которые я цитировать здесь не решусь. 

При этом гражданину К. ежедневно демонстрировались психически больные люди, находящиеся в состоянии полной прострации под воздействием каких-то одним врачам ведомых средств. Демонстрации сопровождались комментариями врачей о том, что с гражданином К. они могут сделать то же самое, если не притихнет и не подпишет то самое согласие, о котором я писала выше. 

Доктора, тем не менее, законы знали, и в положенный срок ( сорок восемь часов) гражданина К. освидетельствовали, установив, что он представляет опасность для окружающих и должен быть госпитализирован в недобровольном порядке. При этом ему был поставлен диагноз « параноидное расстройство», т.е. доктора выявили у гражданина К. тяжелое психическое расстройство. 

Для недобровольной госпитализации гражданина К. в психиатрический стационар, доктора обратились в суд, который, к чести своей, гражданина К. нуждающимся  в недобровольной госпитализации в психиатрический стационар не признал, и  в удовлетворении заявления докторам отказал, указав, что гражданин К. не создает впечатление неадекватного и непонимающего происходящего человека, представляющего опасность для окружающих. 

Но… до этого момента гражданин К. провел в карцере психиатрического отделения без малого семь дней. 

И случилось это все за год до того момента, как он пришел в мой кабинет.

Понимая всю бесперспективность иска о признании незаконными действий докторов ( сроки прошли), а также попыток возбудить уголовное дело ( прокуратура уже сделала шаг «навстречу» гражданину К., исчерпав все свои ресурсы для надзора за соблюдением законности, о чем я напишу ниже), но при этом четко осознавая необходимость установить незаконность этих действий для обеспечения перспектив привлечения и докторов и сотрудников ФСБ к ответственности в дальнейшем, мной было принято решение об обращении с иском о возмещении морального вреда, причиненного постановкой гражданину К. несуществующего психиатрического диагноза и безосновательной госпитализацией  в психиатрический стационар. 

Здесь я хочу отметить, что решение такое мной принималось не сразу. Я в процессе беседы с гражданином К. внимательно за ним наблюдала, пытаясь уловить те невидимые простому смертному, не психиатру по образованию, признаки душевного расстройства, которые, как я думала, должны обязательно себя проявить, при таком-то диагнозе. 

Но- нет. Человек, передо мной сидящий, был веселым, общительным, в меру самокритичным, с развитым и здоровым чувством юмора, не унывающим, и несмотря ни на что, желающим продолжать начатую им борьбу. 

Перевернув горы медицинской литературы, все еще подозревая какой-то подвох ( ну не могут же психиатры так ошибаться или страдать такой степенью наглости, что даже  в описании состояния гражданина К. не удосужились указать симптомы, хотя бы приблизительно напоминающие параноидное расстройство), я пошла на консультацию к знакомым психиатрам, которые долго смеялись над описанием и диагнозом, и заверили меня, что человек, ко мне обратившийся, скорей всего, психически здоров. 

Подготовив иск и направив его в суд, я начала тщательную подготовку к собственно судебному разбирательству. Причем, учитывая специфику данного дела, изучала в  основном  вопросы медицинского характера, так как  в процессе мне предстояло спорить с психиатрами, и надо было сильно постараться, чтобы суд услышал именно меня. 

Первое судебное заседание по делу было длительным, врач- психиатр, представлявший интересы ответчика – больницы, настаивал, что они все правильно сделали, что гражданин К. болен и особо опасен для окружающих, он должен был быть госпитализирован и т.д., сыпал медицинскими терминами и определениями, вырывая из контекста описаний болезненных состояний то, что было выгодно. В общем, врач тоже подготовился. 

Предвидя все это, я заранее заготовила большое количество вопросов, касающихся симптомов заболевания, на которые психиатр мне бойко отвечал.  После чего я громко и с чувством  процитировала описания симптоматики этого заболевания из международного классификатора болезней МКБ-10. К великому удивлению суда ни один из перечисленных психиатром симптомов не значился в описании параноидного расстройства  из международного классификатора. 

Подготовленный таким образом суд с легким сердцем удовлетворил заявленное мной ходатайство о проведении по делу судебно- психиатрической экспертизы, поставив перед  экспертами все перечисленные мной в ходатайстве вопросы ( числом ровно семь).
 
Первый раунд закончился в  нашу пользу. 

Второй- собственно сама экспертиза и экспертное заключение- тоже. Эксперты  в категоричной форме отрицали наличие у гражданина К. любого психиатрического заболевания и даже отклоняющегося от нормы поведения, как на момент его госпитализации, так и на момент экспертизы. При этом установили также, что ни для освидетельствования, ни для госпитализации гражданина К. у психиатров оснований не было. 

Второй моей глобальной задачей было отвоевать как можно больше денежной компенсации морального вреда. Заявленный нами один миллион рублей, конечно же,  в пользу гражданина К. никто бы не взыскал, мы это прекрасно понимали, но и тот результат, который мы получили  в судебном решении, был для нас полной неожиданностью. 

Опять же, перевернув немало судебной практики, включая практику ЕСПЧ, я подготовила развернутые пояснения по размеру морального вреда, расписав все те «неудобства», о которых писала выше, напомнила суду, что жизнь и свобода человека в нашей стране являются высшей ценностью и гарантированы Конституцией, сослалась на реальные дела из практики ЕСПЧ, где действительно психически больным людям за передержку сверх установленных сроков лечения в психиатрическом стационаре суд присуждал компенсации от пятнадцати до двадцати шести тысяч евро, наивно полагая, что раз  в нашем случае речь идет о совершенно здоровом человеке, которого на семь дней лишили свободы, то суд должен же принять это во внимание.

Суд, всё выслушал, прочитал, удалился  в совещательную комнату, где принял поистине великолепное ( это без иронии) решение. Установив, что гражданину К. был поставлен несуществующий диагноз, что гражданин К. не был опасен для окружающих, что гражданин К. не нуждался в госпитализации в психиатрический стационар  в недобровольном порядке, что своими действиями ответчик нарушил права гражданина К. на личную свободу и неприкосновенность, свободу передвижения, что помещение К. в психиатрический стационар не было обосновано  медицинскими показателями состояния гражданина К., т.е. носило незаконный характер, суд решил… взыскать с ответчика  возмещение причиненного морального вреда десять тысяч рублей! 

Мотивировки, как таковой, именно такого размера возмещения суд не привел, сослался лишь на заключение эксперта-психолога, который установил, что рассматриваемые события вызвали у истца определенный психологический дискомфорт, негативные переживания, но не отразились на его психическом состоянии. 

Т.е. эксперт-психолог хотел показать, что гражданин К., даже несмотря на пребывание  таких условиях, не «тронулся умом», а суд принял это, как доказательство почти полного отсутствия нравственных страданий  гражданина К. Вот такой интересный подход.  

Несмотря на то, что целью этого иска, как я писала выше, было установление судебным решением всех перечисленных фактов, а не получение денежной компенсации, возмущению моему таким решением суда не было предела! Потребителям по искам о защите их прав возмещают моральный вред суммами немногим меньшими! 

Но разве можно сравнивать нравственные страдания человека, купившего некачественную стиральную машину, и человека, неделю проведшего в карцере психиатрического отделения, абсолютно бесправного, пребывающего в постоянном страхе от того, что ему каждую минуту могут вколоть что-нибудь, могущее превратить его  «овощ»,- думала я, когда писала апелляцию. Откуда такое пренебрежение к человеческим страданиям? Из каких соображений исходит судья при принятии таких решений?  В конце концов, почему бы каждому такому судье не поставить себя на место этого несчастного, или не подумать о том, что кто-то из его близких или знакомых может оказаться в подобной ситуации. 

Это я думала, как человек. А, как юрист, я параллельно сочиняла апелляционную жалобу, где приводила все эти аргументы в измененном виде, со ссылками на практику и здравый смысл.

Апелляционная жалоба была рассмотрена судом апелляционной инстанции без моего участия, так как дело было в другом регионе, а гражданин К. человек не очень состоятельный, пенсионер, и оплачивать перелет и гостиницу ( одним днем там не обойтись было из-за расписания самолетов, а другой транспорт туда не ходит)  у него не было никакой возможности.

По рассказам гражданина К., суд апелляционной инстанции в  шутливо-веселом тоне задавал ему вопросы ( где уважение к страданиям опять же?), последним из которых был – какая бы сумма Вас удовлетворила? ( про заявленный один миллион рублей суд даже не вспомнил). Гражданин К., подумав, ответил, что хотя бы тысяч сто. 

Суд изменил решение, увеличив компенсацию морального вреда в четыре раза – до сорока тысяч… Я не зря в начале живописала, каким мытарствам был подвержен гражданин К., в каких условиях он содержался. Мне, например, не трудно представить, как мог себя чувствовать этот человек и что должен был при этом испытывать.

А теперь, внимание! — мотивировка суда апелляционной инстанции для увеличения суммы компенсации — невозможность истца в течение семи дней заниматься активной общественной деятельностью, наличие в этот период значимого для всех граждан РФ праздника — Дня Победы, и невозможность истца провести эти праздничные дни совместно со своими родными. 

Не знаю, кто как, а я считаю такие решения судов откровенно циничными. И мне уже просто интересно, до какой степени цинизма могут дойти суды высших инстанций, поэтому мы с гражданином К. настроены идти дальше. 

Еще один пример из моей практики. Дело о причинении смерти по неосторожности, где я дистанционно консультировала потерпевшего ( опять же – другой регион). Не вдаваясь в нюансы дела, скажу лишь, что сомнительной была сама квалификация по ч.1 ст. 109 УК РФ, так как смерть была причинена в баре, охранником, который двумя направленными, хорошо поставленными бойцовскими ударами свой головы в лоб потерпевшему, свалил последнего на кафельный пол.

В результате – перелом основания черепа, кома и смерть через месяц. Мы пытались переквалифицировать на ч.4 ст. 111 УК РФ но, к сожалению, нам это не удалось. 

Суд оценил моральный вред, причиненный вдове потерпевшего  ( ребенка несовершеннолетнего суд вообще потерпевшим не признал, сказав, что вдова и так уже потерпевшей признана, а она ведь является законным представителем своего ребенка, так зачем еще и ребенка признавать…) в пятьсот тысяч рублей. 

Дело прошло апелляцию, и в части рассмотрения гражданского иска ( включая моральный вред) направлено для рассмотрения в рамках гражданского процесса. И, к счастью, действия суда по непризнанию ребенка потерпевшим, тоже признаны незаконными. Решения суда по гражданскому иску пока еще нет, так что окончательная сумма  не определена. 

Возвращаясь же к теме настоящей статьи, хочу поставить на обсуждение коллег вопрос о размерах компенсаций морального вреда по разным категориям дел, которые были у вас в практике. Не сомневаюсь, что у каждого, наверняка, есть интересные примеры и свои мысли по заданной теме. 

P.S.

Как и обещала выше, расскажу, как отреагировала прокуратура на описанные события.

Пока гражданин К.  был в психиатрическом стационаре, его брат написал жалобу в прокуратуру, где просил разобраться, принять меры и т.д. в связи с незаконной госпитализацией гражданина К. 

От прокуратуры ему поступил ответ о направлении его обращения для рассмотрения по подведомственности … в Департамент здравоохранения труда и социальной защиты населения, а также в Управление Росздравнадзора. То есть теперь сообщения о преступлениях прокуратурой направляются для рассмотрения в указанные органы, которые, видимо, по мнению прокуроров, являются компетентными при рассмотрении подобных сообщений. 

Правда, спустя примерно год, прокуратуру ждал сюрприз в виде жалобы на их же действия с приложением всех судебных актов, которыми установлено, что гражданин К. был незаконно госпитализирован. Видимо, прокуратура пока в шоке от самой себя, так как два месяца уже молчит.

Но гражданин К. останавливаться не намерен.